о-дурацки. Катя так это и восприняла: в  казино  в
разборке убит пенсионер. Отдавало анекдотом.
   - И чем же ты сейчас по этому потрясающему  делу  занят?  -  спросила
она, надувшись, явно обижаясь на этот несуществующий розыгрыш.
   - Чем? Доказательствами. Эх, доказательства...
   Версий по убийству Тетерина было немного.  А  вот  доказательства  на
удивление имелись. Но вот что они доказывали? В этом Колосов пока еще не
разобрался.
   Это был редкий случай в его практике, когда имелись  даже  свидетели!
Их было несколько, и каждый из них  говорил  чистую  правду  либо  подло
врал.
   Швейцар Песков, например, утверждал, что видел незадолго  перед  тем,
как в  туалете  обнаружили  убитого  Тетерина,  что  оттуда  по  очереди
выходили Филипп Салютов и некая гражданка  Басманюк.  Филипп  Салютов  в
качестве свидетеля вел себя странновато и даже в  чем-то  полупризнался,
однако в его показаниях, если они, конечно, были правдивыми,  скрывалась
еще более ценная информация о том, что потерпевший Тетерин в  момент  их
мимолетной встречи в туалете где-то в районе  половины  девятого  вечера
(плюс-минус четверть часа) был еще жив и невредим.
   Госпожу Басманюк допросил по совету Колосова следователь  Сокольников
и получил от нее следующие свидетельские показания: Тетерина в тот вечер
она не видела и, естественно, в мужской туалет... не заходила.
   Так обстояло дело  со  свидетелями.  Но  вообще-то  для  того,  чтобы
кому-то из опрошенных верить, а  кому-то  нет  в  таком  заведении,  как
"Красный мак", надо сначала было хоть на минуту представить  себе  -  за
что, по какой  причине  мог  быть  убит  такой  человек,  как  Александр
Тетерин?
   В версии, выдвинутой Китаевым о том, что он пострадал, исполняя  свой
профессиональный долг, препятствуя гражданину Майскому в его  преступном
намерении угостить  клиентов  казино  дозой  героина,  смысл  был.  Был!
Правда, доза-то была  ничтожная  -  во  всех  пяти  пакетах,  изъятых  у
Майского, и двух граммов-то не набралось.
   Был  смысл  и  в  мудром   предположении,   выдвинутом   следователем
Сокольниковым, о том, что скромный смотритель туалета мог быть настоящим
гением шантажа. И знать, что за кем-то из служащих или гостей казино,  а
может, и за  гражданкой  Басманюк  или  сыном  хозяина  таятся  какие-то
дурнопахнущие тайны, о которых пронюхал Тетерин.  За  что  и  поплатился
жизнью, получив пулю от кого-то из них.
   Однако какие секреты мог знать бедный смотритель туалетов,  живший  в
поселке Разъезд у моста  через  речку  Глинку  и  имевший  на  иждивении
больную жену  и  сына-пропойцу?  Это  следователь  Сокольников  даже  не
пытался смоделировать.
   Делясь мнением с Колосовым, он предположил,  что  совершить  убийство
мог любой из тех, кто находился в тот вечер в "Красном маке". И  в  этом
Никита полностью  был  со  следователем  согласен.  Механизм  совершения
преступления  на  первый  взгляд  тоже   был   прост:   воспользовавшись
отсутствием гардеробщика  и  швейцара,  некто  неизвестный  проникает  в
туалет, стреляет Тетерину из пистолета с глушителем в затылок и...
   Но здесь и таился первый подводный камень этого дела.  Несоответствие
личности потерпевшего риску, затраченному на его устранение  неизвестным
убийцей.
   Для того чтобы замочить скромного  служителя  туалетов,  убийце  надо
было немало совершить: а) пронести через охрану казино (а  там  тоже  не
дураки собрались) оружие; б)  выбрать  для  убийства  не  очень  удачный
момент, когда в казино уже начала прибывать  публика,  и  в)  уже  после
выстрела еще какое-то  время  находиться  возле  трупа,  каждую  секунду
рискуя быть застигнутым, для того, чтобы  отыскать  и  забрать  с  собой
стреляную гильзу.
   Если бы весь этот труд был потрачен душкой-киллером для  того,  чтобы
расправиться с владельцем казино или с каким-то толстосумом,  приехавшим
крутануть рулетку, это был бы один расклад.  Но  убили  не  банкира,  не
авторитета, не игрока, наконец, обыгравшего  "Красный  мак"  на  крупную
сумму, - убили пенсионера. И в выборе такой слабой и беззащитной  жертвы
крылось что-то непонятное.
   А вторым подводным камнем была гильза...
   - О чем так задумался, Никита? У тебя  все  остыло.  Колосов  услышал
голос Кати. Вздохнул, словно очнулся от сна. Катя  смотрела  на  него  с
любопытством.
   - Да так, пустяки. Утрясется все. Чего-нибудь еще хочешь?
   Катя покачала головой: спасибо, сыта. Пора возвращаться.
   Когда они уже подъезжали к Никитскому переулку, у  Колосова  сработал
мобильник. Трезвонили  коллеги  из  отдела,  искали  начальника  -  его,
оказывается, уже дожидался в бюро пропусков Глеб Китаев, приехавший, как
и было условлено, смотреть и комментировать пленки видеозаписи.
   Пришел и  срочный  факс  из  ЭКО.  Проведенная  экспертиза  пистолета
Пескова дала данные о том, что из  этого  оружия  недавно  производились
выстрелы, о чем свидетельствовали следы смазки и пороховых газов.
   "Ну, просто смыться никуда нельзя! - рассердился Колосов. - Когда  на
месте сидишь, все будто спят, никто и не аукнется, чуть отъедешь  -  тут
же, разом..."
   - Извини, меня ждут, -  сказал  он  Кате,  высаживая  ее  у  подъезда
главка.
   - До свидания, Никита, -  ответила  она,  -  спасибо  за  обед  и  за
компанию. И вообще была рада тебя повидать. Очень рада.
   Она скрылась за дверью. А Колосов секунд семь размышлял -  правду  ли
она сказала, что рада, или это просто так, из вежливости. Но потом решил
выбросить эти глупости из головы. И у него почти получилось.

Глава 10
"КАЙО-КОКО"

   Когда январские морозы ударяют вас по мозгам и по  легким,  когда  на
улице минус двадцать пять и дым валит столбом из фабричных  труб,  когда
прохожие на улицах больше смахивают на живые меховые кульки,  а  окна  в
домах затуманены инеем, нет лучшего места в столице, чем "Кайо-Коко".
   Так или, возможно, так  думал  Филипп  Салютов,  когда  дело  было  к
вечеру, делать было нечего, а вечер, точнее, ночь обещала быть  чуть  ли
не полярной.
   "Кайо-Коко" - это бар и клуб. Назван в честь  знаменитого  кубинского
пляжа и даже украшен  портретами  Че  Гевары  и  Хемингуэя.  Последнего,
правда, посетители "Кайо-Коко" почти никогда  не  признают,  потому  что
изображен он молодым, без своей знаменитой бороды и трубки.
   В "Кайо-Коко" по  пятницам  и  выходным  проходят  латиноамериканские
вечеринки. Темнокожий танцор с Барбадоса учит  всех  желающих  танцевать
мамбо. А мулатки из кордебалета к полуночи зажигают зал  так,  что  всем
присутствующим начинают  мерещиться  тропик  Рака,  океанский  прибой  у
барной стойки и Южный Крест вместо лампочек на потолке.
   А вот по вторникам в "Кайо-Коко" бывает тихо.  В  три  часа  утра  по
вторникам для припозднившихся клиентов бармен варит шоколад и кофе  фэри
с ромом и апельсиновой цедрой.
   В три часа утра, когда на улице трескучий мороз и город спит  мертвым
сном, в  "Кайо-Коко"  горько  пахнет  шоколадом,  зал  пуст,  а  посреди
погасшей эстрады, прямо на полу лежит гитара, на  которой  устал  играть
гитарист-виртуоз.
   Пьян гитарист, горек шоколад. Вкус его долго, очень долго  чувствуешь
на губах: Кайо-Коко... Бархатная  волшебная  ночь  над  теплым  океаном,
коралловый песок.
   - Слушай... Ну, выслушай ты меня... А давай уедем? Деньги пока  есть.
Сдается мне, Липа, совсем раскис ты от этой зимы.
   Это Легионер говорит. Он сидит напротив и тоже пьет горячий  шоколад.
И лишь у него домашнее прозвище Филиппа - Липа звучит как обычное имя, а
не как презрительная кличка, как это выходит у Глеба Китаева или порой у
отца.
   Филипп слушает Легионера. Легионер бредит. Но не  всегда.  Иногда  он
изрекает банальные вещи, причем с  умным  видом.  Иногда  дает  полезные
советы с несерьезным видом. Иногда предлагает просто фантастику,  причем
совершенно без тени юмора. А сейчас он бредит.  "Давай  уедем,  Липа"  -
этот припев звучит у него с самого Нового года, даже раньше.
   Он предложил Филиппу на Новый год махнуть... в  Боливию,  в  Чили,  в
Перу, в Мексику, да куда угодно! Лишь бы  только  подальше.  Подальше...
Ведь деньги пока еще остались. Те деньги, что дал Филиппу отец несколько
месяцев назад.
   Правда, большая часть из них потрачена на  отличный  автомобиль  джип
"Шевроле" или как он там правильно зовется. На машину получены  уже  все
документы,  и  сама  она   зарегистрирована   участником   международных
непрофессиональных ралли Иракеш-Джельфа-Триполи весной этого года. И  не
просто зарегистрирована. Нет, машина обязательно возьмет  кубок,  потому
что за рулем ее будет Легионер, а штурманом он,  Филипп  Салютов.  Если,
конечно, все у них будет хорошо.
   - Знаешь, а тут славно. - Филипп улыбнулся.  Улыбка  вышла  слабой  и
ленивой. Но в три часа так и бывает. - Греет.
   Легионер пожал плечами. Что, наверное, означало: эх, ты,  малахольный
парень, Липа. С некоторых пор они очень мало  говорили  друг  с  другом.
Потому что слова были лишними, в частности в три часа утра под призраком
Южного Креста на потолке в "Кайо-Коко".
   Но все хорошее, то, о чем приятно вспомнить и через неделю,  и  через
год, - не вечно, как и шоколад в чашке, как и эта  зимняя  ночь.  В  три
часа утра в трескучий мороз в "Кайо-Коко" почти нереально узреть  нового
посетителя, ввалившегося прямо с простуженной обледенелой  улицы.  Если,
конечно, этот посетитель не Алигарх (и  произносится,  и  пишется  через
"а"), если же брать по анкетно-паспортным данным  -  Георгий  Газаров  -
Гога, от которого никуда, ну просто никуда не скрыться. Наверное, только
в ад.
   Газаров - высокий крепкий тридцатилетний жгучий брюнет. Вечно  небрит
- не потому, что неряха, а потому, что эта небрежность ему  идет,  делая
похожим на непримиримого боевика.
   Вообще, по отзывам многих особ женского пола, Гога Алигарх -  человек
привлекательный, колоритная личность и крепкий мужик, и цены бы  ему  не
было, везде, куда бы он ни подался, если бы не одна досадная слабость.
   Филипп Салютов совсем не рад Алигарху. Но ничего не  поделаешь.  Тот,
окинув орлиным взором пустой зал клуба, уже взял курс к их столу.
   - Вот вы где. Я звонил-звонил, ваш один на двоих мобильник не  пашет.
Отключили, что ли? Отдыхаете.  -  Газаров  без  приглашения  сел  за  их
столик.
   - Не спится, радость моя? - поинтересовался Легионер. - Чтой-то так?
   - Так уж. - Газаров улыбнулся самым дружелюбным образом и вздохнул. -
Просто ужас как соскучился по хорошим людям. Закажите что-нибудь,  а?  Я
пустой, последний полтинник за бензин отдал.
   И конечно, как всегда, они  заказали  Алигарху  выпить.  От  горячего
шоколада он отказался.
   - Хорошо, ух хорошо пошла... Замерз я, - Алигарх после  первой  рюмки
словно ожил. - Слушайте, а у меня к вам дело. Выручайте.
   - Срочное? - спросил Филипп. - Очень срочное, раз искать по ночам  не
лень.
   - А чего вас искать? - Газаров улыбнулся еще шире. - Вы вот они, двое
из ларца. А если серьезно, дело в том, что мне срочно...
   - Денег? - спросил Филипп.
   - Три, а лучше четыре сотни. Я на днях отдам. Завтра же отдам.
   - Но ведь "Мак" закрыт, - сказал Филипп.
   - Китаев клятвенно заверил, что  сразу  после  праздников...  Да  уже
завтра откроют, - Газаров нервно потер руки, - а я... мне нужно  срочно.
Ну дай хоть двести баксов пока перекрутиться, хоть сотню... я отдам.
   - Опять все проиграешь,  -  Легионер  заметил  это  с  ноткой  легкой
укоризны,  с  какой  старший   брат   журит   младшего   за   потерянную
девственность, - опять все спустишь, радость моя, и останешься голым.  -
Однако он тут же полез в карман  своей  легендарной  среди  завсегдатаев
"Кайо-Коко"  бессменной  защитной  безрукавки  и  достал   деньги.   Две
сложенные пополам  зеленые  бумажки  по  пятьдесят  долларов  каждая.  -
Последний раз.
   - Спасибо, - Газаров быстро накрыл деньги ладонью. Руки у  него  были
просто загляденье. Кисти красивой формы, пальцы длинные,  сильные.  Руки
пианиста, иллюзиониста или карточного  шулера.  Только  Алигарх  не  был
музыкантом. Фокусы показывать не умел. И в шулеры тоже не  годился.  Ему
просто не везло.
   - Значит, Китаев сказал, что  "Мак"  на  днях  откроют?  -  удивленно
уточнил Легионер. - Надо же! А я думал, эта свистопляска  надолго.  Даже
посочувствовать хотел Валерию Викторовичу, - он покосился на Филиппа.
   - Нет, я у Глеба спрашивал:  мол,  в  чем  дело?  Он  сказал,  все  в
порядке. С прокуратурой все  рассосется.  На  днях  откроют.  -  Газаров
спрятал деньги в карман куртки. - Ну, я и не  сомневался  в  этом.  Твой
батя, Филипп,  золотой  человек.  А  за  "Мак"  он  кому  хочешь  глотку
перегрызет и, если подмазать надо кого, тоже не поскупится. Но нет, надо
же кому-то Саныча было грохнуть! Ведь божья коровка.  А  сколько  ментов
сразу нагнали - видели?  У  меня  документы  начали  проверять,  честное
слово. Я этим маски-шоу говорю: мужики, куда, какие  документы,  я  сюда
отдыхать приехал, а они...
   - У меня тоже проверили, - кивнул Легионер, - а Филиппа вон даже опер
с Петровки допрашивал.
   - Не с Петровки,  -  уточнил  Филипп,  -  мне  кажется,  я  последний
Тетерина живым видел. Я в вестибюль спускался, в  бар,  ну  и  в  туалет
заходил.
   - Он тоже, между прочим, заходил, - Легионер повернулся к Газарову  и
вяло погрозил ему пальцем, - а я тебя видел, радость моя.
   - Я ходил? Когда? А... Да ну, не помню я, - Газаров отмахнулся,  -  я
играть сел. Так мне повезло сначала, а потом... Впрочем, я  слышал,  там
же взяли сразу кого-то.
   - Не кого-то, а Майского, - подсказал  Легионер,  -  а  у  него,  как
всегда, полным-полна коробочка. Ну, погорел Сережка теперь.  Поделом,  а
жаль его. Впрочем, это, наверное, он дедка пристукнул. Или Песков.
   - А ему-то зачем? - удивился Филипп.
   - Так  он  же  маньяк,  -  Газаров,  казалось,  тоже  заинтересовался
предположением собеседника, - все знают, что ваш Песков - маньяк. Его из
армии за это поперли. Там история какая-то была  темная.  Да  вы  ему  в
глаза когда-нибудь смотрели, ребята?
   - И что? - спросил Филипп.
   - Что?  То.  Ну,  ты-то  хозяйский  сынуля,  он  перед  тобой  травой
стелется. С тобой он не смеет, - Газа-ров усмехнулся.  -  А  так  вообще
сучьи у него глаза, Холодные как лед.
   - Зато у тебя, Алигарх, очи - ночи, - заметил Легионер с улыбкой.
   - Гены. У меня мать - осетинка, - Газаров сладко потянулся, - я горец
потомственный. Знаете, какую мне невесту-красавицу троюродный дед в ауле
подыскал? Не знаете. Ну ладно, спасибо - выручили, обогрели,  обласкали.
Как отыграюсь - деньги верну. Слово горца. А теперь мне позвонить  надо.
Мамочке.
   Он легко поднялся, пересек зал и исчез.
   - И  что,  интересно,  Эгле  его  не  выгонит?  -  задумчиво  спросил
Легионер.
   - Она его любит, - ответил Филипп, - прикипела.
   - Да, а он об нее стельки вытирает. - Легионер смотрел в пустую чашку
с остатками шоколада на дне, словно гадал по этой темно-бордовой гуще. -
И что ему от нас было нужно? Зачем его  принесло?  Денег  и  завтра  мог
стрельнуть.
   Филипп молча указал глазами на вход -  Легионер  сидел  спиной  и  не
видел нового посетителя, зашедшего с мороза в  "Кайо-Коко"  в  три  часа
утра.
   "Это  была  женщина.  В  норковой  темно-коричневой  шубке  и  черной
фетровой шляпке. Платиновая блондинка с роскошными локонами. Но это  был
итальянский парик из натурального волоса.  Филипп  знал  это  наверняка,
потому что узнал эту женщину.
   Это была Жанна Марковна Басманюк - пит-босс казино "Красный мак".
   Легионер медленно обернулся.
   Она подошла к их  столику,  как  и  Газаров,  села  без  приглашения,
расстегнула шубку, дернула на шее шелковый узорный платок, словно он  ее
душил Пошарила где-то  в  недрах  шоколадного  меха,  достала  сигареты,
зажигалку. Щелкнула, прикурила, затянулась.
   Спросила Легионера:
   - Как прикажешь все это понимать? А?
   - Мне уйти? - спросил Легионера Филипп.
   - Как хочешь.
   Филипп отошел к барной стойке. Но и там все было слышно. "Кайо-Коко",
где по пятницам и  выходным  проводились  латиноамериканские  вечеринки,
славилось своей акустикой.
   - Что это значит? - Тон Жанны Марковны не предвещал ничего хорошего.
   - Это значит - все, Жанна, - голос Легионера был тих. И  спокоен.  Но
Филипп чувствовал, что его другу приходится нелегко.
   - Что все? Что?
   - Все. Конец.
   - Нет. Ты... Ты не можешь. Ты так со мной не  можешь.  Это  же...  Но
почему?
   - Потому что так лучше, Жанна.
   - Я чем-то тебя обидела?
   - Нет, что ты.
   - У тебя кто-то есть?
   - Нет, пока никого.
   - Но тогда что произошло?
   - Ничего. Но это все, Жанна.
   - Но ты же... - Жанна Марковна глубоко затянулась. Филипп видел,  что
и ей приходится Нелегко.
   Женщины сорока  с  хвостиком  лет  всегда  были  для  него  загадкой.
Казалось, они окутаны тайной. И тайна эта, как их  дорогие  яркие  духи,
так и сочится сквозь мелкие, тщательно замаскированные макияжем морщинки
в уголках глаз и губ.
   - Ты сам хотел, сам добивался, - глухо сказала Жанна  Марковна.  -  Я
тебе верила, думала...
   - Что? - спросил Легионер.
   - Что ты меня  любишь,  -  ответ  прозвучал  как-то  неловко.  Филипп
Салютов спросил сам себя: разве  женщины  в  сорок  лет  уже  стесняются
говорить о любви? Почему? Об этом надо подумать.
   - Я делал все, что ты сама хотела, - ответил Легионер.
   - Я тебя искала все эти дни, звонила... Ты так неожиданно исчез перед
Новым годом. Я искала тебя...
   - И в конце концов попросила Гогу  Алигарха  взять  поиски  на  себя?
Наверное, и сотню ему накинула за хлопоты?
   - Я и тебе платила, - сказала Жанна Марковна.
   - Вот, возвращаю долги, - Легионер достал из нагрудного  кармана  еще
несколько сложенных зеленых бумажек, - вот, вот и вот.  Спасибо,  Жанна,
спасибо за все.
   - Подонок, - она смотрела на его руки, на деньги, и слезы катились по
ее щекам, - ограбил, подонок, наверно, кого-нибудь снова...
   - В карты выиграл, - ответил он. - Бери, мы квиты.
   Жанна Марковна  поднялась.  Филиппу  Салютову  было  ее  очень  жаль.
Хотелось даже обнять за поникшие плечи, подвести к стойке.
   Налить ей чего-нибудь бодрящего, крепкого.  Он  знал  Жанну  Марковну
много лет. Она давно работала у его отца. И даже... даже какое-то  время
жила у них в доме. Он помнил о ней только одно хорошее. Она всегда  была
добра и к нему, и к брату Игорю. А еще  он  помнил,  как  однажды  перед
самым Новым годом Легионер мимоходом спросил у него: правда, что болтают
в казино? Правда, что Жанна была любовницей его отца?
   Легионеру нравились женщины старше его. Его к ним сильно  тянуло.  Но
только к тем, кто тщательно следил  за  собой  и  хорошо  зарабатывал  в
коммерческих структурах. А  в  вопросах  морали  он  вообще  был  вполне
терпим. И Филипп в душе удивлялся: какая муха укусила  его  друга  перед
Новым годом?
   Жанна Марковна скомкала деньги, сунула их в сумку, смяла  сигарету  в
пепельнице. В кармане ее шубки при каждом движении позвякивали ключи  от
машины.
   - Алигарх только что порадовал нас, что  "Мак"  на  днях  откроют,  -
заметил Легионер. - Это значит, что ты все эти дни, как  всегда,  будешь
очень занята.
   И тут Жанна Марковна всхлипнула. И Филипп Салютов  подумал:  если  бы
только в эту минуту  кто-то  из  персонала  "Красного  мака"  -  крупье,
охранники, менеджеры, официанты видели своего железного  пит-босса,  они
бы, не сговариваясь, решили, что все это - сон. "Кайо-Коко"  и  плачущая
Жанна Марковна им просто снится.

Глава 11
РАЗНОЕ ВРЕМЯ

   Однажды Колосов слышал, как  один  известный  режиссер  рассуждал  по
телевизору о том, что относительность времени нигде так ясно не является
взору, как на кадрах кинохроники. Он говорил о "разном"  времени,  сетуя
на  то,  как  порой  трудносовместимо  то,  реальное  время,  в  котором
существует режиссер, художник, и то,  которое  предстает  перед  ним  на
старых пленках,  когда  он  пытается  исполь