аров  из  российской  казны
сперли через чеченские авизовки? Это что, чеченцы сами выдумали? Нет, это  в
Москве надо заказчиков этого карнавала искать.  А  сколько  денег  в  первую
чеченскую войну намыли?
   - Сколько? - спросил журналист.
   - А кто считал... Как никто не  считал,  и  сколько  вы,  журналисты,  за
хвалебные телепередачи и статьи об угнетаемых чеченцах поимели.
   - Я - нисколько, - испуганно замотал головой журналист.
   - И твой желтый листок тут приложился. По солдатику русскому  потоптался,
- буркнул начштаба.
   - Правильно, - кивнул Алейников. - Это несчастная республика. Кто  только
тут не пытается сделать навар - и фундаменталисты, и западные спецслужбы,  и
турки. И  русские  вельможные  воры,  и  политические  аферисты.  Все  здесь
потоптались.  Всем  выгодна  эта  точка  напряженности.  Одни  здесь  Россию
пригнуть пытаются и на колени поставить, другие здесь Россию  разворовывают.
А в центре всего этого кипения  страстей  и  интересов  -  простой  человек,
которого обобрали до нитки, оболванили, сунули ему в руки автомат, заплатили
фальшивые доллары и показали врага - русского солдата.
   - Хорошо сказано, - журналист вытащил блокнот  и  начал  быстро  строчить
туда.
   - Э, только на меня не ссылайся. Мне еще полковничьи погоны  получать,  -
встрепенулся Алейников.
   - Не буду, - кивнул журналист.
   - А вообще, я тебе скажу, что в основном  люди  здесь,  как  и  везде  на
земле, хотят жить спокойно. Женщины хотят мужиков и  растить  детей.  Мужики
хотят зарабатывать деньги и втихаря,  ночью,  когда  Аллах  не  видит,  пить
водку. Но все стали  заложниками  ситуации.  Слишком  много  пролито  крови.
Вражда. Отвыкли жить по-нормальному.
   - А может, отсоединить  их?  -  спросил  журналист.  -  Отделить  колючей
проволокой и вышки поставить? И пускай живут самостоятельно.
   - Это московский собачий бред! - взорвался Алейников. -  Предлагаешь  тут
зону сделать, чтобы народ с голоду вымер? Да это  и  технически  невозможно.
Пока она у нас под боком, она вечно будет рассадником терроризма и рано  или
поздно взорвет Дагестан, пойдет дальше.  Пойми,  Чечня  -  оплот  исламского
фундаментализма,  а  это  такое  же  агрессивное,  захватывающее  все  новые
территории, стремящееся к господству над миром идеологическое течение,  как,
к примеру, гитлеровский фашизм. Идет война  идей,  религий  -  а  это  самые
страшные войны, как показал двадцатый  век.  Гитлеровская  идеология  унесла
полсотни миллионов людей. Исламский фундаментализм -  не  лучше.  И  мы  все
равно  будем  с  ним  воевать.  Отделим  Чечню,  придется  отделять   другие
республики. Они дойдут и до  твоей  Москвы.  И  в  лужковском  храме  Христа
Спасителя будет мечеть, а вместо рекламы по городу  будут  висеть  изречения
Аль Ваххаба. Как тебе это?
   - А что делать? - Журналист отложил блокнот и с надеждой, как больной  на
врача, посмотрел на собеседников.
   - Надо тут местного  бабая  посадить  всеми  командовать,  как  в  старые
времена, и с этого бабая за порядок требовать, - заявил зам по кадрам.
   - Ага. Хрен ты угадал, -  начштаба  плеснул  всем  водки.  -  Тут  всегда
руководители были русские. По одной причине - ни один тейп не  потерпит  над
собой главенства другого, особенно низшего тейпа.
   - Для начала надо бандитов извести. Нещадно. А нормальных, лояльных к нам
людей поддерживать всеми средствами. И дать местным жителям возможность жить
достойно, кормить семьи своим трудом... А вообще, порядок в  державе  должен
быть, - сказал Алейников. -  И  цели  у  государства  должны  быть  ясные  и
достигаться не жестоко, а жестко. А все любимые московской тусовкой бредни о
правах человека - это бандит воспринимает как разрешение на то, чтобы резать
головы.
   - Братья, достали вы с этой политикой.  Хлопнем?  -  осведомился  зам  по
кадрам.
   - Да, - Алейников взял стакан, поднялся. - Давайте-ка выпьем, братцы,  за
нас. За всех тех, кто собрался здесь. За тех, кто в мирное  время  для  себя
решил, что у него есть долг и  честь,  когда  для  большинства  эти  понятия
затерты и выброшены за ненадобностью, как старый  хлам.  Давайте  выпьем  за
нас, солдат России.
   - Ментов России, - вставил зам по кадрам.
   - Все мы солдаты.  И  наша  обязанность  -  защищать  людей.  И  не  дать
разлиться по нашей стране этой грязи. За солдат...

Глава 30
ПАУКИ В БАНКЕ

   Заняться Джамбулатову было совершенно нечем. От безделья он читал  старые
газеты - чеченские и русские, какие-то журналы, истрепанные боевики.  Взгляд
рассеянно скользил по строчкам.
   В тот вечер он, лежа на топчане,  при  свете  тусклой  лампочки  бездумно
листал литературно-художественный журнал  "Ичкерия",  изданный  неважно,  на
серой бумаге, с плохо пропечатавшейся фотографией волка на первой  странице.
Волк - символ чеченского воина. Журнал датировался девяносто седьмым  годом.
Это был год эйфории, когда всем казалось, что русские ушли навсегда, и вовсю
делились должности и сферы влияния. Адрес издательства - город Джохар, улица
Маяковского. "Джохар и  Маяковский  -  интересная  компания",  -  усмехнулся
Джамбулатов. Читать журнал было скучно. Все литературные  произведения  были
списаны с военно-патриотической советской прозы сороковых-пятидесятых годов.
Самой большой по объему была повесть о героической обороне какой-то сопки от
врага, который, "визжа и плача, скоро побежит от наших границ". Был  рассказ
о мальчишке-боевике, который говорит русскому военному доктору:
   "Зачем меня лечить, все равно меня  утром  расстреляют  ваши  палачи".  И
доктор, видя в молодом чеченце  этот  несломленный  дух,  проникается  идеей
освобождения  Чечни  от  русского  ига.  Все  это  были  вариации  на   тему
"гестаповцы и верные Отечеству мальчишки-партизаны". Также в журнале имелось
несколько  стихов,  посвященных  Дудаеву,  свободе.  Слова,  слова,   слова.
Джамбулатов знал им цену. И цена эта была невысока.
   Он  вздохнул.  Опять  нахлынули  воспоминания.  Вспомнился  отец,  убитый
защитником этой свободы Хромым. Тем самым Хромым, который здесь, рядом, и до
которого не дотянуться. И Руслан, застонав, как от боли, отбросил журнал.
   Тут на улице послышался гул мотора. Джамбулатов выглянул в окно и  увидел
в сгущающейся темноте фары. Это возвращался Синякин.
   Русский ваххабит прибыл в сопровождении двух  боевиков.  Он  был  доволен
жизнью, видимо, получил откуда-то  обнадеживающие  известия.  Зашел  в  дом.
Посмотрел на Джамбулатова. Хлопнул его по плечу:
   - Ну что, мент, близится конец хлопотам... Это надо отметить.
   Вскоре на открытом воздухе накрыли стол. На  нем  возвышалась  бутылка  с
неизменным джином. Привели Хромого, который осунулся, но на его лице, обычно
невозмутимом, нельзя было ничего прочесть.
   Синякин налил себе джина, жадно выпил,  потом  пошел  к  машине,  вытащил
целлофановый пакет, бросил на стол:
   -  Кто  желает  травку?..  Никто?..  Как   хотите...   Ибрагимка,   бери,
порадуйся...
   Ибрагимка с готовностью отсыпал себе анаши, пошел  к  костру,  присел  на
бревно,  аккуратно  закрутил  самокрутку  и  блаженно  задымил.  Голова  его
становилась легкой, как воздушный шар, и хотелось смеяться. Когда  обороняли
Грозный, тогда было завались анаши... Аллах запрещает выпивку, но  разрешает
твердые наркотики. Анаша и гашиш  -  что  может  быть  лучше  для  поддержки
боевого духа? Воин от дурманящей травы чувствует себя  непобедимым  и  готов
идти хоть на нож, хоть на пулемет. Правда, он теряет ощущение опасности,  но
зато приобретает доблесть, и путь его, если  он  падет  от  руки  неверного,
лежит в райские сады.
   -  Интересно  получается,  -  покачал  головой   Синякин,   с   интересом
рассматривая сидящих по разные концы стола своих гостей. - Мы сидим  вместе.
За одним столом... А чтобы измерить ненависть, которая тут висит,  ни  одних
весов не хватит. А, Руслан?
   Джамбулатов  ничего  не  ответил,  он  продолжал  жечь  глазами  Хромого,
сладострастно представляя, как сейчас вырывает у  одного  из  телохранителей
Синякина автомат и всаживает весь магазин в Хромого. Сначала в  ноги.  Потом
отстреливает руки. И только потом в голову,  меж  глаз,  в  которых  ужас  и
мольба о пощаде. Он перевел дыхание и попытался успокоиться.
   - Во, мент аж копытом бьет, - захохотал Синякин. - Душу греет. Два  паука
в банке. А я - разводящий...
   Джамбулатов молчал, отведя глаза от Хромого. Надо успокоиться, уговаривал
себя бывший милиционер. Спокойно. Нельзя срываться.
   - Знаешь, Руслан, Хромой не всегда был мне другом. Я даже стрелял в него.
Помнишь, Султан?
   - Я все помню, - заверил Хромой, - Он ничего не забывает... И  я  тоже...
Все хотел тебя спросить. Султан, зачем ты  меня  тогда  хотел  подвести  под
монастырь?
   - Ты все не правильно понял, - отмахнулся Хромой, смотря  куда-то  вдаль,
поверх голов. Он не любил встречаться с людьми глазами.
   - Не слыхал, Руслан, что он со мной сделал?
   - Он со многими сделал, - буркнул Джамбулатов.
   - Помнишь, в девяносто восьмом у стадиона "Динамо" в Грозном  пропал  тот
узбек... Ну, из представительства России в Чечне.
   - Помню, - кивнул Джамбулатов. - Слышал, твои бойцы там поучаствовали.
   - Ну да, - кивнул Синякин. - Но ты не все знаешь... История в свое  время
наделала много шума.  Тогда  в  Грозном  еще  действовало  представительство
Правительства  России.  Сотрудник  его  экономического  отдела,   узбек   по
национальности, то есть мусульманин,  правоверный,  в  тот  день  отправился
поглядеть на смотр войск на стадионе Грозного. Больше его  никто  не  видел.
Через неделю рано утром на КПП  "Кавказ"  со  стороны  дороги  Серноводск  -
Слепцовск через Чеченский пост проехал черный джип с тонированными стеклами,
через триста метров остановился, оттуда выбросили сверток, и машина унеслась
обратно в Чечню.  Когда  сотрудники  милиции  развернули  объемный  сверток,
увидели труп с удостоверением сотрудника Российского  представительства.  Он
был изуродован, с жуткими следами пыток и глубокой странгуляционной бороздой
на шее. Этого человека долго пытали, перед тем как  убить.  При  трупе  была
записка: "Всем россиянам, враждебно настроенным против Чечни.  Так  будет  с
каждым, кто находится в Чечне по заданию ФСБ. Волки ислама".
   - Зря на меня повесили всех  собак.  -  Синякин  засмеялся,  и  веко  его
задергалось. - Хромой затеял все  это.  У  него  были  подозрения,  что  тот
русский узбек, шайтан его забери, работает на ФСБ.  Меня  подбили  на  самую
грязную работу. Не задаром, конечно.
   - Хорошо хоть заплатили? - усмехнулся Джамбулатов.
   - Еще как!.. Фальшивыми долларами... В  общем,  как  русского  лоха  меня
братья по вере сделали. А, Хромой, не стыдно?
   - Я ни при чем. Меня тоже кинули!
   - А вот  тут  ты  лжешь...  Я  знаю,  денежки  фальшивые  твои  помощники
стругали... Не так?
   - Меня ввели в заблуждение... Я не хотел тебя кидать. Кроме того, ты меня
чуть не убил. Так что мы квиты.
   - Квиты?.. Мы будем квиты, если все пройдет удачно.
   - Вспомни, ты мне обещал, Абу... - Хромой не договорил.
   - Я же не ты, Хромой. Я обещания  выполняю.  Ни  одна  сволочь  не  может
сказать, что я ее кинул и не сдержал слово. Крепкое  слово  -  это  капитал.
Тебе, Хромой, этого не понять...
   Хромой пожал плечами. Он прожил сорок пять лет на этой проклятой  Аллахом
земле - юдоли бед и страданий - не для того, чтобы верить в  слова,  идеи  и
добрые побуждения. Он не верил никому и ни во что. Не верил  настолько,  что
мог убедить многих в том, что верит. Но русский ваххабит почему-то относился
к своему слову вполне серьезно, и в этом была его слабость. И в этом же была
надежда Хромого выбраться живым из этой передряги.
   - Можешь быть спокойным за свою шкуру... Если я не решу  сделать  подарок
Руслану, - улыбнулся Синякин Джамбулатову.

Глава 31
РАБОВЛАДЕЛЬЦЫ

   Алейников черкал очередную бумажку, когда забарабанили выстрелы. Затихли.
Потом забарабанили вновь.
   Били из "АКМ", притом где-то близко, в центре станицы. Алейников  схватил
рацию.
   - Выстрелы на улице Ленина... АП-1, блокируйте Ленина с Березовой  улицы.
Группа на выезд, - звучали в эфире команды дежурного по отделу.
   Такого  давно  не  было  -  выстрелы  средь  бела  дня  в  самом   центре
наполненного войсками и милицией населенного пункта в "мирном" районе. Отдел
жил под страхом того, что чеченцы все-таки соберут силы и двинут  войной,  а
по оперативным данным в районе около тысячи боевиков расселились  по  селам.
И, теоретически, если все они соберутся, выкопают оружие и  устроят  большой
базар-мазар, то райотдел превратится в осажденную  крепость.  И  сколько  он
простоит - еще вопрос. Но в "ночь святых ножей" никто по большому  счету  до
конца не верил. И потом, время горца - ночь... А затеять стрельбу днем...
   - "Валдай" - "АП-1". Я на месте, - послышался  в  рации  доклад  старшего
автомобильного патруля. - Все в порядке.
   - Что в порядке?
   - Это "команчи" резвятся.
   - Что?!
   - Солдатики с гауптвахты грузят щебень на машину. А начальник гауптвахты,
пьяный в дым, чтобы работа шла веселее и чтобы кидали  резче,  лепит  поверх
голов своих бабуинов из автомата.
   - Сейчас выйду на дежурного по комендатуре... "Тайга-1".
   - На связи.
   - Ваши фокусничают...
   Переваривая известие, дежурный по комендатуре помолчал, потом выдал:
   - Все ясно... Пусть грузят. Только автомат у капитана отнимите. Мы сейчас
машину пришлем.
   Ничего особенного. Обычная развлекаловка  военнослужащих-контрактников  и
их начальства. Алейников привык к другой армии, служил в десанте  и  отлично
знал, что такое настоящая воинская дисциплина и боевая подготовка, то, о чем
сейчас забыли, если не  считать  действительно  боевых  частей  -  морпехов,
десантуры,      спецназа...      Надежду      гражданских      реформаторов,
военнослужащих-контрактников, не зря прозвали в  Чечне  "команчи"  за  вечно
красные опойные морды и буйный нрав. Это некий венец экспериментов с  армией
-  пьяный  слесарь-сантехник,  обряженный  в  военную  форму  и  вооруженный
автоматом, у которого зарплата в горячей точке, с учетом "выдающихся" боевых
достижений, по семьсот долларов в месяц, при этом две трети  пропиваются  на
месте. И Алейников уже не удивлялся, как  раньше,  если  вдруг  ненароком  в
"уазик", в котором он ехал, летела очередь со  стороны  блокпоста  -  только
потому, что "команчи" твоя морда ментовская  не  понравилась.  Слышишь,  как
барабанят пули по корпусу машины, и понимаешь,  как  актуален  родившийся  в
Чечне пятый тост: "Чтобы не пасть от руки своих".
   Разборов с комендатурой хватило еще на два  часа.  Наконец,  погрузили  и
щебень, и начальника гауптвахты, и  толпу  "команчи"  увезли,  и  в  станице
воцарилась тишина. День в целом выдался спокойный. И народу толпилось  перед
отделом не так много. Оказалось, что делать  особенно  нечего,  и  Алейников
ощутил, что ему становится тоскливо... Последние дни он жил в ожидании того,
что принесет затеянная им совместно с коллегами-чекистами комбинация. И  для
ее  исхода  было  необходимо,  чтобы  приняли  наконец  решение   о   судьбе
американца.
   Он ждал этого решения пятый день,  но  что-то  наверху  буксовало.  Верхи
всегда стояли перед дилеммой - платить или не платить  выкуп  за  похищаемых
заложников, менять их или не менять. Дураку  понятно,  что  когда  идешь  на
поводу у похитителей людей, то провоцируешь  новые  преступления.  С  другой
стороны, люди бывают разные. Одно дело, когда пропал простой крестьянин  или
солдатик - их сотнями и тысячами угоняли, как табуны лошадей, в  рабство,  и
долгие годы это никого не смущало. Другое дело, когда  пропадают  те,  из-за
кого есть кому поднять шум, - иностранные миротворцы,  представители  СМИ  и
прочие важные персоны. Тут хочешь не хочешь, а  надо  торговаться.  Торговля
людьми в последние годы между Россией и Чечней шла очень активно.
   Чеченская пропаганда скромно умалчивает, что  русские  цари  ввязались  в
кавказскую войну не из-за присущего России экспансионизма, а все из-за  того
же - непрекращающихся приграничных грабежей, торговли невольниками. Житья от
горцев на юге России не было никакого. По всей стране в  девятнадцатом  веке
действовали благотворительные фонды, собиравшие деньги  на  выкуп  людей  из
чеченского плена. Тогда  вайнахи  хорошо  разбогатели  на  рабовладении,  но
исчерпали  долготерпение   соседей   и   были   примерно   наказаны.   Позже
существование в составе Российской империи и СССР само по себе  делало  этот
вид деятельности трудноосуществимым. Но только вожжи  отпустили,  вайнахи  с
готовностью вернулись к национальному  промыслу.  Конечно,  не  у  всех  это
получалось. Нужны еще индивидуальные  качества  -  способность  воспринимать
окружающих людей как скот.
   Масштабы пугали. После объявления независимости Чечни счет рабов  шел  на
тысячи. В  этот  бизнес  втягивались  все  -  и  закоренелые  уголовники,  и
представители чеченских  "правоохранительных"  органов.  Так,  пограничники,
которым родное правительство в один прекрасный момент обрубило всю зарплату,
решили крутиться сами. Они на границе присматривались к смельчакам,  которые
в промежутках между войнами отваживались посещать Ичкерию по каким-то  своим
делам, их доставляли в пятнадцатый военный городок в Грозном, при упоминании
о котором у знающих людей мороз пробегает по коже.  Там  был  фильтрационный
пункт, где скапливались задержанные различными  "органами"  Чечни  граждане.
Фактически это был невольничий  рынок,  где  задержанных  продавали  частным
лицам или сдавали внаем для выполнения тяжелых работ.
   Рабы трудились в кошарах, строили дома, дорогу в Грузию, которую  успешно
разбомбили с началом боевых действий. С ними  обращались  как  со  скотиной,
которую, когда вымотается, можно  просто  пристрелить,  чтобы  не  мучались.
Многие крали людей для получения выкупа - за кого тысячу, за кого и  миллион
долларов. Нередко солдатиков покупали как жертву для  кровной  мести  те,  у
кого в войне  с  русскими  погибли  неотмщенные  родственники.  Доходило  до
абсурда - один из полевых командиров похитил стоматолога,  чтобы  тот  лечил
клыки его воякам.
   Деньги текли рекой. Целые банды жили за счет  выкупов.  Ценные  заложники
переходили из рук в руки, перепродавались с накруткой. И некоторые деятели в
Москве тоже были в доле, приноровившись  опустошать  государственный  бюджет
путем выкупа журналистов  и  политиков.  Особенно  преуспел  в  этом  бывший
заместитель Секретаря Совета Безопасности и одновременно  самый  скандальный
олигарх России.
   После первой войны, когда Россия рукой  генерала  с  замашками  одесского
грузчика  фактически  подписала  капитуляцию   перед   свободной   Ичкерией,
российские чиновники поставили перед президентом Масхадовым вопрос, когда он
отдаст заложников и рабов.
   - С каждым выданным пленным я теряю сотни голосов избирателей, - услышали
от него в ответ.
   Вместе с тем у  Масхадова  имелась  реальная  опасность  быть  официально
объявленным мировой общественностью работорговцем  и  нарушителем  священных
прав человека. Запад, если ему выгодно, готов закрывать глаза на многое,  но
лишь бы все были шито-крыто, без  скандала,  и,  как  положено  в  приличных
домах, чтобы скелет был запрятан глубоко  в  шкафу.  В  угоду  общественному
мнению, в Министерстве шариатской государственной безопасности Ичкерии  было
даже создано управление по борьбе с похищениями людей, и между МВД России  и
Чечни  в  1997  году  было  подписано  временное  соглашение  по  борьбе   с
преступностью, в основном это касалось похищения людей.  Естественно,  толку
от такого сотрудничества не  было  никакого.  На  все  обращения  российской
стороны в большинстве случаев приходили отписки в откровенно хамской манере.
   Алейников, сталкивавшийся с этой проблемой неоднократно,  всегда  убеждал
руководство, что решать  эти  вопросы  можно