м
правил пломбировки, свободно  передвигаются  по  проволоке,  без  замка.
Пломбы пластмассовые, с клеймом ОТК, по внешнему виду и состоянию  можно
судить, что они не снимались. Пломбы аккуратно обрезаны и сданы на  экс-
пертизу на предмет определения их целости. Составлен акт".
   Безо всяких серьезных надежд решил все-таки сходить на почту  за  "до
востребованием". И опять был со мной Фома Фомич. Я вспоминал, как пришли
мы с ним на почту, и по рассеянности Фомич опустил письмо, адресованное,
ясное дело, в Ленинград, в ящик с надписью "Местные". Я обратил его вни-
мание на этот прискорбный нюанс. Фомич минут пять сурово жевал губами  и
глядел в чукотские пространства, затем ринулся к заведующей и потребовал
извлечения своего письма обратно. Начальница оказалась вполне под  стать
Фомичу - извлекать корреспонденцию наотрез  отказалась.  Фомич  лебезил,
брал на испуг, хватался за сердце, но получал одно: "Не положено,  доро-
гой товарищ!" Так мы и ушли не солоно хлебавши. И  Фомич  очередной  раз
потряс меня своей  нетрафаретной  реакцией:  "Замечательная  заведующая!
Значить, такую на служебном посту за пол-литра не купишь!"
   Окончательно Фома Фомич (по данным Октавиана) спятил, когда  решал  в
Лондоне гамлетовский вопрос: как быть, если матрос просится на  берег  в
гальюн в два часа десять минут ночи, а: 1) судовые гальюны опечатаны; 2)
есть приказ не пускать людей на берег  Великобритании  после  19.00;  3)
есть приказ не пускать их туда меньше, нежели по пять человек в  группе;
4) нужду в туалете в два часа десять минут ночи срочно испытывает только
один член экипажа, а все остальные, значить, не хочут?
   Вот тут-то легендарный драйвер окончательно и свихнул мозги...
   Бывают же на свете праздники! - получил целый пакет писем,  переслан-
ных на Чукотку любезной соседкой.
   Не вся корреспонденция оказалась приятной.
   "Уважаемый товарищ Конецкий! До последнего времени Вы числились среди
любимых мною писателей. Увидев фамилию в оглавлении 3-го  номера  "Звез-
ды", я взяла этот журнал  и  предвкушала  новую  интересную  и  приятную
встречу с Вами. Однако  приходится  идти  по  стопам  некоего  газетного
фельетониста тех времен, когда мы еще смотрели фильмы  с  участием  Мэри
Пикфорд. Он написал так: "Как ни крути, как ни верти, в какой ни  рекла-
мируй мере, но Мэри Пикфорд в "Дороти" почти совсем уже не Мэри -  ничем
не лучше наших Маш, - и я признаться ей намерен: "О Мэри,  Мэри!  Я  был
ваш, но больше я уже не мерин".
   В Ваших "Путевых портретах с морским пейзажем" читателя неприятно по-
ражает пошлое смакование таких подробностей, как, например, роман  капи-
тана с буфетчицей.
   Но это бы куда еще ни шло.
   Глубоко возмутителен описанный Вами эпизод  с  какой-то  австрийской,
что ли, графиней, которой Вы предложили в качестве условия  принятия  на
борт ее собаки сверх всех фунтов стерлингов - разрешить Вам  "пощекотать
ее животик".
   По Вашим словам, она это легко разрешила (хотя следовало  бы  влепить
Вам оплеуху!).
   Но, понимаете ли, поведение зарубежной потаскушки, будь  она  графиня
или герцогиня, меня, Вашего читателя,  мало  волнует.  Несомненно,  наши
отечественные потаскушки поступили бы так же, как она. Возмутительно то,
что Вы - советский человек за границей - показали себя  пошляком,  дика-
рем, варваром; словом - унизили свое достоинство, хотя бы  только  перед
этой "графиней" (и всеми, с кем она поделится своим приключением с русс-
ким, советским моряком! ). А унижая себя, советский человек за  рубежами
нашей родины, позорит тем самым и всех нас, и всю нашу  страну,  которую
он - хочет он того или не хочет - представляет там. По его поведению су-
дят обо всем советском обществе.
   Так что если рассказанный Вами анекдот основан на  факте,  то  такого
факта простить Вам нельзя. Если же Вы все это выдумали, выдумка не дела-
ет Вам чести. Вот уж  поистине  не  скажешь:  "Se  non  e  vero,  e  ben
trovato"*.
   Вместе с Вами, конечно, виновата и редакция журнала, и  даже  Горлит.
Но это не умаляет Вашей вины.
   Мне очень неприятно терять в Вашем лице писателя, чей талант  и  мас-
терство я ценила высоко. Что делать? Итак, dear  sir,  заканчиваю.  Ваша
бывшая читательница, ответа Вашего мне не надо. Я найду его в Ваших пос-
ледующих книгах. Потому не подписываюсь".
   Читательница опытная, - слово "Горлит" слышала.
   Самое здесь интересное - обида нашей советской Маши за всю прекрасную
половину человечества. Причем обида эта выражается  через  специфическую
логику: она моя БЫВШАЯ читательница, читать меня  больше  не  будет,  но
все-таки умудрится найти ответ в моих следующих книгах! Как же  это  она
сделает: в капусте найдет, или ответ аист принесет?..
   Замечали разницу между мужской и женской реакцией  на  одинаковое  по
силе и величине хамство в адрес друг друга?
   Глядите.
   Женщина говорит мужчине: "Все вы такие, мужики, - развратники, измен-
щики и вообще, кабы не мой да не девичий стыд, я бы тебя, подлеца и  на-
хала, да и не так бы еще обругала!"
   Что отвечает этот сукин сын мужик?
   Хмыкает и идет в пивную. Его, подлеца, не удручает то, что он прирав-
нен ко всему остальному мужскому роду.
   Теперь попробуем сказать даме: "Дорогая, пойми, ради бога,  ты  такая
же, как все остальные четыре женских миллиарда на планете..."
   Боже!
   Гром!
   Молния!
   Вулкан!
   Тайфун!
   Какой философ возьмется объяснить, отчего  мужики  не  сопротивляются
тому, что все они одинаковые, а женщины так отчаянно сопротивляются даже
легкому подозрению в их похожести?
   Ладно, поговорим теперь про вовсе неожиданное в Арктике - о  комарах.
Повод тот, что сюда - на край земли, на Чукотку, - вернулась моя  статья
под названием "Комаринская". Писал ее, ожидая на  Петроградской  стороне
прихода теплохода "Колымалес" и раздраженный до бешенства всяческими бы-
товыми неурядицами.
   Выше меня на седьмом этаже - проживает генерал-майор войск ПВО в отс-
тавке. Он работает над многотомной историей своих  войск,  начав  ее  со
средних веков. Телефон у генерала вечно занят супругой,  которая  молчит
только тогда, когда ночью надевает от комаров противогаз.
   Пора, наконец, громогласно объявить, что в природе произошло  озвере-
ние и комары наводнили Ленинград! Априори считается, что в век НТР  при-
рода удаляется от человечества. Чушь. Происходит наоборот. А я, к  сожа-
лению, городской обыватель и ненавижу комаров мучительной  и  бессильной
ненавистью, черно завидуя, например, замечательному деревенскому прозаи-
ку Василию Белову, который кровососущих любит. Он пишет: "Комары  вызва-
нивали свои спокойно-щемящие симфонии". Во как! Симфонию Чайковского они
ему напоминают! И спокойствие от их омерзительного  писка  ему  на  душу
нисходит! В одном рассказе Белова старик-доходяга даже из состояния кли-
нической смерти возвращается к жизни без всяких там реанимаций при помо-
щи одной мечты о "тонком комарином писке". (Ну, в данном случае, то есть
услышь я в состоянии ранней смерти комариный писк, - тоже  не  на  шутку
удивил бы сторожа в морге непристойным для покойника жестом или непечат-
ным словосочетанием.)
   Хотя комар мал, а человек в миллион раз больше и сложнее,  но  крошка
имеет приспособления, которые вам и не снились. Если вы,  начиная  охоту
на комара, сидящего, предположим, на потолке, будете вылуплять  на  него
глаза, то даже последней модели пылесос или новенькая пышная  швабра  не
помогут. Комар получит от ваших вылупленных  глаз  предостерегающий  им-
пульс и приведется в боевую готовность к зигзагу-молнии.
   Теперь о снадобьях типа "Тайги". Не скажу, - хорошая химия!  Честь  и
хвала  отечественным  химикам!  Хотя  существует  мнение,  что  отврати-
тельность вони снадобий так велика, что сразу заставляет комара  предпо-
ложить наличие рядом человека, ибо только человек такое может изобрести,
создать и испускать. В результате комар молниеносно летит к вам.
   Теперь о тонком комарином писке, который так Белову  и  даже  Виктору
Петровичу Астафьеву нравится.
   Писк комара на потомственных горожан воздействует хуже самого укуса.
   Если вы наловчитесь спать, вжав одно ухо в нижнюю подушку,  а  второе
ухо придавив верхней, то, возможно, жужжания вы слышать и не будете,  но
и дышать вам все-таки надо. Потому у носа  вы  оставляете  дырочку,  как
нерпа в арктической льдине.
   И вот, как белый медведь терпеливо караулит возле дыхательной дырки и
рано-поздно харчит самую осторожную нерпу, так и  сволочь  комариха  ра-
но-поздно находит ваш нос. В этом случае удар, который  вы  получаете  в
момент посадки ее в вашу ноздрю, никак нельзя назвать мягким.
   Вероятно, комариха так долго изыскивает дырку, так досадует на всякие
затруднения, что потом действует потеряв голову: бесшабашно и безрассуд-
но, я бы сказал. Ее крылья работают с такой частотой, что впереди  насе-
комого возникает звуковой барьер, который принес  столько  хлопот  авиа-
конструкторам.
   И вот комариха, найдя наконец туннель, ведущий к вашей ноздре,  прео-
долевает звуковой барьер. В результате, естественно, удар в ноздрю  про-
исходит в абсолютной тишине - звук-то остается позади комарихи! И потому
неожиданность удара-посадки производит  ошеломляющее  впечатление  и  на
вовсе не впечатлительного человека.
   Правда, тут есть один нюанс. Если вы тренированный, многоопытный муж-
чина, то иногда успеваете проснуться еще до удара-посадки. Это  происхо-
дит в том случае, если вы способны ощущать биополе комарихи, возникающее
перед крошкой в виде этакого клина, лучика, остронаправленного и  опере-
жающего комариху на миллионную долю микросекунды. Но и этого  микро-мик-
ровремени (для по-настоящему тренированного человека!) достаточно,  что-
бы, еще глазом не моргнув, треснуть себя по носу с зубодробительной  си-
лой, одновременно проклиная всех сучек, самок, куриц, тигриц и т. д. Та-
кие избирательные в половом смысле проклятия вырываются из вас на основе
научного знания о том, что кусаются и пьют человеческую кровь только ко-
мариные самки, а самцы живут на нектаре.
   В результате серая толпа, малообразованная масса, мещане отпускают  в
сторону женщин двусмысленности - о кровососущей женской природе  и  тому
подобную чушь. Это, конечно, неверно, хотя  почти  у  всех  кровососущих
кровью питаются только самки.
   Еще несколько слов о восприятии тонкого комариного писка  тренирован-
ными людьми. Особенно бывает обидно, когда врежешь себе по уху, носу или
лбу, а... комарихи-то и не было.
   Это я о трамвае.
   Иногда звук далекого трамвая, возникший в ночной тишине  и  неуклонно
приближающийся, воспринимается тренированным мозгом  как  сигнал  начала
комариной атаки. Нельзя же, в конце концов, требовать  от  своего  мозга
того же, что и от самого себя  в  целом,  в  целокупности.  Мозг  иногда
действует тупо, по шаблону, ведет себя по принципу: наше дело прокукаре-
кать, а дальше уже дело ваше.  И  выдает  сигнал-предупреждение,  спутав
трамвай с комарихой. И ведь должен был бы понимать, что  самому  ему  от
такой ошибки будет хуже всех других членов и частей организма, ибо  нас-
тупит БЕССОННИЦА!
   Конечно, когда вы, треснув себя по лбу, проснетесь и обнаружите,  что
комарихи нет, а просто-напросто по ночным  улицам-ущельям  разбежался  в
парк последний трамвай, то ощутите некоторое чисто  внешнее  успокоение.
Однако оно мимолетно, а вот БЕССОННИЦА...
   Верхнего соседа зовут Михаил Германович,  настоящий  боевой  генерал,
провел всю войну на свежем воздухе среди самых разных климатических зон,
но комаров боится панически - больше штатских, -  как  бы  парадоксально
это ни звучало. Нервы! Хотя весит Михаил Германович центнер и носит пыш-
ные кавалерийские усы - буденновские.
   Уже второе лето генерал ночует в кабинете, разбив  там  герметическую
охотничью палатку. Вечерами долго возится над моей головой со штырями  -
паркет плохо держит. До приобретения палатки генерал сам пробовал  спать
в противогазе, но с такими усами в противогазе долго не  продержишься  -
понизилось кровяное давление и т. д. И теперь он спит в палатке, а  про-
тивогаз отдал жене. Конечно, Михаил Германович стыдится нелепой  палатки
в кабинете, противогаза жены и даже  факта  своей  бессонницы.  Это  его
комплекс неполноценности: всю жизнь сражался и побеждал противника,  на-
падающего сверху, с воздуха, и... дрожит перед комаром!
   В конце мая по его инициативе группа интеллигентных жильцов решила на
общественных началах вычистить подвалы, заполненные жидкой  мразью.  На-
чальник ЖЭКа Прохоров категорически запретил  самодеятельность,  заявив,
что комары входят в экологическую цепочку и внесены в Красную книгу ООН.
Эту издевательскую чушь он выдумал потому, что в пятидесятые годы служил
под рукой Михаила Германовича в ПВО лейтенантом и  крупно  проштрафился,
угодив при учебной стрельбе из сорокапятки в самолет-буксировщик,  а  не
по конусу-цели. За этот подвиг Михаил Германович  влепил  ему  так,  что
лейтенант Прохоров вылетел из войск  противовоздушной  обороны  прямо  в
гражданский банно-прачечный трест, где быстро сделал тупую, но  последо-
вательную карьеру, заочно окончив санитарный  техникум.  Теперь  он  уже
третий год начальник ЖЭКа.
   Конечно, если бы Михаил Германович в середине пятидесятых годов знал,
что в конце семидесятых будет писать историю войск ПВО, сидя в доме  под
рукой лейтенанта запаса Прохорова, то, вероятно, не подложил  бы  своему
подчиненному такой крупной свиньи, каковой является для военного челове-
ка демобилизация. Или хотя бы подстелил соломки на полу банно-прачечного
треста в тот момент, когда Прохоров заканчивал там свою противовоздушную
траекторию, но, в отличие от меня, который наперед знает конец этой кни-
ги, генерал сквозь магический кристалл еще ничего впереди не различал.
   Итак, Михаил Германович собрал наиболее интеллигентных мужчин  нашего
дома возле входа в подвал, на дверях которого  висел  огромный  амбарный
замок; сказал, что чихать хотел на Прохорова, и приказал привести  Митяя
- кочегара котельной детских ясель, ответственного за подвалы. Митяй был
пьян и не явился.
   Тогда Михаил Германович возложил на замок огромную лапу, сорвал его и
повел нас - вооруженных ведрами и суповыми  чумичками  -  в  подвал  без
санкции какого-либо начальства.
   Дом наш вообще-то вполне обыкновенный. В том смысле, что битком набит
трусами, которые при виде  техника-смотрителя  Аллочки  заболевают  мед-
вежьей болезнью. Но раньше в доме жили  отборные  гуманитарии  -  поэты,
прозаики,  переводчики,  литературоведы  мирового  класса.  Ныне,   увы,
большинство знаменитостей поумирало, или, прославившись, укатило в  сто-
лицу, или, бесславно разбогатев, приобрело квартиры с лоджиями  в  новых
районах на кооперативных началах. Однако какой-то  салонно-нигилистичес-
кий душок у дома остался. Потому-то, вероятно, мы и пошли  за  генералом
во тьму подвала. Боже, каким соусом подвал оказался  заполнен!  Ни  один
профессиональный ассенизатор там и пяти минут бы не выдержал. А мы  про-
держались полчаса - пока  не  приехал  вызванный  Прохоровым  участковый
уполномоченный. И началось!
   Прохоров обвинил нас в даче взятки шоферу машины-дерьмовоза, в  кото-
рую мы сливали подвальный соус, - мы сбросились шоферу по десятке. Гене-
ралу же до сих пор шьет статью за срыв замка с государственного  помеще-
ния. И такая статья есть!
   А потом на дверях парадной появилось рукописное  объявление:  "Лекция
"КОМАР - ЧЕЛОВЕК - ОБЩЕСТВО" состоится в субботу  19  июля  во  втором
дворе в 17 часов. Явка всех жильцов, участвовавших в  незаконной  чистке
подвала, обязательная".
   Идти на лекцию о комарах в субботний июльский вечер  я,  конечно,  не
собирался. Мне кажется, вы сами уже убедились, что  я  кое-что  про  них
знаю. И смешно предположить, что какой-нибудь теоретик из общества "Зна-
ние" меня может просветить по этому вопросу. И в то же время ловил  себя
на гаденьком чувстве страха за неявку. Хотя недавно только и громогласно
объявил, что русский писатель имеет право бояться секретарш и швейцаров,
но не начальников. И, к сожалению, это мое высказывание  уже  в  газетах
цитируют.  Я  же  просто  тогда  неточно  выразился!  Русский  писатель,
действительно, не имеет права бояться начальников любых рангов, но  сюда
не входят начальники ЖЭКов. Этих гусей никак не следует дразнить - шутки
вовсе уж выходят боком.
   Иногда, работая очередную книгу, вдруг понимаешь, что от растеряннос-
ти перед сложностью жизни и задачи засунул  обе  ноги  в  одну  штанину.
Очень опасная позиция, ибо каждая нога настойчиво требует свободы и пер-
сональной брючины. И у меня вот очередной раз случилось такое. И  судьба
заставила взять длительный тайм-аут, чтобы вытащить одну ногу -  лишнюю.
Но это не получается, ибо умер мой ближайший друг и советчик Петя Ниточ-
кин. Без него в житейском и литературном море мне голо и одиноко, и  мне
не с кем посмеяться над своим страхом перед Прохоровым.
   Возраст сказывается и в том, что все и все, что и кого я вижу вокруг,
мне докучает и меня раздражает. Мне не о ком сказать хорошее от  чистого
сердца. Зрелость это? Или пропечаталась наконец вся мелкость моего духа?
В любом случае это приносит мне душевных  мучений  больше,  нежели  всем
другим, кого вижу и знаю вокруг.
   Около шестнадцати часов в субботу позвонил Михаил Германович и быстро
уговорил на комариную лекцию идти.
   - Эх! - с невольным укором сказал я верхнему соседу. - И  дернул  вас
черт тогда замок дергать!
   - Да он сгнил давно до корня! Я для пробы дернул, а он и  рассыпался,
- чистосердечно соврал старый вояка. - А если вы на лекцию  не  пойдете,
то это не по-товарищески будет. Тоже мне герой! И Гуськов идет,  и  Тре-
бов, и Страдокамский.
   - У меня судно на подходе, - сказал я.
   - Вот именно. Можно подумать, что вам плавать надоело. Надоело?
   - Нет, но...
   - То-то и оно. Накатит товарищ Прохоров на вас телегу в пароходство -
и тю-тю ваши героические плавания!
   - Ерунда! Смешно, право!
   - Ждем вас с Гуськовым, - сказал генерал и бросил трубку.
   Гуськов - детский поэт, живет с супругой-домохозяйкой ниже меня.  Оба
исключительно деликатные, нежные люди. Не пьют, не курят, в Домах  твор-
чества съедают всю отраву, которую там дают, чтобы - не дай  бог!  -  не
обидеть директора; обожают бадминтон в пыли по колено.  Но  отношения  у
нас сложные. Тут такое дело.
   Лет десять назад случился у меня роман с одной  резвушкой  из  Комсо-
мольска-на-Амуре, которая приехала поступать в машиностроительный инсти-
тут, то есть имела выраженные способности  к  использованию  техники.  В
первую же медовую ночь абитуриентка не выдержала натиска комаров и воск-
ликнула: "Милый, а пылесос у тебя есть?"
   Пылесос был, хотя я про него давно забыл.
   И резвушка с юным и обаятельным кокетством, начла-почла охотиться пы-
лесосной кишкой на комаров, таская ревущий агрегат по  всей  квартире  в
середине ночи и хлопая в ладошки при каждом пойманном насекомом,  -  чу-
десное, скажу вам по секрету, зрелище!
   Но Гуськовы, как оказалось, спят со сложными комбинациями снотворных.
Если человека, принявшего такую комбинацию, пробудить до срока, то - ка-
юк! Человек не спит потом месяц.
   Гуськовы не спали два. И меня возненавидели. И десять лет я ходил  по
квартире в носках, хотя от дверей дует. Ладно, к этому я привык. Но пос-
ле истории с чисткой подвала Гуськов так перепугался, что сочинил  поэму
"Доброе зверье комарье" с печатным посвящением начальнику ЖЭКа  Прохоро-
ву. В этой поэме два мальчугана идут на рыбалку. Один боится  комаров  и
потому пропускает мимо ушей различные красоты природы -  восход  солнца,
розовый туман и пр. Другой не боится комаров и потому пропитывается кра-
сотами насквозь. Сам Гуськов не открывает все лето даже форточки. И  та-
кое двуличие детского поэта меня так взбесило, что  я  перестал  снимать
дома ботинки.
   На заднем дворе у нас раст