грехом   пополам
зарабатывает на стороне, чтобы прокормить семейство - жену, двоих сыновей  и
парализованную тещу.
   Я фыркнула - не удержалась:
   - Не смеши людей, какие у тебя там левые доходы! Кошкины слезы!
   - Может, они и кошкины, - Валентин старался не смотреть мне в глаза, - да
этим налоговым троглодитам на глаза только  попадись.  Они  же  этих..,  ну,
олигархов за жабры не возьмут, потому что у них адвокатов много, вот и ловят
мелочь сачком. Поймают головастика и демонстрируют:  этот  гад  не  заплатил
налогов, поэтому нашим старикам нечем пенсию платить!
   Я покачала головой:
   - И все равно ты преувеличиваешь. Не думала, что ты такой перестраховщик.
   - Станешь тут перестраховщиком, - недовольно буркнул  Валентин,  -  когда
кругом сплошной беспросвет. Жене ничего не  платят  -  фабрика-то  стоит,  -
поэтому мне за работу держаться надо  зубами.  Я  ведь  не  профессионал,  а
самоучка, так что, если на  меня  какая  телега  придет,  редактор  за  меня
особенно переживать не будет, вышвырнет и другого возьмет. Кто  я?  Самоучка
без образования! К тому же, по слухам, у нас сокращение намечается.  Тебе-то
проще, ты - профессионал, - завершил он свою горестную исповедь.
   В ответ я только грустно улыбнулась.  Конечно,  его  страхи  были  сильно
преувеличены, но, нельзя не  признать,  рациональное  зерно  в  них  все  же
имелось. Ведь разве не я сама на своей же собственной шкуре  совсем  недавно
почувствовала, каково это быть за бортом? Несмотря на мои прежние заслуги  и
хваленый профессионализм, мне дали поучительный урок, напомнив, что я должна
знать свое место. И только мой упрямый характер,  отсутствие  семьи  и,  как
следствие, обязательств перед кем-либо удержали меня от того, чтобы  поджать
хвост и, поскуливая, отползти в угол.
   - Ладно, - наконец сказала я, - поступим так, как мы  условились.  Снимок
пока будет у меня, а я на досуге серьезно об этом подумаю. А ты...  Ты  живи
себе спокойно,  тебе  и  в  самом  деле  незачем  грузить  мозги  всей  этой
белибердой... - И добавила еле слышно, с тяжким вздохом:
   - Хватит того, что я себя загрузила по самую макушку.
   Одно хорошо - новые  загадки  не  оставляли  мне  времени  и  возможности
предаваться безнадежным мыслям о Дедовском и о  том,  что  прошлой  ночью  я
сделала то, чего не должна была делать ни при каких обстоятельствах, если...
Если я хочу остаться сама собой, какой бы я ни была, а не бледной  тенью  за
окошком, исступленно дожидающейся, когда зазвонит телефон и спокойный,  чуть
хрипловатый голос, заставляющий сердце  катиться  вниз,  спросит:  "Ну  что,
увидимся?"
   Я сунула фотографию в сумку, вложив ее,  чтобы  она  не  помялась,  между
страниц толстенького блокнота-ежедневника, который я все еще таскаю с  собой
по старой репортерской привычке, и, попрощавшись с Валентином, направилась к
автобусной остановке.

Глава 19

   "Команда", сгрудившись в приемной у телевизора, дружно  смотрела  новости
из Москвы. Как оказалось, я вернулась аккурат к тому моменту, когда  ведущий
торжественно зачитал экстренное сообщение из нашей родной губернии:
   "...Драматично проходит предвыборная кампания в Н-ской области. Напомним,
что там за должность губернатора борются четыре кандидата, в числе которых и
ныне действующий  губернатор.  Этой  ночью,  по  информации  ИТАР-ТАСС,  там
произошло  чрезвычайное  происшествие.  На   одного   из   претендентов   на
губернаторскую  должность,  независимого  кандидата  Игоря   Пашкова,   было
совершено покушение. Неизвестный произвел выстрел из снайперской винтовки по
окнам предвыборного штаба кандидата. Сам Пашков, по сообщению, не пострадал,
зато был убит один  из  членов  его  команды,  председатель  фонда  "Регионы
отечества" Вениамин Литвинец".
   Изложив эту трагическую весть, ведущий пообещал, что в одном из ближайших
выпусков новостей непременно будет  показан  сюжет  из  Н-ской  губернии,  и
объявил прогноз погоды. Аналитик выключил телевизор, вслед за этим в комнате
воцарилась тягостная тишина. Мне не оставалось ничего другого, как разрядить
ее своим невнятным:
   - Здрасьте!
   "Штабисты" немедленно воззрились на меня, и я заметила, что среди них нет
Пашкова и Викинга. Аналитик одарил меня более внимательным взглядом,  нежели
остальные, из чего я сделала вывод, что в отсутствие "самого"  он  здесь  за
главного и, кажется, собирается сделать мне нахлобучку за опоздание.  Однако
ничего подобного не произошло. Ругать он  меня  не  стал,  только  сразу  же
настроил на деловой лад:
   - Вот и хорошо, что вы пришли, а то у нас здесь  после  вчерашнего  очень
напряженная обстановка. Особенно корреспонденты одолели, а это ведь по вашей
части. Вот...
   Договорить он не успел, потому что дверь за моей спиной  распахнулась,  и
по комнате прошел сквозняк. Я обернулась назад и увидела совершенно ошалелую
физиономию Вислоухова.
   - П-приветствую в-вас! - В первый раз на моей памяти Вислоухов  заикался,
а это, доложу я вам, что-нибудь да значило.
   Видок у Вадьки,  кстати,  тоже  был  еще  тот:  покрасневшая  физиономия,
слипшиеся на темечке волосенки, расхристанная куртка. Даже  микрофон  в  его
руке заметно  подрагивал.  Вот  что  значит  настоящая  охота  за  настоящей
сенсацией.  Чай,  не  каждый  день  у  нас  стреляют   в   претендентов   на
губернаторское кресло и по ошибке убивают председателей  московских  фондов!
Короче, Вислоухову предоставлялась реальная возможность прославиться на  всю
страну, ибо "в одном из ближайших выпусков новостей"  по  первой  программе,
без всякого сомнения, планировался именно его репортаж с места событий.
   "Штабисты" при виде вислоуховского микрофона  оторопело  переглянулись  и
отпрянули, а в приемную просочился Вадькин напарник с телевизионной  камерой
и принялся снимать все подряд,  не  спрашивая  никакого  разрешения.  Первым
делом он нацелился на дверь, за которой разыгралась  вчерашняя  драма,  ныне
предусмотрительно опечатанную, потом перевел камеру на  аналитика,  не  знаю
уж, чем он ему приглянулся.
   Аналитик протестующе замахал руками и завопил:
   - Прекратите снимать, немедленно прекратите снимать!
   Вадька отдал напарнику команду удалиться и,  все  еще  заметно  заикаясь,
выставил вперед свое  удостоверение  и  вполне  профессионально  покатил  на
аналитика баллон:
   - А-а п-почему, собственно? Мы действуем в соответствии  с  За-Законом  о
печати...
   Препирательства продолжались достаточно долго, после чего Вислоухова таки
выставили за дверь, объявив, что помещение он снимать,  конечно,  может,  но
оно,  если  он  откроет  глаза  пошире,  опечатано,  а  вот  их  (в   смысле
"штабистов") снимать он имеет право только по их же соизволению, а они-де не
соизволяют. Правда, Вислоухову было обещано, что  официальная  точка  зрения
"команды" Пашкова все-таки будет доведена  до  его  сведения  и  изложит  ее
пресс-секретарь кандидата в губернаторы(!!!). Злющий  Вислоухов  удалился  в
коридор, предварительно пригрозив, что если эту самую  "точку"  до  него  не
доведут в ближайшие пять минут, он ворвется снова и будет снимать все подряд
без всякого разрешения.
   Избавившись  от  Вислоухова,  аналитик  взялся  за  меня,  поскольку  мне
предстояло выступить в роли официального рупора. Я попыталась возразить - не
очень-то мне хотелось красоваться по Центральному телевидению, - но аналитик
пресек  мой  невнятный  ропот,  напомнив  о  поганом  контракте,  который  я
подписала  с  подачи  покойного  ныне  Веньки  Литвинца.  Кстати;,   получая
подробные инструкции от правой руки Пашкова, я поинтересовалась,  а  где  же
сама неудавшаяся жертва покушения.
   - В ФСБ, - тихо ответили мне сквозь зубы, прибавив, что эта информация не
для прессы.
   Я поклялась, что не  скажу  Вислоухову  ни  слова  сверх  "программы",  и
поплелась в коридор под прицел вислоуховской телекамеры. Там я, старательно,
но безуспешно отворачиваясь от  объектива,  быстро  оттарабанила  в  Вадькин
микрофон то, что в меня "вложил" аналитик. А заявление мое сводилось к тому,
что вчерашнее покушение и убийство, "несомненно,  носят  чисто  политический
характер и направлены как против кандидата в губернаторы Пашкова, так  и  на
срыв выборов как таковых". Разумеется, Вислоухов этим не удовольствовался  и
вознамерился задать еще несколько вопросов, на которые я ответила с искусной
уклончивостью;  на  том,  собственно,  репортаж  "с  места  преступления"  и
завершился.
   Уже с выключенной камерой  мы  еще  немного  побалакали,  причем  говорил
Вислоухов, а я молчала.
   - Да, дела, - заметил он, упаковывая свои причиндалы. - Прогремели, можно
сказать, на всю Россию. А как это будет выглядеть  на  фоне  угроз,  которые
прозвучали  во  время  того  прямого  эфира,  помните?  Просто  политический
детектив!.. - И многозначительно добавил, понизив голос:
   - Кстати, местное ФСБ затребовало у меня  запись  передачи.  Насколько  я
понял, собираются делать эту.., ну, голосовую экспертизу, или как там у  них
называется...
   От такого известия меня немедленно бросило в жар, но я нашла в себе  силы
пробормотать:
   - А разве  в  ФСБ  не  предупреждают,  что  разглашать  такую  информацию
нельзя?
   Вислоухов блеснул глазами исподлобья:
   - Предупреждают, но я же по-свойски... Знаем мы это "по-свойски",  просто
цену себе набивает. Хотя я не могу не быть благодарна болтливому  Вислоухову
за известие о том, что глупость, которую  я  позавчера  сморозила  в  прямом
эфире, позвонив на студию из  уличного  телефона-автомата,  теперь  усиленно
изучается в ФСБ. Радоваться тут,  конечно,  нечему,  но,  по  крайней  мере,
теперь я в курсе, откуда мне ждать неприятностей в первую очередь.
   - Ну ладно, я спешу, - заторопился между тем Вислоухов. - Мне  еще  нужно
успеть перегнать репортаж в Москву.  Так  что  смотрите  "Новости"  в  шесть
часов.
   - Всенепременно, - буркнула я и уныло поплелась в приемную. -  Ну  и  что
дальше? - спросила я аналитика, уже возвернувшись и подробно  отчитавшись  о
том, как я доводила до Вислоухова "официальную точку зрения".
   - А дальше.., до особого распоряжения, -  загадочно  молвил  тот.  -  Вот
приедет Игорь Сергеевич...
   Ага, вот приедет барин - барин нас рассудит. Впрочем, я ничего  не  имела
против. Осведомилась только, что делать с  прочими  представителями  прессы,
кои сегодня еще обязательно будут стремиться побывать на "месте  трагических
событий".
   Аналитик постучал пальцами по столу:
   - А  делать  будем  вот  что...  Московским  говорить  то,  что  этому...
Вислоухову, а местных переадресовывать в прокуратуру. Там им все расскажут.
   Мудрое решение. Я посмотрела на аналитика с невольным уважением. По  себе
знаю, что за удовольствие  "получать  информацию"  в  нашей  прокуратуре.  В
первый день тебе будут отвечать, что без прокурора - низ-зя, а его-де нет на
месте. Во второй, что прокурор у себя, но у него срочное заседание. Ну и так
далее... А к тому времени,  глядишь,  уже  подоспеют  московские  газеты,  в
которых все, что тебя интересует, подробно расписано. Так что  смело  можешь
переписывать,  а  главное,  в  "передергивании  фактов"  тебя  уже  вряд  ли
кто-нибудь уличит.
   В общем, мы стали терпеливо ожидать,  когда  из  ФСБ  вернется  недобитый
Пашков. Все делали  это  молча,  только  я  время  от  времени  отвечала  на
телефонные звонки и, в  соответствии  с  утвержденной  директивой,  посылала
звонивших в прокуратуру. Представляю, как сейчас весело тамошней секретарше!
***

   Пашков заявился  уже  к  концу  дня.  В  сопровождении  верного  Викинга,
разумеется. Оба выглядели изрядно потрепанными. Пашков обвел  нас  печальным
взглядом, а аналитик сразу же  принялся  отчитываться  о  том,  как  мы  тут
обходились без мудрого и чуткого пашковского руководства.  А  также  сообщил
кое-что новенькое, о чем я до сих пор понятия не имела. Например, о том, что
Веньку, точнее, то, что от него осталось,  удастся  отправить  в  Москву  не
раньше чем завтра вечером, а то и послезавтра, поскольку раньше  следователи
не обещают.  Но  уже  предпринято  все  необходимое,  чтобы  обеспечить  эту
горестную процедуру. О визите Вислоухова он упомянул вскользь.
   Пашков  выслушал  все  это,  не  поднимая  головы,  потом  покосился   на
опечатанную дверь собственного кабинета и промолвил:
   - Хорошо, что все на месте. Фээсбэшники сейчас  следственный  эксперимент
проводить будут.
   Народ было возроптал, а Пашков только развел руками:
   - А что я могу сделать? Я ничего не могу. Это убийство всех нас  так  или
иначе затрагивает.
   Тут он был прав. Найдут  ли  наши  доблестные  органы  убийцу  -  большой
вопрос, а вот в том,  что  нервы  всем  потреплют  изрядно,  сомневаться  не
приходится.
   Не успела я так подумать, как дверь приемной распахнулась,  и  на  пороге
возникла колоритная троица в штатском. Впереди приземистый товарищ в кожаном
пальто, отдаленно смахивающий на комиссара,  а  позади  него  два  худощавых
парня в куртках. Нужно было видеть их физиономии, скучные и  недовольные.  Я
догадывалась почему: наверное, "дело" не сулило им скорой разгадки.
   Для начала все трое рассредоточились и приступили к  очередному  допросу.
Мне, как всегда, достался самый придирчивый. Тот  самый,  приземистый  и  не
очень молодой, за сороковник ему было точно. Он молниеносно  сунул  мне  под
нос какую-то "ксиву", но и убрал с той же молниеносностью, так что я  ровным
счетом ничего не успела рассмотреть.
   - Вы Капитолина Михайловна Алтаева? - деловито уточнил он.
   - Я-то да, а вот как вас звать-величать, я так и не  поняла,  -  зачем-то
полезла  я  в  бутылку.  -  Уж  очень  у  вас  ловко  получается   фокус   с
удостоверением: прямо по усам текло, а в рот не попало.
   Не сводя взгляда с моего лица, он снова сунул  руку  в  нагрудный  карман
кожаного пальто, извлек свои "коррчки" и, развернув, задержал на уровне моих
глаз, чтобы я могла от души полюбоваться  его  фотографией,  на  которой  он
выглядел совсем  не  таким  круглым,  как  в  жизни.  Я  сравнила  снимок  с
оригиналом: вроде он. А заодно  прочитала:  Капитонов  Геннадий  Эдуардович.
Капитонов - почти что мой тезка.  Так,  смотрим  дальше:  майор.  Гм-гм,  не
староват ли он для майора?  Впрочем,  не  исключено,  что  в  ФСБ  служебная
лестница достаточно крутая и быстро по ней не взберешься.
   - Теперь другое дело, - сказала я, и майор Капитонов, тихо хрустнув своим
кожаным пальто, убрал удостоверение на прежнее место - во внутренний карман.
   Дальше пошли вопросы, которые не  отличались  особенной  оригинальностью.
Все то же:
   "Как вы думаете, кто мог желать смерти  Пашкову?",  "А  Литвинцу?",  "Как
давно вы были знакомы с убитым?" и так далее. Из новенького было только:  "У
вас нет никаких предположений насчет того, кто мог звонить в студию во время
прямого эфира, когда Пашков встречался с Каблуковым?"
   - Но ведь звонивший не представился. -  Что-то  мне  не  понравился  этот
вопрос. Может, они уже провели свою знаменитую экспертизу  и  выяснили,  что
звонила именно я? Но ведь я тогда была не одна, кто-то еще пригрозил Пашкову
нешуточными карами.
   Потом они открыли дверь  в  пашковский  кабинет,  предварительно  отодрав
бумажку, которой она была заклеена.  Со  вчерашнего  вечера  там  ничего  не
изменилось, только мертвого Веньки уже не было, да  сквозь  разбитое  стекло
надуло холодом. Фээсбэшники, если, конечно, те, что помоложе, были из одного
с Капитоновым ведомства, велели нам рассесться так же, как  накануне,  перед
роковым выстрелом.  Мы  послушно  выполнили  приказ,  даже  Пашков  не  стал
возражать.
   - Где сидел Литвинец? - спросил Капитонов.
   - Вот здесь, слева от меня, - устало кивнул на пустой стул Пашков.
   Капитонов покачался на носках ботинок и распорядился:
   - Севрюков, сядь туда.
   Один из долговязых парней безропотно занял место покойного Веньки.
   Капитонов опять покачался на носках.
   - Гм-гм, было уже достаточно поздно, свет уже горел...  Так...  Шторы  не
были задернуты?
   - Нет, - покачал головой Викинг, - я точно  помню.  Все  осталось  как  и
было, мы ничего не трогали.
   - Угу, - пробормотал  Капитонов  и  стал  в  задумчивости  мерить  шагами
кабинет Пашкова. Остановился у окна, присмотрелся к дыре в стекле,  потрогал
фрамугу, провел пальцами по подоконнику...
   Пока он проделывал эти пассы, все наблюдали за ним, а я  -  за  Пашковым.
Он, между прочим, сидел спокойный, как удав. Даже раздражения не  выказывал,
а ведь наверняка его испытывал: вместо того чтобы бороться  за  избирателей,
он давал показания и участвовал в следственных экспериментах.  Ох  как  меня
беспокоили этот Пашков и то обстоятельство, что я по-прежнему  не  знала,  с
какого боку к нему подобраться.  Все  мои  ниточки  обрывались  на  полпути.
Теперь, правда, появилась новая - в виде фотографии, переснятой  Валентином.
Но что я могу с нее, грубо говоря, поиметь?  Конечно,  снимок  сам  по  себе
пикантный: в бане, чуть ли не в голом виде и с  хорошенькой  нимфеточкой  на
коленях,  при  том,  что   сам   Пашков   на   фото   выглядел   отнюдь   не
восемнадцатилетним, а значит, был уже женат.
   Черт, может, его и правда шантажнуть и  он  расколется?  Ага,  так  он  и
разбежался, не такой он идиот, если сначала  добрался  до  Москвы,  а  потом
спустился в родную губернию на парашюте  связей  и  амбиций.  Станет  ли  он
признаваться в каких-то страшных вещах - а я не сомневаюсь,  что  с  Наташей
пятнадцать  лет  назад  произошло  нечто  ужасное,  -  если  припугнуть  его
обвинением в измене жене и веселом времяпрепровождении с пьяненькой девицей?
Конечно,   и   не   подумает.   Поскольку   считаться    плейбоем    намного
предпочтительнее,  нежели  убийцей,  особенно  когда   ты   претендуешь   на
губернаторское кресло. Не считая  того  обстоятельства,  что  фотография  не
оригинальная, а  переснятая,  а  следовательно,  ее  легко  представить  как
искусный монтаж. Вот только если...  Выяснить  бы,  кто  эта  нимфеточка  на
коленях у Пашкова, вдруг она несовершеннолетняя, в смысле,  была  на  момент
съемки. Да,  надо  бы  мне  увидеться  с  бабой,  которая  организовала  для
Валентина эту очаровательную халтуру, обеспечившую ему не столько левые,  по
его выражению, доходы, сколько лишнюю головную боль.
   - ..Значит,  вы  скомандовали  "На  пол"?  -  донеслось  до  меня  унылое
бормотание Капитонова. - Сразу после того, как услышали звон стекла?
   - Ну да, я сразу понял, что к чему,  -  отозвался  Викинг,  -  и  тут  же
выключил свет.
   Капитонов обернулся и посмотрел на выключатель, как бы  измеряя  взглядом
расстояние до него:
   - И что же дальше?
   - Как что? - На этот раз вмешался Пашков. Голос у него был усталый. - Все
упали на пол и оставались там в течение десяти минут, не меньше.
   Капитонов еще раз прошелся по комнате:
   - Все лежали на полу?
   - Ну да... Кроме Литвинца, разумеется, он оставался за столом, мертвый...
Но мы этого тогда не знали.
   - А кто первым заметил, что он мертв?
   - Я, - голос у меня был какой-то сиплый, и я откашлялась.  -  Видите  ли,
было довольно темно, я просто почувствовала, что моя рука попала  во  что-то
мокрое. А потом я присмотрелась: он сидел, уронив голову на стол,  а  вокруг
лужа крови.
   -  Так-так.  -  Капитонов  продолжал  мельтешить  перед   глазами   своим
длиннополым кожаным пальто. - А в момент выстрела где вы находились,  сидели
за столом?
   - Я?
   - Нет, вы! - Оказывается, он обращался к Пашкову.
   - Я... - Он растерялся. - Н-нет, я встал, кажется...  Нет,  точно,  я  же
встал. Мы  как  раз  собирались  смотреть  видеозапись  той  телепередачи...
Собственно говоря, а к чему такие подробности, я не понимаю...
   -  Да  не  волнуйтесь  вы  так,  -  поморщился  Капитонов,  -  мы  просто
восстанавливаем  картину  происшествия.  Кстати,  я  думаю,   что   в   этом
заинтересованы не только мы, но и вы. Все-таки он был одним из членов  ва