лица.  Тот  немедленно  окинул  меня  пытливым  взором  на  предмет
обнаружения в моем облике деталей, способных навредить имиджу потенциального
губернатора. Не сомневаюсь, у него  руки  чесались  в  предвкушении  скорого
возделывания целины, которую я собой представляла. Ладно,  кое-какие  жертвы
ради "общего дела" я еще могу принести, но пусть не рассчитывает перекрасить
меня в блондинку!
   Потом Пашков  отрекомендовал  мне  еще  одного  своего  "штабиста",  и  я
практически не удивилась,  узнав  его  экзотическую  должность  -  аналитик.
Аналитик был худ и желчен и звали его Григорий Подобедов. Бок о  бок  с  ним
стоял Венька, подбадривающий меня взглядом.
   - Мой помощник Вениамин Литвинец в особом представлении не  нуждается,  -
заметил в его адрес Пашков, - вы его хорошо знаете. - И он подвел меня к еще
одному человеку из собственной свиты. Это была женщина. - Моя жена Снежана.
   На жену  Пашкова  я  взглянула  внимательнее,  чем  на  всех  прочих.  За
особенного психолога я себя не держала, однако  сообразила,  что  пашковекая
супружница - дама твердая и волевая. С  характером.  В  пользу  этой  версии
говорил уже тот факт, что она приходилась ровесницей  своему  перспективному
мужу,  а  не  двадцатилетней  вертихвосткой,   на   каких   любят   жениться
преуспевающие баловни судьбы, к коим, несомненно, относился Пашков.  Значит,
она прошла с ним по жизни, что называется, рука об руку, так сказать, стояла
у истоков его побед и не имела никакого желания уступать это место кому-либо
еще.
   - Вот мы и познакомились, - торжественно  заключил  Пашков--  Официальная
часть окончена, можно переходить  к  текущим  проблемам.  -  Он  по-прежнему
обращался исключительно ко мне. - Вы будете входить  в  курс  дела  по  ходу
работы. Вениамин вам поможет...
   - Я могу задать вам вопрос?
   На гладком, холеном лице Снежаны Пашковой отразилось удивление, а  может,
мне так только показалось.
   - Если вы насчет условий, то они весьма выгодные, - отреагировал Пашков и
повернулся к Веньке:
   - Разве условия еще не обсуждались?
   - Все будет нормально, - заверил шефа Венька.
   - Меня интересует другое, - возразила я.  -  Почему  вы  остановили  свой
выбор на моей персоне?
   - Прежде всего,  мне  вас  настоятельно  рекомендовали,  -  Пашков  снова
покосился на Веньку, - как одного из самых толковых журналистов  в  области.
Кроме того, с  самого  начала  было  ясно,  что  нам  нужен  именно  местный
журналист, хорошо знающий региональную прессу,  свободно  ориентирующийся  в
тематике локального характера.
   Он говорил удивительно гладко, без повторений и всяких там слов-паразитов
типа "ну", "м-м-м" и "гм-гм", коими я лично грешу напропалую. Так что у меня
даже возникло почти непреодолимое желание оглянуться, дабы проверить, уж  не
стоит ли за моей спиной кто-нибудь из "штабистов",  например  спичрайтер,  с
плакатом, на котором крупными буквами запечатлен вышеозначенный "спич".  Как
"толковый журналист", я хорошо знаю про такие штучки,  успешно  практикуемые
на телевидении, и, когда диктор бойко излагает последние  новости,  преданно
глядя в камеру, скорее всего это  свидетельствует  не  о  его  поразительной
памяти, а о том,  что  где-то  на  уровне  камеры  и  находится  специальная
"шпаргалка" на тот случай, если он вдруг запнется.
   Ладно,  будем  считать,  что  я  удовлетворена  его  ответом,   поскольку
нормальной человеческой логике он не противоречит. Вот если бы вдруг  самому
Пашкову вздумалось меня  спросить,  а  почему,  собственно,  я  приняла  его
предложение, я бы так красиво не выкрутилась. Вряд ли мне удалось бы складно
наврать про близость его  демократических  идеалов  моим,  учитывая,  что  с
какими бы то ни было идеалами у меня постоянная напряженка. Не признаюсь  же
я ему, что выбрала для себя амплуа лазутчицы во вражеском стане и цель  моей
разведывательной  деятельности  -  выяснить,  имел   ли   он   отношение   к
исчезновению Наташи Русаковой.
   Пашков подвел итог в свойственной ему манере истинного демократа:
   - Если вопросы исчерпаны, прошу всех за стол.
   И сделал приглашающий жест рукой, не менее отточенный, чем его речи.
   "Штабисты" не мешкая заняли места за длинным полированным столом, причем,
доложу  я  вам,  не  как-нибудь,  а,  что  называется,  "согласно  купленным
билетам", то бишь в четком соответствии с заведенной  у  них  иерархией.  По
левую руку от Пашкова устроился  Венька,  по  правую  желчный  аналитик,  за
аналитиком - спичрайтер. Белокурый Викинг - начальник охраны - шел  рядом  с
Венькой. Что касается меня, то мне был оставлен стул  между  спичрайтером  и
имиджмейкером, не без специального умысла, как я полагаю. Таким образом  мне
сразу отводилось подобающее место в "команде", не последнее,  надо  сказать.
Жена будущего губернатора (при условии,  что  в  стартовавшем  избирательном
забеге он  придет  первым)  к  нашей  компании  не  присоединилась,  скромно
пристроившись в кресле неподалеку от  двери,  однако  вязания  из  сумки  не
достала, как бы показывая всем своим видом, что находиться в стороне и  быть
посторонней совсем не одно и то же.
   Первым  слово  было  предоставлено  аналитику,   который,   откашлявшись,
степенно и рассудительно выложил свои соображения  относительно  перспективы
Пашкова занять губернаторское кресло.  По  его  словам,  вероятность  такого
благоприятного исхода была весьма высока:
   -  ..Анализ   результатов   социологического   опроса   показывает,   что
общественное мнение будет на нашей стороне.  Рейтинг  нынешнего  губернатора
очень низок, возможно, он даже во второй  тур  не  пройдет,  если,  конечно,
вообще возникнет необходимость во втором туре.  Но  окончательно  сбрасывать
Крутоярова со счетов все-таки преждевременно. Как бы там ни было, а  сегодня
в его руках сосредоточены реальные рычаги власти...
   Ну и так далее, в  том  же  духе  он  довольно  долго  оперировал  своими
занудными околонаучными выкладками, пока Пашков не перебил его,  обратившись
к Веньке:
   - А какие последние новости  из  избиркома?  Исполненный  значительности,
Венька раздул щеки:
   - Пока все то же:  кроме  вас,  официально  зарегистрированы  только  два
кандидата, Крутояров и Рябоконь. фамилия Рябоконь была мне хорошо знакома  -
директор самого большого в городе  рынка  и,  поговаривают,  имеет  надежную
криминальную "крышу", так что на него не капает. Года два назад я даже брала
у него интервью, и, помнится, уже тогда он держал себя  арабским  шейхом,  а
теперь, выходит, решил податься в губернаторы. Ничего не  скажешь,  отменная
подбиралась компания: партократ со стажем Крутояров, весь из себя либерал  и
демократ западного  толка  на  комсомольской  подкладке  Пашков  и  маргинал
Рябоконь.
   - А за этим Рябоконем такие деньги стоят... -  загадочно  молвил  Венька,
остальные молча  переглянулись.  Уточнять,  какие  именно  деньги  стоят  за
директором  большого  рынка,  смысла  не  имело.  Меня,  правда,   несколько
беспокоили капиталы, подпирающие Пашкова, поскольку я  здорово  сомневалась,
что они намного чище рябоконевских, но не затем я забралась в этот гадюшник,
чтобы с ходу обнаруживать свой скептический настрой.  И  вообще  на  всю  их
мышиную  возню  мне  глубоко  наплевать,  меня  интересует  другое,   совсем
другое...  Мне  важно  выяснить,  почему  газетная  вырезка  с   фотографией
комсомольского  лидера  Пашкова  оказалась  у   моей   бесследно   пропавшей
пятнадцать лет назад подруги.
   А Венька с кривой усмешкой выдал очередную сводку с предвыборного фронта:
   - Похоже, еще  один  кандидат  намечается,  сильно  независимый.  Сегодня
подписные листы принес.
   "Штабисты" задержали дыхание, а Венька заглянул в свою записную книжку:
   - Некто Алексей Каблуков,  тридцати  семи  лет,  по  профессии,  как  сам
заявил, свободный художник. Ну, от этого точно стоит ждать художеств, потому
что у него, по-моему, с крышей не все в порядке. С крышей в смысле головы.
   Чем дальше, тем веселей, отметила я про себя, поскольку Каблукова я  тоже
знала как облупленного. Это был бессменный нештатный  автор  всех  городских
газет, жуткий  графоман  и  зануда,  к  тому  же  исполненный  пафоса.  Свои
бессмысленные статейки он подписывал псевдонимом Г. Правдин, и их даже время
от  времени,  в  основном  когда  редакционные  портфели  тотально  пустели,
печатали, предварительно нещадно отредактировав, а редактировать Каблукова -
считай, написать  заново.  Однажды  я  тоже  была  вынуждена  поставить  его
писанину в номер, так это было что-то! Обнаружив свой "шедевр"  в  газете  в
изрядно сокращенном и  подлатанном  виде,  Г.  Правдин  долго  разбирался  с
редактором "Вечерки", в которой я тогда работала, на  предмет  правомочности
моей журналистской правки. С тех пор я зареклась иметь  дело  с  Каблуковым.
Что ж, если местный избирком все-таки зарегистрирует пламенного графомана  в
качестве кандидата на должность губернатора, компанию он точно не испортит.
   - Кто его поддерживает? - деловито поинтересовался Пашков.
   - В том-то и дело, что никто, - хмыкнул Венька, - тут у него по нулям.  В
разговор вмешался аналитик:
   - Но ведь подписные листы он как-то организовал!
   - Это и правда удивительно, - почесал залысину Венька, -  но  их  еще  не
проверили. Может, они фальшивые, вдруг он все подписи подделал?
   Однако аналитик стоял на своем:
   - В любом случае эту фигуру нужно серьезно изучить со всех сторон: связи,
знакомства, прошлое... Так просто в губернаторы не метят.
   Никакого приказа  не  прозвучало,  но  мне  почему-то  почудилось,  будто
мужественный Викинг немедленно "взял под козырек", хотя у него и козырька-то
не было.  Просто  в  глазах  у  него  появился  охотничий  азарт.  Можно  не
сомневаться, Г. Правдина теперь "изучат" вдоль и поперек.
   - Как знаете, - пожал плечами Венька, - а по мне, этот Каблуков - ходячий
блеф. Ничего  собой  не  представляет,  просто  ищет  дешевой  популярности.
Посветится немного, на том все  и  кончится.  Будет  потом  вставлять  через
слово:
   "Вот когда я баллотировался в губернаторы..."
   Венька знал, о чем говорил, потому что сам был  практически  из  того  же
самого теста, что  и  Каблуков,  и  свою  головокружительную  "политическую"
карьеру начинал почти так же. И "способности" Каблукова он  принижал  не  со
злого умысла, а всего лишь потому, что уж больно серьезно относился к  своим
собственным.  Повращавшись  в  высоких  московских   сферах,   он,   похоже,
окончательно и бесповоротно потерял  чувство  юмора  и,  наверное,  серьезно
рассчитывал, что его некролог будет начинаться со слов: "Скончался старейший
российский демократ..." Старейший в прямом смысле, ибо Венька,  конечно  же,
собирался жить долго, если вообще не вечно.
   - Хорошо, с этим все более-менее ясно, - поставил  точку  в  намечавшейся
дискуссии  Пашков.  -  Теперь  перейдем  к  нашим  текущим  делам.  К  самым
неотложным.
   Опять заговорил вездесущий Венька:
   - Ну что... Там в приемной  сейчас  как  раз  собрались  эти..,  сборщики
подписей... Так вот, надо  бы  их  подрядить  на  расклеивание  предвыборных
плакатов. Только сначала давайте решим, почем будем платить: по рублю или по
пятьдесят копеек...
   И тут произошло нечто неожиданное. В разговор вмешалась мадам Пашкова,  и
я впервые услышала ее голос, тихий, но властный.
   - По пятьдесят копеек им хватит, - изрекла она бесстрастно.
   - По пятьдесят так по пятьдесят, - без долгих обиняков согласился Венька,
и я поняла, что  потенциальная  первая  леди  губернии  ныне  исполняла  при
потенциальном  губернаторе  роль  казначея,  и,  судя  по  всему,   довольно
прижимистого. Ничего удивительного: демократические денежки ничуть  не  хуже
прочих и также любят счет.
   - А как быть с особенно отличившимися? - опять подал голос Венька.  -  Мы
же обещали им премию!
   - Пусть отличатся еще и в расклеивании плакатов, - так же спокойно и сухо
ответствовала мадам Пашкова.
   Спорить с ней никто не стал, и я  подняла  ее  "планку"  повыше.  Похоже,
простым казначеем тут не обойтись, дело пахнет "серым кардиналом".
   Обсуждение предвыборных проблем на этом не закончилось, но теперь,  когда
расстановка сил была мне более-менее ясна, это  заседание  мне  окончательно
надоело. Я отключила слух и сосредоточилась на Пашкове, уверенно восседающем
во главе стола и обращающем свой спокойный,  почти  лучезарный  политический
лик  поочередно  то  к  одному,  то  к  другому  "штабисту".  Чем  дольше  я
рассматривала его физиономию, тем больше она напоминала мне маску, вовсе  не
потому, что казалась неживой, нет, с этим как  раз  все  было  в  порядке  -
эмоции на ней  отражались,  только  уж  очень  дозированно.  Не  человек,  а
манекен. Впрочем, не так уж много  я  видала  на  своем  веку  кандидатов  в
губернаторы, чтобы  судить,  как  они  должны  выглядеть.  И  вообще,  лучше
подумать о том, что могло его связывать с Наташей. Комсомольские дела? Черта
с два я в это поверю!  У  Наташки  были  нормальные  мозги,  она  училась  в
музыкальном училище по классу скрипки, и всякая там псевдоидейная чепуха  ее
не касалась. Тогда что? Личное? Ну, теоретически можно предположить все, что
угодно, а практически... Любовная связь между восемнадцатилетней  студенткой
и секретарем райкома комсомола? Конечно, я знавала  сюжеты  и  покруче,  вот
только то обстоятельство, что восемнадцатилетней студенткой была Наташа, все
меняло. Не укладывалось  у  меня  это  в  голове,  просто  не  укладывалось!
Выходит, я зря сунулась в предвыборный политический гадюшник?  Ладно,  время
покажет.
   Я так увлеклась своими умопостроениями,  что  из  прострации  меня  вывел
только грохот отодвигаемых  стульев.  "Штабисты"  поднимались  из-за  стола.
Решив,  что  команда  распространяется  на  всех  без  исключения,  я   тоже
отлепилась от стула. Но Пашков меня удержал:
   - Капитолина... Можно я буду вас так  называть,  у  нас  здесь  отношения
самые демократичные, если вы успели заметить...
   Я утвердительно кивнула.
   - Очень хорошо. Тогда я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.

Глава 6

   "С глазу на глаз"  означало  общение  в  присутствии  безмолвной  Снежаны
Пашковой, не покинувшей, подобно прочим, кабинет  высокого  начальства.  Она
по-прежнему безмолвно сидела в кресле, и теперь, когда нас  в  комнате  было
только трое, временами я чувствовала  на  себе  ее  пристальный  взгляд,  но
застать его мне ни разу не удалось. Она умудрялась отвести  его  в  сторону,
прежде чем я успевала слегка повернуть голову. Не сомневаюсь, все  это  было
неспроста, мадам меня "прощупывала", и, похоже, за ней,  а  не  за  Пашковым
оставалось последнее слово по любому вопросу. И сейчас, именно  сейчас,  она
решала мою "судьбу", а Венькино мельтешение было всего лишь увертюрой.
   Пашков задал мне несколько вопросов, связанных с моей работой  в  местных
СМИ,  в  стиле  "что,  где,  когда?".  Я  отвечала  коротко,   не   особенно
распространяясь, в нарочито деловой манере, дабы не выбиваться из контекста.
Впрочем, с чего бы мне долго распинаться, когда "этапы моего большого  пути"
можно  на  пальцах  пересчитать:  средняя  школа,  местный  университет   да
несколько местных же газет, в которых я успела засветиться,  прежде  чем  ко
мне прилепился  звучный  титул  "известной  скандалистки",  который,  как  я
понимаю, привлекал ко мне Пашкова больше всего прочего. Что думала по  этому
поводу "серая кардинальша", до поры мне было неизвестно.
   "Прощупывание" закончилось сетованиями Пашкова на то, что  он  не  был  в
области четырнадцать лет, с тех пор как  пошел  на  повышение  в  Москву,  и
теперь его противники по предвыборной борьбе наверняка захотят  использовать
это обстоятельство  против  него.  Вот  и  в  прессе  по  отношению  к  нему
проскальзывают такие определения, как "отрезанный ломоть", с  явным  намеком
на то, что он далек от  местной  действительности.  Его  же,  как  истинного
патриота губернии,  такие  выпады,  понятное  дело,  огорчают  и  откровенно
задевают, а посему всей команде предстоит положить немало сил на  то,  чтобы
переломить общественное мнение в свою пользу. При этом  основная  посылка  в
идейной борьбе, по Пашкову, должна была  выглядеть  следующим  образом:  да,
последние четырнадцать лет он провел вдали от родных пенат, но сие вовсе  не
означает, что душой он от них оторвался, а кроме того, в Москве он не просто
так прохлаждался, а зарабатывал политический капитал  и  прочные  связи  "во
всех инстанциях",  кои  теперь  могут  преобразоваться  в  золотой  дождь  и
обрушиться на область в виде многомиллионных  инвестиций  в  промышленность,
сельское хозяйство и социальную сферу.
   На этом-то фронте  мне  и  предстояло  показать  свое  рвение,  и  начать
предлагалось  с  организации  интервью  не  где-нибудь,  а   в   "Губернском
вестнике".
   - Я бы не хотел, чтобы оно было сухим и официальным, - откровенно поведал
Пашков, - знаете, таким согласованным  заранее.  Меньше  всего  я  желал  бы
показаться избирателю заскорузлым партократом или столичным функционером,  а
кроме того, в моей биографии нет ни одного  темного  факта,  которого  можно
было бы стыдиться. И я даже  горжусь,  что  много  лет  посвятил  комсомолу,
потому  что  из  этой  молодежной  организации  вышло  очень  много  стоящих
руководителей всех уровней... И в то же время мне меньше всего хотелось  бы,
чтобы я выглядел таким положительным херувимчиком с  крылышками,  я  обычный
человек, со своими увлечениями, маленькими слабостями...
   Насчет маленьких слабостей мне особенно понравилось,  жалко,  что  он  не
остановился на них подробней...
   - И еще... Меня очень  беспокоит,  что  широко  распространившаяся  среди
московских журналистов скверная мода искажать факты, а подчас  и  откровенно
их перевирать докатилась и до региональной прессы. Поэтому я прошу вас взять
это под контроль и привлекать к нашей работе только высокопрофессиональных и
добросовестных журналистов.
   Он замолчал и выжидающе уставился на меня.
   Значит, мне пора было открывать рот. Я его и открыла:
   - Насколько я разбираюсь в этих делах, на предвыборных  кампаниях  газеты
зарабатывают денег больше, чем на рекламе, а поэтому  не  думаю,  чтобы  они
стали  демонстрировать  особенную  принципиальность.  Что  захотите,  то   и
напечатают.
   Кажется, мой здоровый практицизм слегка покоробил  государственного  мужа
демократического толка:
   - Все-таки я бы не  хотел  все  сводить  к  товарно-денежным  отношениям.
Человеческий фактор играет не меньшую роль.
   - Играет, - уныло согласилась я: такие  разговоры,  которые  я  про  себя
называла "дискуссиями об оттенках белого цвета", были не по мне.
   - Вот и хорошо, что вы это понимаете, - обрадовался  Пашков.  -  Так  что
давайте не будем сбрасывать его со счетов. Знакомствами  в  местной  прессе,
как я понимаю, вас Бог  не  обидел,  поэтому  я  на  вас  очень  надеюсь.  К
завтрашнему полудню  я  жду  от  вас  программу  освещения  в  прессе  нашей
предвыборной кампании.
   Очень мне нравятся эти местоимения "наш", "наше", "наши",  как  будто  мы
всем  скопом  баллотируемся  в  губернаторы.  Еще  мне   понравилось   слово
"программа", от которого на меня повеяло чем-то неистребимо тоскливым, вроде
прений на отчетно-перевыборном профсоюзном собрании в жэке.
   Наверное, Пашков заметил перемену  в  моем  лице,  по  крайней  мере,  он
поспешил добавить к сказанному им выше:
   - Я понимаю, что вы журналист-практик и организационная работа для вас не
совсем родная стихия, а потому отряжаю вам в помощь Вениамина Литвинца,  тем
более что вы давние знакомые. Он у нас специалист во всех  областях,  и  для
начала вы будете работать с  ним  в  тандеме.  Пока  войдете  в  курс  дела,
освоитесь...
   Очень интересно: я в тандеме с Венькой! Это называется: чем дальше -  тем
смешнее. И все-таки  мне  не  совсем  понятно,  с  чего  эт