-то  написано.  Следователь  прижал  его  к  груди,  велев   Аткинсу   не
подглядывать.
   - Я и не собирался, - обиделся тот.
   - Вот и хорошо. - Киндерман расправил листок и начал читать  вслух:  ?Еще
одно убедительное доказательство существования Бога связано с разумом, а  не
с чувствами, и  заключается  в  том,  что  весьма  трудно,  даже  невозможно
представить себе,  будто  вся  бесконечная  Вселенная  является  результатом
чистейшей случайности или же объективной необходимости?. - Киндерман  прижал
листок к груди и взглянул на своего помощника. - Кто это написал, Аткинс?
   - Вы.
   - Да, похоже, до лейтенанта тебе еще далековато.  Попробуй  отгадать  еще
разок.
   - Не знаю.
   - Чарльз Дарвин, - сообщил Киндерман. - ?Происхождение видов?. - С  этими
словами он запихнул листок в карман пальто и покинул кабинет.
   И тут же снова вернулся.
   - - И еще кое-что, - спохватился он, подойдя вплотную  к  Аткинсу.  Между
ними оставалось не больше дюйма. Лейтенант держал руки в карманах.
   - Что означает слово ?Люцифер??
   - Несущий свет.
   - А что составляет основу Вселенной?
   - Энергия.
   - А какая самая распространенная ее форма?
   - Свет.
   - Сам знаю. - Поникнув головой, детектив медленно вышел из  кабинета.  До
сержанта донеслись тяжелые шаги Киндермана, спускающегося по лестнице.
   Больше он не возвращался.

***

   Сотрудница полиции Джоурдан примостилась в темном углу  одной  из  палат.
Старушка лежала на  кровати,  освещенная  тусклым  светом  ночника.  Она  не
шевелилась и не издавала ни звука. Руки ее были вытянуты вдоль тела, а глаза
широко раскрыты. Она ничего не замечала вокруг, словно  погруженная  в  свои
неведомые грезы. Джоурдан прислушивалась к  ровному  дыханию  старушки  и  к
барабанной дроби дождевых капель,  бивших  в  окно.  Время  от  времени  она
начинала ерзать на стуле, устраиваясь поудобней.  Ее  уже  клонило  ко  сну.
Внезапно  женщина  встрепенулась  и  широко  открыла  глаза.  Ей  послышался
странный звук. То ли потрескивание, то ли хруст. Совсем рядом со  старушкой.
Звук был еле слышен.  Почувствовав  себя  неуютно,  Джоурдан  огляделась  по
сторонам. Она даже не  поняла,  испугал  ли  ее  этот  звук  или  же  просто
встревожил. И тут она  облегченно  вздохнула:  вероятно,  это  всего-навсего
кубики льда в стакане около постели старушки.
   В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник Киндерман.  Он  тихо
вошел в палату.
   - Вы  можете  отдохнуть,  -  предложил  лейтенант.  Джоурдан,  благодарно
улыбнувшись, покинула палату.
   Киндерман некоторое время внимательно изучал  старую  женщину,  а  затем,
сняв шляпу, заговорил:
   - Как вы себя чувствуете, дорогая?
   Старушка молчала. И вдруг, вскинув руки, начала судорожно  повторять  все
те же странные движения, которые лейтенант уже наблюдал сегодня на  лодочной
станции. Киндерман осторожно приподнял стул и поставил его рядом с кроватью.
В палате невыносимо пахло какими-то дезинфицирующими  средствами.  Лейтенант
сел и начал наблюдать за старушкой. Движения ее рук носили явно не случайный
характер. Но что они могли означать? Мрачные тени от рук плясали  на  стене,
напоминая  силуэты  каких-то  жутких  пауков,  движущихся  в   таинственном,
закодированном танце. Киндерман снова заглянул в лицо старушке.  Оно  словно
излучало непонятную святость, а в  глазах  застыла  безысходная  тоска,  как
будто старушка жаждала и никак не могла открыть свою тайну.
   Битый час просидел Киндерман в полумраке  наедине  со  своими  невеселыми
мыслями, и единственными звуками в палате был стук дождя и его -  Киндермана
- собственное дыхание. Он рассуждал про себя о кварках и  странных,  неясных
намеках физики, будто бы материя  -  это  не  вещество,  а  некие  процессы,
происходящие в мире. Они просто меняют расположение теней. Нейтрино  в  этом
мире - призраки, а электроны  вообще  способны  путешествовать  во  времени.
?Посмотрите прямо на неяркую  звезду  -  она  сразу  же  исчезнет,  -  думал
лейтенант, - потому что свет ее  попадает  на  колбочки  вашей  сетчатки,  и
теперь взгляните чуть в сторону от этой звезды - и вы ее увидите, ибо теперь
свет воспринимается палочками сетчатки вашего глаза?. Киндерман понимал, что
и ему теперь придется смотреть не прямо, а  чуточку  в  сторону.  Ибо  иначе
найти ответы на огромное количество  вопросов,  видимо,  просто  невозможно.
Нет, он не верил в то, что старушка замешана в убийстве, и все  же  каким-то
шестым чувством ощущал тут связь. Видимо, срабатывал инстинкт. И чем  меньше
доверял Киндерман фактам, тем сильнее крепла у него уверенность в  том,  что
старушка связана с происшедшей трагедией.
   Когда  несчастная  прекратила,  наконец,  свои  странные  пассы   руками,
детектив поднялся и в который раз взглянул на кровать. Шляпу свою он  держал
обеими руками за поля.
   - Спокойной ночи, мисс. Извините, что я вас  потревожил,  -  и  вышел  из
палаты.
   Джоурдан курила в  холле.  Лейтенант  подошел  к  женщине  и,  окинув  ее
внимательным взглядом, понял, что она изрядно вымоталась.
   - Старушка что-нибудь говорила? - спросил он. Джоурдан выпустила  струйку
дыма и отрицательно покачала головой.
   - Нет, ни слова.
   - Ее кормили?
   - Да, она поела немного каши и горячего супа. - Джоурдан нервно постучала
указательным пальцем по кончику сигареты, пытаясь стряхнуть пепел.
   - По-моему, вы чем-то обеспокоены, - встревожился Киндерман.
   - Не знаю. Здесь жутковато. И я не могу  понять,  отчего.  -  Она  пожала
плечами и повторила:
   - Не знаю.
   - Вы очень устали. Идите-ка  лучше  домой.  Здесь  есть  и  медсестры,  и
сиделки...
   - Нет-нет. Мне не хочется уходить.  Она  такая  жалкая  и  несчастная.  -
Джоурдан снова попыталась стряхнуть несуществующий пепел, и тут в ее  глазах
вспыхнула надежда. - Впрочем,  я  и  в  самом  деле  какая-то  разбитая.  Вы
думаете, мне можно уйти?
   - Вы прекрасно поработали. А теперь бегите домой.
   Джоурдан взглянула на него с облегчением:
   - Спасибо, лейтенант. Спокойной ночи. - И, повернувшись, она поспешила  к
выходу. Киндерман не спускал с нее глаз.
   "Вот и она почувствовала это, - размышлял он. - То же, что и  я.  Но  что
именно? В чем же загвоздка? Старушка ведь этого не делала?.
   В  холле  появилась  уборщица  и  принялась  надраивать  пол.  Ее  волосы
покрывала красная, видавшая виды косынка.
   "А вот уборщица моет пол,  -  думал  Киндерман.  -  И  больше  ничего  не
происходит?.
   Вернувшись к действительности, следователь отправился  домой.  Ему  вдруг
нестерпимо захотелось в теплую мягкую постель.
   Мэри уже поджидала его на кухне. Она восседала  за  столом  из  кленового
дерева в голубом шерстяном халате. У нее было круглое,  добродушное  лицо  и
озорные глаза.
   - Ну, наконец-то. Привет, Билл. Ты какой-то усталый, - заметила она.
   - Я превращаюсь в одно гигантское веко, и оно чудовищно хочет спать.
   Киндерман чмокнул жену в лоб и опустился на стул.
   - Есть хочешь? - спросила Мэри.
   - Не очень.
   - Я пожарила грудинку.
   - А почему не карпа? ? Она рассмеялась.
   - Как у тебя дела?
   - Прекрасно. Как обычно, резались в картишки.  Мэри  прекрасно  знала  об
убийстве Кинтри. Она слышала об этой трагедии по радио. Но  еще  много-много
лет назад они  договорились,  что  служебные  дела  не  будут  тревожить  их
семейный покой. По крайней мере,  обсуждать  их  дома  запрещалось.  Что  же
касалось поздних телефонных звонков, то они, конечно же, были неизбежны.
   - Ну, а у тебя что новенького? Как тебе Ричмонд?
   Она скорчила недовольную гримасу.
   - Представляешь, решили мы там позавтракать, заказали яичницу с  беконом,
а нам ее принесли с овсянкой. Так мама не выдержала и как  выпалит  у  самой
кассы: ?Здесь все евреи какие-то чокнутые?.
   - А где же она сама, наша несравненная и почтенная богиня яиц и бекона?
   - Спит.
   - Слава Богу.
   - Билл, потише. Она может услышать.
   - Сквозь сон? Ну, конечно, любовь моя, а я и забыл. Повелительница  Ванны
дремлет чутко. Ибо прекрасно знает, что я могу совершить нечто чудовищное  с
этой проклятущей рыбиной. Мэри, ну когда же, наконец, мы съедим этого карпа?
Кроме шуток.
   - Завтра.
   - Значит, сегодня я опять не смогу принять ванну?
   - Сходи в душ.
   - Но я хочу в ванну, и чтобы в ней  было  много-много  пены.  Слушай,  а,
может, карп не будет возражать против пены? Я  согласен  вступить  с  ним  в
переговоры. Кстати, а где Джулия?
   На занятиях по танцам.
   - Разве по ночам пляшут?
   - Билл, но сейчас только восемь часов.
   - Пусть лучше пляшет днем.
   - Почему?
   - Днем светло. Поэтому и лучше. Она будет видеть собственные туфли. Евреи
не умеют плясать в  темноте.  Они  все  время  спотыкаются.  А  это  здорово
раздражает.
   - Билл, я хочу тебе кое-что сообщить. Только ты не психуй.
   - Ясно, к нам спешат еще пять карпов.
   - Что-то вроде этого. Джулия собирается поменять фамилию на ?Фебрэ?.
   Лейтенант тупо уставился на жену.
   - Ты издеваешься?
   - Нисколько.
   - Значит, у тебя такие шуточки?
   - Она утверждает, что танцовщице эта фамилия подходит гораздо лучше.
   - Джулия Фебрэ, - мрачно произнес Киндерман.
   - А почему бы и нет?
   - Среди евреев нет фамилии ?Фебрэ?. Что-то в этом роде происходит нынче и
со всей нашей культурой. А потом явится доктор Берни Фейнерман и выпрямит ей
нос, чтобы он соответствовал ее фамилии. Следом за этим  в  Библии  появится
новая книга Фебрэ, да и в ковчег уже не  пустят  никого,  кто  смахивает  на
антилопу-гну. Там соберутся только аккуратненькие  и  чистенькие  зверьки  с
благозвучными именами. И при этом все они  будут  непременно  стопроцентными
янки из Дубьюка. Мы должны благодарить Бога за то,  что  рядом  с  нами  нет
фараона, ох и посмеялся бы он нам прямо в лицо!
   - Могло быть и хуже, - возразила Мэри.
   - Могло бы.
   - А интересно, ковчег причаливал в Ричмонде? Но Киндерман уже не слушал.
   - По-моему, я уже погружаюсь, - пробормотал он и уронил голову на грудь.
   - Дорогой, иди скорей спать, - засуетилась Мэри. - Ты сам себя  изводишь.
Киндерман послушно кивнул.
   - Да, я действительно здорово устал. - Он поднялся со стула  и  поцеловал
жену в щеку. - Спокойной ночи, пончик.
   - Спокойной ночи, Билл. Я тебя очень люблю.
   - Я тоже.
   Киндерман добрел до спальни и через несколько минут уже мирно посапывал.
   И приснился ему странный сон. Сначала он будто  бы  летал  над  лесами  и
лугами, все казалось ярким, красочным и настоящим. Потом Киндерман разглядел
сверху деревеньки и города. Они тоже казались  вроде  бы  настоящими,  да  и
выглядели как обычно, но он-то знал:  на  этот  раз  в  них  кроется  что-то
совершенно непонятное, и Киндерман никогда не смог бы описать их. Как бывает
обычно в таких снах, он  не  ощущал  собственного  тела  и  в  то  же  время
чувствовал невероятную силу. Отчетливо распознавая вокруг себя и предметы, и
лица, Киндерман тем не менее прекрасно  понимал,  что  все  это  ему  только
снится, на самом деле он лежит сейчас в постели  и  досконально  помнит  все
события минувшего дня.
   Неожиданно  Киндерман  очутился  внутри  огромного  каменного   строения.
Гладкие  нежно-розовые  стены  сходились  на  невероятной  высоте,   образуя
гигантский купол. Киндерман догадался,  что  находится  внутри  исполинского
собора. Всюду стояли койки, такие же, как в больницах -  белые  и  узкие,  а
рядом сновали незнакомые люди, и каждый был чем-то занят.  При  этом  вокруг
стояла тишина. Одни лежали или сидели на койках, Другие бродили между ними в
пижамах и халатах. В основном люди читали или беззвучно  беседовали  друг  с
другом. Совсем рядом Киндерман заметил горсточку людей,  состоящую  из  пяти
человек.  Они  собрались  за  столом,   на   котором   возвышался   аппарат,
напоминающий радиопередатчик.  Лица  у  собравшихся  застыли  в  напряжении.
Наконец, Киндерман услышал, как один из них  произнес:  ?Вы  меня  слышите??
Странные крылатые существа - мужчины и женщины в белых больничных халатах  -
шествовали в разных направлениях и раздавали лекарства.  Они  тоже  спокойно
переговаривались между собой. Сквозь  округлые  витражные  окна  пробивались
яркие солнечные лучи. В соборе царили мир и согласие.
   Киндерман двинулся вдоль бесконечного ряда коек. Похоже, его здесь  никто
не замечал, кроме разве что одного крылатого ангела,  который  на  мгновение
обернулся к Киндерману, когда тот проходил мимо. Ангел приветливо  улыбнулся
и тут же снова вернулся к своей работе.
   И вдруг Киндерман увидел своего брата  Макса.  Тот  ходил  в  учениках  у
раввина вплоть до своей смерти в 1950 году. Не  спеша  подошел  Киндерман  к
Максу и присел на краешек его кровати.
   - Рад тебя видеть. Макс, - начал он, а затем добавил:
   - Ну вот, теперь мы ОБА спим и видим этот сон.
   Но брат, печально покачав головой, возразил:
   - Нет, Билл, Я-то как раз и не сплю. И тут Киндерман вспомнил,  что  Макс
давно умер. Но одновременно с этим к нему явилась и мысль,  что  Макс  -  не
иллюзия, не плод воображения. Киндерман вдруг осознал, что  видит  брата  на
самом деле.
   - Эти люди уже умерли? - спросил лейтенант. Макс кивнул.
   - Это часть таинства, - объяснил он.
   - А где мы находимся? - полюбопытствовал Киндерман.
   Макс лишь пожал плечами.
   - Не знаю. Мы точно не уверены. Но сначала мы все попадаем сюда.
   - Смахивает на больницу, - заметил Киндерман.
   - Да, нас всех здесь лечат, - подтвердил Макс.
   - А ты знаешь, куда вы отправитесь потом?
   - Нет, - ответил Макс.
   Они продолжали беседовать, и Киндерман наконец решился задать свой  самый
важный вопрос.
   - А Бог действительно существует, Макс?
   - Только не в мире снов, Билл.
   - А что такое мир снов. Макс? Мы сейчас в нем?
   - Это тот мир, где  мы  занимаемся  самосозерцанием.  Киндерман  принялся
настаивать, чтобы Макс объяснил ему это, но  ответы  брата  становились  все
более непонятными. Макс вдруг заявил:  ?У  нас  две  души?,  а  потом  снова
бессвязно залепетал.  Сон  начал  постепенно  растворяться,  и  вскоре  Макс
растаял, превратившись  в  призрак,  продолжавший  нести  полную  околесицу.
Проснувшись,  Киндерман  приподнял  голову.  Сквозь  щелочку  в   занавесках
пробивался сумеречный свет  -  близился  восход  солнца.  Лейтенант  опустил
голову на подушку и принялся размышлять о своем странном сне - что же он мог
означать?
   - Ангелы-врачи, - вслух пробормотал Киндерман. Мэри заворочалась во  сне.
Киндерман осторожно выскользнул из-под одеяла и направился в ванную. Нащупав
выключатель и прикрыв за  собой  дверь,  он  зажег  свет  и  справил  нужду,
недовольно косясь в сторону ванны. Там, лениво шевеля  плавниками,  все  еще
ожидал своей участи несчастный карп, и лейтенант отвернулся, чтобы не видеть
его. Киндерман умылся, побрился и снял халат, висевший тут же  на  маленьком
дверном крючке. Выключив свет, он спустился по лестнице,  вскипятил  чайник,
уселся за  стол  и  задумался.  А  вдруг  этот  сон  имеет  непосредственное
отношение  к  будущему?  Может  быть,  он  является  предчувствием   смерти?
Киндерман покачал головой. Нет, сны о будущем никогда не были у него  такими
красочными и отчетливыми. А этот сон вообще ни на что не походил. И произвел
на лейтенанта очень сильнее впечатление.
   - Только не в мире снов, - пробормотал Киндерман. -  Две  души.  Это  тот
мир, где мы занимаемся самосозерцанием.
   А вдруг, пока он спал, само подсознание протягивало ему  ключ  к  решению
задачи, над которой он постоянно бился? Вечная  проблема  боли...  Киндерман
вспомнил очерк Юнга  ?Видения?,  где  рассказывается  о  том,  как  психиатр
столкнулся со смертью.  Его  доставили  в  больницу  в  состоянии  комы.  Он
чувствовал, как покидает собственное тело и словно плывет по воздуху куда-то
ввысь, а потом витает над планетой,  Психиатр  уже  собрался  было  посетить
некий храм, паривший тут же неподалеку, но вдруг к нему приблизился  доктор,
причем, судя по одежде, это был врачеватель из Древней Греции.  Он  принялся
уговаривать психиатра вернуться в собственное тело и укорял его за  то,  что
тот еще не закончил свои земные дела.  И  через  мгновение  Юнг  очнулся  на
больничной койке. Он тут же узнал врача, хотя в  грезах  тот  явился  ему  в
странном одеянии. Юнг беспокоился. И действительно, доктор этот  через  пару
недель серьезно заболел и вскоре умер. Однако более всего поразила  Юнга  (и
не покидала еще по крайней мере месяцев шесть)  -  глубочайшая  депрессия  и
сознание того, что ему пришлось вернуться в собственное тело и в  этот  мир,
который он отныне называл не иначе, как ?ящик?.
   "Может быть, здесь и кроется ответ? - про  себя  рассуждал  Киндерман.  -
Может  быть,  вся   наша   трехмерная   Вселенная   является   всего-навсего
искусственно  созданной  конструкцией  и  служит  лишь  для  того,  чтобы  в
определенный промежуток времени мы решали те задачи, которые нельзя решить в
других мирах?  Возможно,  и  проблема  зла  придумана  для  того,  чтобы  мы
разобрались в ней самостоятельно? И, может быть, наши души являются  в  этот
чуждый им мир облаченными в тела,  словно  подводники,  напялившие  на  себя
водолазные скафандры и устремившиеся на океанское дно? И не  сознательно  ли
мы выбираем боль, чтобы потом страдать??
   Киндерман размышлял,  способен  ли  человек  существовать  без  боли,  по
крайней мере, без необходимости ее ощущать. И сохранятся  ли  тогда  понятия
чести, храбрости и доброты? Если Бог хороший и добрый, Он не  должен  пройти
мимо страдающего и плачущего ребенка. А Он проходит. Он просто наблюдает.  А
не человек ли попросил Его именно наблюдать? Ибо именно человек и взвалил на
свою душу все самые суровые испытания, дабы сделаться настоящим человеком, и
случилось это в незапамятные  времена,  до  того  как  была  создана  твердь
небесная.
   Больница. Ангелы-врачи. ?Да, нас всех здесь  лечат?.  Ну,  разумеется,  -
решил  Киндерман.  -  Все  сходится.  После  смерти   необходимо   отдохнуть
недельку-другую. Это что-то  вроде  курорта  во  Флориде.  Хуже,  во  всяком
случае, от этого не будет.
   Киндерман еще немного порассуждал на  эту  тему,  и  она  показалась  ему
забавной. Но как только лейтенант подумал о страданиях высших  животных,  он
тут же зашел в тупик. Звери-то уж наверняка не могли выбрать для себя  боль,
а ведь даже самая  расчудесная  и  преданная  собака  не  имела  бессмертной
души. ?И все же в этом что-то есть, - сам себе возразил Киндерман. - Это уже
ближе к истине?. Оставалось лишь логически обосновать данную  теорию.  Чтобы
она,  имея  смысл,  выставляла  Бога  в  самом  выгодном  свете.  Киндерману
казалось, что сейчас он на верном пути.
   На лестнице послышались шаркающие и торопливые шаги. Киндерман  обернулся
и скорчил недовольную гримасу. Шаги приближались. Лейтенант поднял  глаза  и
увидел тещу. Ей уже стукнуло восемьдесят, и Киндерман в который раз принялся
разглядывать старушку. Седые волосы аккуратно уложены в пучок, черный халат.
   - Я и не  знала,  что  ты  уже  встал,  -  удивилась  она.  Все  лицо  ее
избороздили морщины.
   - А я вот встал, - отозвался Киндерман. - И это факт.
   Казалось, она задумалась над его словами. Потоптавшись на месте, старушка
поспешила к плите.
   - Сейчас я поставлю чайник.
   - Я уже пил чай.
   - Выпей еще.
   Она подошла к столу и, дотронувшись до чашки зятя, бросила на него  такой
взгляд, какой, наверное, был у Господа Бога, когда Ему сообщили о Каине.
   - Он же остыл, - ледяным тоном констатировала теща. - Я приготовлю новый.
   Киндерман взглянул на часы. Почти семь. ?Что происходит со  временем??  -
удивился он, а вслух спросил:
   - Ну как Ричмонд?
   - Там сплошь и рядом негры. Больше вы меня туда ни за какие  коврижки  не
затащите.
   Теща плюхнула чайник на плиту  и  пробурчала  что-то  на  идиш.  Зазвонил
телефон.
   - Ничего, я возьму, - спохватилась она и сняла трубку:
   - Да