ривляться. Даже голос его менялся и становился не таким  визгливым  и
противным.
   - Здесь останови! - скомандовал он и добавил:
   - У нее сегодня дома никого нет...
   Страх  с  него  как  рукой  сняло.  Теперь  он  дрожал  и  трясся  от
возбуждения.
   С   полчаса   Тыбинь   проторчал   в   машине   у   подъезда   старой
двенадцатиэтажки. Дудрилин вернулся без золотой цепочки, руки в карманы,
воротник поднят. Вид он  имел  несколько  обескураженный,  очки  съехали
набок.
   -  Улыбаешься?!  -  яростно  набросился  он  на  Тыбиня.  -  Двадцать
процентов долой! Я не шучу! Ты так скоро мне должен будешь! Поехали!
   В дороге он сначала был  молчалив,  потом  отмяк,  разговорился.  Ему
хотелось с кем-то поговорить. Видно, он и впрямь маялся от одиночества.
   - Женщины - это загадка, точно! - разлагольствовал он,  забравшись  с
ногами  на  заднее  сиденье  и  вертя  головой  по  сторонам.  -  Каждая
нормальная  женщина  втайне  мечтает   быть   проституткой!   Мне   один
психоаналитик  говорил,  что  это  рудимент  первобытного   строя...   с
общностью жен. Рудимент - это не рыжий мент,  не  обижайся!  Ха-ха-ха!..
Это так... слово такое...
   Запищал  мобильник.  Лицо   и   голос   владельца   борделей   тотчас
преобразились.
   - Ну!  Да,  я,  кто  же  еще!  Уговорила?  Молодец,  цыпа!  Получишь,
получишь... Теперь на неделе пусти пулю через своих клиентов,  что  Розу
просят повторно сдать пробу на СПИД. Повторно, поняла?!  Это  важно!  Не
боись, врач вызовет ее еще раз. Я уже проплатил. Теперь  главное,  чтобы
все об этом узнали, - и вашей конторе крышка! Конечно, я возьму  тебя  к
себе, не вопрос! Нет,  в  "Гарем"  не  возьму.  Потому  что  ты  толстая
крашеная дура, вот почему! Пойдешь к Самвелу. Все. Пока.
   Они заехали на какой-то заштатный отборочный конкурс топ-моделей, где
Дудрилина уже битый час ждали жюри и  конкурсантки.  Пока  шел  конкурс,
Тыбинь ждал в сторонке, у стеночки, а Дудрилин сидел  за  столиком,  вел
себя  на  удивление  прилично,  в  отличие  от  прочих  "жюристов",   не
скабрезничал и оценивал конкурсанток придирчиво и справедливо.
   Потом утомленный Александр Борисович обедал в китайском  ресторанчике
на Невском, а Старый, наскоро проглотив сосиску в тесте, маялся у входа.
Ремесло телохранителя, поначалу такое занимательное, начинало  надоедать
ему. Лишь воспоминание об утреннем загадочном человеке настораживало.
   Отобедав, они отправились на Пороховые,  на  Ржевку.  На  Беломорской
улице Дудрилин зашел в старый двухэтажный дом. Пробыл он там недолго,  а
когда вышел, за ним выбежала пожилая толстая женщина и, утирая слезы, на
бегу то и дело порывалась поцеловать Александру Борисовичу руку, которую
он брезгливо и бесцеремонно отдергивал.
   Все это время Старый знал, что прикрытие где-то рядом, но  лишь  пару
раз успел заметить голубенький автомобильчик, сворачивающий  куда-нибудь
в переулок позади "мерседеса". Клякса знал свое дело.
   Уже  темнело,  когда  они  выбрались  со   Ржевки   и   покатили   по
Полюстровскому  проспекту.  Зажглись  фонари  -  и  через  фонарь  вдоль
проспекта выстроились девушки, дружелюбно  улыбаясь  и  зазывно  голосуя
"мерседесу". Дудрилин оживился.
   - Вишь, стоят! На холоде, без охраны! То ли дело у меня - и  врач,  и
сервис... Эх,  дурочки...  -  вздохнул  он  с  искренним  сожалением.  -
Тормозни-ка вон у той...
   Старый, мигнув оранжевым подфарником, остановился  -  и  обрадованная
девушка, перебежав проспект, склонилась к окну машины. Дудрилин вышел ей
навстречу, дружелюбно скалясь,  часто  моргая,  и  забегал  глазками  по
фигуре девушки. Они стояли у машины и разговаривали.
   Шестым чувством Старый почувствовал  неладное.  Сердце  стукнуло.  Он
открыл дверь, опустил затекшие ноги на дорогу и глубоко вдохнул морозный
воздух города. Поднял голову - и увидел  несущийся  на  них  автомобиль.
Ослепленный фарами, Михаил успел лишь ухватить  стоящего  ближе  к  нему
Дудрилина за ворот пальто и рывком  втянуть  в  салон,  упав  на  спину,
увлекая его за собой и треснув затылком о верхний край дверного  проема.
В то же мгновение раздался глухой удар, а вслед  за  ним  еще  один,  по
железу. "Мерседес" качнуло, дернуло. Чужой автомобиль вихрем пронесся  в
каком-нибудь сантиметре от торчащих из машины ног Александра Борисовича,
вырвал открытую дверцу "мерседеса" - и исчез.
   Девушку швырнуло на багажник, а  потом  отбросило  на  заднее  стекло
машины. Затем она скатилась вниз и упала на заснеженный асфальт.
   Дудрилин вскочил на ноги, схватился за затылок, заглянул  за  машину,
отпрянул. Его трясло.
   - Ты видел, да?! Ты видел?!  Пятьдесят  процентов  надбавки!  Поехали
скорее домой! Домой хочу!
   - А с ней что? Надо бы посмотреть...
   - Ты что! Домой, я сказал! Здесь опасно! Что с этой сучкой сделается!
   "С тобой все ясно", - подумал Старый, поспешно отъезжая.
   В зеркало заднего вида он успел  углядеть,  как  тормознул  у  ничком
лежащего тела "Жигуль" "наружки", как выбежали и склонились над  лежащей
Зимородок и Кира.
   В вырванную дверь дуло немилосердно. Ремесло  телохранителя  и  вовсе
утрачивало свой романтический ореол. Старый замерз, как в пургу в чистом
поле, пока они добрались до прибежища Дудрилина.
   Впечатление скрасил лишь гонорар.  Перепуганный  Александр  Борисович
дрожащими   руками   вручил   Тыбиню   у   ворот   дома   его   зарплату
оперуполномоченного за три месяца и строго-настрого наказал завтра  быть
к девяти. Теперь без него он никуда не хотел ехать.
 
Ill 
 
   Лехельт с Морзиком разделились. Андрей, более искусный в  деле  пешей
слежки и не столь приметный на улице, брал  на  себя  того,  кто  пойдет
пешком. Морзику на колесах доставался тот из подозреваемых, кто поедет в
машине.
   Женщину Дональд взял легко,  прямо  от  подъезда  "Красной  шапочки":
прямые соломенные волосы и фигура  танцовщицы  не  позволяли  ошибиться.
Хлопнув по широкой ладони Морзика, Андрей с  удовольствием  выбрался  из
автомобиля, размял, расправил затекшее сильное молодое тело, сделал пару
наклонов  на  ходу.  Сунув  руки  в  карманы,  нахохлившись  и  имитируя
поспешную походку спешащего горожанина, он направился вслед за  женщиной
по Двинской улице к Балтийскому вокзалу.
   Довольно скоро он обнаружил несоответствие своего типажа окружающим и
призадумался. Вокруг торопились, обгоняя друг  друга,  дыша  в  затылок,
полусонные хмурые питерцы, спешившие на работу.  Досыпая  на  ходу,  они
были равнодушны друг к другу и к пробуждающемуся миру, меркнущим звездам
и алому холодному ветреному рассвету над заснеженными  крышами.  Женщина
резко выделялась в толпе как будто зомбированных, измученных хроническим
недосыпанием трудяг. Она возвращалась с работы и, в предвкушении отдыха,
не спешила. Чтобы не обогнать ее, Дональд вынужден  был  притормаживать,
чем невольно выделялся из общей массы прохожих, - и никак не мог с  ходу
подобрать типаж  под  такую  расслабленную,  не  соответствующую  минуте
походку.   Использовать   затасканный   шаблон   страдающего   похмельем
алкоголика не хотелось: Андрей был художником в своей профессии.
   От  фигуры  женщины  в  сером  пальто  с  капюшоном  веяло   глубоким
одиночеством и равнодушием. Она шла в потоке  людей,  как  по  пустынной
улице, мешая и попутным, и встречным, но точно не замечая никого вокруг.
Она поднимала голову и смотрела на тающие в зеленоватом небе звезды так,
как будто гуляла в уединенном месте.  Некоторые  дома  вдоль  улицы  она
рассматривала с особым вниманием, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям,
- и Дональд, наполняясь неведомой чужой грустью,  на  всякий  случай  со
вздохом  сфотографировал  эти  дома  предусмотрительно  прихваченным  из
машины фотоаппаратом. Он был толковым и исполнительным офицером.
   В  овощном  ларьке  на  Балтийском  женщина  купила  яркие  оранжевые
мандарины, особенно красивые на фоне  белеющих  тротуаров,  -  и  Андрей
снова сфотографировал ее, уже с  профессиональным  интересом.  Мандарины
она положила в черный пакет,  который  достала  из  довольно  объемистой
дамской сумочки с замочком и уголками. А не тот ли это пакет, который...
   В ожидании электрички она очистила мандарин, а  Дональд,  встав  чуть
поодаль, наблюдал за ней в видоискатель. Фотоаппарат был замаскирован  в
картонный пакет из-под сока, и можно было периодически подносить  его  к
лицу, не рискуя привлечь внимания окружающих.  Лехельт  видел  несколько
грубоватые, первобытно  страстные  черты  ее  рябоватого  лица,  полные,
чувственные губы и невольно любовался ею, попадая под власть неведомой и
неодолимой силы женского обаяния. В третий  раз  он  сфотографировал  ее
просто так, без особой нужды, крупным  планом.  Ему  хотелось,  чтобы  в
архиве "наружки" осталась ее фотография.
   Работая в составе  наряда,  контача  с  объектом  лишь  периодически,
подгоняемый  командами  Кляксы,  сентенциями  Волана  или  приятельскими
подколами Морзика, Андрей  никогда  не  ощущал  возникновения  внезапной
связи с человеком, которого они "тянули". Сейчас  же  он  вдруг  осознал
себя причастным к жизни  этой  женщины,  сторонним,  но  не  равнодушным
наблюдателем. Он не имел собственной воли - она решала,  куда  им  обоим
идти и что делать.
   Женщина села в электричку на Петергоф. Он  вошел  в  соседний  вагон,
выждал несколько минут, потом неприметно перешел в ее вагон и сел в двух
креслах позади. Он слышал, как она разговаривает с попутчицей, сетует на
плохую уборку улиц, на грязь и разруху коммунального хозяйства. Говорила
больше попутчица - а женщина отвечала доброжелательно, но  односложно  и
как-то отстраненно. От нее по-прежнему веяло одиночеством.
   Она сошла в Лигово и пошла дворами, петляя по кривым  дорожкам  между
домами. Дональд следовал за ней. В тамбуре он вывернул  куртку  обратной
стороной, превратив ее из черной в зеленую, снял шапочку и одел  на  нос
смешные очечки с  простыми  стеклами.  Если  на  Балтийском  вокзале  он
выглядел как молодой, утомленный ночной сменой мужчина, то на  платформу
Лигово  ступил  прогулявшим  первый  урок  тинейджером.  Чтобы  пакет  с
фотоаппаратом не бросался в глаза, он спрятал его в пластиковый  красный
мешочек:   порой,   меняя   типаж,   разведчик   забывает   какую-нибудь
второстепенную, но приметную деталь - и тем самым может  выдать  себя  с
головой.
   Чувство отстраненности и одиночества, исходящее от женщины, захватило
и его. У него не было своей личной цели - и это  отделяло  его  от  всех
людей,  спешащих  и  неспешно  прогуливающихся.  Он  был  свободен  -  и
порабощен одновременно...
   В молочной палатке женщина купила  несколько  упаковок  йогурта  -  и
Дональд подумал, что у  нее,  должно  быть,  есть  дети.  Андрей  смутно
представлял, чем именно следует кормить детей, но  справедливо  полагал,
что уж йогурт дети должны есть обязательно.  Чувствуя,  что  путешествие
его подходит к концу, он перестал вести скрытое наблюдение,  приблизился
и вошел в подъезд дома на улице Партизана  Германа  вслед  за  женщиной,
поднявшись с ней в лифте и выйдя этажом выше. Вблизи  она  оказалась  не
столь привлекательной, стали видны морщины и отсутствие одного зуба - но
спокойный, равнодушный и чуть насмешливый взгляд оставался все столь  же
завораживающим.
   Андрей вышел из лифта и услыхал, как этажом ниже захлопнулась  дверь.
Он на цыпочках  спустился,  прислушался:  женщина  возилась  за  дверью,
снимая пальто; потом раздались ребячьи голоса. Теперь он знал ее  точный
адрес.
   Старуха из квартиры напротив  приняла  его  за  наркомана  и  погнала
прочь. Он вышел на улицу, прозвонил с  мобильника  на  базу,  доложил  о
результатах, в надежде, что его отпустят. Он  еще  успевал  на  зачет...
Однако Лерман  развеял  его  надежды,  велев  дожидаться  посланного  на
подмену Сникерса.
   Усталый Дональд, про себя браня  Лермана,  заглянул  в  магазинчик  с
крошечным кафе, взял два двойных кофе, несколько бутербродов и устроился
за столиком у окна. Он проголодался за ночное дежурство.
   За этим же столиком сидел дурно пахнущий  человек  бомжеватого  вида,
соседство  с  которым  нисколько  не  прибавляло  аппетита.  Можно  было
пересесть за другой, пустующий столик, - но оттуда Андрею не  виден  был
подъезд, - так что выбирать не приходилось.
   Лехельт  кусал  бутерброд  и  поглядывал  в  окно  на  контролируемый
подъезд. Человек по соседству бесцеремонно и с любопытством  разглядывал
Андрея. Вдруг задергавшись, заерзав под столом ногами,  точно  собираясь
бежать прочь, и приподнявшись в пластиковом креслице,  неприятный  сосед
спросил:
   - Пасешь?
   Андрей косо глянув, не ответил.
   - Я ведь знаю, чего  ты  тут  сидишь...  -  неприятно  ухмыльнувшись,
сказал мужчина. - Я и сам ведь... в  свои  годы-то...  да-а!  Спуску  не
давал! А как иначе? Иначе с нашими нельзя... забалуются!  Глаз  да  глаз
нужен, верно?!
   Он засмеялся, наклонился и попытался похлопать Лехельта по плечу.
   - Что - не веришь? Это я сейчас такой стал. А был когда-то  -  ой-ой!
офицер! Почище тебя...  Давай-давай,  паси,  не  тушуйся!  Хорошее  дело
делаешь! Ничего, что молодой!.. Бабы - они контроля требуют! Они...
   Тут Лехель увидел, как из подъезда  торопливо  вышла  его  женщина  в
сопровождении мужчины. Они сели в  синюю  "четверку"  -  пикап,  которая
незадолго до этого остановилась  у  подъезда.  Андрюха  тогда  разглядел
мужчину, но снимать не стал.
   Подхватив пакет с фотоаппаратом, мысленно  кляня  последними  словами
невесть где запропавшую  смену,  разведчик  Дональд  выскочил  из  кафе,
сопровождаемый гоготом и улюлюканьем бомжа, и побежал наперерез, пытаясь
перехватить машину  на  выезде  со  двора  и  увидеть  хотя  бы  номера.
Выписывая ногами пируэты на скользком льду, он вывернул за угол  и  едва
не наскочил  на  маленького  мальчика,  ведущего  на  тоненьком  поводке
громадного пса без  намордника.  Глаза  псины  налились  кровью,  черная
слюнявая губа приподнялась с глухим рыком, обнажив желтые клыки.
   Андрей замешкался.
   - Вы не бойтесь! - доброжелательно и  вежливо  улыбнулся  мальчик.  -
Проходите! Она добрая!
   Псина удивленно и заботливо оглянулась на своего несмышленого хозяина
и снова зарычала на Лехельта.
   Заслышав за углом шум мотора отъезжающей неизвестной машины,  Андрюха
отчаянно   ломанулся   в    кусты,    едва    не    разорвал    казенное
спецобмундирование,  упал  -  и  все  лишь  для  того,   чтобы   увидать
мелькнувшую вдали корму синего пикапа, увозящего его объект. Стараясь не
расстраиваться, он сказал себе:
   "Ну и что ж! Подумаешь -  грохнул!  С  кем  не  бывает!  Пойду,  доем
бутерброды..."
   Но в  кафе  его  подстерегал  еще  один  щелчок  судьбы.  Его  столик
пустовал, а на нем, среди крошек от бутербродов, сиротливо стояли пустая
тарелка да две чашки из-под кофе. Говорливого  соседа  и  след  простыл.
Лехельт покачал головой,  направился  было  к  стойке  -  и  тут  увидал
дежурный автомобильчик "наружки", неторопливо  заруливший  во  двор.  Не
теряя ни секунды, Андрей помчался навстречу долгожданной смене.
   - Быстро, быстро! Они только что отъехали! Туда! Синяя  "четверка"  -
пикап!
   Он вскочил на заднее сиденье и лишь потом толком разглядел сменщиков,
поздоровался.
   За рулем устроился известный всей "наружке" Цаца. Толстый добродушный
Сникерс из группы Снегиря сидел рядом. Сникерс улыбнулся:
   - Ну у тебя и видок!
   - Где вы болтались так долго?! - возмущенно спросил  Лехельт,  тяжело
дыша. - Из-за вас грохнем сейчас объект!
   - Понимаешь, такие пробки с утра! -  озабоченно  сказал  Цаца.  -  Не
проехать! Прут прямо по тротуарам!
   - А это что?! - Лехельт ткнул пальцем в свертки и пакеты.
   - Эй! Ты поосторожнее! - оглянулся  Цаца,  забыв  про  дорогу.  -  Мы
заехали в один магазинчик на минуту... Чего ты кривишься?! Ты сам объект
грохнул! Номера не засек! Небось в кафешке пропадал, да? Я так и  думал!
Все Зимородку расскажу! Вот оно, молодое пополнение!
   Андрей махнул рукой. Цаца славился  своим  склочным  характером.  Ему
стукнуло сорок пять, и он вот-вот должен был уйти на пенсию. Когда-то он
был неплохим разведчиком, но в  последние  годы  "стравил  пар",  бегать
ленился и типажи  выбирал  себе  больше  все  статичные  -  инвалидов  с
переломанными ногами. Эта привычка и подвела его однажды, когда  объект,
вместо того чтобы присесть на лавочку, как предполагал Цаца,  неожиданно
вскочил в троллейбус. Троллейбус отъехал  от  остановки  -  и  пассажиры
привстали с мест, с  изумленным  гулом  потянувшись  к  окнам.  Там,  по
тротуару, раскинув по сторонам костыли на  манер  крыльев,  за  уходящим
троллейбусом  вприпрыжку  мчался   оперуполномоченный   Цаца,   подобный
взлетающему аэроплану...
   - Куда ехать? - спросил Лехельта Сникерс.
   - Направо! Дай, я сяду за руль!
   - Еще чего! - возмутился Цаца. - Я за машину расписывался! К тому  же
я выиграл приз за оперативное вождение в семьдесят восьмом году!
   - Прошлого тысячелетия!.. - хихикнул Сникерс, но спорить с  Цацой  не
стал.
   Они еле-еле, как казалось Лехельту, миновали перекресток.
   - Куда дальше? - невозмутимо спросил Цаца, притормаживая.
   - В центр, я думаю... - неуверенно ответил Андрей. - Только так мы их
не догоним! Вон, вон они!
   Далеко впереди, в потоке машин, виднелась синяя "четверка".
   - Тормози, - сказал Сникерс. - Я поведу.
   Было в голосе этого  добродушного  толстяка  нечто  такое,  что  даже
скандальный "пенсюк" счел за  благо  с  ним  не  спорить.  Они  проворно
поменялись местами - и преследование  пошло  веселее,  только  светофоры
замелькали. Пикап приближался - а поток машин становился все плотнее,  и
толстый Сникерс, обливаясь потом, дергал руль направо и  налево,  вертел
головой и чертыхался вполголоса.
   Наконец они остановились. Впереди, сколько хватало  взгляда,  торчали
разномастные  багажники,  курились  дымки.  Одиноко  высился  в   пробке
троллейбус, раскинув рога, точно лось на  вырубке.  Дональд  выскочил  и
побежал вперед, прижимая к груди фотоаппарат, лавируя между  машинами  и
приближаясь к застрявшей неподалеку "четверке". Его не отговаривали. Все
они понимали, как важно зацепиться. Оперативная работа сродни  эстафете:
стоит кому-то ошибиться и уронить палочку - и все предшествующие  усилия
и успехи напрасны...
   Он вернулся скоро. Молча сел в машину, махнул рукой и сказал:
   - Это не они.
   Сегодня был явно не его день...
   - Точно не они? - сочувственно переспросил Цаца, причмокнув языком. -
Может, плохо смотрел?
   Андрей только головой покачал.
   - Наплюй, - посоветовал Сникерс. - С кем не бывает...
   - Да я и не расстраиваюсь. На зачет опоздал, вот жалость...
   Он уныло взглянул на нескончаемую пробку.
   - Ребята, не буду я тут с вами загорать... Скажите оперативному,  что
я двинул на базу своим ходом. Буду часика через три.
   - Валяй, - дружелюбно отозвался Цаца. - Можешь не спешить, я  попозже
доложу. Прогуляйся.
   И Андрюха махнул к Маринке. Они не виделись три дня, он  лишь  звонил
ей с мобильника из засады.
   Увидав его  такого  -  грязного,  небритого,  странно  одетого  и  до
чертиков усталого, - она всплеснула руками.
   - Ну как, поймали?
   Андрей не рассказывал ей  ничего,  она  лишь  знала,  что  он  где-то
кого-то ловит.
   - Пойдем, съедим кого-нибудь, - вместо ответа сказал он.
   Его вид говорил красноречивее всяких слов. И  Маринка  повела  его  в
пиццерию,  накормила  и  напоила  пивом,  рассказала  ему   институтские
новости. Он слушал - и медленно отходил, вспоминая, что кроме резидентов
и шпионов есть нормальная жизнь...
   Напоследок Маринка его развеселила.
   - Между прочим, - сказала она, - Ромка стал такой странный. Все время
расспрашивает меня о моих подругах... даже неприлично.  И  записался  на
курсы риторики! Обалдеть можно!
 
IV 
 
   Молодой охранник, объект Морзика,  не  появлялся  на  Двинской  улице
довольно долго. Вовка  уже  стал  б