ликовать результаты исследований,  на
что все они явственно ответили ?Отрицательно?. Это меня тоже удивило.
   Где-то в середине 1982 года я решил отправить письмо Колину  Смиту,  тому
самому человеку, который написал предисловие к книге ?Прорыв?. Мне почему-то
показалось, что ему можно доверять. В письме я задал несколько  вопросов,  и
он не только сразу же ответил мне, ко и посоветовал прочесть свою книгу (она
называется ?Продолжайте говорить?). Правда, он был несколько сдержан, но это
и понятно, потому что такие проблемы, особенно в лондонской прессе,  принято
считать сенсационными. Некоторые  прохиндеи  так  далеко  зашли,  что  стали
утверждать, будто могут разговаривать с Джоном Кеннеди или с Фрейдом  и  так
далее.  Смит  поведал  мне  кое-что  из  ряда   вон   выходящее.   Несколько
невропатологов из Эдинбурга, приехавших в Лондон на медицинскую конференцию,
разыскали Смита  и  прокрутили  ему  записи,  сделанные  ими  в  присутствии
коматозных пациентов или же несчастных, которые по разным причинам не  могли
разговаривать. И вот на пленках зазвучали голоса этих больных.
   Вскоре после этого я прихватил в больницу свой портативный  ?Сони?.  Было
часа два или три ночи, и я сразу направился в психиатрическое  отделение,  в
палату для тяжелобольных,  где  и  записал  пленку  возле  одного  пациента,
кататоника, страдающего амнезией. Он уже многие годы находился  в  больнице.
Личность его так и не установили. Полиция подобрала его в районе. М-стрит  в
1970 году, он бродил по улицам и ничего не помнил. С тех пор он не  произнес
ни слова. Хотя, может быть, его просто никто не слышал. Я спросил  его,  кто
он такой и слышит ли меня, а  потом  включил  магнитофон.  Я  записал  целую
кассету, а потом вернулся домой и прослушал ее.  Результат  оказался  весьма
странным. За все полчаса  я  обнаружил  только  пару  участков  пленки,  где
появился голос.  Обычно  запись  напичкана  голосами,  хотя  частенько  они,
разумеется, едва различимы. Здесь же  -  за  исключением  двух  участков,  о
которых я упомянул, - пленка осталась чистой, и пустота  эта  сама  по  себе
казалась необычной. Но что меня еще  более  поразило  -  я  бы  даже  сказал
испугало, - так это сами голоса. Оба раза звучал мужской голос, и я  уверен,
что  он  принадлежал  именно  этому   пациенту-кататонику.   Сначала   голос
произнес: ?Я начинаю вспоминать?. А потом я услышал,  скорее  всего,  имя  и
фамилию пациента, то есть ответ  на  мой  вопрос,  а  звучало  это  примерно
так: ?Джеймс Венамин?, как мне помнится.  От  этого  голоса  меня  почему-то
бросило в дрожь, и я не отважился повторить свой эксперимент.
   В  конце  года  произошло  важное,  решающее  событие.  Поначалу  я   еще
сомневался в том, что же именно мне  удается  слышать.  Но  все  развивалось
гораздо стремительней, чем я  предполагал.  Свой  магнитофон  я  поменял  на
другой, высшего класса. В  него  была  вмонтирована  электронная  подстройка
скорости. Еще там имелся полосовой фильтр, который автоматически  выбрасывал
любые звуки, выходящие за рамки диапазона человеческого голоса.
   Так  вот,   в   субботу   симпатичный   молодой   человек   из   магазина
радиоаппаратуры явился с этим чудом ко мне  на  дом,  сам  установил  его  и
подключил к сети. Когда техник уже заканчивал работу, у меня вдруг мелькнула
мысль. Ведь у молодых  людей  слух,  как  известно,  гораздо  лучше,  чем  у
стариков, к тому же этому юноше, учитывая его профессию,  просто  необходимо
было иметь исключительный слух. Поэтому я поставил ему одну из  пленок,  где
звуки  раздавались  довольно  громко,  и,  вручив  ему  наушники,   попросил
прослушать ее. После этого я поинтересовался, что же ему удалось  разобрать,
и  он  незамедлительно  ответил:  ?Там  кто-то  разговаривает?.   Это   меня
удивило. ?А кто - мужчина или  женщина??  -  спросил  я.  Он  не  колебался:
?Мужчина?. ?А что он говорит?? - ?Не знаю, запись очень замедленная?.  Новый
сюрприз! Я уже привык к тому, что голоса произносили фразы очень быстро. ?Вы
хотите сказать, что убыстренная?, - поправил его я. ?Да  нет  же,  наоборот,
замедленная, по крайней мере,  мне  так  кажется?.  Он  перемотал  пленку  к
отмеченному месту и, надев наушники, руками немного добавил скорость.  Потом
снял  наушники  и  кивнул.  ?Конечно  же,  скорость  очень  маленькая,  вот,
послушайте  сами?,  -  и  протянул   мне   наушники.   -   ?Я   вам   сейчас
продемонстрирую?. Я надел наушники и наблюдал,  как  он  руками  увеличивает
скорость записи.  И  тогда  я  услышал  четкий  мужской  голос,  объявивший:
?Положительно. Вы меня слышите??
   Этот несложный опыт знаменовал новый этап в моей работе. Теперь  я  часто
получал  записи  с  отчетливыми  голосами,  и  значение  слов  менялось  при
переключении скорости. ?Лэйси - верь в это? явилась одной  из  первых  таких
записей. Ее смог бы услышать даже тот тугоухий молодой врач.
   Три такие пленки я послал своему приятелю в Колумбийский  университет,  о
чем я уже сообщал Вам.
   Прослушайте их, а потом сделайте свои собственные записи. Поначалу у  Вас
вообще может не получиться, или же голоса будут едва  уловимы.  Если  Вы  не
сможете привыкнуть к шуму и научиться, как пробиваться  сквозь  него,  тогда
возьмите за основу мои самые громкие записи и судите по ним. Сначала их надо
очистить от шума, для этого существует специальное оборудование. После этого
их надо подвергнуть спектрографическому анализу. Можно также и  восстановить
скорость первоначальной записи  и,  исходя  из  этого,  исключить  возможную
подделку, как если бы запись делалась с радио
   Эти голоса - реальны. Я уверен, что они принадлежат умершим.  Это  нельзя
доказать. Но даже с научной точки зрения можно продемонстрировать,  что  они
принадлежат сущностям без тела в том смысле, как мы это понимаем.  Возможно,
католическая церковь заинтересуется этим явлением, у нее  достанет  средств.
Необходимо доказать, что голоса существуют, а  их  источник  -  неземной.  И
опыты можно повторять до бесконечности, лишь бы убедить самых твердолобых.
   Да, голоса уверяли меня, что это неважно.  Для  кого  неважно?  Интересно
узнать. Люди боятся  смерти  и  не  желают  смириться  с  тлением  и  вечным
забвением. По ночам они рыдают, оплакивая своих потерянных любимых.  Неужели
только вера способна избавить нас от страданий? Неужели ее достаточно?
   Эти пленки - моя молитва за всех, кто пребывает в горе. Конечно,  они  не
суть спасение, ибо сомнения наверняка останутся - ведь воскрешение Лазаря не
убедило даже тех, кто видел его своими собственными  глазами!  Если  Бог  не
желает вмешиваться, тогда вмешаться должны люди. И Он позволяет нам  сделать
это. Это наш мир.
   Спасибо Вам за  то,  что  Вы  не  объявили  мое  решение  великим  грехом
отчаяния. Я-то знаю, что это не так. Я же ничего не  делаю.  Я  только  жду.
Может быть, в глубине души Вы все же подумали, что это не правильно.  Но  Вы
не сказали этого вслух. Поэтому я прощаюсь, и надежда не оставляет меня.
   В дальнейшем Вы, возможно, услышите обо мне странные вещи. Мне страшно об
этом думать, но если это все же произойдет, знайте, что я никогда никому  не
желал зла. Думайте обо мне только хорошо. Договорились, святой отец?
   Сколько же времени мы с Вами знакомы? Два дня? Я буду скучать без Вас. Но
я знаю, что когда-нибудь мы с Вами опять встретимся. Когда Вы  прочтете  это
письмо, я буду уже с моей Анной. Пожалуйста, порадуйтесь за меня.
   С глубоким уважением, Винсент Амфортас.?

   Амфортас  пробежал  глазами  письмо.  Кое-где  он   внес   незначительные
поправки, потом, взглянув на часы, отметил, что  уже  пора  делать  инъекцию
гормона. Он научился делать укол заранее,  не  дожидаясь  страшной  головной
боли. Теперь каждые шесть часов он почти  автоматически  вводил  себе  шесть
миллиграммов лекарства. Вскоре ослабевший разум покинет  его.  Поэтому  надо
торопиться с письмом.
   Амфортас поднялся в спальню и,  сделав  себе  укол,  быстро  спустился  к
пишущей машинке, которая стояла на маленьком журнальном столике. Он  немного
подумал и, решив, что в  письмо  надо  внести  еще  одно  дополнение,  начал
печатать:
   "Р. S.: В течение долгих месяцев, пока я был занят своими исследованиями,
я частенько обращался к голосам: ?Опишите свое состояние и месторасположение
как можно точнее и яснее?.  Несколько  раз  мне  удавалось  добиться  весьма
четких  ответов.  Вообще  голоса  стараются  избегать  подобных  настойчивых
вопросов. И Вам, наверное, будет интересно, какие ответы я получил. Вот они:
   Сначала мы приходим сюда.
   Здесь мы ждем.
   Забвение.
   Мертвые.
   Это похоже на корабль.
   Это похоже на больницу.
   Врачи - ангелы.
   Еще я спросил: ?Что  мы,  живые,  должны  делать??,  и  отчетливый  голос
произнес: ?Творить добро?. Голос был похож на женский?.
   Амфортас выдернул письмо из машинки и вставил в нее конверт,  на  котором
напечатал:

   "Пресв.  Джозефу  Дайеру,  Общество  Иисуса  Джорджтаунский   университет
Доставить в случае моей смерти?.

Глава десятая

   Киндерман приближался к больнице и  постепенно  замедлял  шаг.  У  самого
входа он оглянулся и сквозь моросящий дождь посмотрел  на  хмурое  небо.  Он
попытался было определить, когда же взойдет  солнце,  потому  что  полностью
утратил счет времени, но увидел лишь красные вспышки  огней  на  полицейских
машинах, которые одна за другой  следовали  по  улице,  врезаясь  в  ночные,
сверкающие от дождя сумерки. Киндерман почувствовал,  что  движется  как  во
сне. Он не ощущал собственного тела. Мир стал неузнаваем.  Издалека  заметив
подкативших в автомобиле телерепортеров, лейтенант  отвернулся  и  торопливо
прошел внутрь больницы. На лифте он поднялся в невропатологическое отделение
и сразу же окунулся в  знакомый  хаос.  Репортеры  были  уже  тут  как  тут.
Внезапно Киндермана ослепила  фотовспышка.  Повсюду  стояли  полицейские.  У
поста дежурной медсестры уже столпились  любопытные  врачи,  большинство  из
которых явились сюда из других отделений. Коридор был забит перепуганными  и
заспанными больными, видимо,  они  еще  не  совсем  поняли,  что  произошло.
Медсестры по очереди подходили к ним и уговаривали вернуться в палаты.
   Киндерман огляделся. Напротив дежурного поста у  входа  в  палату  Дайера
стоял грозный с виду полицейский. Тут же суетился  и  Аткинс.  Его  окружили
репортеры и  засыпали  градом  вопросов.  Аткинс  размахивал  руками,  мотал
головой, но упорно молчал.  Киндерман  направился  к  нему,  Аткинс  заметил
следователя и встретил его взгляд. Сержант, видимо,  находился  в  неменьшем
потрясении, чем его начальник. Киндерман прокричал ему прямо в ухо:
   - Аткинс, отправь всех журналистов вниз в вестибюль!
   На мгновение он крепко стиснул  руку  сержанта  выше  локтя  и,  заглянув
Аткинсу  в  глаза,  почувствовал,  что  тот  искренне  разделяет  его  боль.
Киндерман вошел в палату Дайера и закрыл за собой дверь. Сержант подозвал  к
себе полицейских:
   - Отправьте этих  людей  вниз  на  первый  этаж!  -  приказал  он.  Толпа
репортеров недовольно загудела. - Вы подняли такой шум, а здесь  больные,  -
объяснил Аткинс.
   Журналисты продолжали громко возмущаться. Полицейские стеной наступали на
них, притирая  к  лифтам.  Аткинс  подошел  к  посту  дежурной  медсестры  и
прислонился к столу. Скрестив руки, он цепким взглядом скользнул по двери  в
палату. А там царил сверхъестественный ужас. Аткинс не  мог  в  полной  мере
осознать его.
   Из палаты вышли Стедман и Райан. На бледных лицах лежали следы усталости.
Райан впился взглядом в пол и, так и не поднимая глаз, торопливо удалился  в
глубину коридора. Стедман рассеянно наблюдал за Райаном, пока тот не скрылся
за углом, а потом повернулся к Аткинсу.
   - Киндерман хочет  побыть  один,  -  произнес  он  неестественно  ровным,
каким-то металлическим голосом.
   Аткинс кивнул.
   - Вы курите? - спросил Стедман.
   - Нет.
   - Я тоже, но сейчас не отказался бы от сигареты, - признался Стедман.
   Он на секунду отвернулся, будто размышляя о чем-то. Потом  вытянул  перед
собой руку и поднес ладонь к глазам. Та сильно дрожала.
   - Господи Иисусе! - тихо воскликнул Стедман. Дрожь  усилилась.  Он  резко
сунул руку в карман и стремительно отошел от Аткинса, направляясь  вслед  за
Райаном. Какое-то время Аткинс еще слышал его голос:
   "Боже! Боже мой! Господи Иисусе!?
   Раздался  приглушенный  звонок:  один  из  пациентов,   видимо,   вызывал
медсестру.
   - Сержант...
   Аткинс очнулся от своих раздумий. Полицейский,  Дежуривший  возле  дверей
палаты, странно смотрел на него.
   - Да, что вы хотели? - осведомился Аткинс.
   - Что за чертовщина здесь происходит, сержант?
   - Я не знаю.
   До Аткинса донеслась  грубая  словесная  перепалка.  Он  поднял  глаза  и
увидел, что возле  лифта  журналисты  с  пеной  у  рта  что-то  втолковывают
полицейским. Сержант узнал одного  из  комментаторов  местного  телевидения,
ведущего шестичасовых новостей. У него были напомажены волосы. Телевизионщик
лез на рожон, постоянно осыпая бранью полицейских. Однако стражи порядка  не
давали прохода репортерам, а, наоборот,  оттесняли  их  назад.  Комментатор,
нехотя пятясь, оступился и чуть было  не  потерял  равновесие.  Видимо,  это
окончательно вывело его из себя. Он  крепко  выругался  и  вместе  со  своей
журналистской братией спешно ретировался, выкрикивая что-то на ходу.
   - Скажите, пожалуйста, кто здесь главный? Раньше мне почему-то  казалось,
что это я.
   Аткинс повернул голову налево и увидел возле себя  невысокого  худощавого
мужчину в синем фланелевом костюме. За  толстыми  стеклами  очков  светились
умные добрые глаза. - Вы здесь командуете? - не унимался незнакомец.
   - Я сержант Аткинс. К вашим услугам, сэр.
   - А я доктор Тенч. Сдается мне, что я главный врач  больницы,  -  добавил
он. - Понимаете, у нас здесь много пациентов в критическом состоянии. И  вся
эта суматоха здорово действует им на нервы.
   - Понимаю, сэр.
   - Я не хочу показаться вам бессердечным,  -  продолжал  Тенч,  -  но  чем
раньше уберут покойника, тем быстрее уляжется эта заварушка. Как вы думаете,
скоро это произойдет?
   - Думаю, что да, сэр.
   - Надеюсь, вы понимаете мое положение.
   - Безусловно.
   -  Спасибо.  -  Тенч  устремился  к  выходу.  В  его   походке   сквозила
подобострастность.
   Внезапно Аткинс заметил, как вокруг стало тише. Он огляделся по  сторонам
и обнаружил, что телерепортеры один за другим покидают холл. Комментатор еще
что-то говорил и для убедительности шлепал по ладони  свернутой  в  трубочку
газетой. Вот разошлись дверцы лифта, из которого вышли Стедман и Райан, -  и
лифт тут же поглотил  всю  теле  бригаду.  Стедман  и  Райан  шагали  молча,
уставившись в пол. Репортер еще успел крикнуть им вслед:
   - Эй, а что здесь произошло? - Но створки лифта уже сомкнулись.
   Аткинс услышал, как скрипнула дверь в палату  Дайера.  И  тут  же  увидел
появившегося на пороге Киндермана. Глаза у следователя покраснели -  видимо,
он без конца тер их. Какое-то время Киндерман молча разглядывал  Стедмана  и
Райана.
   - Вот и все, можете заканчивать, - тихим  надломленным  голосом  произнес
он.
   - Лейтенант, примите  наши  соболезнования,  -  проникновенно  воскликнул
Райан. Его лицо выражало сострадание.
   Киндерман, уставившись в пол, кивнул. Он только пробормотал:
   - Спасибо, Райан, да, спасибо. - И  торопливо  устремился  к  лифтам,  не
поднимая головы, Аткинс догнал его.
   - Мне необходимо чуточку прошвырнуться, Аткинс.
   - Да, сэр. - Сержант продолжал идти  рядом.  Как  только  они  подошли  к
лифтам, створки одного из них тут же распахнулись.  Лифт  направлялся  вниз,
следователь и его помощник вошли в него, и сразу  же  развернулись  лицом  к
дверям.
   - Похоже, что мы удачно выбрали лифт, - произнес кто-то за их спинами.
   Аткинс услышал, как заработал мотор и, обернувшись, разглядел ухмылку  на
губах комментатора, а также стрекочущую камеру в руках оператора.
   - Скажите, а священнику отрезали голову,  -  начал  было  комментатор,  -
или...
   Не задумываясь, Аткинс со всего маху врезал комментатору  в  челюсть.  От
неожиданности и силы удара тот стукнулся головой о стенку лифта. Из разбитой
губы брызнула кровь, комментатор осел на  пол  и  потерял  сознание.  Аткинс
перевел взгляд  на  оператора,  и  тот  сразу  же  опустил  камеру.  Сержант
посмотрел  на  Киндермана.  Казалось,  следователь   даже   и   не   заметил
происшедшего. Он молчал, уставившись в пол и засунув руки в карманы.  Аткинс
нажал кнопку, и лифт остановился на втором этаже. Взяв следователя под руку,
сержант бережно вывел его из лифта.
   - Аткинс, что это ты затеял? - рассеянно пробормотал Киндерман. Сейчас он
выглядел жалким и беспомощным стариком. - Я хочу прошвырнуться.
   - А мы как раз и идем гулять, лейтенант. Вот сюда, прошу вас.
   Аткинс проводил лейтенанта  в  другое  крыло  больницы  и,  вызвав  лифт,
спустился с Киндерманом на первый  этаж.  Ему  не  хотелось  натолкнуться  в
вестибюле на журналистов.  Миновав  еще  несколько  длинных  коридоров,  они
оказались в конце концов на улице, но  только  с  другого  выхода,  рядом  с
территорией университета. Небольшой портик оберегал  их  от  дождя,  который
заметно усилился к этому времени. Молча наблюдали они за ливневыми  струями.
Вдалеке группа студентов в разноцветных куртках и плащах припустилась бегом,
торопясь на завтрак. Две подружки-студентки, заливаясь  смехом  и  прикрывая
газетами головы, выпорхнули из общежития.
   - Этот человек был настоящей поэмой, - нежно произнес  Киндерман.  Аткинс
ничего не ответил. Он продолжал следить за дождевыми потоками.
   - Аткинс, я хочу немного побыть один. Спасибо тебе.
   Аткинс обернулся и внимательно посмотрел на  следователя.  Тот  невидящим
взглядом уставился прямо перед собой.
   - Хорошо, сэр, - коротко бросил сержант. Он повернулся и отправился назад
в отделение  невропатологии,  где  с  ходу  принялся  опрашивать  свидетелей
трагедии. Всех врачей, медсестер  и  санитаров  психиатрического  отделения,
дежуривших в эту ночь, попросили задержаться. Некоторые из них уже крутились
поблизости. Пока Аткинс задавал вопросы дежурной  медсестре,  рядом  с  ними
неожиданно появился врач и перебил Аткинса:
   - Вы простите меня... Извините... - Аткинс взглянул на  него  и  заметил,
что  этот  человек  находился  в  сильнейшей  растерянности.  -  Меня  зовут
Амфортас, доктор  Амфортас.  Я  лечил  отца  Дайера.  Скажите,  неужели  это
правда?
   Аткинс с грустью кивнул.
   Несколько секунд Амфортас молча стоял, бледнея прямо  на  глазах.  Взгляд
его становился все более пустым и отрешенным. Амфортас словно ушел в себя и,
обронив на прощание ?Благодарю вас?, неуверенной походкой двинулся к выходу.
   Аткинс посмотрел ему вслед и снова повернулся к медсестре:
   - Когда он приходит на работу?
   - Он не приходит сюда больше, - ответила та. - Амфортас уже не работает с
больными. - Девушка пыталась сдержать подступающие слезы.
   Аткинс что-то пометил в своем  блокноте.  Он  уже  собрался  было  задать
медсестре очередной вопрос, но вдруг неожиданно обернулся и  увидел,  что  к
ним приближается Киндерман. Шляпа и пальто  следователя  промокли  насквозь.
?Наверное, бродил под дождем?,  -  подумал  Аткинс.  Киндерман  стоял  перед
сержантом. Но он был уже совсем другим. Чистый и ясный  взгляд  его  выражал
решимость.
   - Ну ладно, Аткинс, хватит тебе  лодырничать  и  завлекать  в  свои  сети
хорошеньких сестричек. Здесь серьезное дело, а не шуры-муры.
   - Сестра Китинг была последней, кто видел его живым, - сообщил Аткинс.
   - Когда это произошло? - обратился следователь к медсестре.
   - Примерно в половине пятого, - ответила та.
   -  Сестра  Китинг,  можно  мне  поговорить  с  вами  наедине?  -  спросил
Киндерман. - Простите, но это необходимо.
   Она кивнула и вытерла нос платком.
   Киндерман  указал