нижку.  И  в
эти моменты он мне собачку у столбика напоминал. Вернее, если  следовать
его философским взглядам, собачка у столбика напоминала мне его.  И  те-
перь еще напоминает. И я твердо усвоил на всю жизнь, что одним из  самых
распространенных заблуждений является мнение, что от многолетнего  обще-
ния морда собаки делается похожей на лицо хозяина. Ерунда. Это лицо  хо-
зяина делается похожим на морду его любимой собаки. И пускай  кто-нибудь
попробует доказать мне обратное! Пускай кто-нибудь докажет, что не  Чер-
чилль похож на бульдога, а бульдог на Черчилля! Но дело не в этом.  Раз-
говор пойдет о матросском коварстве. Ты читал "Блэк кэт" Джекобса?
   - Дело в том, Петя, что я дал себе слово выучить английский к восьми-
десяти годам. Этим я надеюсь продлить свою жизнь до нормального срока. А
Джекобса у нас почти не переводят.
   - Прости, старик, но ты напоминаешь  мне  не  долгожителя,  а  одного
мальчишку-помора. Когда будущий полярный капитан Воронин был еще обыкно-
венным зуйком, судьба занесла его в Англию на архангельском суденышке. В
Манчестере он увидел, как хозяин объясняется с английским купцом. Хозяин
показывал на пальцах десять и говорил: "Му-у-у!" Потом показывал пятерню
и говорил: "Бэ-э-э!" Это, как ты понимаешь, означало, что  привезли  они
десять холмогорских коров и пять полудохлых от качки овец. "Вот вырасту,
стану капитаном, - думал маленький Воронин, - и сам так же  хорошо,  как
хозяин, научусь по-иностранному разговаривать".  И  как  ты  умудряешься
грузовым помощником плавать?
   - А тебе какое дело? Не у тебя плаваю.
   - Ладно. Не заводись. У Джекобса есть рассказ, где  капитан  какой-то
лайбы вышвырнул за борт черного кота - любимца команды. Спустя некоторое
время пьяный капитан увидел утопленного черного кота спокойно лежащим на
койке в своей каюте. Сволочь капитан опять взял черного кота за шкирку и
швырнул в штормовые волны, а когда вернулся в каюту,  дважды  утопленный
черный кот облизывался у него на столе.  Так  продолжалось  раз  десять,
после чего кэп рехнулся. В финале Джекобс вполне реалистически, без вся-
кой мистики, которую ты, Витус, так любишь, объясняет живучесть и  нело-
топляемость черного кота. Оказывается, матросы решили отомстить капитану
за погубленного любимца и в первом же порту выловили всех портовых котов
и покрасили их чернью. И запускали поштучно к капитану, как  только  тот
надирался шотландским виски. Это и есть матросское коварство. У  нас  на
"Очаровательном" все было наоборот. Командир Эльзу обожал, а мы  мечтали
увидеть ее в зоопарке. Нельзя сказать, что идея, которая привела Эльзу в
клетку, принадлежала только мне. Как все великие идеи, она уже витала  в
воздухе и родилась почти одновременно в нескольких выдающихся умах. Но я
опередил других потому, что во время химической тревоги, когда на эсмин-
це запалили дымовые шашки для имитации условий, близких к боевым,  Эльза
перекусила гофрированный шланг  моего  противогаза.  Злопамятчая  стерва
долго не находила случая отомстить за пинок ботинком. И наконец отомсти-
ла. После отбоя тревоги дым выходил у меня из ушей еще мииут пятнадцать.
С этого момента я перестал есть сахар за утренним чаем. Первым  последо-
вал моему примеру боцман, который любил Эльзу не меньше меня. Потом сос-
тавился целый подпольный кружок диабетиков. Сахар тщательно перемешивал-
ся с мелом и в таком виде выдавался Эльзе. Через неделю она одним  взма-
хом языка слизнула полкило чистого мела без малейшей примеси сахара, на-
деясь, очевидно, на то, что в желудке он станет сладким. Все было  расс-
читано точно. Твердый условный рефлекс на мел у Эльзы был нами выработан
за сутки до зачетных торпедных стрельб. Надо  сказать,  что  по  боевому
расписанию Эльза занимала место на мостике. Ей нравилось смотреть четкую
работу капитана третьего ранга Поддубного. А наш  вегетарианец  действи-
тельно был виртуозом торпедных атак. И когда "Очаровательный" противоло-
дочным зигзагом несся в точку залпа, кренясь на поворотах до самой палу-
бы, там, на мостике, было на что посмотреть.
   В низах давно было известно, что очередные стрельбы будут  не  только
зачетными, но и показательными. Сам командующий флотом и командиры хвос-
товых эсминцев шли  в  море  на  "Очаровательном",  чтобы  любоваться  и
учиться.
   Погодка выдалась предштормовая. И надо было  успеть  отстреляться  до
того, как поднимется волна.
   - Командир, - сказал адмирал нашему командиру, взойдя по трапу и  по-
жимая ему руку перед строем экипажа. - Я мечтаю увидеть  настоящую  тор-
педную стрельбу, я соскучился по лихому морскому бою!
   И он увидел лихой бой!
   Мы мчались в предштормовое море, влипнув в свои боевые посты, как му-
хи в липкую бумагу.
   Командир приплясывал на ящике. Ему не  терпелось  показать  класс.  В
правой руке командир держал кусок мела. Для перестраховки я вывалял  мел
в сахарной пудре.
   Эльза сидела за выносным индикатором кругового  обзора  и  чихала  от
встречного ветра.
   Адмирал и ученики-командиры стояли тесной группой и кутались в регла-
ны.
   Точно в расчетное время радары засекли эсминец-цель, и Поддубный  по-
бедно проорал: "Торпедная атака!.. Аппараты на правый борт!".
   Турбины взвыли надрывно. Секунды начали растягиваться, как эспандеры.
И внутри этих длинных секунд наш  маленький  командир  с  акробатической
быстротой заскакал с ящика на палубу и с палубы на ящик. Прыг-скок  -  и
команда, прыг-скок - и команда. Команды  Поддубного  падали  в  микрофон
четкие и увесистые, как золотые червонцы. Синусы и косинусы, тангенсы  и
котангенсы, эпсилоны, сигмы, фи и пси арабской вязью  покрывали  пьедес-
тал. Меловая пыль летела во влажные ноздри нашей старшей  сестры  Эльзы.
Минуты за три до точки залпа Эльза спокойно прошла через мостик,  дожда-
лась, когда командир очередной раз спрыгнул со своего  ящика-пьедестала,
чтобы лично глянуть на экран радара, и единым махом слизнула с ящика все
данные стрельбы, всякие аппаратные углы и торпедные треугольники.
   Атака завалилась с такой безнадежностью,  как  будто  из  облаков  на
"Очаровательный" спикировали разом сто "юнкерсов".
   Червонцы команд по инерции еще несколько секунд вываливались из  Под-
дубного, но все с большими и большими паузами. Его остекленевший взгляд,
тупо застывший на чистой, блестящей поверхности ящика-пьедестала,  выра-
жал детское удивление перед тайнами окружающего мира. Хотя турбины  над-
рывались по-прежнему, хотя эсминец порол предштормовое море на  тридцати
узлах, хотя флаги, вымпелы и антенны палили в небеса оглушительными оче-
редями, на мостике стало тихо, как в ночной аптеке. И в этой аптекарской
тишине Эльза с хрустом откусила кусок мела, торчащий из кулака Поддубно-
го.
   - Отставить атаку! - заорал адмирал. - Куда я попал! Зверинец!
   И здесь наш маленький вегетарианец или очеловечил медведицу, или  за-
метно озверел сам. И правильно, я считаю, сделал, когда всадил  сапог  в
ухо Эльзе. Медведица пережила такие же, как и хозяин, мгновения  чистого
детского удивления перед подлыми неожиданностями окружающего мира. Потом
взвилась на дыбки и закатила Поддубному оплеуху. Лихой бой на борту  эс-
кадренного миноносца "Очаровательный" начался. Точно помню, что и в пылу
боя Поддубный сохранял остатки животнолюбия и джентльменства,  ибо  ниже
пояса он старшую сестру не бил, хотя был на голову  ниже  медведицы,  и,
чтобы попасть ей в морду, ему приходилось подпрыгивать.  Эльза  же  чаще
всего махала лапами над его фуражкой, потому что эсминец кренился и сох-
ранять равновесие в боксерской стойке на двух задних конечностях ей было
трудно. А кренился "Очаровательный" потому, что на руле стоял я, старши-
на рулевых, и, когда командиру становилось туго, я легонько перекладывал
руля. На тридцати узлах эсминец отзывается на несколько градусов руля  с
такой быстротой, будто головой кивает. И таким маневрированием я не  да-
вал Эльзе загнать командира в угол. Мне, честно говоря,  хотелось  прод-
лить незабываемое зрелище.
   Адмирал и ученики-командиры наблюдали бой, забравшись  кто  куда,  но
все находились значительно выше арены. Сигнальщики висели на фалах в по-
зах шестимесячных человеческих эмбрионов, то есть скорчившись от  сумас-
шедшего хохота. Командир БЧ-3 и вахтенный офицер самоотверженно пытались
отвлечь Эльзу на себя и выступали, таким образом, в роли  пикадоров.  Но
Эльза была упряма и злопамятна, как сто тысяч  обыкновенных  женщин.  Ее
интересовал только предатель командир.
   Тем временем эсминец-цель, зная, что по нему должен был  показательно
стрелять лучший специалист флота и что на  атакующем  корабле  находится
командующий, решил, что отсутствие  следов  торпед  под  килем  означает
только безобразное состояние собственной службы наблюдения. Признаваться
в этом командир цели, конечно, не счел возможным. И доложил по рации ад-
миралу, что у него под килем грошло две торпеды, но почему-то до сих пор
эти торпеды не всплыли, и он приступает к планомерному поиску.  Учитывая
то, что мы вообще не стреляли, возможно было предположить, что в  районе
учений находится подводнал лодка вероятного противника  и  что  началась
третья мировая война. В сорок девятом году войной попахивало  крепко,  и
адмирал немедленно приказал накинуть на Эльзу чехол от рабочей шлюпки  и
намотать на нее бухту пенькового троса прямого спуска. Эту операцию боц-
манская команда производила с садистским  удовольствием.  Затем  адмирал
объявил по флоту готовность номер один и доложил в Генштаб об  обнаруже-
нии неизвестной подводной лодки. Совет Министров собрался на...
   - Петя, ты ври, но не завирайся. Ведешь себя, как ветеран на  встрече
в домоуправлении... Что было с Эльзой?
   - Когда Поддубному вкатили строгача, он на нее смотреть спокойно  уже
не мог. Списали в подшефную школу. Там она дала прикурить пионерам.  Пе-
ревели в зверинец. Говорят, медведь, который ездит на мотоцикле в труппе
Филатова, ее родной внук. Если теперешние разговоры  о  наследственности
соответствуют природе вещей, то рано или поздно этот мотоциклист  заедет
на купол цирка и плюхнется оттуда на флотского офицера, чтобы  отомстить
за бабушку. Я лично в цирк не хожу уже двадцать лет,  хотя  давным-давно
демобилизовался.

   ФОМА ФОМИЧ В ИНСТИТУТЕ КРАСОТЫ
   * 1
   * 2
   * 3

   1
   Фоме Фомичу Фомичеву снился оптимистический сон.  Назвать  сновидение
можно было бы "Куда я еду?". Снилась ему  дочка  Катенька  в  трехлетнем
возрасте. Как она впервые села на трехколесный велосипед. И поехала, но,
как рулить, не знает и не понимает. И вот едет Катенька прямо  в  стенку
дома и кричит: "Куда я еду?!" Но все крутит  и  крутит  ножками.  Вполне
бессмысленно крутит, но крутит и - бац - в стенку.
   Фома Фомич во сне рассмеялся, разбудил смехом жену  Галину  Петровну,
она разбудила его, он хотел рассказать супруге про сон, но  она  слушать
не стала и выгнала его досыпать на веранду.
   Проснувшись утром на веранде от птичьего гомона, Фома Фомич с  прият-
ностью вспомнил ночной сон, а затем точно установил, что вчера утром шею
мыл. Поэтому принял решение нынче ее не мыть. И по  всем  этим  причинам
день для Фомы Фомича начался безоблачно.
   Только не посчитайте Фому Фомича нечистоплотным человеком. Он, к при-
меру, глубоко уважал общественную баню.
   Кто-то из великих наших мыслителей заметил, что обычай  русской  бани
есть гораздо более замечательное историческое явление, нежели английская
конституция, ибо идея равенства удивительно в ней, в нашей бане,  выдер-
жана. Так вот, Фома Фомич умел баню любить и что такое "легкий пар"  по-
нимал со всеми тонкостями, являясь, таким образом,  демократом  мирового
класса.
   Но ванну и холодную воду (на даче не было теплой) Фома Фомич недолюб-
ливал. Нелюбовь эта проистекала от одного из  геройских  поступков  Фомы
Фомича, о котором рассказано будет ниже.
   Возможно, давнее  героическое  происшествие  обусловило  и  еще  одну
странность Фомы Фомича - во все времена года он носил кальсоны. Но  пос-
ледняя странность может быть объяснена и строгостью  таможенной  службы.
Лет двадцать назад таможня свирепо пресекала ввоз в СССР гаруса и мохера
клубками, то есть такого мохера, который продавали в инпортах на вес.  И
вот для того, чтобы обойти таможню по кривой, Фома  Фомич  научился  вя-
зать. И вязал из гаруса и мохера (в свободное  от  вахт  и  политзанятий
время) нижнее теплое белье, то есть кальсоны, трусы, плавки и фуфайки.
   В порту прибытия он спокойно, с совершенно чистой душой, надевал  три
пары собственноручно связанных кальсон и всего другого, затем без всякой
нервотрепки проходил досмотр и покидал территорию порта.
   Дома, на твердой суше, Галина Петровна распускала кальсоны на их сос-
тавляющие, сматывала обратно в клубки  и  реализовывала  среди  знакомых
дам.
   И вот так - совсем незаметно для самого себя -  Фома  Фомич  втянулся
уже и в постоянное ношение кальсон.
   Любуясь с веранды видом осеннего цветника, буйствующего после  недав-
него доброго дождя, Фома Фомич машинально и уже в  который  раз  отметил
про себя, что лупинусы растут здесь даром, а у метро в городе их продают
по двадцать копеек штука. Эта мысль тоже была приятна.  И  приятно  было
привычное легкое щекотание гарусных, собственноручно связанных  кальсон,
когда Фома Фомич их натягивал на крепкие белые ноги.
   В ближайшем будущем ноги должны были покрыться стойким загаром - Фома
Фомич загорал на курортных пляжах густо.
   И только змей-горыныч на правой ляжке неприятно кольнул хозяина напо-
минанием, что нынче он едет в Институт красоты, где ему придется  навеки
расстаться:
   1. С когтистым орлом (правый бицепс).
   2. Со спасательным кругом, на котором в весьма неприличной позе висе-
ла головой вниз и задом вперед то ли нимфа, то ли русалка (грудная клет-
ка - от соска до соска и от сосков до пупка).
   3. Со змеем-горынычем, который уже сорок один год пытался  дотянуться
раздвоенным жалом до коленной чашечки правой ноги.
   4. И с разной чепуховой мелочью - якорьки там  и  сердца,  пронзенные
кинжалами.
   Все это были глупости тяжелого и далекого  отроче-ства.  К  картинкам
Фома Фомич давно привык, не обращал на них внимания, так же  как  и  его
жена, дочь и медперсонал бассейновой поликлиники, где Фома Фомич ежегод-
но проходил медкомиссию.
   И вот...
   ...Господи, до чего одинаковые словечки говорят  молодые  хорошенькие
дочки состоятельных отцов, когда начинают капризничать!
   - Гутен морген, папуля!  Какой  ты  сегодня  красивый!  Прямо  Эдуард
Хиль!.. Папульчик, я тебя люблю безмерно, но... Ты  меня  прости,  но...
Папуль, я буду говорить прямо... Там, в Сочи...  возможно...  ну,  будет
один молодой человек, и, прости, папуль, я не хочу, чтобы он видел  твою
эту, ну, на груди, которая в круге... Мы будем на пляже,  и...  ты  меня
понял, папульчик ты мой чудесный...
   Фома Фомич вышел в капитаны из семейства железнодорожного рабочего со
станции Бологое Октябрьской, а в прошлом Николаевской  железной  дороги.
Он был фезеушником в сорок втором, солдатом в сорок третьем,  ефрейтором
в сорок четвертом, сержантом на крайнем северном фланге в сорок пятом  и
сорок шестом. Затем он преодолел среднюю мореходку, вечерний университет
марксизма-ленинизма, курсы  повышения  квалификации  командного  состава
торгового флота, еще один университет и еще одни курсы.
   Кто из молодого, длинноволосого поколения думает, что преодолеть  все
это - раз плюнуть, пусть сам попробует!
   Отпустить дочь в первый ее бархатный сезон на курорт одну или с  под-
ругой (Галина Петровна жару не переносила по  причине  гипертонии)  Фома
Фомич и помыслить не мог.
   - Поедет, значить, на курорт, а привезет усложнение ситуации во  всей
нашей династии, - сказал Фома Фомич в минуту откровенности супруге.
   На просьбу дочери о сведении на нет татуировок Фома Фомич ответил  не
сразу. Он никогда не торопился с ответами и решениями.
   - А где это, ну, значить, русалочку мою ликвидировать? -  спросил  он
дочь через недельку.
   - Что "ну", папуля? - рассеянно  переспросила  дочь,  примеряя  перед
зеркалом мини-юбочку, которую Фома Фомич своими руками вынужден был при-
везти ей из вольного города Гамбурга.
   - Тебя ясно спрашивают! - рявкнул Фома Фомич,  раздраженный  зрелищем
мини-юбки на своей Катеньке (на других молодых особах они его раздражали
меньше). - Где теперь с этой пошлой пакостью борются?! - заорал Фома Фо-
мич, употребив и несколько крепких слов.
   Катенька - интеллигентка, так сказать, уже во втором поколении, сдаю-
щая на пятерки экзамены за первый курс Текстильного института (за что ей
и был обещан бархатный курорт), - заткнула  пальчиками  ушки  и  закрыла
глазки. Папулина стрельба тяжелыми снарядами ее не пугала, но  шокирова-
ла.
   - Перестань, папка, права качать! - сказала интеллигентка второго по-
коления. - Поедешь в Институт красоты. Это на бульваре Профсоюзов, возле
площади Труда, - и с пленительной улыбкой открыла  глазки  и  вынула  из
ушек пальчики.
   И от этой пленительной дочерней улыбки по лицу Фомы Фомича скользнула
этакая двусмысленная ухмылка. Дочь напомнила ему супругу в юном  виде  в
первый послесвадебный год.
   Да, было в такой ухмылке Фомы Фомича что-то от сатира.
   Тем более что и некоторыми постоянными чертами лица  он  смахивал  на
Сократа. Кроме, конечно, лба.
   Известно, что Сократ был из простых людей,  имел  лицо  крестьянское,
нос картошкой, а по свидетельству вечно пьяного Алкивиада, похож был  то
на Силена, то на сатира Марсия. Так вот, если обрить с Сократа бороду  и
усы да приплюснуть ему лоб до среднечеловеческого уровня, оставив  нечто
от Силена и сатира, то очень близко получится к  Фоме  Фомичу  Фомичеву:
был в нем сатир, был!
   Вы, конечно, понимаете, что никакой Сократ даже в  ранней  юности  не
стал бы выкалывать себе от сосков до пупка нимфу, а тем более не стал бы
ее, на старость глядя, уничтожать; но на какие только сравнения и парал-
лели современный писатель не отважится, чтобы точнее и зримее донести до
читателя образ и облик любимого своего героя!
   2
   Одевшись в темный костюм (сразу после завтрака он решил ехать в город
в Институт красоты), Фома Фомич навестил интимный уголок дачного  участ-
ка. И там, под росным кустом уже отцветающей калины, минут пять  обдумы-
вал все детали предстоящего дела. Например: стоит или  не  стоит  сунуть
докторше пачку жевательной резинки "Нейви татто"? Жвачка, вообще-то, бы-
ла бы в жилу. Она американского производства, и ежели наслюнить  ее  об-
ложку и прижать к телу, то отпечатается вроде как татуировка  -  пошлый,
ненастоящий орел или фрегат под всеми парусами. А ежели потом плюнуть на
тело и потереть платком, то вся пошлость легко исчезает.
   На завтрак супруга подала отварной картошки со сметаной. И Фома Фомич
покушал завтрак с удовольствием и аппетитом.
   Катька, конечно, к завтраку опоздала;  вышла,  зевая  и  потягиваясь,
сказала: "Гутен морген, предки!"
   По радио передавали что-то о спорте и Гренобле.
   Дочка уселась в качалку, взяла яблоко и спросила:
   - Папуль, а Гренобль красивый город?
   Фома Фомич сказал, что Гренобль  город  небольшой,  даже  просто  ма-
ленький.
   - А у тебя окна в отеле куда были? На Альпы? - спросила дочка.
   - А я и не помню, - признался Фома Фомич, подумав при этом, что самый
замечательный гальюн в ихних отелях хуже его будки под калиной.
   Поблагодарив супругу за завтрак, Фома  Фомич  от-правился  по  росной
траве в гараж.
   Автомобиль он приобрел давно, но в силу мокрой профессии ездил  мало.
С одной стороны, это было хорошо,  потому  что  "Жигули"  выглядели  но-
венькими. С другой стороны, это было плохо, потому что Фома Фомич  ездил
неуверенно и даже иногда с большими страхами.  Но  все  коллеги  вокруг,
имеющие дачки и дочек в Лахте, автомобилями обзавелись и сами на них ез-
дили. И Катюша доталдычила его - благомысленного отца семейства - до та-
ких чертиков