Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
скучающий между ракушками "Фольксваген". - Здесь брали, в салоне?
- Нет, пригнал из Германии. Точнее, на пароме привез в Клайпеду. Это
значительно дешевле.
- Большой банк, наверное, в "Маке" сорвали. Раздели господина
Салютова до трусов, а? Ну, признайтесь честно.
- Пару раз точно, немножко повезло. - Витас снова бледно улыбнулся. -
Как это у вас говорят? Чуть-чуть.
"Не игроголик, нет, - подумал Никита, вспомнив характеристики
Обухова. - О выигрышах языком не треплет, не хвалится".
- В тот вечер пятого января во сколько вы приехали в казино? -
спросил он.
- Не помню точно, где-то после семи часов.
- Играть приехали?
- Ну да, хотел и развлечься, и, может быть, немножко раздеть
господина Салютова. Чуть-чуть.
- Во что играли?
- Кажется, в покер.
- Повезло?
- Чуть-чуть.
"Вот заладил..." - подумал Никита.
- И что же произошло дальше?
- Ничего. Вдруг, как сказал ваш бессмертный Лев Толстой, все
смешалось в доме Облонских. Ворвались какие-то люди в униформе, в
масках, начали у всех проверять документы.
- То есть вы хотите сказать, что именно так вы узнали о произошедшем
в казино убийстве?
- Да, именно так.
- А до прибытия ОМОНа и милиции вы не слышали шума в зале, криков из
вестибюля? Разве охрана казино не удерживала посетителей на местах, не
позволяя выходить в вестибюль?
- Неужели все вот так запущено? - Витас усмехнулся. - Нет, к
сожалению, ничего такого не заметил. Был увлечен игрой. Очнулся, лишь
когда под нос мне сунули дуло автомата и потребовали документы.
- Крутая игра покер. - Колосов с восхищением покачал головой. - Надо
же, какая занятная. Ставки, наверное, были большие?
- Доиграть не удалось, к сожалению. Крупье прервал партию.
- До приезда милиции вы заходили в вестибюль?
- Нет, - ответил Витас.
- Что, ни в обменный пункт, ни в кассу за фишками? Ни в туалет?
- Валюту я обменял сразу же, как приехал, и фишки тоже сразу
приобрел. Это общие правила. За этим не нужно по десять раз отрываться
от игры.
- И наверх из игорного зала, на второй этаж казино тоже, значит, не
поднимались? - Колосов вспомнил пленку. Она зафиксировала, как этот
Таураге спускался в вестибюль со второго этажа по служебной лестнице,
предназначенной только для персонала казино. - Нет.
- А что располагается на втором этаже, вам известно?
- Ну, там каминный зал, зимний сад, несколько гостиных, ну и
служебные помещения.
- И вы в тот вечер туда не ходили?
- Нет, я же сказал. Я все время был в зале рулетки. А он на первом
этаже.
Ложь была очевидной. Однако уличать в ней фигуранта пока было
бессмысленным шагом.
- Убитый гражданин Тетерин знаком вам? - спросил Колосов.
- Я слышал только, что застрелили смотрителя туалетов, - ответил
Витас Таураге. - То, что его фамилия Тетерин, я н, е знал. Сначала
вообще в зале кричали, что в туалете кто-то застрелился.
- До приезда милиции кричали?
- Да, поднялся такой невообразимый шум... - Витас поднял глаза на
Колосова и... смущенно усмехнулся.
- А, значит, все же отвлеклись от партии в покер, - заметил Колосов.
- Слушайте, музыка эта ваша меня просто оглушила! Я выключу.
- Не любите Вагнера? - осведомился Витас.
- Не понимаю, что тут любить. Грохот один. Валгалла... Это рай, что
ли?
- Рай. Точнее, небесная обитель мертвых.
- Дуба дашь в таком раю... Итак, вспомните поточнее, вы заходили в
туалет в вестибюле в тот вечер?
- Нет, - ответил Витас Таураге. - И служителя этого не видел, даже не
знаю, как он выглядел.
- Вы не путаете?
- Нет, уверяю вас.
- Ну, раз так, - протянул Никита разочарованно. - У меня все. А вот
документики... документики я ваши пока у себя оставлю. Все, кроме прав.
Когда придете по повестке на допрос к следователю прокуратуры, документы
вам вернут.
- Извините, но вы не имеете права, - холодно сказал Витас. - Я не
могу без документов. И потом, я - иностранный подданный.
- Но вы же правды говорить не желаете. - Колосов вздохнул. - А как
еще мне вам жизнь отравить за это?
- Но как же я буду без документов?
- Перебьетесь, ну милиция заберет, ничего, потерпите. Правда, валютку
вот в "Маке" менять трудно будет на фишки, там ведь в обменнике паспорт
нужен. Или в казино другие правила?
- Вы превышаете свои служебные полномочия, я буду жаловаться.
Колосов демонстративно открыл дверь "девятки", давая понять, что эта
неискренняя, полная недомолвок и уверток беседа окончена. Витас вышел.
- Комната в коммуналке ваша или приятельницы вашей? - спросил Никита.
- Как фамилия приятельницы? Или мне самому подняться, документы еще раз
проверить?
- Ее зовут Эгле Таураге. Это моя младшая сестра.
- Сестра? Надо же... А с кем это вы меня там в квартире перепутали,
что сразу в лоб вмазать хотели?
Витас Таураге молчал, всем своим оскорбленным видом показывая, что
это - чисто личный вопрос.
- На допросе в прокуратуре советую вспомнить все, как оно было на
самом деле в тот вечер в казино, - сказал Колосов жестко. - Мне кажется,
ни вам, ни вашей сестре неприятности с ОВИРом не нужны.
- Не пугайте меня, я ничего противозаконного не совершил. - Таураге
жестом Остапа Бендера плотнее закутался в свой модный
оранжево-европейский шарф. - А вы хоть и с пеленок в полиции, а даже с
людьми как должно разговаривать не научились! А еще лезете расследовать
убийства!
- А ты меня не учи. И запомни: я лжи даже свидетелям не прощаю.
На том и расстались. Колосов рванул машину с места, точно грозовой
тучей окутанный грохочущей из радиоприемника вагнеровской "Валгаллой".
Его душила досада и на эту симфонию, в которой он ни черта не понимал, и
на этого прибалтийского хлыща, который мало того, что сразу полез на
него с кулаками, но и вдобавок ко всему еще нагло врал прямо в глаза,
отрицая самые очевидные вещи, и на этот кусачий как собака мороз, и на
эту Мытную улицу, занесенную снегом.
А еще его не покидало чувство, что своей вспыльчивостью, своим гневом
и этим своим поспешным бегством он совершает грубую ошибку. Однако тогда
Никита еще точно не знал, в чем эта ошибка заключалась. В том ли, что он
так и не сумел найти с этим Витасом Таураге общего языка, или же в том,
что поторопился уехать и так и не поднялся снова в комнату за железной
дверью узнать из первых рук у Эгле Таураге, за кого же это его принял,
обознавшись, ее старший брат?
Глава 15
ВАЛГАЛЛА
Витас Таураге уехал от Мытной улицы недалеко. Остановил машину на
Садовом кольце при въезде в тоннель под Калужской площадью. Знал, что
парковка в этом месте запрещена, но в этот поздний час милиция здесь
вряд ли появится.
Музыку он включил в салоне сразу же, как пересел из чужой "девятки" в
свой "Фольксваген". Вагнер вдохновлял и помогал думать. А подумать было
над чем.
Первое, что пришло в голову Витасу Таураге после разговора с
Колосовым: полиция везде одинакова. Видимо, все дело в том, что в самых
разных странах бурным течением жизни в полицию прибивает совершенно
особый сорт людей: физически крепких, скудоумных костоломов, которые
изъясняются на суконном языке своих протоколов, пьют пиво и водку,
гоняют как бешеные на дешевых автомобилях и обожают по самому
пустяковому поводу демонстрировать окружающим свою власть.
Русские в этом отношении были не исключением. У Витаса Таураге в его
пестрой биографии имелись факты для сравнения. Например, полиция
Дуйсбурга - западногерманского города, где он провел несколько лет и
откуда ему пришлось убраться по целому ряду причин, была еще круче. Как
нелегального эмигранта Витаса там целый месяц продержали в тюрьме.
Финская полиция была ленива, немногословна, но беспощадна: полицейские
просто отобрали без лишних споров у Витаса с трудом выхлопотанную
лицензию на торговлю подержанными машинами и выдворили из страны.
Самой мягкой была полиция Амстердама. Однако и в этом вольном городе
Витасу пришлось тоже отсидеть три дня в предвариловке, пока полицейские
связывались с иммиграционной службой. И сокамерники - поляк, два
нигерийца и турок из Сараева, узнав, что у Витаса есть при себе деньги,
отбили ему ночью в камере все печенки.
Из Амстердама пришлось уехать. Вернуться домой. А затем...
Витас Таураге прибавил Вагнеру громкости, закурил. Задумчиво смотрел
в окно на залитое огнями Садовое кольцо. Ни разу за последний год он не
пожалел, что перебрался из Литвы в Москву, к сестре. Да и в "Красном
маке" можно было кое-что заработать на черный день. Однако...
Однако сестра его беспокоила. Более того: доводила его холодное
твердое нордическое сердце до точки кипения. Сестра, вероятно, сошла с
ума. Рехнулась! Забыла, кто она такая. Роняла свое достоинство, не желая
понять, что члены семьи Таураге, владевшие несколько веков назад землями
по всей Жмуди и собиравшие тысячные дружины, штурмовавшие древний
ливонский Инстербург, даже в самых трудных жизненных обстоятельствах не
могут, не имеют права превращаться в покорных рабов своих животных
инстинктов.
Так Витас думал совершенно искренне и это же пытался внушить сестре.
Но сестра Эгле на все его проповеди твердила, что она любит и жить не
может без...
Иезус Мария! Любит! Кого? Алкоголика, подонка, проигравшегося в карты
проходимца. Мерзавца Газарова - любит! Его сестра Эгле Таураге, умница,
красавица Эгле, с которой дома вся семья пылинки сдувала, ради которой
(чтобы она не знала ни в чем нужды, занималась любимым делом, училась в
этом своем никчемном балетном училище и могла платить за обучение
немалые деньги) он, Витас Таураге, старший сын в семье, бросил
университет, подавшись в поисках работы сначала в Германию, потом в
Финляндию, Швецию, Голландию...
И сейчас, после всего, что он для нее сделал, после того, как они
снова встретились через годы разлуки, сестра-эгоистка заявляет ему,
что...
Иезус Мария, зачем ты создал женщину такой дрянью? Такой нежной,
прекрасной, безвольной, подлой дрянью? И зачем положил заповедь, что
брат должен, обязан любить свою сестру, помогать и служить ей, потому
что нет ничего драгоценнее родственных уз, общей крови, семьи и памяти
предков?
Есть ли способ сейчас помочь сестре Эгле? Витас Таураге смотрел на
ночную Москву, на этот чужой город. Слишком большой для них с сестрой.
Сам он во всех больших европейских городах, в которых пришлось побывать,
чувствовал себя неуютно. А здесь ко всему еще не было моря. А море он
любил всегда, потому что вырос возле него.
Этим летом он мечтал увезти сестру к морю. Дал ей, не поскупившись,
денег на расходы. Были уже получены визы, куплены билеты на самолет. А в
самый последний момент он внезапно узнал, что сестра тайком сдала билет,
а все деньги отдала Газарову на оплату очередного карточного долга.
Отдала, как отдавала все: вещи из дома для продажи, бриллиантовое
кольцо, подаренное ей братом, свои заработки. Газаров обирал сестру как
грабитель, как бесстыдный рэкетир, как жалкий альфонс. Обирал до нитки и
проигрывал все до последнего гроша, потому что даже на карточный выигрыш
ему не хватало мозгов.
И так продолжалось... Иезус Мария, это длилось с тех самых пор, как
он, Витас, переехал в Москву, к сестре. Газаров-Алигарх высасывал ее,
как раковая опухоль. И никакие слова, мольбы, просьбы, даже угрозы не
помогали. Эгле как заколдованная терпела и сносила от Газарова все с
безропотностью, доводившей Витаса до белого каления. "Я люблю его, он
муж мне", - твердила она как вызубренный урок.
Муж! Какой там, к дьяволу, муж... Гога Алигарх, вечно путающий день с
ночью, спустивший в карты собственное дело, проигравший жизнь,
достоинство, мужскую честь. Какой ксендз-расстрига на какой черной мессе
обвенчал этого подонка с сестрицей Эгле?!
Последние такты симфонического видения Валгаллы смолкли. Витас
Таураге закурил вторую сигарету. Мысль после Вагнера пришла в голову
ясная и простая: если Алигарх умрет, Эгле станет прежней. И это совсем
не сложная штука - смерть. Он же человек, этот лживый подонок, значит,
он смертен. А если он смертен, значит... я, Витас Таураге, его убью.
Придавлю как крысу. Ради сестры. И это будет даже не слишком сложно,
потому что Алигарх в свои сумрачные дни путает не только день с ночью,
но и врагов и друзей, людей и химер, волков и овец.
Не далее как этой осенью его нашли избитого, со сломанными ребрами,
брошенного кем-то возле Склифосовского. Эгле выходила его. А в "Маке"
поговаривали, что Алигарха таким способом кое-кто предупредил о том, что
долги не прощаются. Тогда мерзавцу повезло, он выжил. Но везение -
капризная девка, и в следующий раз, если умелому человеку взяться за
дело, то...
"Если он умрет, - подумал Витас Таураге, - даже если со мной что-то
случится, Салютов всегда позаботится о сестре. Он сам так говорит, а он
человек слова. Он давно бы позаботился о ней, как должно мужчине, если
бы не этот прилипала. Салютов может купить Эгле квартиру в Москве, взять
ее на содержание, может даже жениться на ней (он же вдовец!). В любом
случае только он в силах уберечь ее от этой жизни, уберечь Эгле даже от
"Красного мака", где место мужчине, а женщине из семьи Таураге делать
нечего".
Витас Таураге вздохнул: чужая страна, чужой город. На чужую жизнь
смотришь всегда отстраненно. Мало о чем сожалеешь, мало кого жалеешь.
Тот старик из туалета... Витас Таураге снова вздохнул, смял сигарету
в пепельнице. Нет, старика из туалета казино, застреленного из пистолета
в затылок, ему совсем не было жаль. Это ведь была мгновенная смерть.
Старик вряд ли успел что-то почувствовать. Но для Алигарха такая смерть
оказалась бы чересчур легкой. Почти благословенной. Такую смерть еще
нужно было заслужить.
***
Валерий Викторович Салютов находился в "Красном маке" с четырех часов
дня. Приехал в казино с совещания совета директоров "Промсервисбанка", с
которым поддерживал давние деловые связи. Финансовая ситуация в банке
складывалась вполне сносная для начала года. И это радовало. Дом
открылся для посетителей. Это тоже радовало. Салютов, наверное, впервые
за последние месяцы чувствовал себя неплохо.
В казино он приехал трудиться в поте лица. И отдыхать. Когда он
находился в Доме, труд и отдых становились единым, неразрывным действом,
почти творчеством. Так было всегда, с самого открытия казино. И Салютов
не мог припомнить случая, когда хлопоты по обустройству и организации
Дома доставляли ему страдания, усталость или разочарование. Напротив,
здесь он всегда ощущал совершенно особый прилив сил и энергии,
чувствовал себя моложе на добрый десяток лет. Так было прежде, но с
гибелью сына все изменилось. Салютов не чувствовал ничего, кроме боли,
не видел перед собой ничего, кроме этой бесконечной, сводящей с ума
ночной вьюги за окном.
Но сегодня (даже странно) на душе было гораздо легче. И метель
улеглась. День за окном был морозным и солнечным. Закат - багряным. Ночь
- ясной и звездной. В такие ночи в молодости Салютов редко спал. Было
совсем не до сна.
Он сидел у себя в рабочем кабинете на втором этаже. Казино открылось
в обычный час и функционировало. Посетители съезжались. Внизу, в каждом
из трех залов, в том числе и в заново оборудованном бильярдном, уже шла
игра. На втором этаже в "гостевом" крыле в гостиной ярко пылал камин.
Там, а также в зимнем саду и овальном кабинете на кожаных диванах
отдыхали и курили гости, перед тем как снова спуститься в зал и засесть
за игру. Официанты обносили отдыхавших коньяком и коктейлями.
Салютов внимательно проверял счета, просматривал годовой отчет о
финансовой деятельности казино. Отчет давно уже пора было проверить. И
одновременно чутко прислушивался с почти болезненным любопытством и
наслаждением к звукам Дома.
В такие минуты Дом напоминал ему оркестр. А сам он представлялся себе
дирижером. Порой ему даже не верилось: как это он один сумел поднять это
все - поднять Дом, превратив его из зыбкой заветной мечты в реальность,
из бумажного архитектурного проекта - в кирпич, стекло и мрамор, из
финансового миража в доходное, прибыльное дело.
Дом-Оркестр исполнял свою особую, неповторимую музыку. И с каждым
годом она становилась Салютову-директору все понятнее и ближе. Порой ему
казалось: он сам написал ее. Но затем он сознавал: нет, музыку создал
сам Дом. И теперь она уже неотделима от его стен и залов. Как душа.
Эти звуки... Рокот мощных моторов на подъездной аллее, оживленные
мужские голоса - это гостей встречает у подъезда швейцар (новый, нанятый
вчера вместо дурака Пескова), сочный хруст снега во дворе - это по
приказу управляющего бригада дворников расчищает автостоянку. Музыка
Дома доносила и другие звуки, вне единой общей гармонии вроде бы и не
слышимые ухом - шорох сукна на столе, когда невозмутимый крупье
специальной лопаткой сгребает фишки-ставки, трепет капроновой сетки,
охраняющей лузу, когда в нее, точно рыба в невод, попадает бильярдный
шар, скрип мела о деревянный ствол кия, нежный перезвон хрустальных
бокалов, украшающих стойку бара, грохот и дребезжание игральных
автоматов, скрип стенной панели, удерживающей на себе колесо Фортуны,
биение десятков сердец, стук крови в висках тех, кто склонился над
запущенной рулеткой и ждет (боже, как ждет), на какой номер выпадет
шарик. А вдруг на зеро?
Все эти звуки были так привычны и вместе с тем так удивительны, - так
знакомы и так новы. Они ласкали и раздражали слух, волновали сердце...
Салютов поднялся из-за письменного стола, медленно прошелся по
красному персидскому ковру, украшавшему пол кабинета. Звуки Дома. Все
здесь было наполнено ими. Тишина в комнате была живой, насыщенной,
волшебной: треск березовых поленьев в камине гостиной, треск новой,
распечатываемой крупье карточной колоды, треск рассыхающегося от жара
батарей паркета под чьими-то тяжелыми шагами за дверью...
- Валерий Викторович, заняты? Я на минуту. Только что звонили! На
завтра заказ мест, ну и все как обычно. Я сказал: у нас все готово, мы
ждем. Как насчет денег?
Шаги принадлежали Глебу Китаеву. Он только что вошел в кабинет, как
всегда вежливо постучав.
- Все в порядке. Я договорился в банке. Деньги завтра будут с утра.
Позвони насчет машины и дополнительной охраны, - ответил Салютов. -
Значит, завтра у нас полный сбор?
- Да, неплохо, а? - Китаев улыбнулся. - Соскучился я, Валерий
Викторович, по настоящим нашим вечерам. - Он потер руки, словно
предвкушая что-то приятное. - И еще кое-какие новости для вас есть. . -
Какие? - Салютов сел на кожаный диван в углу кабинета, пригласив Китаева
в кресло напротив.
- Я вчера и сегодня утром систему наблюдения вместе с техниками
проверял, - сказал Китаев. - И так и этак мы смотрели. Тот сбой камеры в
вестибюле - случайность. Там в стене проводка за панелью слегка отошла.
С гардеробщиком я тоже все проверил. Он сейчас на больничном, и врач мне
диагноз подтвердил: ОРВ, причем какой-то там кишечный вирус. Уже
заболевал он тогда в тот вечер.
- И какой же вывод из всех твоих проверок? - спросил Салютов.
- Все это случайности. И все они случайно совпали. Камеру никто
намеренно не вырубал. Просто кому-то повезло. Ну, возможно, он услышал
от гардеробщика или от кого-то из охраны, что эта часть вестибюля на
время остается "темной".
- Вывод, Глеб.