тоянии  бронежилеты, был зажат
второй  рукой  в кармане пальто,  и Кира  сквозь ткань положила  бы  пятерых
братанов за пару мгновений.  Чихнуть не успели  бы.  Она мастерски выполняла
подобные  упражнения в стрельбе, ухитряясь выпускать  от бедра по две пули в
секунду - и все на поражение.
     Восемь мишеней за три с половиной секунды - таков был ее личный рекорд.
     И, в отличие от  Кляксы, ее мало  волновал исход операции в сравнении с
жизнью мальчика. Честно сказать,  совсем не  волновал. Ее  больше беспокоили
те,  кто сидел  в  фургончике  - на всех могло не хватить  патронов в обойме
ПММа. Однако иногда выбирать не приходится...
     Братков спасли только их человеческие качества.
     Доброта спасла.
     Четверо  коллег  по  нелегкому  ремеслу  приведения  сознания  барыг  в
соответствие с нормами жизни осуждающе поглядели на Стоматолога.
     Тот смутился:
     - Че вы, в натуре... За них меня, блин, тогда и повязали! Еще рыжий был
с ним... Где он, кстати? - браток еще раз встряхнул стажера. - Тетка, слышь,
пусти ногу. Не ползай, а? Я ж тебе не  фашист какой-то... Да, блин,  забирай
ты его на фиг!..
     С  этими словами он разжал могучие пальцы - и хлюпающий Ролик шмякнулся
на  колени рядом  с  Кирой. Кира  убрала палец со спускового крючка,  отвела
ствол от живота Стоматолога, поддержала мальчишку.
     Высвободившийся  браток  наклонился, отер  пальцы о  куртку  стажера  и
повернулся к коллегам:
     - Погнали!
     Братки  проворно  расселись   по  машинам.  Сияющая  хромом  кавалькада
тронулась.
     - Где Кубик? - спросила Кира хрипло, покусывая пересохшую губу.
     - Они его... через кухню утащили... Он в фургоне, наверное...
     - В следующий раз... морду набью. Не посмотрю, что маленький.
     - Спасибо...
     - А понял, за что?!
     - Понял...
     Они поковыляли к машине. Оперативный надрывался по связи.
     - База, отбой. - устало сказала Кира. - Мы  справились. У нас похищение
- Стоматолог похитил  Кубика. Месть за покушение, я полагаю... Пусть Баклан,
если может, примет их. Они на четырех машинах - синий  "додж-дюранго", белый
"ниссан-патрол", черная  "тойота-хайлэндер" и  белый  фургончик-"мерс-вито".
Номеров не разглядела, к сожалению. Старость - не радость...
     - Кира, я тебя расцелую! - отозвалась база голосом начальника отдела.
     - Они  ушли  по  Лиговке к площади Восстания...  Их человек двенадцать.
Кубик с водителем - в фургоне. Тяните фургон.
     - Баклан их примет! Он уже на площади! - крикнул Завалишин.
     - Похищение я засняла... Все, пожалуй. Отдых.
     Кира  обессилено полулежала  на водительском  сидении.  Прикрыла глаза,
сбрасывала  нервное  напряжение. Ролик рядом шмыгал носом,  осторожно трогал
горящие распухшие уши.
     - Что ты там делал? - спросила она бесцветным голосом, не поднимая век.
- Приятеля встретил?
     -  Что  вы,  я  его  впервые  видел...  Все бармены похожи.  Там  Кубик
встречался с евреем  одним.  Они сидели  в кабинке...  там  такие кабинки со
столами... Они  сидели  и спорили,  и еврей что-то от Дадашева требовал. Так
мне показалось... Мне не слышно было.
     - А почему ты решил, что это еврей? - удивилась Кобра.
     - Да поймете, когда увидите.
     Кира открыла глаза.
     - А куда он делся, кстати?
     - Когда они вошли,  то выстрелили в воздух.  В потолок,  то есть.  Мы с
евреем прятались под одним столом. А потом - я не видел...
     - Это и понятно. Вон тот тип - не он?
     - Он, он!
     - Хм-м, действительно, еврей... Что ж, поехали  за ним потихонечку... У
нас сегодня насыщенный день.
     Человек, о котором они говорили, выбрался из подвальчика,  отбиваясь от
разгневанного  хозяина, который, судя по всему,  требовал заплатить. Одет он
был  во все черное,  на  голове  была  круглая шляпа  с  маленькими твердыми
полями. Вырвавшись  из  цепких  хозяйских  лап,  он  поспешно  пошел,  почти
побежал, оглядываясь.
     - Почему вы не едете?
     -  У него машина  за углом. Он ключи на бегу  доставал -  разве  ты  не
заметил? Вот, пожалуйста... Теперь поехали.
     У  нового  объекта  колеса  были отечественные  -  неприметная  голубая
"девятка".
     Кира вела,  Ролик  снимал.  Руки  у Киры еще  дрожали,  управлять  было
трудно. Но стажер был не в лучшем состоянии.
     К счастью, человек  с ярко выраженными национальными чертами в прическе
и физиономии вскоре припарковался у скверика  перед Александринским театром.
Здесь он довольно долго сидел  в  машине, а когда вышел, Кира  взглянула  на
часы.
     Было ровно три тридцать.
     Несмотря на морозец, человек оставил шляпу в салоне, зато обмотал горло
белым шарфом,  издалека  заметным  на  фоне  черного  пальто.  Гордо  подняв
красивую  голову, украшенную гривой седых,  мелкозавитых волос, горбоносый и
пейсатый гражданин принялся прогуливаться вокруг памятника Екатерине Второй,
сунув руки в карманы, поеживаясь от холода.
     - О-о... - протяжно сказала Кира. - Это совсем другой коленкор...
     - Что такое? Что такое?  -  забеспокоился Ролик, теперь заглядывающий в
рот своей наставнице.
     - Достань вторую камеру... Ты налево, я  направо от памятника.  Снимаем
все  подряд,  панорамируем,  понял?  Влево-вправо, сколько обзора из  машины
есть. Лишь бы пленки хватило на всю его прогулку.
     - А долго он будет гулять?
     - Я  думаю, не больше получаса. Ты  снимай, снимай аккуратно. Нам потом
все это просматривать, и не  раз.  Прохожих  снимай,  всех-всех  прохожих...
Машины тоже, так, чтобы номера  было видно... Жаль, конечно, что нет второго
поста... но вдруг нам повезет...
     - Почему он не уходит? Уже замерз весь... вон, нос синий стал...
     - Он, Витя, знак подает.
     - Какой знак? Кому?
     - Какой? Я думаю, то, что он без шляпы и  с белым шарфом - это  и  есть
знак.  Знак  может  быть  каким  угодно.  Цвет  зонтика,   например...   или
портфель...  В   общем,  что-нибудь  из   одежды,  или  просто  прогулка   в
определенное  время в определенном месте. А вот  кому...  я не знаю, кому. Я
даже  думаю, мы с  тобой нескоро  это узнаем,  если вообще узнаем. Нам  надо
постараться. Вдруг повезет? Этот кто-то - он  будет здесь рядом... он должен
знак увидеть. Он может и на троллейбусе мимо проехать, тогда  нам не  светит
ничего, но может и сам лично заявиться... просто мимо пройти вдалеке. И если
мы  его зацепим... чисто случайно... сегодня, да завтра Баклан  заснимет, да
послезавтра Клара... потом  сможем  увидеть на  просмотре  -  понимаешь?  По
совпадению... мы вычислим его в толпе по совпадению...
     - Это что - шпионаж?!
     -  Догадливый  мальчик...  Не  все  мозги  из  тебя  добряк  Стоматолог
вытряс... Не люблю  я работать по бандюгаам... с шпионами  куда  приятнее...
Вот  видишь - нагулялся,  к  машине бежит... Ровно  пятнадцать минут  гулял.
Очень  похоже,  очень...  Все  по классике  делает,  как  в  школе  учили...
старается...
     - Он уезжает, поехали!
     -  Нет,  Витенька.  Мы  останемся. Тот, кому он  подавал знак,  человек
умный... очень умный...  Он сейчас  сидит где-нибудь и смотрит, какая машина
за этим "идишем" поехала. Он  тоже нас вычисляет  по совпадению... только он
один, а нас много...
     - Мы же его потеряем!
     -  Ну что ты! У нас есть  номер его  машины. Ездить на машине - это все
равно что гулять с номером паспорта на лбу. Я  сейчас сброшу номер на базу -
и  через  десять  минут  мы  будем знать  личность  и домашний  адрес  этого
гражданина, если он хозяин.
     - А если не хозяин?
     - Значит он  друг хозяина, или арендатор. Ты  же  не думаешь,  что он к
резиденту на краденой девятке ездит? Это был бы верх наглости. Профессионалы
не любят смешивать жанры, запомни!

        "ГЛАВА 8"
        "ЛЮДИ И УРОДЫ"

     В древности один  молодой человек, увидев  меч Александра Македонского,
воскликнул: "Мне уже двадцать пять - и еще ничего для истории!".
     В  новое  время другой  юноша в чине  лейтенанта,  наблюдая,  как чернь
штурмует  королевский дворец, сказал: "Будь у меня лишь одна батарея -  я бы
накормил всех картечью и правил спокойно".
     У обоих было богатое воображение.
     Оно  сыграло  с  ними  злую  шутку, заставив  каждого  стать  тем,  кем
мечталось.
     Первого звали Юлий Цезарь, второго - Наполеон Бонопарт.
     Волан,  конечно,  не  мечтал  стать  бомжем,  но сила  его  воображения
разделяла сознание,  как нож яблоко, отдавая тело во власть типажа. Сам Дима
Арцеулов  был при этом как бы  рядом,  бесплотным духом, наблюдая со стороны
жизненные перипетии  своей телесной оболочки. Чтобы вновь обрести власть над
ней  и  заставить тело  доложить обстановку  по  связи,  требовалось  обычно
некоторое волевое усилие.
     Такое расположение души давало забавное ощущение неуязвимости: ведь все
происходило не с ним вовсе,  а  с  типажом.  Сам Волан был человеком мягким,
веселым и уступчивым, а типаж мог быть каким угодно.
     Главное было - не заигрываться: пулю в лоб или пику в живот  при плохом
раскладе получал бы все-таки реальный Дима, а не вымышленный  им бестелесный
персонаж.
     Клякса, инструктируя Волана, велел ему не заходить вглубь заднего двора
и всегда  иметь  возможность отступить в  торговые ряды, ведущие  к главному
входу. Сам Зимородок  взял этот  сектор  на  себя  и вяло торговал на углу у
ворот поношенной кроличьей шапкой Тыбиня, пытаясь "сшибить на бутылку".
     Типаж  у  него  был  подходящий   -  озлобленный  похмельным  синдромом
пролетарий, угрюмо глядящий  на  мир из-под отяжелевших за неделю запоя век,
готовый ввязаться в  драчку  по  любому поводу и  мечтающий  о  появлении на
обозримом пространстве эмиисаров  от какой-нибудь радикальной  левой партии,
от  которых  и на флакон  получить  можно,  если  с  плакатиком  постоишь, и
поговорить "за жисть".
     В  таком  типаже  Костя мог, не  вызывая  подозрений, вступиться  и  за
Волана,  и за Дональда. Ведь ремесло  скрипача  не  предполагает  отточенных
навыков боевых искусств и пистолета за пазухой.

        "* * *"

     Беспричинная  тревога,  раздиравшая  с  утра  Зимородка,  передалась  и
Волану, и поначалу  он держался избранной тактики, не теряя пути  отхода под
прикрытие Кляксы, до которого было всего метров полста.
     Хорошо зная нравы криминалитета, он сознавал, что его персонаж имеет на
рынке дурную стукаческую репутацию, ничего хорошего ему не обещающую. Однако
глупое ощущение неидентичности с ролью свело на нет все предосторожности.
     Когда  два  милицейских  сержанта  поманили  его  типаж  пальцами,  тот
покорно, боком подошел, угодливо приседая.  Молодые парни  глядели  на  него
серьезно,  даже  сочувственно,  видя  перед  собой  беспаспортного базарного
побирушку. Арцеулов  же, незримо витая рядом с типажом, отстраненно удивился
такому вниманию, но, поскольку бомж должен был оставаться тупым и послушным,
не вмешивался.
     Сильный, без замаха, удар концом дубинки в живот мгновенно вернул его в
родное тело, скорчившееся от боли.
     - Да-а, мужик,  - задумчиво протянул красивый темноглазый сержант,  как
будто это не он  только  что двинул Арцеулова  в солнечное сплетение. - Тебе
капец...  Стукачи  у  нас  долго  не  живут...  климат  не  тот...  Да  они,
собственно, совсем не живут...
     В тот  же  миг кто-то подошедший сзади, незаметно,  засопев от  злости,
коротко и сильно обрушил дубинку на затылок склонившегося разведчика.
     - Плохо, видно, тебя жизнь учила, - продолжил говорливый страж порядка.
- Седой уже - а понятий не знаешь... Ничего, поправим...
     Диму ударили снизу коленом в лицо.
     - Твой  опер скопытнулся... и тебе туда же дорога... Шагай, шагай... не
падай!
     Его пнули тяжелым  ботинком-берцем в копчик  так,  что  Волан  пробежал
несколько шагов вперед, вглубь двора.
     В голове гудело.
     Он мог  вызвать Кляксу по ССН, но это непременно  заметили бы сержанты,
полукругом идущие позади, в  двух шагах, как  загонщики. Им ничего не стоило
обыскать  его  - и  обнаружилось бы тотчас,  что под грязной дерюгой на  нем
вполне приличный свитер, теплое нательное белье... На  пандусе склада стояли
охранники Нахоева, курили, смотрели... нельзя было раскрываться.
     Никак нельзя...
     Без стеснения заорав дурным голосом, Волан метнулся к забору, поближе к
калитке, за которой находился пост Дональда. Сюда слышна была его скрипка.
     Сержанты почему-то не пошли за ним.
     Продолжая  кричать,  Дима  Арцеулов  тащился  на руках  вдоль  чугунной
решетки, перебирая толстые  ледяные  прутья  голыми ладонями,  чувствуя, как
липнет кожа к студеному железу. И он не видел происходящего за спиной.
     Музыка смолкла.
     Андрей  Лехельт  сделал  несколько шагов от  калитки навстречу.  Сквозь
решетку на него глянуло искаженное болью, залитое кровью лицо Волана. Бросив
смычок, рука Лехельта рванулась за пазуху, к пистолету.
     - Нет, Андрюха,  нет, - в голос сказал Волан,  пользуясь тем, что  лица
его не было видно преследователям, и покачал головой.
     Губы плохо  повиновались ему,  ноги  отказывались  идти,  и он медленно
опустился на землю возле забора, пятная белый снег крупными каплями крови из
разбитого носа.
     - Помогите! - в ужасе закричал Лехельт. - Кто-нибудь! Человека убивают!
     Волан понимал, что кричит он в ССН, для Кляксы.
     "Почему же убивают? Пока  только бьют..." -  хотел пошутить  он, но  не
успел.
     Кто-то  сильный  сзади  навалился на  шею,  пригнул голову к  земле и с
резким хаканьем вогнал ему под левую лопатку длинную заточку.

        "* * *"

     Клякса  услышал  первый  крик  Волана  -  отдаленный, едва  уловимый  в
базарном гомоне. Он сделал несколько шагов в сторону и сразу побежал, петляя
между рядами, расталкивая народ.
     Он всю смену ждал чего-то подобного.
     Когда  по связи закричал Лехельт, Зимородок уже  выскочил  из  рядов на
чистое пространство двора.  Прошло всего секунд десять. На его глазах бритый
воровской бригадир  ударил  заточкой  сникшего у  забора Волана  в  спину  и
побежал прочь, в калитку.
     Сержанты, отвернувшись, глядели в стороны, на бегущего Зимородка.
     Один даже с дурацкой  ухмылкой попытался подставить  ему  подножку,  но
Костя, не отвлекаясь, перепрыгнул откляченное милицейское копыто.
     Потом, твари, все потом...
     Дима недвижно лежал на боку, поджав колени, стиснув  пальцы  в кулаки у
груди.
     Дыхания не  было слышно,  лицо  покрывала синеватая бледность, рот  был
судорожно открыт,  нос заострился. Из  спины страшно торчал криво обмотанный
синей изолентой тупой конец вытесанной из напильника заточки.
     -  Пацан,  скорую  быстро!  -  заорал  Клякса оторопевшему  за  оградой
Дональду.
     Даже в эту минуту он не назвал его по имени.
     - По мобиле, дурак, по мобиле! - продолжал кричать он, видя, что Андрей
растерялся.
     Лицо Лехельта приняло осмысленное выражение, он  схватился за мобильник
у пояса.
     - Не говори,  что бомжа,  не приедут! Говори -  милиционера ранили! Иди
сюда, стань к нему... никого не пускай, понял?! Я его знаю, это мой кореш...
Ничего, я  достану того гада! Никому не давай  его трогать, слышишь?! Только
врачам!   Эта   хреновина   у   него   в   спине   хрупкая,   не   дай   Бог
обломится<Напильники   делаются   из    твердой,   но    плохо   гнущейся
высокоуглеродистой   стали,    поэтому    опасения   Зимородка    достаточно
обоснованы.>...
     Сержанты  и  охранники стояли шагах  в двадцати и  молча  смотрели,  не
вмешиваясь.
     Дело было сделано.
     Клякса рванул затертый  бушлат так, что посыпались  пуговицы, остался в
сером водолазном свитере.
     - Я сейчас... сейчас...
     Не  касаясь  рукояти,   он  прикрыл  плечи  и  голову  Димы  Арцеулова,
вполголоса сказал подбежавшему Дональду.
     - Доложи  на базу! Пусть  звонят по больницам,  в  ГУВД! Пусть поднимут
вертолет,  если  смогут!  Нужна  серьезная  операция,  иначе  амба...  Опиши
ранение,  понял? И никого  к  нему! Хоть костьми  ляг, все разрешаю!  Только
доктора! Мусора подойдут - вали их  на хрен! - белый  как  мел Лехельт сунул
руку под куртку, поближе к рукояти ПССа.
     Вокруг них уже собирались зеваки.
     Кто-то потянулся потрогать торчащий из спины конец заточки.
     Невысокий Зимородок с силой всадил локтем в любопытную толстую харю, со
злой  радостью отметил, как промялась  верхняя губа  жирного придурка  и как
из-под  нее  на  подбородок  вывалились  обломки  передних  зубов,  не  стал
дожидаться даже падения тела - и побежал.

        "* * *"

     Бежал капитан по-особому, чуть пригнувшись,  частыми шагами,  так,  что
ноги мелькали, откинув в сторону неподвижную правую руку. Он бегал так много
лет, всю юность свою на границе, сжимая в правой руке автомат.
     Автомата не было - а привычка осталась.
     И еще осталась привычка бежать  вот так часами, по  горам, по песку, по
снегу, по  траве,  бежать  до полного изнеможения. Бывали  случаи, когда  им
приходилось поочередно тащить на руках обессилевшую овчарку...
     Когда Клякса выскочил  на площадь к желтому собору с зелеными куполами,
вор улепетывал во все лопатки в метрах трехстах от него. Костя устремился за
ним  с неумолимостью робота.  Никакого беспокойства он  не испытывал, только
нетерпение. Исход погони был предрешен.
     Часто  дыша,  молотя подошвами  по скользкому  тротуару,  Зимородок  не
чувствовал ни боли в раненом когда-то плече, ни потянутого сухожилия...
     Прежде чем скрыться за поворотом, бритый верзила в  кожаной  куртке, за
которым в зоне  закрепилось  ласковое  имя Ириша,  удовлетворенно оглянулся.
Потеряв его из  виду,  Клякса еще прибавил прыти,  перескочил через  бабкину
тележку, перегородившую путь, прыжком перелетел через  капот  выезжающего со
двора автомобиля... Ничто не могло его остановить.
     Когда он вывернулся из-за поворота, разрыв между ним и бритым "петухом"
сократился метров на сто.
     Тот снова  оглянулся и  обеспокоенно  помчался  во всю спортивную дурь,
накопленную до зоны, когда он брал призы на коротких дистанциях.
     Но еще спартанцы хорошо знали разницу между воином  и атлетом, запрещая
согражданам заниматься  чистым  спортом...  Клякса дышал  часто и сильно, не
отрывая взгляда от мелькающей спины и затылка.
     С полминуты разрыв увеличивался, потом  некоторое  время  они бежали  в
одном темпе.
     Вор оглянулся еще раз, и еще...
     Вторая попытка спурта также оказалась безрезультатной. Зимородок бежал,
будто  заведенный. Он, подобно гончей, не знал в эти мгновения  ни  боли, ни
усталости. Это была затянувшаяся стометровка.
     Бритый, оглядываясь, сбил в сугроб прохожего и потерял скорость.
     Сжав  кулаки, он рванулся через проспект  в заснеженный пустынный парк,
окружающий  величественный  дворец  Павла  I.  Клякса  удовлетворенно  и зло
улыбнулся,  вихрем  пронесся мимо упавшего, перепрыгнув  через раскинутые  в
стороны подшитые  желтой  кожей  валенки.  Капитан  был легче на  ногу,  это
становилось очевидным. Не раз и не два он видел спины преследуемых, и всегда
это заканчивалось одинаково.
     "Психуешь, гад!" - холодно подумал Зимородок.
     Теперь они бежали вдоль замерзшего озера по рыхлым заснеженным дорожкам
- и разрыв сокращался неумолимо.
     Переднему бегущему приходилось ступать по  целине,  преследователю было
легче - ненамного, на самую малость - но и этого было достаточно. Только тут
Клякса почувствовал усталость -  много  раньше,  чем  в  былые  годы.  Глаза
заливал пот со лба, морозный воздух обжигал горло, и нога все-таки болела...
     Подняв  голову, он увидел,  что  бритый остановился  и ждет его в конце
цепочки своих  следов на снегу, расставив  в стороны длинные  руки. Это  был
здоровый детина,  под два метра  ростом. Место вокруг было  безлюдное,  хоть
неподалеку за оградой шумели моторы машин на проспекте.
     Вор улыбался, тяжело дыша.
     - Что, придурок, догнал? - спросил  он. -  Ну иди сюда,  раз  догнал...
Обтолма