на. Я готовить плохо умею.  И  свиде-
тельство поварское у меня липовое. Ребята сделали.
   - Так мне и казалось, - сказал я.
   - Вы меня на Диксоне выгоните? - спросил Вася  и  стал  подгребать  к
плите мусор.
   - Если замена будет, - сказал я.
   - Может, я быстренько научусь, а?
   - Не знаю, - сказал я. - Это ведь не так уж просто.
   - Да. Не так уж просто, - повторил Вася тихо. - Как ребята тогда кот-
леткам картофельным радовались... И вы радовались.
   - Радовался, но не только котлеткам.
   - Хорошо, когда люди радуются, - пробормотал Вася. - Или смеются.
   - Это так, - сказал я.
   - Может, ребята на меня не очень сердятся, а?
   - Дружище Вася, нам еще долог путь. Может статься,  кто-нибудь  и  не
вернется из него. Он трудный, наш путь. Матросы не понимают  этого.  Они
еще слишком молоды. Я понимаю за них. Людям придется много работать. Лю-
дям будет трудно там, впереди, во льдах. Их надо  хорошо  кормить.  Надо
быть повариным асом, чтобы готовить в этих условиях вкусную пищу.
   - Я понимаю, - сказал Вася и зачем-то потрогал пальцем подошву ботин-
ка.
   - Ты учись. На будущий год найди меня в Ленинграде. Я тебя  в  другой
рейс возьму. Слышишь? Учись обязательно.
   - Спасибо, спасибо. И простите меня. А  коком  я  стану.  Тут  десять
классов иметь не обязательно.  Может,  таким  образом  и  утрясется  моя
судьба. Хорошо тогда за ужином было... И плавать буду, путешествовать...
   На Диксоне старпом нашел другого повара - Марию Ефимовну Норкину. Бы-
ла она тогда дамой полной. Двух Вась из Ефимовны можно было бы  выкроить
запросто.
   - Хватка у нее есть, - сказал мне старпом. - Это точно. Я пробовал ее
потрогать, так она меня так хватила! До сих пор ухо потрескивает.  Моря-
чина насквозь соленая. В сорок пятом "Рылеев" у Борнхольма подорвался на
мине. Так она на нем буфетчицей плавала. В Швецию  их  вельбот  вынесло.
Опытная баба...
   - Я те дам "баба"! - сказала наш новый кок, перелезая через борт. - Я
те дам "баба", заяц нечесаный!
   Стармех, увидев нового кока и услышав ее  первую  тираду,  заулыбался
радостно и даже перекрестился, а потом сказал мне тишком:
   - Эх, Виктор Викторович! Сколько мне наш Васька крови  и  желудочного
сока испортил, подлец такой! Желудок не крематорий, а? Огнеупорной  гли-
ной вместо хлеба кормил. Да. Вредитель он закоренелый. Ведь и трубы  ра-
зобрал тогда, чтобы не выгнали его еще на стоянке.  Да.  Я  вас,  Виктор
Викторович, попрошу: штаны я ему решил подарить. Хорошие они еще совсем.
Великолепные просто штаны. И китель тоже. А то костюм у него,  так  ска-
зать, слабый. Ехать-то отсюда далеко. Вообше, молодой этот Васька и  не-
устроенный какой-то. Так вы вот передайте ему, пожалуйста...
   Тоскливо пасмурное небо в Арктике, будь оно неладно. Кажется, никогда
больше солнце не пробьется к земле. Тучи над Диксоном, как серая, мокрая
вата, льнут к самой воде, задевают скалы. Ледокол тремя сиплыми  гудками
позвал нас за собой и медленно побрел к выходу из бухты. Черный  дым  из
труб ледокола стлался над водой.
   Из трубы нашего камбуза дым шел тоже.
   Вася стоял на краю причала. Плакал. Фанерный чемоданчик он отнес  по-
дальше от воды. Холодный ветер порывами задувал с моря.  Чемоданчик  под
напором ветра покачивался. Вася плакал и локтем закрывал лицо.
   Вся моя команда топталась вдоль борта. Механик выглядывал из машинно-
го люка, морщился.
   - Отдавайте скорее швартовы, старпом! - приказал я.  -  Отдавайте  их
скорее, черт вас всех подери!

   ПЕТР НИТОЧКИН К ВОПРОСУ О ПСИХИЧЕСКОЙ НЕСОВМЕСТИМОСТИ
   Накануне ухода в это плавание у меня была прощальная встреча с Петром
Ивановичем Ниточкиным. Разговор начался с того, что вот я ухожу  в  дли-
тельный рейс и в некотором роде с космическими целями, но никого не вол-
нует вопрос о психической несовместимости членов нашего экипажа. Хватают
в последнюю минуту того, кто под руку подвернулся, и пишут ему направле-
ние. А если б "Невель" отправляли не в Индийский океан, а, допустим,  на
Венеру и на те же десять месяцев, то целая комиссия ученых подбирала  бы
нас по каким-нибудь генетическим  признакам  психической  совместимости,
чтобы все мы друг друга любили, смотрели бы друг на друга без отвращения
и от дружеских чувств даже мечтали о том, чтобы рейс никогда  не  закон-
чился.
   Вспомнили попутно об эксперименте, который широко освещался  прессой.
Как троих ученых посадили в камеру на год строгой изоляции.  И  они  там
сидели под глазом телевизора, а когда вылезли, то всем  им  дали  звания
кандидатов и прославили на весь мир. Здесь Ниточкин ворчливо сказал, что
если взять, к примеру, моряков, то мы - академики, потому что жизнь про-
водим в замкнутом металлическом помещении.  Годами  соседствуешь  с  ка-
ким-нибудь обормотом, который все интересные места из Мопассана наизусть
выучил. Ты с вахты придешь, спать хочешь, за бортом  девять  баллов,  из
вентилятора на тебя вода сочится, а сосед интересные места наизусть шпа-
рит и картинки из "Плейбоя" под нос сует. Носки его  над  твоей  головой
сушатся, и он еще ради интереса спихнет  ногой  таракана  тебе  прямо  в
глаз. И ты все это терпишь, но никто твой портрет в газете не печатает и
в космонавты записываться не предлагает, хотя ты  проявляешь  гигантскую
психическую выдержку. И он, Ниточкин, знает только один  случай  полной,
стопроцентной моряцкой несовместимости...
   - Ссора между доктором и радистом началась с тухлой селедки, а закон-
чилась горчичниками. Доктор ловил на поддев  пишку  из  иллюминатора,  а
третий штурман тихонько вытащил леску и посадил на крючок вонючую селед-
ку. Доктор был заслуженный. И  отомстил.  Ночью  вставил  в  иллюминатор
третьему штурману пожарную пинку, открыл воду и орет: "Тонем!" Третий  в
исподнем на палубу вылетел, простудился, но за помощью к  доктору  обра-
щаться категорически отказался. И горчичники третьему штурману  поставил
начальник рации. Доктор немедленно написал докладную капитану, что  люди
без специального медицинского образования не имеют права ставить горчич-
ники членам экипажа советского судна, если на судне есть судовой врач; и
если серые в медицинском отношении лица будут ставить горчичники, то  на
флоте наступит анархия и повысится уровень смертности...  Радист  оскор-
бился, уговорил своих дружков - двух кочегаров - потерпеть, уложил их  в
каюте и обклеил горчичниками. И вот они лежат, обклеенные  горчичниками,
как забор афишами, вокруг радист ходит с банкой  технического  вязелина.
Доктор прибежал, увидел эту ужасную картину и  укусил  радиста  за  ухо,
чтобы прекратить муки кочегаров. Они, ради понта, такими голосами орали,
что винт заклинивало...
   Ниточкин вздохнул, вяло глотнул коньяка, вяло ткнул редиску.
   - Упаси меня бог считать подобные случаи на флоте чем-то типичным,  -
продолжал он. - Нет. Наоборот. Как правило, доктора кусаются редко, хотя
они от безделья черт знает до чего доходят. Меня лично еще ни один  док-
тор не кусал, а плаваю я уже двадцать лет. Я хочу верить,  что  барьеров
психической несовместимости вообще не существует. Конечно, если,  напри-
мер, неожиданно бросить кошку на очень даже покладистую по характеру со-
баку, то последняя проявит эту самую психологическую  несовместимость  и
может вообще сожрать эту несчастную кошку. Но это не значит, что  нельзя
приучить собаку и кошку пить молоко из одной чашки.
   Неожиданность Петиных ассоциаций всегда изумляла меня.
   Когда я жил в маневренном фонде, в квартире, где жило  еще  восемнад-
цать семейств, меня как-то навестил Ниточкии. Войдя в кухню и  оглядывая
даль коридора, он сказал:
   - Пожалуй, это одно из немногих мест на планете,  где  везде  ступала
нога человека.
   И вот теперь его вдруг понесло к кошкам.
   - Лично я, - повторил Ниточкин с раздражением, - кошек не  люблю.  Но
даже очень грязного кота или кошку в стиральной машине мыть не буду. Да-
же по пьянке, хотя тякие случаи в мире и бывали.
   Моя нелюбовь к котам и кошкам имеет в некотором роде философский  ха-
рактер. Я их не понимаю. А все, что понять не можешь, вызывает раздраже-
ние. И еще мне в котах и кошках не нравится их умение выжидать. Опять же
эта их коренная черта меня раздражает потому, что сам я выжидать не умею
и по этому поводу неоднократно горел голубым огнем. Особенно это касает-
ся моего языка, который опережает меня самого по фазе градусов на  девя-
носто, вместо того чтобы отставать градусов на сто восемьдесят.
   Так вот, понять кошачье племя дано, как я убежден,  только  женщинам.
Женщины и кошки общий язык находят, я для нас, мужчин, это почти  невоз-
можное дело. В чем тут корень, я не знаю, я может быть, даже  боюсь  уз-
нать.
   Слушай внимательно о нескольких моих встречах с необыкновенными кота-
ми. Нельзя сказать, что эти коты совершили что-либо полезное для челове-
чества - такое, о чем иногда приходится читать, Например, помню  из  га-
зет, что один югославский кот бросился на огромную двухметровую гадюку и
загрыз ее, спасая хозяйку - девочку, которая учила уроки в винограднике,
а гадюка подползла к ней по лозе сверху, бесшумно. И вот этот  югославс-
кий кот загрыз гадюку. Причем сбежавшиеся на шум жители югославской  де-
ревни, - а там все жители городов и деревень  бывшие  партизаны,  -  так
вот, все бывшие партизаны не осмелились броситься на помощь коту,  кото-
рый сражался с гадюкой один на один, - такая эта  гадюка  была  ужасная.
Кот, победив гадюку, скромно отошел в сторону и стал отдыхать.
   Или еще мне приходилось читать, как немецкие кошки предупреждали  лю-
дей о приближении таинственных несчастий и привидений. У немецких  кошек
шерсть обычно становится дыбом, когда они видят своим внутренним  взором
привидение. Интересно, правда, у какого немца шерсть  не  станет  дыбом,
если он увидит привидение? Вот только у совершенно лысого немца  она  не
встанет.
   Еще много приходилось читать и слышать,  что  британские  коты  пред-
чувствуют смерть хозяйки. Но даже если это и  так,  то  ничего  хорошего
здесь, как мне кажется, нет: о таких штуках, как смерть, лучше  узнавать
от доктора.
   Русский кот-дворняга по кличке Жмурик ничего  полезного  для  челове-
чества не совершил, но врезался в мою  память.  Он  прыгнул  выше  кора-
бельной мачты, а был флегматичным котом.
   Прибыл он к нам в бочке вместе с коробками фильма "Брильянтовая рука"
по волнам океана, как Царь Додон или царь Салтан - всегда  их  путаю.  В
бочке котенок невозмутимо спал, и, как говорится, ухом не вел - ни когда
спускали бочку в волны с другого рыболовного траулера, ни когда  швыряло
ее по зыбям, ни когда поднимали мы ее на борт.
   За такую невозмутимость его и назвали Жмуриком,  что  на  музыкальном
языке означает "покойник".
   Был он рыж. Был осторожен, как профессиональный шпион-двойник:  полу-
чив один-единственный раз по морде радужным хвостом морского окуня,  ни-
когда больше к живой рыбе не приближался. Когда начинали  выть  лебедки,
выбирая фал, Жмурик с палубы тихо исчезал и возникал только гогда, когда
последняя, самая живучая рыбина отдавала концы.
   Прожил он у нас на траулере около года нормальной жизнью судового ко-
та - лентяя и флегмы. Но потом стремительно начал лысеть,  а  ночами  то
жалобно, то яростно мяукать.
   Грубоватый человек боцман считал, что единственный  способ  заставить
Жмурика не орать по ночам - это укоротить ему хвост по  самые  уши.  Тем
более что у лысого Жмурика видок был, действительно, страшноватый. Одна-
ко буфетчица Мария Ефимовна, которая была главной хозяйкой и заступницей
Жмурика, сказала, что все дело в его тоске  по  кошке.  И  командованием
траулера было принято решение найти Жмурику подругу.
   Где-то у Ньюфаундленда встретились мы с одесским траулером. Двое  су-
ток они мучили нас вопросами о родословной Жмурика, выставляли  невыпол-
нимые условия калыма и довели Марию Ефимовну до сердечного припадка. На-
конец сговорились, что свидание состоится на борту у одесситов, время  -
ровно один час, калым - пачка  стирального  порошка  "ОМО".  Родословная
Барракуды - так звали их красавицу - нас не интересовала, так как Жмурик
должен был, как и мавр, сделать свое дело и уходить.
   Я в роли командира вельбота, Мария Ефимовна и  пять  человек  эскорта
отправились на траулер одесситов. Жмурик сидел в  картонной  коробке  от
сигарет "Шипка". Вернее, он там спал. Пульс восемьдесят, никаких  снови-
дений, никаких подергиваний ушами, моральная чистота и нравственная  го-
товность к подвигу. Но на всякий случай я взял с собой пятерых матросов,
чтобы оградить Жмурика от возможных хулиганских выходок  одесситов  -  с
ними никогда не знаешь чем закончится: хорошей дракой или хорошей выпив-
кой.
   Мы немного опаздывали, так как перед отправкой было много лишних,  но
неизбежных на флоте формальностей. Например, часть наших считала неудоб-
ным отправлять Жмурика на свидание в полуголом, облысевшем  виде.  И  на
кота была намотана тельняшка, на левую лапу прикрепили детские часики, а
на шею повязали черный форменный галстук.
   Накануне Жмурику засовывали в пасть вяленый инжир и шоколад, -  впро-
чем, перечислить все моряцкие глупости и пошлости я не  берусь.  Приведу
только слова наказа, которые проорал капитан с мостика: "Жмурик, так те-
бя итак! Покажи этой одесситке, где раки зимуют!" Каким  образом  Жмурик
мог показать Барракуде зимовку раков, скорее всего не знал даже наш  бы-
валый и скупой на слова старый капитан.
   И вот после неизбежных формальностей мы наконец отвалили.
   Рядом со мной сидела помолодевшая и посвежевшая от волнения, мартовс-
ких брызг и сознания ответственности Мария Ефимовна. В авоське она везла
коллеге на одесский траулер пакет "ОМО" лондонского производства.  А  на
коленях у нее была картонка со Жмуриком. Я уже  говорил,  что  кот  спал
спокойно. Он как-то даже и не насторожился от всей этой  суеты,  которая
напоминала суету воинов перед похищением сабинянок. Здесь коту  помогала
врожденная флегматичность, к которой бывают, как мне кажется, склонны  и
рыжие мужчины: рыжие и выжидать умеют, и прыгать внезапно.
   К сожалению, меня не насторожила обстановка на борту одессита. Просто
я другого и не ожидал. Вся носовая палуба кишмя кишела одесситами. Между
трюмами было оставлено четырехугольное пространство, обтянутое брезенто-
вым обвесом на высоте человеческого роста. Оно напоминало ринг. Барраку-
да была привязана на веревке в дальнем от нас конце ринга. Она оказалась
полосатой, дымчатой, обыкновенного квартирно-коммунального вида  кошкой.
Не думаю, что ее невинность, даже если о  невинности  могла  идти  речь,
стоила такой дефицитной вещи, как пачка "ОМО" лондонского производства.
   Как всегда в наши времена, при любом зрелище вокруг толкалось человек
двадцать с фотоаппаратами, что было явно нескромно, - но чего можно ожи-
дать от одесских рыбаков в такой ситуации? Чтобы они все закрылись в ка-
юте и читали "Хижину дяди Тома"? Ожидять этого от одесситов было  бы  по
меньшей мере наивным. Поэтому я спокойно занял место, отведенное для на-
шей делегации, и сказал, что времени у нас в обрез.
   И вдруг Жмурик показал, где зимуют раки. И показал он  это  место  не
только Барракуде, но и всем нам.
   Когда картонку поставили внутрь ринга на стальную палубу и когда  кот
сделал первый шаг из коробки и увидел Барракуду, то не стал  выжидать  и
сразу заорал.
   У одного известного ленинградского романиста я как-то читал про козу,
которая "кричала нечеловеческим голосом". Так вот, наш Жмурик тоже  зао-
рал нечеловеческим голосом, когда первый раз в жизни увидел одесситку  с
бельмом на глазу.
   От этого неожиданного и нечеловеческого вопля все мы, старые  моряки,
вздрогнули, а один здоровенный одессит уронил фотоаппарат, и тот  полых-
нул жуткой магниевой вспышкой.
   Долго орать Жмурик не стал и, не закончив вопля, подпрыгнул над палу-
бой метра на два строго вверх. У меня даже возникло  ощущение,  что  кот
вдруг решил стать естественным спутником Земли, но с первого раза у него
это не получилось. И, рухнув вниз, на стальную палубу, он сразу запустил
себя вторично, уже на орбиту метра в четыре. Таким образом, неудача пер-
вого запуска его как бы совсем и не обескуражила.
   Надо было видеть морду Барракуды, ее  восхищенную  морду,  когда  она
следила за этими самозапусками нашего лысого, флегматичного Жмурика!
   Я  знаю,  что  мы  не  используем  и  десяти  процентов   физических,
нравственных и умственных способностей, когда существуем в  обыкновенных
условиях. И что совсем не обязательно быть Брумелем, чтобы прыгать  выше
кенгуру. Достаточно попасть в такие обстоятельства, чтобы вам ничего  не
оставалось делать, как прыгнуть выше самого себя, - и вы прыгнете, пото-
му что в вашем организме заложены резервы. И Жмурик это демонстрировал с
полной наглядностью. Просто чудо, что он не переломал себе всех  костей,
когда после третьего прыжка рухнул на палубу минимум с десяти метров.
   Я никогда раньше не верил, что кошки спокойно падают из окон,  потому
что умеют особым образом переворачиваться и группироваться в полете. Те-
перь я швырну любого кота с Исаакиевского собора. И  он  останется  жив,
если при этом на него будет смотреть потаскуха-одесситка Барракуда.
   Труднее всего передать то, что творилось вокруг ринга.  Моряки  валя-
лись штабелями, дрыгая ногами в воздухе, колотя друг друга и самих  себя
кулаками, и, подобно Жмурику, орали нечеловеческими голосами. Такого па-
тологического хохота, таких визгов, таких восхищенных ругательств я  еще
нигде и никогда не слышал.
   Когда Жмурик без всякого отдыха ринулся за облака  в  четвертый  раз,
стало ясно, что пора все это свидание прекращать, что  траулер  перевер-
нется, а матросня лопнет по всем швам. Капитан-одессит говорить тоже  не
мог, но знаками показывал мне, чтобы мы брали кота и отваливали, что  он
прикажет сейчас дать воду в пожарные рожки  на  палубу,  чтобы  привести
толпу в сознание, что необходимо помнить о технике безопасности.
   Ладно. Каким-то чудом мне удалось поймать падающего уже из  открытого
космоса Жмурика в картонную коробку из-под "Шипки". Потом мы все навали-
лись на крышку коробки и попросили у одесситов кусок троса,  потому  что
Жмурик и в коробке пытался запускать себя на орбиты  в  разные  стороны,
продолжал мяукать, и выть, и крыть нас таким кошачьим матом, что сам ко-
шачий бес вздрагивал.
   Боцман-одессит дал нам кусок веревки, взял за эту веревку расписку  -
так уж устроены эти одесситы, - и мы поехали домой, какие-то  оглушенные
и даже как бы раздавленные недавним зрелищем.
   Жмурик притих в коробке: очевидно, он пытался  восстановить  в  своей
кошачье памяти мимолетное видение Барракуды, которая растаяла  как  дым,
как утренний туман, без всякой реальной для Жмурика пользы.
   Через неделю Жмурик оброс волосами, как павиан. И старая рыжая, и но-
вая черная шерсть били из его фонтаном. И весь его характер  тоже  рази-
тельно изменился. Услышав грохот траловой лебедки, он мчался  на  корму,
садился у слипа и хлестал себя хвостом по бокам - точь-в-точь  мусульма-
нин-шиит. И когда трал показывался на палубе, Жмурик  бросался  в  самую
гущу трепыхающейся рыбы, и ему было все равно,  кто  там  трепыхается  -
здоровенный скат или акула.
   И если вам когда-нибудь попадался в рыбных консервах черно-рыжий  ко-
шачий хвост, то это был хвост нашего Жмурика, отхваченный ему под  самый
корешок рыбой-иглой возле тропика Козерога.
   Вскорости после потери хвоста он лишился левого уха, и пришлось  зак-
рывать его в специальной будке, чтобы он не портил рыбу и не погиб сам в
акульей пасти.
   И тут мы получили странную радиограмму от одесситов: "Сообщите состо-
яние Жмурика зпт степень облысения тчк. Судовой врач Голубенко".
   Мы ответили: "Облысение прекратилось зпт кот оброс  зпт  как  судовое
днище водорослями тропическом рейсе тчк Привет Барракуде". И сразу приш-
ла следующая радиограмма: "Факт обрастания Жмурика умоляю з