стибюля, где,  оказывается,  все
это  время  находился  Пашков,  под  бдительным  присмотром  двух  подручных
Викинга. Викинг им что-то сказал, и они уверенно и целеустремленно двинулись
в мою сторону. Сам Викинг на этот раз остался при драгоценном патроне.
   Через несколько минут крепкие охранники уже тащили меня на  носилках.  Со
мной такое было в первый раз  в  жизни  (дай  Бог,  чтоб  последний!),  и  я
чувствовала  себя  смертельно  раненным  комиссаром.  Для  полного  сходства
оставалось приподнять голову и прошептать запекшимися губами:
   - Товарищи, отомстите за нас...
   Но мне было не до шуток. Во-первых, от качки  меня,  как  и  предсказывал
белобрысый доктор, начало тошнить, во-вторых,  я  не  переставала  думать  о
Майе, судьба которой по-прежнему оставалась для меня неясной. Перед  глазами
все еще стояла страшная картинка ее избиения Викингом.  Этот  его  громадный
башмак...  Стоп,  но  как  и  почему  она  оказалась  на   ступеньках   Дома
железнодорожника? Выходит, тогда я не ошиблась и бежала по  проспекту  вовсе
не за призраком, а за самой настоящей Майей? Но где она скрывалась  все  эти
дни и что ее заставило налить кислоты в бутылку из-под кетчупа  и  совершить
этот бессмысленный поступок?

***

   - Так, еще одну привезли, - вздохнула пожилая врачиха из приемного  покоя
и посмотрела на часы. - Быстрее бы уже смена кончилась. - А потом покосилась
на молодого белобрысого доктора, который доставил меня в больницу. - Что там
вообще происходит, ледовое побоище, что ли?
   - Вроде того, - хмыкнул молодой доктор и добавил уже серьезнее:
   - Очень похоже на сотрясение.
   - Подумаешь, удивил, - фыркнула его пожилая коллега. - Эта уже  четвертая
сегодня. Двух бабенок привезли утром с ДТП, пятнадцать минут назад еще одну,
тоже живого места не было. Документов, кстати, тоже. Милиционеры тут  ждали,
думали, может, у нее в одежде что-нибудь найдется...
   Я поняла, что речь идет о Майе.
   - И что, нашли документы? - поинтересовался белобрысый.
   - Да где там, ничего при ней не  было,  а  у  самой  не  спросишь  -  без
сознания. Что там вообще произошло, я так и  не  поняла?  Эти,  из  милиции,
такие темнилы...
   Белобрысый эскулап искоса посмотрел на меня:
   - Я точно не знаю, какая-то потасовка. Кто-то кого-то кислотой облил.
   Я в это время уже  сидела  на  кушетке,  обитой  кожзаменителем,  и  меня
буквально мотало из стороны в сторону.
   - Бледная какая, аж зеленая, - оценила мое состояние врачиха  и  покачала
головой, но тем  не  менее  подробно  выпытала  у  меня  паспортные  данные:
фамилию, имя и домашний адрес. Потом разглядела прореху  на  моем  пальто  и
всплеснула руками:
   - Господи, а это что такое?
   - Особенности национальных выборов, - туманно ответствовала я, после чего
в ушах у меня зазвенело особенно пронзительно.

***

   Назавтра первым у меня возник Ледовский. С охапкой чайных  роз,  коробкой
конфет и пакетом фруктов  -  "джентльменский  набор",  все,  что  полагается
смертельно больным и умирающим.  А  сам  Ледовский  в  качестве  бесплатного
приложения к этому набору. Не  сомневаюсь,  что  уже  в  коридоре  он  успел
очаровать медперсонал женского пола, потому что юная  медсестричка  объявила
мне о его визите с придыханием, при  этом  на  ее  свеженьких  щечках  горел
кумачовый румянец. Я почувствовала, как  в  глубине  моей  души  шевельнулся
червячок ревности, но такой вялый и ленивый, что я легко его прихлопнула.
   Ледовский положил цветы и фрукты на тумбочку и,  склонившись  надо  мной,
попытался наградить дежурным поцелуем. Я отвернулась, и он тыкнулся губами в
казенную подушку в  наволочке,  уставленной  штампами,  извещающими  широкую
общественность  о  том,   что   это   неотъемлемая   собственность   третьей
горбольницы.  И  все-таки  я  уловила  исходящий  от  Дедовского   запах   -
крахмальной рубашки, хорошего лосьона для бритья и крепкого утреннего  кофе.
Собственно, потому я и отвернулась, я-то даже зубы не чистила,  впрочем,  по
весьма объяснимой причине:  собираясь  на  вчерашнюю  пресс-конференцию,  не
догадалась прихватить с собой зубную щетку.
   -  Выглядишь  хорошо,  -  польстил  мне  Ледовский.  -  С  врачом  я  уже
разговаривал, обещает, что долго ты здесь не залежишься, не больше недельки.
Да, кстати, завтра у них освободится одноместная палата, и тебя переведут.
   Это называется деловая хватка. Все успел:  и  с  врачом  побеседовать,  и
насчет одноместной палаты договориться, и медсестру очаровать.
   - Мне и здесь неплохо, - отмахнулась я, - а неделю я здесь все  равно  не
вылежу, максимум три дня.
   - Ну напрасно ты так торопишься, - не  одобрил  Дедовский,  -  сотрясение
мозга - это тебе не шуточки.
   - Оно еще не подтвердилось, насколько я знаю, - огрызнулась я.
   Дверь бесшумно отворилась, в палату впорхнула медсестричка с трехлитровой
банкой. На банке имелась наклейка "Огурцы маринованные",  однако  внутреннее
содержание ей не соответствовало - там была всего  лишь  вода.  Медсестричка
водрузила банку на тумбочку, поставила  в  нее  розы,  отошла,  полюбовалась
своей икебаной и посетовала:
   - К сожалению, вазы получше не нашлось.
   - Спасибо, Анечка, - подмигнул ей Дедовский, - все отлично.
   Ого, да она для него уже "Анечка"! Впрочем, было бы  чему  удивляться,  а
вот жене его можно посочувствовать.  Хотя..,  может,  ей-то  как  раз  стоит
позавидовать, ибо в отличие от меня она его  не  любила.  Почему  я  в  этом
уверена? Элементарное знание женской психологии: стала бы она иначе  терпеть
его виражи. Атак, она просто пользовалась благами, которые  ей  обеспечивало
положение супруги известного и богатого человека. Дедовского  такой  расклад
тоже вполне устраивал: по крайней мере, до тех  пор,  пока  у  него  имеется
штамп в паспорте, ни одна из его многочисленных пассий не может  заявить  на
него  права.  И  даже  если  какая,  исполненная  любви,  все-таки   нарушит
незыблемые правила игры и потребует от Дедовского определенности, он  только
разведет руками: "Я же все-таки не султан  и  не  могу  иметь  больше  одной
жены". Откуда я про все это знаю? О нет, только не  по  собственному  опыту.
Слава Богу, мне никогда не приходило в голову чего-то от него требовать.
   Медсестра Анечка, повиливая бедрами, удалилась за дверь, и мы остались  с
Дедовским вдвоем,  если  не  считать  еще  двух  женщин  в  палате,  которых
доставили в больницу еще до меня. Это были две  подружки,  раскатывавшие  на
машине в сильный гололед, за что они в конце концов и пострадали,  и  именно
их имела в виду докторша в приемном покое, назвав  вчерашний  день  "ледовым
побоищем". Их и Майю.
   Дедовский провел ладонью по моей щеке, а потом взъерошил волосы.
   - Я с этими придурками сегодня разговаривал, - неожиданно жестко произнес
он. - Ты к ним больше не вернешься.
   - Что? - Я приподнялась на локтях.
   - Нечего тебе делать у Пашкова, а с этим его телохранителем-костоломом  я
еще разберусь, - пообещал Дедовский.
   Я усмехнулась:
   - А ты что, мой личный менеджер? Позволь-ка мне самой разбираться в своих
делах.
   - В каких делах? - вспыхнул Дедовский.  -  В  показательных  отстрелах  и
обливаниях соляной кислотой?
   - Хоть бы и так!
   Дедовский насупился, и, не исключено, мы с ним в конце концов разругались
бы, не загляни в палату Анечка.
   - Ой, у нас сейчас обход будет! - Она раскраснелась, как  маков  цвет,  и
потупилась.
   Дедовский поднялся со стула, чмокнул меня в лоб и ретировался,  пригрозив
напоследок непременно навестить меня назавтра.
   Следующий сюрприз ждал меня уже после обхода. Ко мне явился  аналитик!  С
тем же самым традиционным набором из фруктов, конфет и цветов,  только  розы
были  белые,  прямо   свадебные.   Вопросы   последовали   тоже   достаточно
традиционные:  как  самочувствие,  как  настроение?  Кроме  того,  выяснился
интересный факт: оказывается,  аналитик  так  же,  как  и  Дедовский,  успел
пообщаться с моим лечащим врачом, и тот его весьма обнадежил сообщением, что
я не на смертном одре, а на верном пути к выздоровлению.  Хватит  того,  что
после потери Веньки Литвинца "наши" ряды и так изрядно поредели.
   Аналитик разложил свои дары  на  тумбочке  и,  откашлявшись,  выступил  с
настоящей речью:
   - Уважаемая Капитолина Михайловна, я прибыл  сюда  не  только  от  своего
имени, но и от имени Игоря Сергеевича и всей нашей команды. Прежде  всего  я
хочу выразить свое сожаление по поводу вчерашнего инцидента...
   Выступление было очень длинным, и приводить его здесь целиком я не стану.
Сообщу только, что смысл его сводился к одному: дескать, случившееся со мной
лично - всего лишь досадное недоразумение, в котором  повинна  исключительно
"террористка с кислотой", замыслившая вывести из предвыборной борьбы Пашкова
совершенно изуверским способом. Кроме того, я  узнала,  что  "следствие  еще
разберется, как связаны первое и второе покушение". У меня  сразу  глаза  на
лоб полезли: на что он намекал, интересно, уж не на то ли, что Майя стреляла
из снайперской винтовки и по ошибке уложила Веньку?
   Я выслушала весь этот бред, так ничего и не сказав. Аналитик  принял  мое
молчание то ли за знак согласия,  то  ли  за  свидетельство  нездоровья,  но
больше не стал  досаждать  мне  своим  присутствием.  Вежливо  откланялся  и
удалился. А я осталась размышлять над тем, что услышала.  Миленькое  дельце:
да ведь они решили представить Майю маньячкой, а меня ее жертвой, ее,  а  не
Викинга! Черта с два я им это позволю. Вот  только  бы  знать,  чего  хотела
добиться Майя, когда пыталась плеснуть в лицо Пашкову  кислотой.  Или...  От
внезапной догадки у меня мороз прошел по коже. А вдруг она все-таки целилась
не в Пашкова, а в меня?

Глава 23

   -  Ну  здравствуйте,  -  поприветствовал   меня   фээсбэшник   Капитонов,
усаживаясь на стул возле моей кровати. Сейчас в белом халате поверх  костюма
он выглядел еще нелепее, чем  в  своем  кургузом  кожаном  пальто  во  время
знаменитого следственного эксперимента. - Я вас долго мучить не буду. У меня
к вам несколько вопросов. - И, уловив мой взгляд, заерзал. - Но это только в
том случае, если вы в состоянии отвечать, если вы чувствуете себя достаточно
хорошо...
   - Я чувствую себя плохо, - отрезала я, - но отвечать в состоянии.
   Капитонов крякнул и исподлобья оглядел четырехместную палату, в которой я
пребывала до тех пор,  пока  освободится  обещанная  Дедовским  одноместная.
Может, Капитонов боялся утечки секретной информации? Напрасные опасения -  я
в палате была самая "легкая", потому что две другие женщины, пострадавшие  в
серьезной автомобильной аварии, лежали под капельницами, а четвертая кровать
и вовсе пустовала. Что касается Майи, то она, как  мне  удалось  выяснить  у
медперсонала, находилась в реанимации. Живодер Викинг  постарался  от  души,
если, конечно, подобные понятия к нему применимы.
   -  Надеюсь,  вы  хорошо  помните,  что   произошло   вчера   возле   Дома
железнодорожника? - тихо спросил Капитонов и уточнил:
   - После пресс-конференции.
   - Помню, - ответила я  с  вызовом,  гневно  раздувая  ноздри.  -  Главный
телохранитель Пашкова избил ногами женщину, которая сейчас здесь неподалеку,
в реанимации.
   - Значит, избил?  -  царапнул  меня  острым  взглядом  Капитонов.  -  Или
все-таки пресек попытку покушения?
   - О, да вас уже информировали, - брезгливо поморщилась я. - Какие в таком
случае у вас могут быть вопросы ко мне? Вы ведь и  так  знаете,  что  эта..,
террористка, - я вспомнила  приходившего  утром  аналитика  с  его  слезными
увещеваниями, - напала  на  взвод  беззащитных  мужчин,  облила  их  соляной
кислотой, потом поскользнулась и  упала  на  ступеньки.  Я  тоже  от  страха
пошатнулась и ударилась затылком. Теперь  можете  полюбоваться  результатом:
если врач вам не сказал, то у меня сотрясение мозга, - вовсю паясничала я. -
Не такой уж плохой диагноз, между прочим. По крайней мере, подтверждает факт
наличия этого самого мозга.
   Капитонов выслушал меня не перебивая, а потом осведомился:
   - Вам случайно не вредно так много говорить?
   Я прикусила нижнюю губу и посмотрела на роскошные чайные розы Дедовского,
грустящие  на  тумбочке   в   трехлитровой   банке   с   этикеткой   "Огурцы
маринованные". Капитонов тоже покосился на розы, но их хрупкая  красота  его
не тронула. Во всяком случае, тему он не сменил.
   - А теперь расскажите, как все было на самом деле.
   - А вам надо? - Я нехотя оторвала взгляд от чайных роз.
   -  Надо,  -  ответил  Капитонов.  -  И  вы  это  прекрасно  понимаете.  А
кочевряжитесь вы потому, что решили немного попользоваться своим  положением
больной.
   - Извините, - буркнула я, - просто  меня  достала  вся  эта  предвыборная
чехарда. - Я опять уставилась на розы  и  с  прежней  монотонностью  описала
вчерашние события уже безо всякой дури. - Да, она плеснула кислотой, но  это
никому не причинило вреда. Тем не менее ее избили, зверски, ногами... Причем
бил ее начальник охраны Пашкова.  Я  пыталась  его  остановить,  а  он  меня
отшвырнул, я ударилась затылком...  Хотя  скорее  всего  он  сделал  это  не
специально, по крайней мере, убивать меня он точно не собирался. -  Закончив
свой скупой рассказ, я поинтересовалась:
   - Ну что, сильно моя интерпретация событий отличается от  того,  что  вам
поведали остальные?
   - Остальные - это кто? - осведомился Капитонов, будто не понимал, кого  я
имела в виду.
   Я сложила губы бантиком и сквозь этот бантик выдавила:
   - Остальные члены штаба кандидата Пашкова.
   - В таком случае ваша интерпретация,  как  вы  выразились,  действительно
несколько рознится с тем, что я уже успел услышать, - усмехнулся  Капитонов.
- Ваши коллеги единодушно заявили, что это было  не  избиение,  а  отражение
нападения. Кстати говоря, кислота и в самом деле имела место быть,  так  что
нападавшая вполне могла сделать Пашкова слепым калекой.
   Издевался он надо мной, что ли?
   - Вы там не были, а я была, - вспылила я, -  и  все  видела.  До  Пашкова
брызги даже не долетели. Если кто и  пострадал  от  кислоты,  то  только  я.
Точнее даже, мое пальто, но мне его не жаль, оно давно уже  действовало  мне
на нервы.
   - Значит, мнения  разделились,  -  констатировал  Капитонов,  -  придется
подождать, когда сама нападавшая придет в себя и заговорит.
   - Наверное, это будет не скоро, - сердито  заметила  я  и  воскликнула  в
сердцах:
   - Господи, ну зачем она это сделала!
   - Вы давно ее знаете? - неожиданно спросил Капитонов.
   - Что? - Я вздрогнула. - Я ее почти не знаю, знаю только,  что  ее  зовут
Майя и что она концертмейстер Елены Богаевской...  Если  вам  незнакомо  имя
Елены Богаевской, могу дать краткую справку: Богаевская - известная  оперная
певица, редкой красоты меццо-сопрано. Совсем недавно она должна была  давать
концерты в поддержку Пашкова, но в последний момент отказалась и вернулась в
Москву.
   - А эта Майя что же, осталась?
   - Откуда я знаю? - раздраженно  сказался.  -  Вот  вы  теперь  с  этим  и
разбирайтесь, а мне дайте спокойно поболеть. Надеюсь, я имею на это право?
   - Конечно, имеете, - подозрительно легко согласился Капитонов.
   - Вот и замечательно. - Я демонстративно отвернулась к стене.

***

   - Ого, мы уже гуляем! - улыбнулась  мне  медсестра  Анечка,  подкупленная
очарованием Ледовского  и  белыми  розами  аналитика,  которые  я  ей  щедро
передарила.
   - Ага, гуляю, - кивнула я, стараясь не сильно удаляться  от  спасительной
стены, выкрашенной в коммунальный зеленый  цвет,  поскольку  в  голове  моей
что-то звенело и перекатывалось, как в будильнике, сломанном детской  рукой.
- Где тут у вас реанимация?
   - Да вон, слева по коридору, со стеклянным окном, - махнула рукой Анечка.
- А вам зачем?
   - Как там женщина, которую привезли  вчера?  -  ответила  я  вопросом  на
вопрос.
   -  Побитая,  что  ли?  -  уточнила  Анечка,  и  ее   хорошенькое   личико
посерьезнело. - У нее дела  неважные,  ночью  ее  оперировали  -  внутреннее
кровотечение  было  -  селезенку  удалили,   что-то   зашили...   В   общем,
инвалидность ей  обеспечена...  -  Анечка  огляделась  и  облизнула  крупные
чувственные  губы,  контрастирующие  с   ее   смиренным   видом   овечки   и
накрахмаленным белым халатиком. - А правда, что она  хотела  убить  этого..,
кандидата, ну, как его, Пашкова, который из Москвы?
   -  Да?  И  как  она  намеревалась  это  сделать?  -  поинтересовалась  я,
прижавшись лопатками к стене и замерев, чтобы открученные винтики и пружинки
в моей голове-будильнике хоть на время угомонились.
   - Ну.., вроде как он выступал где-то, агитировал, значит, чтобы  за  него
голосовали, а она в него выстрелила, но не попала...
   Вот так рождаются легенды.  Кстати,  трогательная  Анечкина  история  мне
что-то живо напоминает. Ну да, конечно, Фанни Каплан!
   - А как было на самом деле? - Анечка навела на  меня  свои  бесхитростные
глазки.
   - Да откуда ж мне знать? - пробормотала я.  -  Я  оступилась,  стукнулась
затылком и по этой самой причине ничего не видела.
   - Жалко, - разочарованно протянула Анечка и вернулась к  своему  столику,
на котором красовались белые розы.
   А я медленно, вдоль  стены,  двинулась  к  стеклянному  окну  реанимации.
Подошла и приникла к стеклу.
   Майя лежала на столе, напоминающем операционный, вся в проводках  и  едва
прикрытая простыней. Понять, дышит она или нет, было совершенно  невозможно.
Лица ее я тоже не разглядела, поскольку оно было повернуто  к  стене.  Ближе
всего ко мне оказалась Майина рука, вытянутая вдоль  тела  поверх  простыни,
тонкая и бледная. Красивой формы ногти  на  тонких  артистических  пальчиках
выглядели и вовсе синеватыми.  Я  закрыла  глаза  и  вновь  увидела  ботинок
Викинга, метящий Майе под ребра, и даже как будто услышала  тупой  звук  его
безжалостных ударов.
   И еще я вспомнила Майю такой, какой она предстала передо  мной  в  первый
раз, в  аэропорту,  уверенной  и  даже  немного  агрессивной.  Но  что,  что
заставило ее вернуться в наш город, с которым ее ничего не  связывало,  если
не считать того обстоятельства, что он - родина Елены Богаевской? И знает ли
сама прима, где сейчас ее концертмейстер? А  вдруг  Богаевская  сейчас  тоже
здесь, в городе? Ну нет, это уж слишком фантастично. Впрочем, не  более  чем
все остальное.

***

   Меня и в самом деле перевели в одноместную палату.  Номер,  конечно,  был
далеко не люкс, всего лишь узенькая, прямо как моя  прихожая,  комнатенка  в
одно окно. У стены - кровать, коренное отличие коей от  той,  на  которой  я
коротала  свою  первую  больничную  ночь,  состояло  в  том,  что  она  была
деревянной, а не никелированной. Имелась также обязательная тумбочка, Анечка
поставила на нее трехлитровую банку с чайными розами -  эти  бедняги  успели
потерять свой первозданный пижонский вид и поблекнуть. Оставалось им  только
посочувствовать:  ну  разве  в   своей   сказочной   Голландии   они   могли
предполагать, что закончат свои благоуханные дни в трехлитровой банке из-под
маринованных огурцов! Еще в качестве одного из  благ  цивилизации  в  палате
наличествовал трехпрограммный приемник, хриплый полуинвалид.
   Не успела я как следует расположиться в  своих  новых  апартаментах,  как
меня посетил первый визитер, весьма неожиданный, надо признать. Это был  сам
Пашков. В сопровождении Викинга. Этот, правда,  остался  в  коридоре,  но  я
успела рассмотреть его прямоугольные плечи и квадратную челюсть, пока Пашков
протискивался в дверь. Кандидат в депутаты был  неоригинален.  Мне  пришлось
принять  традиционные  цветы,  фрукты  и  конфеты  и  выслушать  вопросы   о
самочувствии. После чего события стали разворачиваться  в  очень  интересной
плоскости.
   - Капитолина Михайловна, - начал Пашков проникновенно, -  у  меня  к  вам
очень  конфиденциальный  и  непростой  разговор,   связанный   с   печальным
происшествием, случившимся позавчера, в результате к