ду о Христе. ?Что-то
в вашей теории Ему не нашлось места, - удивился Богарт. -  Будьте  предельно
осторожны, а то немецкие курьеры пронюхают это?. - ?Нет-нет,  я  обязательно
включу Его в свою теорию?, - поспешно воскликнул Киндерман, и в этот  момент
Богарт почему-то превратился в отца Дайера, а Ласло с Амфортасом пересели  к
ним за столик. Ласло на этот  раз  была  молодой  и  очень  красивой.  Дайер
выслушивал исповедь невропатолога и, когда отпустил тому все грехи,  получил
от Ласло одну-единственную белоснежную розу. ?Я никогда не покину  тебя?,  -
пообещала она Амфортасу. ?Иди и  не  живи  более?,  -  напутствовал  доктора
Дайер.
   В следующий миг Киндерман оказался среди зрителей. Он уже знал,  что  все
это ему только снится. Экран разросся, он занял  все  видимое  пространство.
Вместо кадров из ?Касабланки? на экране возникли  два  световых  пятна.  Они
сверкали  на  фоне  бледно-зеленой  бездны.  Пятно  слева  было  большим   и
переливалось голубоватым пламенем. А  справа  от  него  находился  маленький
белый шарик, сияющий подобно тысяче солнц, но в то  же  время  шар  этот  не
ослеплял и не мерцал: он был спокоен и казался безмятежным.
   Киндерман услышал, как заговорил левый огонек:
   - Я не могу не любить тебя.
   Второй огонек не отвечал. Наступила тишина.
   - Вот, что я есть на самом деле, - продолжало голубоватое пламя. - Чистая
любовь.
   Снова промолчал ослепительный шарик. Долгую паузу  вновь  нарушил  первый
огонек:
   - Я хочу создать себя. И тогда заговорил шар:
   - Будет больно.
   - Я знаю.
   - Но ты не понимаешь, что это такое.
   - Я сделал свой выбор, -  возразил  голубоватый  огонек.  И  стал  ждать,
переливаясь в бледно-зеленом пространстве.
   Целая вечность канула, прежде чем ответил белый шар:
   - Я пришлю тебе кого-нибудь.
   - Нет, не надо. Ты не должен вмешиваться.
   - Он будет частью тебя,  -  настаивал  шар.  Голубоватое  пламя  сжалось.
Вспышки его на какое-то время укоротились и ослабли. Наконец,  огонек  вновь
расправился и замерцал:
   - Да будет так.
   Воцарилась тишина. Она  длилась  вечность.  Все  вокруг  было  проникнуто
покоем и миром. Божественное сияние освещало сумрачное пространство.
   Тихим и ровным голосом заговорил белый шар:
   - Пусть же начнется время.
   Голубоватое пламя вспыхнуло с новой силой, и по нему  заструились  потоки
радужных соцветий; постепенно они погасли, и голубое  пятно  вновь  мирно  и
спокойно замерцало. И  опять  безмолвие.  Тогда  в  этой  абсолютной  тишине
зазвучал нежный и грустный голос голубого огня:
   - Прощай. Когда-нибудь я вернусь к тебе.
   - Торопись.
   Голубое пламя начало вспыхивать ярче и ярче. Оно выросло и стало  намного
прекрасней, чем было раньше. Затем оно уменьшилось и вот уже по размерам  не
превосходило белый шар. На какую-то секунду все вокруг замерло.
   - Я люблю  тебя,  -  прошептало  голубое  пламя.  И  тут  же  взорвалось,
разлетевшись  сверкающей  пылью  и   рассыпавшись   над   вечной   Вселенной
триллионами крошечных частиц всепроникающей и вездесущей  энергии.  Раздался
чудовищной силы грохот.
   Проснувшись, Киндерман вскочил в постели. Затем медленно сел  и  потрогал
лоб. Испарина. В глазах еще полыхали отсветы того умопомрачительного взрыва.
Киндерман  чуточку  посидел  в  кровати,  раздумывая,  что  же  только   что
произошло. И происходило ли все это на самом деле? Сон был настолько реален,
что хотелось в него верить. Даже  тот,  прошлый  сон  о  Максе,  не  казался
лейтенанту таким настоящим. Киндерман даже не вспомнил о первой  части  сна,
где действие разворачивалось в кабачке, потому что вторая  половина  начисто
затмила ее.
   Он встал с кровати и спустился  в  кухню,  зажег  свет  и,  прищурившись,
взглянул на большие настенные  часы.  ?Пять  минут  пятого?  Просто  безумие
какое-то, - возмутился  Киндерман.  -  Фрэнк  Синатра  только  собирается  в
койку?. Тем не менее, чувствовал он себя  отлично,  словно  успел  прекрасно
выспаться. Киндерман  поставил  чайник  и  прислонился  к  плите,  чтобы  не
прозевать его. Надо успеть снять чайник до того, как раздастся свисток. А то
он разбудит Ширли. Киндерман стоял и раздумывал над  сном,  который  глубоко
потряс его. Что же терзает меня, размышлял следователь. Какая-то мучительная
боль    потери.    Ему    вспомнилась    книга    о    Сатане,    написанная
католиками-теологами.  Как-то  раз  она  попалась  ему  на  глаза,  и  он  с
удовольствием прочитал ее. Красота и совершенство Сатаны описывались в книге
как ?захватывающие дух?. ?Несущий свет?. ?Утренняя звезда?.  Бог,  очевидно,
очень любил его. Но тогда почему Он проклял его на все времена?
   Киндерман дотронулся до чайника. Только начал нагреваться. Еще  несколько
минут. Он снова подумал о Люцифере, о существе,  излучающем  свет.  Католики
утверждали, что сущность его изменить нельзя. Ну и что?  Неужели  именно  он
несет болезни и  смерть  на  землю?  И  он  же  изобретает  кошмары,  зло  и
жестокость? Нет, здесь смысл теряется. Даже на старика Рокфеллера снисходила
иногда благодать, и он раздавал монетки бедным. Киндерман вспомнил Евангелие
и несчастных одержимых. Кем одержимых? Уж,  конечно,  не  падшими  ангелами.
Только дураки могли бы спутать дьявола с духом умершего человека. Это просто
шутка. Это мертвые пытаются возвратиться в мир  живых.  Кассиус  Клей  может
бесконечно повторять это, но что остается делать бедному погибшему портному?
Нет, Сатана никогда бы не  стал  мелочиться  и  занимать  чужие  тела.  Даже
евангелисты так считают, вспомнил Киндерман. Да, конечно, однажды сам  Иисус
пошутил  насчет  этого,  мысленно  подтвердил  он.  Как-то  явились  к  Нему
апостолы, полные впечатлений и окрыленные успехом в изгнании демонов.  Иисус
кивнул и, сохраняя полнейшее спокойствие, заявил: ?Да, я видел,  как  Сатана
падал с небес, подобно молнии?. Вот и противоречие. Он  просто  пошутил  над
ними. Но почему именно молния?  -  удивлялся  Киндерман.  И  почему  Христос
называл Сатану ?Князем Тьмы??
   Через несколько минут чайник закипел и, налив себе чашку, Киндерман понес
ее наверх в кабинет. Он тихо прикрыл за собой дверь, на цыпочках  подошел  к
столу и, включив свет, сел читать дело ?Близнеца?.
   Убийства, известные под названием ?Дело ?Близнеца?, происходили в  районе
Сан-Франциско на протяжении семи лет с 1964  по  1971  год  и  прекратились,
когда преступник был застрелен полицейскими, пытаясь перелезть через  ограду
моста Золотые Ворота. Ранее он утверждал, что убил двадцать  шесть  человек,
причем каждое преступление было особо  жестоким,  и  труп  очередной  жертвы
подвергался либо расчленению, либо другим изуверствам. В  списке  несчастных
оказывались и мужчины, и женщины разного возраста, иногда даже  дети.  Город
жил в постоянном  страхе,  несмотря  на  то,  что  личность  убийцы  удалось
установить. Сразу же после первого  убийства  он  прислал  письмо  в  газету
?Сан-Франциско Хроникл?. Этого человека звали  Джеймс  Майкл  Веннамун,  ему
было тридцать лет. В городе знали и  его  отца-евангелиста.  Беседы  с  этим
священником передавались по всей стране каждое воскресенье в десять часов. И
все же найти ?Близнеца? не удавалось. Не смог помочь и евангелист, который в
1967 году прекратил всякие публичные выступления. После расстрела  на  мосту
тело убийцы словно сгинуло. Оно упало в реку, и в  течение  нескольких  дней
его тщетно пытались выловить драгами. Однако в смерти садиста не приходилось
сомневаться. Не менее сотни пуль изрешетили его. К тому же страшные убийства
после этого сразу прекратились.
   Киндерман медленно листал страницу за страницей. Вот раздел,  посвященный
уродованию жертв. Внезапно следователь остолбенел. Не веря своим глазам,  он
заново перечитал целый абзац. Волосы на его голове встали  дыбом.  Этого  не
может быть! - думал он. - Боже мой, но этого просто не может быть! И все  же
приходилось верить. Следователь оторвал взгляд от страницы и тяжело задышал.
А потом вновь углубился в чтение.
   Киндерман дошел до описания психического состояния  преступника,  большей
частью  основанного  на  его  бессвязных  письмах  и  детских  дневниках.  У
преступника имелся брат Томас, они родились  близнецами.  Но  Томас  страдал
слабоумием и жил в своем собственном мире. Он боялся  темноты,  несмотря  на
то, что его постоянно окружали люди. Томас спал всегда при включенном свете.
После развода отец не уделял мальчикам должного внимания,  и  всю  заботу  о
брате Джеймс взял на себя.
   Вскоре Киндерман погрузился в изучение истории их жизни.
   Томас сидел за столом, уставившись своими  детскими  наивными  глазами  в
никуда. Взгляд его был пуст. Джеймс пек  ему  блинчики.  Внезапно  на  кухню
ввалился Карл Веннамун, одетый только в пижамные штаны. Он  был  навеселе  и
держал в руке стакан с почти опорожненной бутылкой виски. Как  сквозь  туман
Веннамун окинул взглядом кухню и заметил Джеймса.
   - Что ты тут делаешь? - взревел он.
   - Готовлю блинчики для Томми, - объяснил мальчик. Он проходил мимо отца с
полной тарелкой, когда Веннамун крепкой затрещиной  неожиданно  сбил  его  с
ног.
   - Сам вижу, сопляк! - зарычал Веннамун. - Я тебе ясно сказал, что сегодня
он еды не получит! Он испачкал штаны!
   - Но он не виноват в этом! - заплакал Джеймс. Веннамун пнул его  ногой  в
живот и направился к дрожавшему от страха Томасу.
   - А ты, негодяй! Я же запретил тебе есть! Ты что, не слышал? -  На  столе
стояло несколько тарелок с едой,  и  разъяренный  Веннамун  одним  движением
опрокинул их  на  пол.  -  Ты,  маленькая  обезьяна,  ты  у  меня  научишься
послушанию и порядку! - Евангелист сдернул мальчонку со стула  и  поволок  к
входной двери. По дороге он осыпал сынишку ударами кулака.  -  Ты  как  твоя
мать! Грязная свинья! Вонючая католическая скотина!
   Веннамун подтащил мальчика  к  двери,  ведущей  в  подвал.  Яркое  солнце
заливало окрестные холмы. Веннамун распахнул дверь.
   - Ты полезешь туда, в подвал к крысам, будь ты проклят!
   Томас задрожал еще сильнее, и в огромных  мальчишеских  глазах  заметался
страх. Мальчик заплакал.
   - Нет! Нет, я не хочу в темноту, папа! Пожалуйста, пожалуйста...
   Веннамун ударил его, и мальчонка кубарем покатился вниз по лестнице.
   Томас в отчаянии закричал:
   - Джим! Джим!
   Дверь в подвал захлопнулась, раздался скрежет засова.
   - Да уж, крысы им займутся, я надеюсь, - донесся пьяный голос отца.
   Внезапно тишину прорезал истошный вопль.
   Вернувшись в дом, Веннамун привязал Джеймса  к  стулу,  а  сам  уселся  к
телевизору и возобновил попойку. В конце концов, так он и уснул у экрана.  А
Джеймс всю ночь напролет не смыкал глаз, постоянно слыша крики и плач брата.
   На рассвете крики прекратились, Веннамун проснулся, развязал  Джеймса,  а
потом вышел во двор и открыл дверь подвала.
   - Можешь выходить, - крикнул он в  темноту.  Но  ответа  не  последовало.
Веннамун безразлично наблюдал, как Джеймс стремглав ринулся  вниз  и  вскоре
услышал чье-то рыдание. Но это был не  Томас.  Это  плакал  Джеймс.  Мальчик
понял, что после этой страшной ночи его брат окончательно потерял рассудок.
   Томаса поместили в психиатрическую больницу Сан-Франциско. Не  оставалось
ни малейшей надежды на излечение, и мальчик  был  вынужден  до  конца  жизни
коротать здесь свои дни.  Как  только  выдавалось  свободное  время,  Джеймс
навещал брата, а в шестнадцать лет он сбежал из дома и устроился разносчиком
газет в Сан-Франциско. Теперь он мог приходить к Томасу каждый вечер. Джеймс
держал брата за руку, читая ему Детские книги и сказки. Он  же  и  убаюкивал
Томаса. Так продолжалось до 1964 года. А потом случилось непоправимое. Тогда
была суббота, и Джеймс с утра до вечера просидел у Томаса.
   Было девять часов вечера. Томас уже лежал  в  кровати.  Джеймс  устроился
рядышком на стуле, а доктор  прослушивал  Томасу  сердце.  Спустя  некоторое
время врач опустил стетоскоп и подмигнул Джеймсу.
   - Твои братишка хорошо себя чувствует, - улыбнулся он.
   Из-за двери высунулось личико дежурной медсестры:
   - Мне очень жаль, сэр, но время посещений уже закончилось.
   Врач сделал знак Джеймсу, чтобы тот не вставал, а сам подошел к сестре.
   - Я хочу поговорить с вами, мисс Киич. Нет, не здесь, давайте  пройдем  в
холл. - Они вышли из палаты. - Вы сегодня первый раз дежурите, мисс Киич?
   - Да.
   - Надеюсь, вам у нас понравится, - сказал доктор.
   - Я тоже так думаю.
   - Молодой человек, который пришел к Тому, - его родной брат. Уверен, вы и
сами это заметили.
   - Я обратила на это внимание, - подтвердила Киич.
   - Вот уже несколько лет подряд  он  неизменно  приходит  к  брату  каждый
вечер. И мы разрешаем ему находиться в палате до тех пор, пока его  брат  не
заснет. Иногда он остается даже на ночь. Но не  беспокойтесь.  Здесь  все  в
порядке. Это исключение, - пояснил доктор.
   - Да, я понимаю.
   - И еще: у него в палате горит лампа. Мальчик боится темноты. Страх  этот
патологический. Никогда не выключайте у него свет. Я опасаюсь за его сердце.
Он очень слабенький.
   - Я запомню это, - кивнула медсестра и улыбнулась.
   Доктор ответил ей добродушной улыбкой.
   - Ну и прекрасно, тогда увидимся завтра. Всего вам хорошего.
   - Спокойной ночи, доктор. - Сестра Киич проводила его взглядом, и,  когда
врач скрылся из виду, улыбка ее превратилась в злобный оскал.  Она  покачала
головой и произнесла:
   - Идиот.
   Джеймс сидел рядом с братом, крепко  сжав  его  руку.  Перед  ним  лежала
детская книга, но он уже выучил ее наизусть, а уж это  стихотворение  Джеймс
повторял Томасу, наверное, тысячи раз:
   Спокойной ночи, милый дом,
   И все, кто обитает в нем:
   Спокойной ночи, мыши
   И голуби на крыше.
   Спокойной ночи, каша, щетка,
   Спокойной ночи, злая тетка,
   Спокойной, доброй ночи вам...
   Я с вами засыпаю сам.
   На секунду Джеймс смежил веки, а  потом  чуть-чуть  приоткрыл  их,  чтобы
взглянуть, заснул ли Томас. Но Томас, уставившись  в  потолок,  не  спал,  и
тогда Джеймс увидел, что из глаз брата текут слезы.
   - Я л-л-люблю т-т-тебя, - заикаясь, произнес Томас.
   - И я люблю тебя, Том, - нежно произнес Джеймс. Тогда Томас закрыл  глаза
и вскоре уснул.
   Джеймс ушел, а спустя некоторое время мимо палаты прошла сестра  Киич.  У
двери она остановилась и заглянула внутрь. Томас был один и  спокойно  спал.
Медсестра прошла в палату, выключила  лампу  и  вышла,  захлопнув  за  собой
дверь.
   - Тоже мне, ?исключение?, - недовольно пробормотала  она  и  вернулась  в
свой кабинет, где занялась просмотром журналов.
   Среди ночи отчаянный  вопль  прорезал  больничные  покои.  Это  проснулся
Томас. Крик не стихал несколько минут, а потом неожиданно  оборвался.  Томас
Веннамун умер.
   И родился убийца ?Близнец?.
   Киндерман посмотрел в окно. Начинало светать. История братьев  неожиданно
растрогала его. Неужели жалость к этому чудовищу закралась в его душу? Тогда
он снова вспомнил, что ?Близнец? вытворял со своими жертвами. И  символом-то
он избрал перст Божий, которым Господь тронул Адама. Поэтому всем жертвам
   "Близнец? отрезал указательный палец. И первой буквой фамилии  или  имени
погибших стала буква ?К?. Веннамун, Карл.
   Киндерман дочитывал последнюю страницу:  ?Постоянными  убийствами  людей?
чьи имена или фамилии начинались с  буквы  ?К?,  ?Близнец?,  таким  образом,
всячески пытался отомстить отцу и испортить его карьеру. В конце концов  имя
отца стали связывать с убийствами. Это подтверждается и тем, что отец вскоре
перестал выступать публично. Месть отцу явилась вторым основным мотивом всех
преступлений ?Близнеца?.
   Киндерман молча смотрел на последнюю страницу толстого дела. Наконец,  он
снял очки и, заморгав, снова оглядел папку. Он никак не мог взять в толк,  с
какой стороны браться за расследование.
   Зазвонил телефон и, вздрогнув, Киндерман поднял трубку.
   - Да, Киндерман слушает, - тихо произнес он. Потом взглянул  на  часы,  и
сердце у него замерло. Он услышал голос Аткинса. Потом  в  трубке  раздались
гудки. На Киндермана вдруг обрушилось страшное одиночество.
   В больнице был убит отец Дайер.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

   Величайшим современным  событием  а  истории  Земли  является,  очевидно,
постепенное осознание факта (разумеется, теми, кто способен видеть), что  во
главе всей субстанции, созданной в процессе сжатия развивающейся  Вселенной,
стоит не только Нечто, но и Некто...
   Существует только одно зло: Отсутствие Единства.
   Пьер Тейяр де Шарден

Среда, 16 марта

Глава девятая

   "Уважаемый отец Дайер!
   Вероятно, Вы зададите себе вопрос: ?Почему именно я? Почему он не  выбрал
кого-нибудь из своих коллег, которые бы лучше разобрались в этом вопросе,  и
все тяжкое бремя переложил на мои плечи??
   Да, ученые, конечно же, разобрались бы  во  всем  лучше.  Такие  проблемы
притягивают их, словно сладкое лекарство ребенка. Но  я  думаю.  Вы  и  сами
отнеслись бы к их мнению скептически. ?Еще один псих, уверяющий, будто видел
плачущую статую Христа. - Так, возможно, Вы подумали. -  Только  потому  что
священник, я должен верить любым байкам. И на сей раз это должно быть что-то
из ряда вон выходящее?. Нет, дело совсем не в этом. Я решил  рассказать  Вам
обо всем, ибо доверяю вам. Доверяю не как священнику, а как  человеку.  Если
бы Вы захотели предать меня, Вы  бы  уже  не  раз  воспользовались  удобными
моментами. Но Вы этого не сделали. Вы сдержали свое слово. И это  говорит  о
многом. Когда мы с Вами беседовали, уста  Ваши  не  были  запечатаны  тайной
исповеди. Другой священник, да и просто всякий человек на Вашем  месте,  уже
настучал бы куда следует. Поэтому, прежде чем доверить Вам свою  причину,  я
вынужден был пойти на подобную проверку.
   Мне очень жаль, что в награду Вы получаете лишь еще  одно  обязательство.
Но я верю в Вас, и это обретает великий смысл. Вы  сейчас  все  поймете.  Ну
что, святой отец, Вы еще не жалеете, что познакомились со мной?
   Не знаю, с чего начать и как рассказать Вам все,  что  я  хотел  бы.  Мне
чуточку неловко. Я очень  хочу,  чтобы  Вы  поверили  мне  и  все  правильно
оценили. Боюсь, это будет нелегко. Может быть, то, о чем я поведаю, заставит
Вас съежиться от страха. Ну что ж, другого выхода у меня нет. Да будет  так.
Теперь немного попридержите свое любопытство, потерпите и не читайте дальше,
прежде чем не выполните мою просьбу. Сейчас  я  Вам  все  подробно  объясню.
Сначала  надо  достать  магнитофон,  только  не  кассетный,  а  с   простыми
катушками, причем такой, на котором можно  проигрывать  запись  с  различной
скоростью. Лучше всего  возьмите  мой.  К  этому  письму  я  клейкой  лентой
прилеплю ключ от своего  дома.  А  теперь  загляните  в  картонную  коробку,
которую я Вам прислал.  В  ней  лежат  несколько  бобин  со  сделанной  мною
записью. Найдите катушку с надписью ?9 января 1982 года?. Поставьте  счетчик
на ноль.  Теперь  перемотайте  пленку  вперед  до  отметки  ?383?.  Возьмите
наушники, добейтесь  максимальной  громкости  (разумеется,  в  наушниках)  и
запустите пленку на нормальной  скорости.  Слушайте  внимательно.  Раздастся
шипение усилителя, это вполне естественно. И с этим  придется  смириться.  А
потом Вы услышите голос. Он  перестанет  звучать,  когда  счетчик  достигнет
цифры ?388?. Прогоните пленку несколько раз, прослушивая этот ее участок  до
тех пор, пока не убедитесь, что точно  расслышали  сказанное.  Голос  звучит
достаточно громко, но шипение  и  статический  шум  мешают  с  первого  раза
разобрать слова. Когда Вы  поймете,  что  он  говорит,  заведите  пленку  на
повышенной скорости (она удвоится) - и снова повторите всю операцию.  Да,  я
не ошибся. Я хочу,  чтобы  Вы  прослушали  этот  кусочек  пленки  на  другой
скорости. И тогда забудьте о том, что Вы услышали  в  первый  раз.  Слушайте
внимательно! Пожалуйста, сделайте все это, прежде чем начнете читать дальше.
   Хотя я и доверяю Вам, но все же про