жа-
ра.
   15. При опробовании - лопата сломалась.
   16. Сламанная лопата не была внесена в акт списания.
   17. Лопата не исключена из описн пожарной доски.
   18. Нет административного заключении о причине поломки лопаты.
   19. Нет приказа о наказании виновника поломки лопаты.
   20. Лопата и до поломки превышала по весу норматив на 11 кг 250 г.
   21. Лопата не была закреплена за конкретным матросом боевого пожарно-
го расчета.
   22. В процессе эксплуатации лопата неоднократно использовалась не  по
прямому (пожарному) назначению. Дознанием установлено: в зимних условиях
ею чистил снег на палубе боцман, старшина I статьи Чувилин В.  Д.  Тогда
же ею были нанесены побои боцману, старшине I статьи Чувилину В. Д. А 08
марта пожарная лопата использовалась на демонстрации для несения  на  ее
лотке портрета женского исторического лица.
   Вывод. Ввиду окончательной поломки лопаты - заводской 1 15256  (кора-
бельный 1 5) - признать дальнейшее ее использование для боевых и  пожар-
ных нужд невозможным. Стоимость шанцевого инструмента  списать  за  счет
боцмана, старшины I статьи Чувилина В. Д.
   Для определения стоимости лопаты (черенок,  тулейка,  наступ,  лоток)
создать комиссию в составе 3 (трех) офицеров, включая  начальника  меди-
ко-санитарной службы старшего лейтенанта Захарова А. Б.
   Проверяющий: капитан-лейтенант
   Дударкин-Крылов Н. Д.
   Порт Архангельск.
   Борт "СС-4188"
   июля 08 дня 1953 г."
   С автором этого секретного документа я и  собираюсь  познакомить  вас
ближе.
   1
   Все вышли в искпедицию (считая и меня), Сова, и Ру, и Кролик,  И  вся
его семья. Винни-Пух
   "16 ИЮНЯ 1953 г. СССР. СЕВЕРНЫЙ ФЛОТ.
   УПРАВЛЕНИЕ КАДРОВ.
   Тов. лейтенант, на Ваше письмо от 09.06.53 г. сообщаю, что  оснований
для перевода Вас на Тихоокеанский флот нет. В дальнейшем по вопросу про-
хождения службы прошу обращаться по команде в соответствии со ст. 5  Ус-
тава внутренней службы Вооруженных Сил Союза ССР. ВРИО НАЧАЛЬНИКА УПРАВ-
ЛЕНИЯ КАДРОВ СФ КАПИТАН II РАНГА ЕВСЕЕВ".
   Самый не освещенный пока в мировой прессе период  моей  жизни  (из-за
врожденной скромности) - военная служба на Северном флоте.
   Есть срок давности. Прошло больше тридцати лет. Можно кое-что  вспом-
нить. Я служил на военных спасателях, но серьезные аварии случаются ред-
ко. И главная работа - буксировка или судоподъем, то есть извлечение  из
морских глубин затонувшего железа.
   Безнадежно скучно было летом. Стоишь в какой-нибудь удаленной от  ци-
вилизации бухточке на якоре. Без связи с  берегом.  За  бортами  десятки
понтонов - ржавые  железные  бегемоты,  опутанные  пуповинами  воздушных
шлангов.
   Под килем когда-то погибшее судно.
   О том, кому на этом судне не повезло, не думаешь.
   Работают водолазы и такелажники, а ты занимаешься боевой и политичес-
кой подготовкой. То есть объясняешь матросам про  дубовые  лесополосы  и
коварство академика Марра. А матросы у тебя настырно интересуются причи-
ной самоубийства Маяковского: "Это правда, товарищ лейтенант, что он ве-
нериком был?"
   Коли я уж так с ходу расхристался, то объясню все-таки, почему  напи-
сал тогда письмо в кадры Северного флота с просьбой о переводе  на  Кам-
чатку.
   Конечно, кромешная скука от теоретических занятий с матросами и моно-
тонность судоподъемных работ свою роль сыграли, но истинные причины были
серьезнее.
   Поднимали мы австралийский транспорт "Алкао-Кадет" возле  мыса  Мишу-
ков. В сорок втором году австралиец затонул,  получив  прямо  в  дымовую
трубу полутонную немецкую бомбу.
   Поднимали его трудно. Транспорт хотел покоя и не желал возникать  об-
ратно на свет божий из тишины и мягкого сумрака морской могилы.
   Наконец все-таки наступил волнительный и торжественный момент продув-
ки понтонов. И из бурлящих вод, обросший водорослями, занесенный илом, в
гейзерах воды и струях травящегося из понтонов воздуха  возник  потрево-
женный от вечного сна пароход - огромное морское чудо-юдо. Защелкали фо-
тоаппараты, заорали "ура", вскинули над головами  чепчики,  -  матросики
летом на Севере именно чепчики носят. Выждали положенные мгновения и по-
лезли на утопленника за чем-нибудь полезненьким. Спасение на водах  все-
непременно связано с таким постыдным фактом - такое было, есть и  будет.
Ибо спасателям извечно кажется, что они имеют чистой воды моральное пра-
во "на некоторое количество сувениров" - так скажем для приличия.
   Я пробрался в штурманскую рубку транспорта. И обнаружил среди ржавого
железа какие-то черные и мерзко скользкие кипы. Пхнул сапогом одну - она
развалилась, а в середине проглянула прилично сохранившаяся бумага. Ока-
зались австралийские навигационные пособия, вахтенные журналы,  лоции  -
слипшиеся, спрессованные тяжестью морской воды,  как  бы  обугленные  по
краям страницы. Тут я и забыл про то, что хотя любопытство не порок,  но
все-таки большое свинство. Набил полную  пазуху  мокрыми  документами  и
вдруг услышал сперва гудок, а потом аварийные тревожные свистки и ощутил
под ногами дрожь металлического покойника.
   Всех спасателей мгновенно сдуло с этого "Алкао-Кадет".
   Хорошо помню, как наш  боцман  волок  на  родной  спасатель  шикарный
австралийский стульчак, но вынужден был бросить добычу на полпути.
   Под брюхом транспорта начали рваться-лопаться понтонные полотенца, на
которых он висел.
   Минуту или две "Алкао-Кадет" полусонно чесал в затылке, затем  вздох-
нул и нормально булькнул обратно в могилу, оставив за собой такую бурун-
ную воронку, что в нее затянуло рабочую шлюпку. А  звучок  австралийский
транспорт издал пострашнее и уж во всяком случае погромче того, с  кото-
рым сыпется земля на гробы братских сухопутных могил.
   Еще минут тридцать над затонувшим гигантом вылетали из воды  четырех-
соттонные понтоны, наполненные воздухом. К счастью, ни один  из  них  не
вмазал в днище нашего корабля. Если бы такое произошло, то  поднимать  с
грунта возле мыса Мишуков пришлось бы уже два парохода.
   Когда все утихло, я занялся разборкой, как говорят в романах,  "немых
свидетелей" жизни и работы австралийских моряков: записные книжки  штур-
манов, карты Ямайки и "рапорты об атаках за июль 1942 года".
   Потом разложил свою бумажную добычу сохнуть на световом люке машинно-
го отделения, нимало не заботясь о том, что ее кто-нибудь  сопрет:  кому
нужны мокрые, грязные, в ржавчине бумажки? Да еще на  английском  языке!
Я-то в те времена пытался его учить и любопытные австралийские документы
могли бы стимулировать усидчивость.
   Но вышло вовсе нелепо и неожиданно. Бумажки попали  на  глаза  одному
бдительному товарищу. На "рапортах об атаках"  он  обнаружил  английское
слово "секретери". Меня кое-куда вызвали и дали такую  взбучку,  что  до
сих пор икается. Оказывается, я должен был все эти документы  немедленно
сдать в соответствующий отдел.
   Среди десятилетней давности австралийских секретов бдительные товари-
щи обнаружили и бумажку с русским текстом,  которая  принадлежала  лично
мне и попала туда случайно. Вот ее текст: "Только рабство  создало  воз-
можность более широкого разделения труда между земледелием и  промышлен-
ностью. Благодаря рабству произошел расцвет древнегреческого  мира,  без
рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и науки;
без рабства не было бы и Рима. А без основания,  заложенного  Грецией  и
Римом, не было бы также и современной Европы. В  этом  смысле  мы  имеем
право сказать, что без античного рабства не было бы и современного соци-
ализма".
   Такой текст показался некоторым начальникам подозрительно-загадочным.
Пришлась долго доказывать, что автор не я, а Фридрих Энгельс.  Такие  уж
были времена и нравы, что интерес  офицера  к  произведениям  классиков,
мягко говоря, не поощрялся.
   Вот и решил, что лучше будет, если я сменю скатерть,  то  есть  сменю
место службы с европейского Севера на азиатскую Камчатку.
   За обращение с письмом к высокому начальству не по команде я  получил
добавочную взбучку от командира корабля капитана III ранга Зосимы  Семе-
новича Рашева и продолжал тянуть лямку на вторичном  подъеме  "Алкао-Ка-
дет".
   Однако ничего на этом свете не проходит бесследно.
   26 июня 1953 года меня катером сняли с корабля и привезли в штаб час-
ти, где я получил командировочное предписание:
   "УПРАВЛЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА АВАРИЙНО- СПАСАТЕЛЬНОЙ СЛУЖБЫ СЕВЕРНОГО ФЛОТА.
30 ИЮНЯ 1953 г. С получением сего предлагаю Вам отправиться  в  г.  Энск
для выполнения специального задания в распоряжение кап. I ранга  Рабино-
вича Я. Б. Срок командировки 01 дней, с 30 июня по 01 июля  1953  г.  Об
отбытии донести. Основание: мое распоряжение. Для проезда выданы  требо-
вания на перевозку, за 1 ф. 1, 1 142 002. Начальник АСС СФ кап. I  ранга
Блинов".
   Блинов мне нравился, и, кажется, я ему тоже. Сейчас вспоминаю, как он
пришел ко мне в каюту, - капитан I ранга, аварийно-спасательный цезарь и
падишах. И вот этот падишах заглянул  в  каюту  к  мальчишке-лейтенанту,
чтобы поинтересоваться, как я себя чувствую в  самостоятельной  роли  на
корабле после училища и не слишком ли мне грустно.
   Вроде бы мелочь, а не забывается.
   Блинов сделал тогда замечание. Вернее, дал  дружеский  совет.  Я  был
назначен на "Вайгач" временно - на один месяц, ибо вообще-то был утверж-
ден на другой корабль, который находился в море на спасении. И потому  в
каюте, куда поселился, никакого уюта наводить не стал.
   - Почему, лейтенант, у вас нет на столе фотографий? - спросил Блинов.
- Где фото вашей девушки или если ее нет, то мамы?
   Я объяснил, что нахожусь здесь временно.
   А он объяснил мне, что моряк должен быть дома в любой каюте и на  лю-
бом корабле, ибо каюта офицера это не казарма, где люди отслуживают свой
срок. И каюту следует обживать сразу, тем более что собрать в нужный мо-
мент чемодан - дело нехитрое.
   И этому правилу я следовал потом неукоснительно.
   За одним исключением: фотографию любимой девушки никогда не ставил на
стол и не вешал на переборку. Не хотелось, чтобы ее кто-нибудь посторон-
ний разглядывал. Ну, а мама терпеть не могла фотографироваться и никогда
фотографий не дарила. Она вручила мне - офицеру и члену партии -  миниа-
тюрную иконку покровителя всех моряков Николы Чудотворца. И наказала ни-
когда с ней в морях не расставаться. И нынче эта иконка плавает со мной,
хотя и побаиваешься то бдительного таможенника, а то и собственного пер-
вого помощника.
   30 июня 1953 года я убыл для выполнения специального задания бесплац-
картным вагоном из Мурманска, имея с собой портфель, в котором был брит-
венный прибор, пара белья и подшивка старых "Огоньков", украденных с ка-
кого-то катера. Убыл, одетый во все летнее, без продаттестата,  без  де-
нежного аттестата, без шинели, не сдав никому дела, имущество и  обязан-
ности.
   Анекдотический срок выполнения специального задания -  одни  сутки  -
объяснялся тем, что на месте мне следовало сразу  же  явиться  на  некий
спасатель *, заступить в должность штурмана и перегнать кораблик  вокруг
Кольского полуострова в родные пенаты. А командировочные деньги флотско-
му офицеру полагаются только за время пребывания на суше.
   Со мной вместе ехал капитан-лейтенант, старше меня всего года на два,
шатен с густой шевелюрой, высокого роста, жилистый и  подвижнной,  глаза
стальные, в правом на радужной оболочке - кусочек черного.  Раньше  я  с
ним никогда не встречался.
   Когда оформляли документы, капитан-лейтенант вызывающе безмятежно на-
певал лихую песенку американских моряков с союзных конвоев:
   Вызвал Джеймса адмирал,
   Джеймс Кеннеди! Вы не трус, как я слыхал,
   Джеймс Кеннеди! Ценный груз доверен вам,
   Джеймс Кеннеди! В СССР свезти друзьям,
   Джеймс Кеннеди...
   На тот момент отношения с бывшими союзниками очередной раз были  ахо-
выми, песенки их были не в моде, и я как-то неуклюже, но все же попробо-
вал намекнуть об этом капитан-лейтенанту.
   - Эту бравую песню написал Соломон Фогельсон, - сказал капитан-лейте-
нант. - Он еще автор стихов для музыкальной комедии советского  компози-
тора Соловьева-Седого "Подвески королевы". Теперь ты успокоился?
   Я успокоился, но выпучил глаза, ибо мы десять лет распевали эту  пес-
ню, твердо веруя в ее американское происхождение.
   Вещей у капитан-лейтенанта было побольше, чем у меня:  и  чемодан,  и
шинель, а в кармане шинели затрепанный соблазнительный томик с "ятями".
   Мы сидели друг против друга на жестких полках, поезд уносил в глубины
Кольского полуострова, и надо было знакомиться. Для затравки я спросил у
капитан-лейтенанта про старинную книжку в кармане его шинели. Обратился,
конечно, на "вы" и, кажется, даже начав с  уставного:  "Разрешите  обра-
титься, товарищ капитан-лейтенант?"
   - Брось, зови меня Колей. Можешь даже на "ты". Фамилию запомнишь сра-
зу: Дударкин-Крылов. Я правнук дедушки Крылова. Про лебедя, рака и  щуку
еще не забыл на службе? Прабаушка служила у баснописца кухаркой, а  ста-
рик любил пошалить между баснями, - и капитан-лейтенант залился в  прис-
тупе почти беззвучного смеха. А передохнув, закончил: - Пушкина-то  хоть
знаешь, лейтенант? "Собравшись в дорогу, вместо пирогов и телятины я хо-
тел запастися книгою..." - и опять беззвучно засмеялся.
   Своим тихим и лукавым весельем нравился мне Дударкин-Крылов с  каждой
минутой больше и больше.
   Его книжка оказалась мемуарами графа Витте - довольно странная  лите-
ратура во глубине кольских руд. Каплей (так для экономии звуков на  фло-
тах называют капитан-лейтенантов) заметил  мой  интерес  к  произведению
графа Полусахалинского и подмигнул тем глазом,  где  была  у  него  чер-
ненькая отметина.
   - Слушай, лейтенант, сейчас внимательно.  С  намеком  буду  говорить.
Когда Витте ехал в Америку подписывать мирный договор с япопцами, то за-
держался на денек в Париже. Там в одном кафе-шантане президент Французс-
кой республики сказал ему, что России, вероятно, придется выплатить Япо-
нии контрибуцию - и в астрономическом масштабе, ибо война проиграна  со-
вершенно гениально. Витте хладнокровно ответил, что за все время сущест-
вования Российская Империя никогда никому контрибуций не платила и  пла-
тить не будет. На это французский президент заметил, что,  к  сожалению,
бывают мерзкие ситуации, при которых и такое делать  приходится.  Напри-
мер, им, французам, пришлось раскошелиться, когда боши подошли к Парижу.
"Ну, вот, - ответил Витте, - и мы контрибуцию  заплатим,  когда  самураи
подойдут к Москве". Так вот, есть  у  меня,  лейтенант,  странное  пред-
чувствие, что нам с тобой предстоит пройти тот самый путь, который япон-
цы не прошли. Правда, в обратном направлении.
   - В каком году вы окончили училище и какое? - спросил я.
   - Еще раз "вы" скажешь - не дам Витте читать. А демократизм мой  про-
истекает из одного сказочного приключения. Назовем его "Золотая  Рыбка",
а эпиграфом возьмем: "Все по блату, все не так, вот где истый кавардак!"
Училище закончил в прошлом году, артиллерист.
   - И уже капитан-лейтенант?
   - Сам до сих пор удивляюсь, - сказал Коля и рассказал следующее, вре-
мя от времени заливаясь беззвучным хохотом.
   Коренной москвич. Первый после училища офицерский отпуск проводил до-
ма в столице. Где-то на Арбате из моряцкой  солидарности  высвободил  из
лап сухопутного патруля какого-то  заблудшего  старшину  второй  статьи.
Когда опасность для старшины миновала,  тот  спросил  у  новоиспеченного
офицерика фамилию и название флота, на котором Дударкину-Крылову  предс-
тояло служить. Затем, вежливо попрощавшись,  заблудший  старшина  второй
статьи загадочно сказал: "Дударкин, сегодня ты выпустил на свободу Золо-
тую Рыбку!"
   Назначен был правнук кухарки дедушки Крылова на гадчайшую должность -
командиром мелкого зенитного подразделения  эскадренного  миноносца.  На
военно-морском языке - "командир пульно-вздульной группы": масса  подчи-
ненного личного состава, то есть масса неприятностей за каждого загуляв-
шего на берегу матросика, и никакой реальной возможности эффектно проде-
монстрировать начальству свои таланты. За полгода получил десяток  взыс-
каний. После чего приказом Главкома ему было досрочно  присвоено  звание
старшего лейтенанта. Поудивлялись, пообмывали, начальство продолжало ле-
пить Коле взыскания еще щедрее. А через полгода приходит приказ о  прис-
воении ему звания капитан-лейтенанта, хотя даже должность-то его  такому
званию не соответствовала. Тут уж не  только  начальство  озадачилось  и
обозлилось, но и корешки стали отчуждаться - блатует парень без стыда  и
совести. Дударкин и сам не рад, и чувствует себя в ирреальности, от  ко-
торой с ума сходят: нет у него нигде никакого блата и никакой руки. Бах!
Получает письмо, подписанное "Золотая Рыбка". Заблудший  старшина  пишет
из столицы, что, к сожалению, присвоить Коле капитана третьего ранга по-
ка не может, так как это уже старший офицерский состав, а он,  старшина,
сидит в Москве писарем ВМС на младшем офицерском составе, и вставить фа-
милию Дударкина в списки очередного представления пока невозможно; но не
все потеряно; и когда его, старшину,  переведут  за  хорошую  службу  на
старший офицерский состав, то он обещает довести Дударкина  до  капитана
первого ранга за оптимально минимальный срок.
   Приказы Главкома, как известно, не обсуждаются,  исполняются  беспре-
кословно, точно и в срок. И Дударкину подыскали должность, соответствую-
щую званию.
   - Отправили меня на "бессрочное исправление", как выразился кадровик,
- сквозь беззвучный смех и посверливая меня неулыбчивыми стальными  гла-
зами, продолжал каплей рассказывать, - на плавбазу "Тютюнск" издания од-
на тысяча девятьсот пятого года, знаешь такую?
   - Нет, - сказал я, ибо на Северном флоте такой  плавбазы  не  было  и
нет. И, кроме того, я все никак не мог уловить: врет все это каплей  или
нет. Очень было правдоподобно, но и фантастично.
   - Плохо, что не знаешь, лейтенант! Знаменитая база. Она простояла без
движения восемь лет. И вот, с величайшими предосторожностями и бесконеч-
ными докладами о готовности к любому бою и походу, разрешили нам  самос-
тоятельное плавание - пять верст до девиационного полигона.  И  мы  туда
дошли! Правда, не обошлось без досадных мелочей. Так,  например,  у  нас
вдруг сама собой выпалила сорокапукалка, то есть, как понимаешь, сорока-
пятимиллиметровая зенитная пушка. Стрельнула она,  когда  какой-то  раз-
гильдяй начал возле нее прикуривать и чиркнул спичку, а боевой патрон  в
пушчонке, оказывается, оставался еще со времен  Отечественной  -  забыли
его тогда обратно вытащить. От удивления, что наша зачехленная  уже  во-
семь мирных лет сорокапукалка вдруг взяла да и  выпалила  по  береговому
посту СНИС, где вахтенные сигнальщики играли  в  козла,  мы,  командиры,
немного растерялись, и  дальше  плавбаза  начала  действовать  самостоя-
тельно. Врубила полный ход и понеслась с девиационного полигона в Барен-
цево море. Когда мы проносились мимо навигационного буя, командир Гришка
Бубенец наконец пришел в себя и молодецки скомандовал, чтобы  буй  заце-
пить и стать на него, как на рейдовую якорную бочку.  Плавбаза  зацепила
буй и потащила его за шею, как гуся с колхозного рынка. В этот момент из
океанского плавания вернулся крейсер, на борту которого находился  комф-
лота. Вот эта встреча нам была уже совершенно лишней. В результате  я  и
еду с тобой на какие-то диковинные плавсредства в порт Энск.
   Дальше рассказывать Коля не смог, так как впал в  очередной  припадок
беззвучного хохота, показав тем самым, что не является настоящим юморис-
том. Ибо последние, как широко известно, никогда над смешным не смеются,
а, как правило, плачут.
   - У тебя жена есть? - поинтересовался я.
   - А! Тебя небось первая любовь мучает и лирика типа:
   Лейтенант молодой и красивый Край родной на заре покидал, Были  волны
спокойны в заливе, И над морем луч солнца сиял...
   Такая лирика меня мучила, но я