ажите,  сын  Салютова
Филипп сегодня в казино не появлялся?
   Китаев снова чуть не послал его куда подальше. Но  сдержался:  менты,
мать их... Власть!
   - Н-нет, я его не видел, - сказал он,  почти  физически  ощущая,  что
язык ему почти не повинуется.
   - А вы можете как-то с ним связаться?  Разыскать  его  прямо  сейчас,
срочно?
   - Я? - Китаев икнул. - А что?
   - Помните, вы мне говорили о квартире, которую Филипп снимает  вместе
с Легионером? Вы ее адрес знаете?
   - Я? А что такое?
   - Да вы что в самом деле! Пьяны, что ли, Глеб Арнольдович?!
   - А тебе какое дело, - цыкнул  в  трубку  Китаев,  -  какой  командир
нашелся. Я что, перед тобой отчитываться должен?
   - Вы знаете адрес квартиры или нет?
   - Зачем вам Липа? - строго (как можно строже) изрек  Китаев  и  снова
икнул. - Что вам от него, пацана, надо?
   - Эй ты, встряхни мозги! Я кому говорю, Китаев! - в  трубке  внезапно
громыхнул чей-то совсем другой решительный  баритон.  Возможно,  на  том
конце провода работал телефон с  громкой  связью  и  в  разговор  кто-то
вклинился. - С тобой говорит майор Обухов.  Региональное  управление  по
борьбе с организованной преступностью. Ну, протрезвел, нет?
   Вспоминай адрес квартиры, ну! Вспоминай все другие адреса, если какие
есть, где может быть Легионер с сыном твоего босса! Я твою работу, между
прочим, выполняю сейчас, мать твою... шеф службы безопасности!
   - А что такое? Что случилось? - повторил Китаев, чувствуя разом,  что
язык  ему  снова  повинуется,   пелена   хмеля   точно   по   волшебству
рассеивается, а  по  спине  снизу  вверх  поднимается  противный  липкий
холодок.
   - А то случилось, что ты "крота" проморгал у себя  под  самым  носом,
охранничек! - рявкнул Обухов. - Легионер сидел вместе с Хванчкарой.  Они
вместе сидели - в одной колонии, в одно время. Понял, нет? Он и есть  не
кто иной, как ваш "крот". И салютовский сынок все это время -  в  полной
его власти. Если что, он - его следующая жертва. Ну?  Уразумел  наконец?
Адреса быстро! Два раза, что ли, повторять!
   Была долгая, долгая пауза. Потом Китаев снова обрел дар речи:
   - Да, сейчас...
   Спустя несколько минут  он  словно  ошпаренный  выскочил  из  бара  в
вестибюль. Ринулся было к лестнице - скорей наверх,  в  кабинет.  Нельзя
терять ни секунды. Но вдруг...
   То, что он увидел, пригвоздило его к месту. Дверь парадного  подъезда
казино была распахнута настежь.  В  дверном  проеме  в  пелене  снега  и
пепельных сумерек Китаев увидел знакомую фигуру.  Это  был  Салютов.  Он
стоял спиной к Китаеву на ступеньках Дома в одном пиджаке без  пальто  и
словно не замечал ни ветра, ни снега.
   В правой, безвольно повисшей плетью  руке  его  был  какой-то  тускло
блестевший предмет. Китаев, поняв, что это, глазам своим не верил -  как
же это... нет, невозможно... Это невозможно! Сейчас, когда  стало  ясно,
что...
   Салютов  поднял  руку,  неловко,  картинно,  как  в  кино,  приставил
пистолет к виску и...
   - Валерий Викторович, нет!! Нет, родной!! Подожди!  Постой!  Я  прошу
тебя - нет! Не надо! Выслушай сначала меня!
   Он не узнавал своего голоса. Даже  и  не  подозревал,  что  он,  Глеб
Китаев, вообще способен вот так кричать.

Глава 32
О ТОМ, КАК НАШЛИ ЛЕГИОНЕРА

   И все же Катя решила довести начатое дело до конца.  И  отчитаться  о
проделанной работе. А там - вольному - воля. Пусть Никита раз и навсегда
зарубит себе на носу: она не из тех, кто тратит свое  драгоценное  время
впустую. Ей поручили -  она  выполнила.  И  теперь  костьми  ляжет,  как
настоящий солдафон, чтобы доложить о выполнении.
   Перед тем как снова (в который уж раз, наверное, в сотый!)  пуститься
в розыск, Катя долго и придирчиво изучала себя  в  карманном  зеркальце.
Нет, это уже чересчур - солдафон. Это  так,  для  красного  словца,  для
сгущения атмосферы. Все, кажется, у  нас  на  месте,  все  в  меру  -  и
костюмчик, и макияж. Вот и славненько. И на душе от этих  смотрин  сразу
стало легче. А может быть, потому, что наконец-то кончился за окном этот
снегопад, заваливший всю Москву белыми сугробами, небо очистилось от туч
и выглянуло холодное робкое солнце.
   Бесчувственное солнце зимы... О, нет, что угодно, только  не  это!  -
одернула  себя  Катя.  Вечно  тебя,  дорогуша,  тянет  на  романтические
метафоры. Как ту блондинку из бара на улице Суворова, которой,  впрочем,
больше нет... под этим бесчувственным солнцем  зимы.  Фраза  закончилась
сама собой и все на той же минорной ноте. Нет,  баста!  Катя  защелкнула
пудреницу, бросила ее в  ящик  стола.  И  решительным  шагом  настоящего
солдафона двинулась в розыск.
   Кабинет  Колосова  был  открыт,  самого  его  где-то  носило.  А  вся
обстановка  -  распахнутый  шкаф,  брошенная  на  стул  кожаная  меховая
куртка-пилот, армейский походный планшет, карманный фонарь  и  промокшие
кожаные перчатки  свидетельствовали,  что  эту  ночь  начальнику  отдела
убийств пришлось провести на  выезде  где-то  в  районе.  Катя  повесила
куртку в шкаф, перчатки положила сушиться  на  батарею.  Снова  здорово,
подумала она с досадой, опять ЧП! Надо сводку посмотреть, что случилось,
может, для хроники что-нибудь любопытное  попадется.  Однако  Никите  не
позавидуешь. Наверное, вернулся оттуда злой  как  дракон,  продрогший  и
сейчас снова спровадит ее - потом, позже, не до тебя...
   - Здравствуй, Катя.
   Она оглянулась - наше вам с кисточкой, гениальный сыщик. Так и есть -
ночь не спал: небрит, глаза красные, лицо обветрело и опухло.
   - Здравствуй, - ответила она, усаживаясь.  -  Ну,  не  знаю,  Никита,
может, ты снова занят, но я у тебя не более  десяти  минут  отниму,  мне
обязательно надо...
   - Я тебя внимательно слушаю, - Колосов сел за стол.
   Слушал он действительно внимательно. И вместе с тем  отрешенно.  Катя
изо всех сил старалась  до  мельчайших  деталей  воспроизвести  сцену  в
сауне, свой разговор с Мариной Салютовой и сцену в вестибюле.  Чтобы  он
понял, что ее так насторожило и заинтриговало. Он не задал ей ни единого
вопроса, ни разу не перебил. И это глухое,  почти  равнодушное  молчание
Катю обеспокоило.
   - Мне кажется, поведение Салютовой требует разъяснений, - подвела она
итог. - Эти два факта - то, что она в  разговоре  со  мной  упоминала  о
каком-то "муже", явно не имея в виду покойного Игоря Салютова, и  весьма
странная сцена в вестибюле  фитнес-центра  с  ее  свекром...  Я  считаю,
Никита, эти факты должны нами исследоваться. Ведь существует помимо  них
еще и третий факт - гибель старшего сына Салютова в аварии. А  когда  ты
просил меня "посмотреть" женщин, прямо или косвенно  замешанных  в  этом
деле, ты упоминал и еще четвертый  факт  о  том,  что  поведение  Марины
Салютовой показалось и тебе необычным. Вот я и хочу тебя  спросить,  что
конкретно ты тогда имел в виду?
   Он словно очнулся от своих дум.
   - Показания бывшего швейцара казино Пескова. Он  рассказал  мне,  что
когда в туалете казино посетитель наткнулся на первый труп  и  еще  было
неясно, что это Тетерин, по казино пронесся слух, что в  туалете  кто-то
застрелился. И по словам Пескова это известие Марину  Львовну  потрясло.
Она якобы прибежала в вестибюль сама не своя. Потом,  когда  выяснилось,
что это не самоубийство, что убит служащий казино, она успокоилась.
   - А что она сама в этот вечер делала в "Красном маке", ты выяснил?
   - Они все там собрались, вся семья. Я же тебе говорил -  забыла?  Это
был как раз сороковой день со дня смерти старшего сына. Они собрались на
его поминки.
   - Странное место для поминок - казино. Правда, там есть ресторан,  но
все равно как-то... - Катя пожала  плечами,  -  необычно.  Мне  кажется,
Никита, Марину Салютову надо допросить. Ведь, в сущности, мы до сих  пор
не знаем, что это за семья, что там происходит. По-моему,  пора  уже  не
только вести негласное наблюдение, которое все равно ничего не проясняет
для вас, а задать и Марине  Львовне,  и  самому  Салютову,  и  его  сыну
Филиппу вопросы о том... Ну, о том, как  она  вообще  живет,  их  семья,
богатая, обеспеченная семья владельца казино. Мне кажется...
   - А мне кажется - поезд ушел, Катя.
   Она непонимающе взглянула на Колосова. Что за похоронный  замогильный
тон?
   - То есть как?
   - А так. Дело казино кончено. Полный провал.
   Крах.
   Колосов достал из ящика стола пачку свежих, только  что  отпечатанных
фотографий.  Положил  на  стол  перед  Катей.  Это  были  снимки   места
происшествия: освещенная фарами патрульных машин обочина шоссе,  высокие
сугробы, две четкие цепочки следов по глубокому  снегу  и  распростертый
человек в камуфляжных брюках и рокерской куртке-косухе.  Первый  снимок:
человек лежит в той позе, в которой и обнаружен, - ничком, уткнувшись  в
снег. Второй снимок: тело уже перевернуто во время осмотра.  Видно,  что
руки убитого  крепко  связаны  спереди  веревкой,  лицо  сильно  избито.
Пулевая рана в голову, в левый висок, запекшаяся кровь  -  на  коже,  на
коротко стриженных светлых волосах. Третий снимок: лицо убитого  крупным
планом. Катя вздрогнула: мертвец был ей  знаком.  Она  видела  его  лишь
однажды. Живым. Видела  в  баре  с  этим  шоколадно-кубинским  названием
"Кайо-Коко" и даже... даже дала ему свой телефон.
   - Боже, - прошептала она, - это же... он. Как же так? Снова?  Никита,
как же так? Почему?
   - Потому что концы обрезали. Вот так, одним  махом.  Все,  -  Колосов
показал пальцами "ножницы". - Как это и бывает в классических разборках.
   - В каких разборках? Но почему именно он? Легионер?
   Никита понял - до  него  только  сейчас  дошло:  она  так  ошеломлена
потому, что еще ничего не знает. Ничего  из  того,  что  занимало  их  с
Обуховым все эти сутки. Не знает и  того,  что  они  опоздали  со  всеми
своими выводами,  догадками,  засадами  и  задержаниями.  Их  опередили,
смертью Легионера-Дьякова, смертью "крота" разом обрубив в этом деле все
концы. Обрубили мастерски, как это и бывает в больших разборках  больших
людей, где никто не жалеет и не считает чужой крови, где  все  жертвы  -
проходящие пешки: и "человек  туалета"  Сан  Саныч  Тетерин,  и  заезжий
карточный шулер Таураге, и юная блондинка с берегов Балтики,  сочиняющая
стихи, и даже прежнее грозное оружие - "крот"...
   Да, Глеб Китаев, собравшись с мыслями, вспомнил и  продиктовал  им  с
Обуховым  адрес  квартиры,  снимаемой  Дьяковым-Легионером  и   Филиппом
Салютовым. Колосов помнил этот адрес наизусть: улица Пятницкая, дом  37,
квартира 8. И они с опергруппой  сразу  же  ринулись  туда  по  горячему
следу. Другая группа тем временем выехала в бар на улицу Суворова. А еще
две держали  под  наблюдением  квартиру  Басманюк  в  Крылатском  и  дом
Салютова в Ильинском, на случай если Филипп со своим приятелем объявятся
там. Засады стояли всю ночь. И везде, по всем адресам было глухо, как  в
танке.
   Квартиру на Пятницкой проверили по домоуправлению.  Это  был  блочный
девятиэтажный шестиподъездный дом, весьма нелепо  смотревшийся  на  фоне
окружавших его особняков и  доходных  домов  купеческой  старой  Москвы.
Квартира восемь располагалась на втором этаже во втором  подъезде,  и  в
ней не было ни души. На звонки никто не отвечал. В домоуправлении ничего
о сдаче квартиры внаем сказать не могли.  По  документам  там  проживала
пенсионерка Годовская, ветеран войны. Домоуправ вспомнил: у нее  дети  в
Америке, вроде бы старушка на Новый год собиралась за  океан,  навестить
их. Может, и уехала, а квартиру, может,  и  правда  сдала  на  несколько
месяцев. Нет, нет, никаких молодых людей  по  указанным  приметам  вроде
никто в доме не видел.
   Засада из дома на Пятницкой была снята  только  в  пятом  часу  утра,
когда  из  дежурной  части  главка  пришло  сообщение  о  найденном   на
двенадцатом километре Рублевско-Успенского шоссе свежем трупе  с  явными
признаками "разборочной расправы": руки связаны  и  налицо  два  пулевых
ранения в грудь и контрольное - в левый висок. Уже тогда они с  Обуховым
почувствовали, что дело неладно. А когда почти сразу  пришли  результаты
дактилоскопии трупа и стало ясно, что убитый - Николай  Дьяков-Легионер,
они окончательно поняли, что их опередили.
   Это  было  классическим  концом  классической  разборки,  как  сказал
Обухов: "крот" был ликвидирован, концы обрезаны. И кто же  мог  за  всем
этим стоять, как не...
   Колосов смотрел на Катю: господи, ну, что она там  лепечет?  Какие-то
факты, какая-то семья, какая-то Марина Салютова...  Какая  теперь  может
быть семья? Неужели не ясно, что дело  казино  рухнуло?  Закончилось.  И
закончилось не ими. А тем, кто даже из тюрьмы способен нанести такой вот
сокрушительный, ошеломляющий удар...
   - Дай мне протокол осмотра места,  -  услышал  он  настойчивый  Катин
голос. - Я хочу сама посмотреть. Что-нибудь вы там нашли, ну?
   - Гильзы, - ответил он и отметил, что Катя сразу же умолкла -  поняла
наконец, - две стреляные гильзы от  "Макарова".  На  этот  раз  те,  кто
прикончил "крота", а судя по следам на снегу, их там было двое, даже  не
позаботились, чтобы найти их и забрать. Для них и для Миловадзе это  уже
не важно.
   Катя вернула фотоснимки.  В  это  время  в  дверь  кабинета  заглянул
оперативник с какими-то бумагами.
   - Никита Михалыч, посмотри, факс только что пришел из прокуратуры,  -
сказал он. - Копия вчерашнего допроса Миловадзе.
   Пока Никита читал копию протокола, Катя медлила  в  дверях  -  ну?  А
может быть... А вдруг?
   - Он все полностью отрицает, - Никита оторвался  от  бумаги.  -  Все.
Внаглую. На все вопросы о Салютове,  о  казино,  об  убийствах  отвечает
"нет". А Дьякова-Легионера и того, что он с ним сидел три года  в  одной
колонии, даже "вспомнить"  не  может.  "Кто  такой?"  -  интересуется  у
следователя. Конечно... на таких наших нынешних  доказательствах  против
него он вполне может разыгрывать из себя святую невинность.
   Катя открыла дверь: нет, чудес не бывает.  Этот  Миловадзе-Хванчкара,
которого она никогда в глаза не видела и, слава богу, никогда не увидит,
наверное, очень  хитер.  Хитер,  жесток  и  умен.  Гораздо  умнее  их  и
потому...
   Значит, это все-таки разборка. А ей  на  какой-то  миг  показалось...
Нет, нет, ей просто показалось. Она вспомнила, с какой  неохотой  в  тот
самый первый раз слушала Никиту. Ей так претило  слово  "разборка".  Все
это происходило так далеко от нее  -  на  Луне.  Да,  видно,  сердце  не
обманешь. И Кравченко тоже оказался прав, когда отговаривал ее.
   Она шла по коридору  розыска.  А  в  голове  вертелось:  значит,  это
все-таки разборка,  и  все  концы  уже  обрезаны,  и  "крот",  почему-то
оказавшийся Легионером (почему? как  они  это-то  узнали?),  мертв...  И
чудес на свете не бывает, потому что...
   - Пропустите меня! Да пропустите же...  Мне  срочно  нужно  с  кем-то
поговорить - со следователем, с  начальником  вашим.  Да  какой  еще,  к
черту, пропуск, какой паспорт... У меня нет паспорта, я его забыл...  Да
пропустите же меня!
   Кто-то скандалил на проходной розыска. Возможно, жалобщик-сутяга. Его
не  пускали  в  управление  без  документов.  А  он  словно  не  понимал
увещеваний постового, не понимал очевидного, что  пропуска  заказываются
вот тут рядом за углом, в бюро пропусков, при предъявлении паспорта.
   Катя, проходя мимо, машинально заглянула на проходную.  Кто  там  так
кричит? Он пьян, что ли? Или не в  себе?  Что  ему  нужно?  Заглянула  и
остановилась, увидев рядом с постовым...  Филиппа  Салютова.  Он  что-то
горячо, почти истерически доказывал невозмутимому молоденькому  сержанту
- своему ровеснику. Катя сразу узнала Салютова-младшего. Он  по-прежнему
был в своем пальто, правда, теперь эта некогда дорогая и  стильная  вещь
была испачкана и измята, словно старое одеяло.

Глава 33
ДОНОС

   Катя замерла в нерешительности: как поступить? Подойти к ним? А вдруг
Филипп ее узнает? Но и уйти к  себе,  оставив  его  здесь,  в  проходной
розыска, тоже невозможно. Что ему нужно здесь? Что с ним? Знает ли он  о
смерти своего приятели или еще нет?
   - Почему не пропускаете? - спросила она сержанта, подходя  к  КПП.  -
Гражданин, вы к кому? По повестке?
   Филипп Салютов  оглянулся  и...  Через  мгновение  Катя  вздохнула  с
облегчением: он ее не узнал. Конечно же,  нет!  Там,  в  баре  на  улице
Суворова, не хватало  света,  да  и  все  его  внимание  тогда  поглощал
разговор с Эгле...
   Однако спустя еще секунду она почувствовала и нечто другое -  сильное
беспокойство, дискомфорт.
   Их взгляды с Салютовым-младшим снова встретились, и ей показалось: ее
подхватывает   какая-то   волна   -   мутная,   мощная,   стремительная.
Подхватывает, тащит, несет за собой. И такое впечатление рождал этот вот
юнец. Его взгляд напомнил Кате взгляд наркомана, лишенного дозы,  -  все
то же истерическое лихорадочное исступление. Последняя грань ломки.
   - Сержант,  пожалуйста,  пропустите  его,  -  поспешно  сказала  Катя
дежурному. - Вот, по  моему  удостоверению.  Я  сама  потом  выпишу  ему
пропуск. Или Колосов закажет через бюро пропусков.
   Однако   на   упоминание   фамилии    начальника    отдела    убийств
Салютов-младший никак не отреагировал. Казалось, он вообще не  воспринял
Катиных слов. Его пришлось тронуть его за рукав пальто.  Шерстяной  ворс
на ощупь оказался насквозь промокшим. Да и  все  пальто  выглядело  так,
словно его вываляли в снегу, - полы обвисли, нескольких пуговиц  спереди
не хватало.
   - Вы к кому? - повторила Катя. - По какому вопросу?
   -  Мне  срочно  надо  сделать   заявление.   -   Филипп   недоверчиво
оглядывался, словно сам с собой решал, что же ему здесь, в этих  стенах,
делать дальше, куда  обращаться.  -  Я  хочу  сообщить...  я  хочу  дать
показания.
   - Ну, раз так, пройдемте. - Катя повела его на первый этаж  в  розыск
по узкому коридору, куда выходили двери всех кабинетов, где возле пульта
дежурного красовался стенд спортивных достижений команды  УУР  и  висела
вечная Доска почета с фотографиями оперативников в  парадной  форме.  Но
ничего этого Филипп словно и не заметил. Катя открыла дверь колосовского
кабинета, откуда вышла пять минут назад, и пропустила Филиппа вперед.
   А дальше была краткая немая сцена. И  ее  словами  не  опишешь.  Катя
по-хозяйски придвинула Салютову-младшему стул (Колосов в  эти  мгновения
просто разглядывал его, как статую в музее). Потом она  сняла  со  шкафа
пишущую машинку, вечно пылившуюся без дела, потому что Никита печатал  с
грехом пополам и всегда спихивал эту процедуру на подчиненных.
   Катя водрузила машинку на стол, взяла чистый бланк протокола  допроса
и приготовилась печатать. Тем самым  давая  понять  им  обоим,  что  она
никуда не уйдет и что роль "секретаря" на этом  допросе  принадлежит  ей
безраздельно.
   Она видела: Филипп Колосова узнал.
   - Я пришел к вам, - произнес он. - Я должен сделать заявление.
   -  Какое?  -  спросил  Никита.  -  Во-первых,  здравствуйте,  Филипп.
Садитесь. Рассказывайте. Что-то случилось?
   - Да, случилось. Я хочу сообщить: пропал мой  товарищ.  Его  нет  уже
почти сутки. Я его везде искал. Но он пропал. -  Салютов-младший  впился
взглядом в пачку фотографий, все еще лежавших  перед  Колосовым.  -  Вы,
кажется, с самого начала ведете это дело, дело по казино моего отца... А
я хочу сделать заявление, дать показания. Но сначала...  -  Он  протянул
руку к снимкам. - Что это? Это же...
   Снимки из его разжавшихся пальцев веером  рассыпались  по  полу,  как
карты из колоды. Катя со своего "секретарского" места наблюдала за  ним.
Лицо Филиппа стало пепельно-серым.
   - Где вы его нашли? - глухо спросил он. - Когда?
   - Сегодня в  пять  утра  на  обочине  Рублевско-Успенского  шоссе  на
двенадцатом километре, - ответил Колосов.
   - Я знал... Я знал, чувствовал, что его  убили.  -  Филипп  нагнулся,
собрал фотографии. Когда он выпрямился,  Кате  почудилось,  что  в  этом
тесном прокуренном кабинете с зарешеченным окном