и посмотрелась в  висящее
на стене зеркало. Удивительное дело,  лихорадка  прибавила  мне  красок,  по
крайней мере, такого румянца у меня сроду не было.
   - Я же за тебя волнуюсь, - обиделся Ледовский.
   - И напрасно.
   - А что это у тебя голос такой странный? Надо же, какой внимательный!
   - Горло болит немного, - призналась я, переминаясь с ноги на ногу. Стоять
босиком на прохладном полу было даже приятно, но не очень полезно.
   - Чем ты там лечишься? - продолжал проявлять подозрительное  беспокойство
Ледовский.
   - Глубоким сном, но мне все время мешают.
   - Извини, - сказал Ледовский и пообещал:
   - Завтра я к тебе заскочу.
   Я положила трубку на рычаг и вернулась на диван. На этот раз сон  ко  мне
не торопился, и я волей-неволей вернулась к тому,  вокруг  чего  непрестанно
крутились мои мысли, а еще к недавнему разговору с Капитоновым,  а  разговор
этот был в высшей степени странным. Особенно эта непонятная фразочка...  Как
же он сказал, дай Бог память?.. А,  "некоторые  думают,  что  ведут  сольную
партию, а сами пляшут под чужую дудку". Нет, кажется,  он  сказал  чуть-чуть
позамысловатее, но по крайней мере  за  смысл  я  ручаюсь.  Гм-гм,  на  что,
интересно, он намекал? Ох, не люблю я такие скользкие выраженьица!

Глава 27

   Ледовский и в самом деле явился, едва рассвело. И не один,  а  вместе  со
своим водителем, притащившим большую картонную коробку, которую он,  скромно
потупившись, оставил в прихожей и тут же удалился.
   - Это что? - спросила я, несколько опешив.
   - Это все необходимое для того, чтобы ты не умерла с  голоду,  -  пояснил
Ледовский.
   Я присела на корточки и заглянула в коробку: она была  набита  продуктами
под завязку, а сверху лежали апельсины и здоровый ананас.
   - Ешь ананасы, рябчиков жуй... - глупо хмыкнула я, не зная, как отнестись
к подобным проявлениям почти отеческой заботы к моей собственной персоне.
   - Рябчиков там нет, - поправил меня Ледовский и, подхватив коробку, отнес
ее на кухню.
   Я, все еще пребывающая в некоторой  прострации,  проследовала  за  ним  и
меланхолично наблюдала, как он выгружает из коробки щедрые дары супермаркета
и раскладывает их по пустым полкам моего холодильника.
   - А это съешь сейчас. - Он оставил на столе две пластиковые упаковки -  в
таких упаковках в дорогих магазинах продают салаты чуть ли не на вес  золота
- и стаканчик йогурта.
   Я опустилась на табурет и задумчиво  посмотрела  на  все  это  невиданное
изобилие, в смысле невиданное в стенах моей кухни. И не по той причине,  что
я  не  могла  заработать  себе  на  хлеб  насущный,  а  в  связи   с   общей
безалаберностью моего жизненного уклада.
   - Ну что сидишь, давай работай челюстями, - подбодрил меня Ледовский. - А
то ведь скоро совсем на нет сойдешь.
   - А ты уверен, что мне все это можно?
   - В каком смысле? - насторожился Ледовский.
   - В том, что выходящим из длительной голодовки рекомендуется  начинать  с
легких протертых супчиков, а еще лучше  -  это,  как  его...  -  я  щелкнула
пальцами, - искусственное питание, с помощью капельницы, например...
   -  Издеваешься?  -  оскорбился  Ледовский,  видимо  не  ожидавший  такого
пренебрежения к собственной благотворительности.
   - Ага! - просто ответила  я  и  подвинула  к  себе  упаковку  с  салатом,
рассмотрела цену и присвистнула:
   - Ого!
   Ледовский покачал головой:
   - Какая ты все-таки...
   - Какая? - Я напружинилась, как кошка перед прыжком.
   - Ты как кактус, который раз в десять лет цветет, а все  остальное  время
колется. М-да, но все равно находятся идиоты,  которые  их  коллекционируют.
Сам видел окна, заставленные разнокалиберными горшочками, и в  каждом  -  по
кактусу, - сказал Ледовский, протопал в  прихожую,  и  уже  оттуда  до  меня
донеслось:
   - Ладно, я пошел, еще позвоню, а ты лечись.
   Я осталась наедине с угрызениями совести. Черт побери, зачем я наговорила
Дедовскому гадостей, кто меня, спрашивается, за язык тянул?  А  все  потому,
что я не хотела признаться ни себе, ни ему, как меня растрогало его участие.
Все это злополучное чувство противоречия, и только.
   Спрятавшись за шторой, я выглянула в  окно.  Напрасная  предосторожность:
Ледовский ни разу не оглянулся, и уже через минуту его  машина  сорвалась  с
места.
   Все-таки   я   съела   немного   салата,   большей   частью   из   чистой
любознательности. Ну очень мне не терпелось понять,  почему  он  так  дорого
стоит. Может, я, конечно, и не самый большой специалист в этой  области,  но
чего-то особенного под пластиковой крышкой обнаружить мне не удалось,  салат
как салат.
   Я уже заканчивала свою роскошную трапезу, когда в дверь снова  позвонили.
Каюсь, первая моя мысль  была  совсем  не  о  Богаевской.  Я  подумала,  что
вернулся Ледовский, почему, а Бог его знает. Может, потому,  что  мне  этого
хотелось?
   Однако за дверью стоял Капитонов, который выглядел усталым и озабоченным.
И еще смешным, потому что на голове у него была  какая-то  чудная  клетчатая
кепка, в которой я его прежде не видела.
   - Проходите, - сказала я, дожевывая бутерброд с рыбой.
   Капитонов, даже не поздоровавшись, с ходу меня огорошил:
   - Вы можете опознать Богаевскую?
   - То есть... - растерялась я. - Как это понимать?
   - В прямом смысле, - пояснил Капитонов, - мне нужны люди,  которые  могли
бы ее опознать, хотя бы предварительно, прежде чем  из  Москвы  прибудет  ее
продюсер или, как их, а, импресарио. В этих иностранных названиях черт  ногу
сломает... Так вот, насчет опознания. Поскольку Майя  Бессараб  до  сих  пор
находится в невменяемом состоянии, я могу надеяться только на вас  и  бывшую
учительницу Богаевской. На вас, кстати,  в  большей  степени,  чем  на  нее.
Во-первых, вы хладнокровнее, во-вторых, вы видели ее на  прошлой  неделе,  а
учительница - пятнадцать лет назад. Я коснулась пальцами лба.
   - Постойте, что-то я не пойму... Почему ее  нужно  опознавать?  Она  что,
тоже не отвечает на вопросы? Как Майя?
   - Тоже не отвечает, - Капитонов отвел взгляд, - с  той  только  разницей,
что Майя еще, может, и заговорит когда-нибудь, а Богаевская -  уже  никогда.
По крайней мере, моя обширная практика позволяет мне это утверждать.
   - Что... Что вы хотите этим сказать? - Я прогнала догадку,  которая  меня
посетила, уж слишком она была страшна.
   - То, что она сейчас в морге, и это еще хорошо.
   - Хорошо?!
   Капитонов по-прежнему старался не смотреть мне в глаза.
   - Ну да, хорошо... Она ведь могла уже быть и в могиле, и  тогда  дело  бы
усложнилось. Про крематорий я вообще молчу.
   - Она что, мертва?! - У меня появилось острое  желание  укусить  себя  за
палец, чтобы очнуться  и  понять,  что  я  не  правильно  истолковала  слова
Капитонова.
   Но он подтвердил:
   - Именно так, а потому мы должны спешить. По дороге захватим учительницу.
Боюсь только, с ней придется повозиться, вряд ли  она  стойко  встретит  это
печальное известие.
   - Так мне собираться? -  уточнила  я,  чувствуя  неприятную  пустоту  под
ложечкой. Думала ли я еще неделю назад,  встречая  в  аэропорту  красивую  и
цветущую Елену Богаевскую, что очень скоро  мне  придется  опознавать  ее  в
морге? А Венька Литвинец? Ведь и он еще совсем недавно сидел на моем диване,
уговаривая меня вступить в команду Пашкова  и  хвастая  фотографией  жены  -
роскошной блондинки. В конце концов, что творится в этом городе? А  потом  я
спохватилась: да ведь  та,  в  морге,  может  оказаться  совсем  даже  и  не
Богаевской, а другой женщиной. Иначе зачем это опознание?  Я  уставилась  на
Капитонова:
   - А почему вы вообще решили, что Богаевская в морге, вы  что,  нашли  при
ней документы?
   - Собирайтесь, я подожду вас  в  машине.  -  Это  все,  что  ответил  мне
Капитонов, и вышел из квартиры.
   Я забегала по комнате, лихорадочно стаскивая с  себя  халат  и  натягивая
юбку со свитером. Потом закрутила вокруг шеи шарф, натянула ботинки, куртку.
Шапку на этот раз  я  надевать  не  стала,  решив  обойтись  капюшоном.  Уже
взявшись за ручку двери, я вернулась, чтобы  мазнуть  по  губам  помадой,  а
также сунуть в карман куртки  парочку  носовых  платков:  давешняя  простуда
перешла в  следующую  стадию,  сопровождаемую  обильным  насморком,  который
грозил мне немалыми неприятностями еще из-за моей склонности к аллергии.
   Капитонов ждал меня в  машине  не  один,  а  с  одним  из  своих  молодых
помощников,  тем  самым,  что  исполнял  роль  убиенного  Веньки  во   время
знаменитого следственного эксперимента в  кабинете  Пашкова.  Как  его  там,
Севрюков, кажется?
   Так  вот,  этот  Севрюков,  длиннолицый  парень  лет  двадцати  семи,   с
маленькими невыразительными глазками, был за рулем, рядом с ним расположился
Капитонов, а потому мне пришлось довольствоваться задним сиденьем.  По  этой
же причине я больше ничего не спросила у Капитонова, и,  до  тех  пор,  пока
автомобиль не остановился у подъезда Радомысловой, никто из нас не  произнес
ни слова.
   - Пойдемте со мной, - то ли  попросил,  то  ли  приказал  мне  Капитонов,
открывая дверцу.
   Я молча подчинилась. Так же молча мы поднялись на четвертый этаж.
   На  лестничной  площадке  я  отошла  в  сторону,  предоставив  Капитонову
безрадостную возможность объявить Радомысловой, что  ее  любимая  ученица  в
данный момент находится в морге.
   Капитонов долго держал палец на кнопке звонка, по  крайней  мере  до  тех
пор, пока за дверью не раздались чуть шаркающие шаги.
   - Кто там? - На этот раз старая учительница оказалась  более  осторожной,
нежели вчера, когда она, не раздумывая, распахнула передо мной дверь.
   - Это милиция, - отрекомендовался Капитонов. Почему он не решился назвать
свое родное ведомство? Может, из скромности?
   Дверь медленно, со скрипом отворилась, и я увидела  Радомыслову.  Честное
слово, эта ночь не прошла для нее  бесследно:  под  глазами  залегли  темные
тени, а старческие морщины, прежде почти незаметные,  стали  глубокими,  как
впадины.
   Капитонов сунул руки в карманы чуть ли не по локоть:
   - Ираида Кирилловна, мы за вами.
   - За мной? - переспросила учительница дрожащим  голосом.  -  А..,  а  что
случилось? Вы.., вы ее нашли?
   - Похоже на то. Войти-то  можно?  -  спросил  Капитонов  и,  обернувшись,
посмотрел на меня.
   - Проходите, пожалуйста, - засуетилась Радомыслова, при этом ее  дрожащая
рука, не переставая, теребила верхнюю пуговицу халата.
   Капитонов шагнул в прихожую, я понуро поплелась за ним. Дальше  все  было
печально, но без криков и обмороков. Когда Капитонов сообщил  учительнице  о
Богаевской, та ничего не сказала, только с тихим стоном  поползла  по  стене
вниз. Капитонов ее подхватил под мышки и потащил в  комнату,  а  мне  бросил
через плечо:
   - Быстро "Скорую"!
   Я стала оглядываться по сторонам в поисках телефона, но  тут  Радомыслова
возразила удивительно твердо:
   - Все нормально, "Скорая" не нужна... В каком она морге?
   На лице Капитонова отразилось  недоумение,  он  осторожно  расцепил  свои
объятия: Радомыслова держалась  неколебимо,  прямо,  как  стойкий  оловянный
солдатик.
   - Одну минуту, - сказала она и скрылась в  углу,  за  ширмой.  Я  еще  не
успела дух перевести, а она уже стояла перед нами в строгом черном платье  с
белым, вязанным крючком воротничком. - Я готова.
   Капитонов только развел руками и пробормотал себе под нос:
   - Тогда по коням. ** В морге я была второй раз за всю свою жизнь.  Первый
мой визит был даже печальнее нынешнего, но тогда мне, по  крайней  мере,  не
нужно было никого опознавать.
   - Подождите здесь, - сказал нам с Радомысловой Капитонов и куда-то  ушел,
оставив нас в маленьком тесном предбаннике, где из мебели были только старый
двухтумбовый стол с крышкой,  усеянной  чернильными  пятнами,  и  колченогий
стул, на который я и усадила старую учительницу Елены Богаевской.
   Я все еще за нее боялась,  а  потому  робко  заметила,  заглядывая  в  ее
бледное лицо:
   - Может, это еще и не она вовсе...
   - Нет, это она, - глухо отозвалась Радомыслова.
   Я поежилась:
   - Откуда вы знаете?
   - Я это еще вчера поняла, не знаю почему... Шестое чувство, наверное...
   После этого мы обе замолчали и  не  проронили  ни  слова  до  возвращения
Капитонова.
   Он пришел минут через пять и сказал просто:
   - Пойдемте.
   И мы пошли. Радомыслова впереди, а я чуть поотстав и аккуратно  подхватив
ее под руку. Конечно, она держалась молодцом, но где гарантия, что  старушка
не  упадет  в  обморок  в  самый  ответственный  момент?  В   любом   случае
осторожность не помешает.
   Капитонов распахнул перед нами неприметную дверь сбоку, мы шагнули  через
порог и попали в небольшое помещение, в котором стояли  несколько  столов  с
металлическим покрытием. На всех лежали человеческие тела, и простыни, как в
кино, их не покрывали.
   Я человек не самого робкого  десятка  и  имею  общее  представление,  что
случится  со  мной,  когда  "ходики"  в  моей  груди  по  какой-то   причине
остановятся, и все же я замерла. Остановилась у входа, не  в  силах  сделать
шага. А Радомыслова пошла вперед,  медленно,  останавливаясь  возле  каждого
стола. Я оглянулась и посмотрела на Капитонова: тот не выражал ни  малейшего
беспокойства.
   И  тут  Радомыслова  сказала  громко  и,  как   мне   тогда   показалось,
торжественно:
   - Вот она. И прибавила:
   - Какая красивая...
   Это ее замечание резануло мне  слух,  я  подошла  и  остановилась  рядом.
Мертвая женщина, лежащая на столе, и вправду была Еленой  Богаевской.  Чтобы
понять это, мне хватило одного взгляда. Еще я успела заметить,  что  лицо  у
нее  грустное-прегрустное,  печальное-препечальное,  а   на   шее   багровая
борозда...
   - Вы тоже считаете, что это Богаевская? - Капитонов притронулся  к  моему
плечу. Я подавленно кивнула.

***

   Меня так потряс сам факт смерти Елены Богаевской,  что  я  только  теперь
подумала,  что  эта  смерть  была  насильственная.  И  вопрос  Радомысловой,
обращенный к Капитонову: "Вы знаете, кто ее убил?",  застал  меня  врасплох.
Почему же я сама не догадалась его об этом спросить еще у себя дома?
   - Кто ее  убил?  -  повторила  старая  учительница,  вцепившись  в  рукав
кожаного пальто Капитонова.
   - Об убийстве речь пока вообще не идет, - уклончиво ответил Капитонов.
   Я просто физически почувствовала, как глаза мои полезли из орбит: речь об
убийстве не идет, тогда о чем она идет вообще?
   - Послушайте, - начала было я, но Капитонов  незаметно  для  Радомысловой
заговорщицки приложил палец к губам, и я осеклась.
   Капитонов же приобнял старую учительницу за согбенные  плечи  и  повел  к
выходу, уговаривая ее, как маленького ребенка:
   - Ираида Кирилловна, мы во всем разберемся и  сразу  же  поставим  вас  в
известность. Обещаю вам, а пока еще очень рано делать какие-либо выводы.
   - А Майя? Как же Майя?
   - И с Майей разберемся,  -  щедро  обещал  ей  Капитонов,  -  обязательно
разберемся. С ней  уже  работает  психиатр..,  м-м-м..,  то  есть,  я  хотел
сказать, психолог. Да, да,  и  вы  с  ней  поговорите,  когда  можно  будет,
конечно, поговорите... А сейчас мы вас  отвезем  домой,  и  вы  там  примете
что-нибудь от давления. Что, у вас нет гипертонии? Вы счастливый человек,  а
вот у меня уже есть...
   А я шла позади и удивлялась тому, как ловко  Капитонов  убаюкивал  скорбь
старой  учительницы.  То  ли  этих  фээсбэшников   специально   учат   "зубы
заговаривать", то ли он сам по себе такой  ловкий,  хотя  на  первый  взгляд
производит впечатление довольно заскорузлого мужлана.
   Потом мы вышли из морга и сели в машину. Скоро мы  были  уже  возле  дома
Радомысловой. Капитонов самолично  довел  учительницу  до  квартиры,  видимо
желая доставить  ее  на  место  в  целости  и  сохранности,  а  я,  пока  он
отсутствовал, оставалась в машине с его молодым неразговорчивым  помощником.
Не буду описывать  мое  настроение,  ясно,  что  после  таинственного  знака
"молчок", который мне сделал Капитонов, я мучилась желанием поскорее  узнать
подробности,  не  предназначенные  для  Радомысловой.   В   том,   что   они
предназначались мне, я не сомневалась.
   Капитонов вернулся и коротко бросил своему помощнику:
   - На Мичуринскую!
   На Мичуринскую - это ко мне. Я откинулась на сиденье и принялась усиленно
сверлить взглядом затылок сидящего  прямо  передо  мной  Капитонова,  просто
чудо, что он у него в конце концов не воспламенился! Однако,  сколько  я  ни
напрягала телепатические  способности,  которые,  как  утверждают  всяческие
парапсихологи, есть практически у каждого, только не у всех развиты,  тайные
мысли майора ФСБ Капитонова остались для меня за семью печатями.  Оставалось
надеяться, что мне удастся  "взломать"  его  "секретные  файлы"  при  личном
общении  без  свидетелей.  Вчера,  например,  он  был  со  мной   достаточно
откровенным. Правда, не все из того, что он мне тогда наговорил,  я  поняла.
Особенно же меня мучила загадочная фраза про танцы под чужую дудку.  Сдается
мне, что она была сказана не просто так.
   Капитонов и меня проводил до квартиры, предупредив своего помощника:
   - Я сейчас.
   Потом он терпеливо дождался, пока я достану  из  кармана  ключ  и  отопру
дверь, даже в прихожую шагнул, и вдруг неожиданно заявил:
   - Ну вот, и вас доставил в целости и сохранности.
   И предпринял откровенную попытку улизнуть, которую я решительно пресекла,
в  буквальном  смысле  перекрыв  ему  дорогу  собственным  телом.  Не  очень
убедительно изобразив распятие на входной двери, я суровым тоном произнесла:
   - Вы никуда не уйдете, пока  не  скажете,  что  случилось  с  Богаевской.
Капитонов усмехнулся:
   -  Вы  разве  не  знаете,  что   в   Уголовном   кодексе   есть   статья,
предусматривающая ответственность за захват заложников?
   - Мне не до шуток, - сказала я, и не думая  уступать  ему  дорогу.  -  Вы
прекрасно знаете, что  меня  мучает  совсем  не  праздное  любопытство.  Мне
плевать, кто и почему желает прикончить Пашкова, я хочу знать  только  одно:
что случилось с моей подругой Наташей Русаковой пятнадцать лет назад!
   Капитонов весь как-то скукожился:
   - Этого я вам сказать не могу. Я не ясновидящий, я всего  лишь  заурядный
майор ФСБ.
   Можете себе представить,  что  я  испытала,  услышав  такое  после  всего
случившегося за последнюю неделю. Я  была  близка  к  тому,  чтобы  откусить
голову этому  "заурядному  майору  ФСБ",  откусить  вместе  с  его  дурацкой
клетчатой кепкой.

Глава 28

   - Но вы знаете, что случилось с Богаевской! - напомнила я Капитонову.
   - В общих чертах, - произнес Капитонов буднично. - Она повесилась.
   - Как повесилась?
   -  Обыкновенно,  привязала  веревку   к   крюку   для   люстры...   Очень
распространенный способ, ничего нового, - поведал мне Капитонов и  притворно
взмолился:
   - Может, вы меня все-таки отпустите? Я очень спешу.
   Я продолжала упорно подпирать дверь спиной:
   - Я вас не выпущу, пока вы не скажете все, что знаете.
   Капитонов с почти мальчишеским задором блеснул глазами:
   -  Ну  всего  я  вам,  пожалуй,  не  скажу  даже  под  пыткой.  А  насчет
Богаевской... Пока я и сам знаю не так уж много и совсем не считаю,  что  по
этому поводу следует пороть горячку. Всему свое время.
   - Мне нравится ваше  спокойствие.  -  Кажется,  я  говорила  такие  слова
Капитонову уже не в первый раз. - "Не будем  пороть  горячку",  "Всему  свое
время"... Это вы говорите мне? Да я это слышу уже пятнадцать лет,  если  вам
интересно, меня просто закормили обещаниями. - Честно  говоря,  я  несколько
преувеличивала: никто не закармливал меня никакими  обещаниями  относительно
перспектив выяснения Наташиной судьбы, ни меня, ни ее мать, ни ее бабушку...
В милиции всегда говорили: "Мы делаем все возможное", до тех пор, пока я  не
пришла брать интервью у милицейского полковника и не  узнала,  что  Наташино
дело вообще закрыто. Ладно, как бы там ни было, а я  имела