жали. И я хочу жить... Я  вдруг  захотел
жить... С годами становишься мудрее. И больше ценишь жизнь.
   - И учишься бояться... Может, ты и прав. Тем временем стол был накрыт,  и
они в молчании позавтракали.
   - Тебе постелить постель? - спросил Таларов.
   - Нет, - покачал головой Джамбулатов. - Я не буду у тебя жить.
   - Почему?
   - Береженого бог бережет... Скажи Синякину... Абу, что я жду  его  ответа
завтра. Я приду к тебе.
   - Завтра рано будет.
   - Завтра, Мусса. Вечером завтра я у тебя. - Джамбулатов поднялся.
   Когда он вышел из помещения, Таларов еще долго смотрел на закрывшуюся  за
ним дверь, катая по столу хлебный мякиш...

Глава 18
ЧЕЧЕНСКИЙ УЗНИК

   Вода была отвратительная на вкус, с  привкусом  железа.  Ее  приносили  в
мятом котелке мрачные тюремщики. На вопросы они отвечать отказывались.
   Бетонная камера, пять на пять метров и  метра  четыре  в  высоту,  сверху
закрывалась тяжелым люком со ржавым засовом, запиравшимся на амбарный замок.
Бежать отсюда было невозможно, тюрьма была  сооружена  рядом  с  приземистым
грязно-серым домом, затерянным где-то в степи.
   Майкла привезли сюда ночью, и он не смог осмотреться, но понял,  что  это
"ранчо", где живут пастухи и пасут своих овец.
   Надежда,  что  сюда  заглянут  русские  войска,  была  маленькая,  Обычно
деятельность федералов сосредоточивалась на  транспортных  магистралях,  еще
они работали по местам скопления боевиков. Это  же  была  просто  никому  не
интересная дыра. Идеальное место, чтобы хранить  пленников.  И  здесь  можно
просидеть не один год.
   Три раза в день со скрипом отодвигался засов, и охранник,  один  из  тех,
кто его захватил на дороге, опускал на веревке корзину. В ней был  армейский
котелок с водой,  кастрюля  с  мясом,  хлебом  и  зеленью.  Кормили  сносно.
Проблемы с отправлением естественных надобностей решались, как и положено  в
обычной камере, с помощью алюминиевого бачка.
   Однажды  люк  отодвинулся,   и   в   него   заглянуло   детское   личико,
принадлежавшее девчонке лет десяти. Ее привел, как в зоопарк,  поглазеть  на
слона, тот самый молоденький, с жиденькой бороденкой и дегенеративным  лицом
бандит. Он хохотал, тыкая в направлении Майкла рукой, и что-то  приговаривал
по-чеченски. Девчонка смотрела на американца с любопытством.
   "Они еще за деньги меня будут показывать  своим  дикарям",  -  с  мрачным
отчаянием думал Майкл.
   Первые сутки он вообще отказывался верить, что все это происходит  наяву.
На него напало полное отупение. Когда оно  отступило,  его  место  заполнило
отчаяние. На второй день пребывания в зиндане он нашел в  себе  силы  орать,
что-то требовать. Орал и требовал он недолго - минут эдак пять,  пока  засов
не отодвинулся и в  проем  не  сунулась  дегенеративная  морда  того  самого
чеченца.
   - Гранат брошу.
   Он продемонстрировал ребристую черную гранату, и Майкл тут же  заткнулся.
Чеченец удовлетворенно заржал и скрылся из виду.
   И тогда Майкл заплакал.
   На третий день  он  начал  сомневаться  в  том,  что  он  гражданин  США,
высокооплачиваемый  специалист  международной  организации,   что   у   него
просторный дом в Калифорнии и что он раздавал интервью, здоровался за руку с
президентами и чиновниками самого высокого ранга различных стран.  Здесь  он
был никем, его образование, диплом, умение пользоваться скальпелем хирурга и
кредитной карточкой не стоит ничего. И его гражданство самой  могущественной
державы  мира  совершенно  не  смущало  дикарей.  Наоборот,  для  них  будет
предметом  гордости  отрезать  голову  представителю  самой   могущественной
державы и продемонстрировать, что они, дикари, сильнее. В  этом  мире  Майкл
даже не имел права на имя. Его называли просто Амеркан.
   Это было - то ли имя, то ли прозвище, то ли обозначение принадлежности  к
загадочной для горцев заокеанской сказочной  цивилизации.  Его  презирали  с
превосходством людоеда перед попавшим в лапы профессором-этнографом.
   Майкл отбил все кулаки, в отчаянье, не чувствуя боли,  молотя  руками  по
стене. Потом опять пришел в состояние отупения. Потом начал в очередной  раз
задумываться о своей прошлой жизни, которая чем дальше, тем больше  казалась
ему совершенно нереальной. Он будто вспоминал какой-то не  очень  интересный
фильм.
   Время от времени в его мозгу возникали планы побега - но для  того  чтобы
сбежать, нужно быть "крепким орешком" или "терминатором". А  что  он  против
своих тюремщиков? Эти люди учились выживать с детства в степях и горах,  они
привыкли к оружию и стрельбе, так же как он к зубной щетке и  электробритве.
Они ближе к пещере и всегда готовы  тюкнуть  ближнего  каменным  топором  по
голове. И их совершенно не волновало, что  за  Майклом  стоят  США  с  тремя
тысячами ядерных боеголовок, авианосцами и непобедимыми "зелеными беретами".
   - Брошу, да? - Тот самый мерзкий бородатый горец  опять  открывал  люк  и
демонстрировал гранату. Ему нравилось выражение испуга на лице "Амеркана".
   Майкл ежился и понимал в очередной раз, что он полностью  в  руках  этого
урода с дегенеративным лицом.
   Когда тот сунулся в  третий  раз,  американец  вдруг  понял,  что  горец,
несмотря на свою откровенную дикость, вряд ли решится  бросить,  потому  что
заложник слишком дорог. Поэтому Майкл  выпрямился,  ошпарил  злобным  взором
мучителя и витиевато выругался. Хоть  он  бранился  на  английском,  чеченец
понял, что его грязно обругали, сверкнул очами, взвесил гранату. Выкрикнул:
   - Й-эх!!!
   И швырнул ее.
   Майкл зажмурился, приготовившись умереть.  А  потом  понял,  что  чеченец
просто имитировал бросок.
   - Боишься, да? - по-русски крикнул чеченец. - Блядь, да.  Амеркан.  Здесь
не Америка! Хо!
   Майкл в очередной раз убедился, что к европейцам  и  американцам  местные
жители испытывают далеко не сыновние чувства и далеко не всегда преисполнены
благодарности и признательности. Это относится не только к дикарям, но  и  к
птицам полетом повыше.  Майкл  перед  поездкой  читал  много  материалов.  И
отлично помнил речь президента Ичкерии Аслана Масхадова на заседании  Совета
Министров Чечни. Она была произнесена в  девяносто  восьмом,  перед  началом
боевых действий:
   "Самое грубое нарушение нашей Конституции, когда в государстве существуют
две идеологии - традиционная мусульманская и ваххабизм. Внедрение ваххабизма
- это нарушение основ государственного строя. Они хотят бросить в пекло свой
народ.
   Мы должны смотреть в корень, что за этим стоит. Сегодня это  американская
политика через Саудовскую Аравию. Россия уходит, теряет позиции на  Кавказе.
На Кавказ заглядывается  Америка.  А  как?  Через  Чечню.  Поддаваться  этой
политике ущербно для чеченцев. Слишком увлекаться  Америкой  или  Западом  -
ущерб для нашего народа, поскольку они опаснее России".
   Майкла злила эта дикарская глупая гордость. Они до сих  пор  думают,  что
могут жить сами по себе и быть свободными от  всего  мира.  Это  их  горькое
заблуждение. Кавказ - слишком серьезный регион, чтобы оставить его в  покое.
Это не Острова Зеленого Мыса. Здесь разыгрывается большая игра. Здесь  нефть
и точки мощнейшего геополитического напряжения.
   Однажды широкоплечий охранник с рябым лицом спустил в корзине магнитолу с
треснувшим корпусом. И Майкл почувствовал  прилив  признательности  к  своим
мучителям. Эта забота неожиданно тронула его.
   - Слушай на здоровье, Амеркан, - сказал рябой.
   Майклу выделили пару одеял. Одним он  накрыл  дощатый  топчан,  а  другим
прикрывался по ночам. Снаружи днем было жарко, по  ночам  становилось  порой
прохладно, но в бетонном  мешке  температура  круглосуточно  была  терпимая.
Основное время Майкл проводил, съежившись на топчане,  и,  поймав  по  радио
какую-нибудь программу, тупо ее слушал.
   Самое страшное, что он привыкал к такой жизни. И она  даже  начинала  его
устраивать. Главное, в ней не было перемен. Все мысли о будущем он  научился
отводить от себя и отодвигать куда-то на задний план сознания.
   Так прошло четыре дня.
   - Меркан, вылазь, - крикнул рябой охранник,  открывая  люк  и  просовывая
деревянную лестницу.
   - Куда? - непонимающе спросил Майкл.
   - Вылазь, вылазь, - заголосил рябой так, как подгоняют стадо.
   Руки скользили по перекладинам лестницы и дрожали, колени  едва  держали,
но Майкл все же выбрался  наружу,  больно  стукнувшись  лбом  о  край  люка.
Покачиваясь, он распрямился и вдохнул широкой грудью свежий воздух.
   Над подвалом, где сидел Майкл, был навес,  под  которым  лежали  какие-то
железяки, дырявые покрышки от грузовика и сельхозинвентарь. В стороне  стоял
длинный дощатый стол и лавки. Справа была обширная  огороженная  территория,
на которой держали скот, но сейчас он был на  выпасе.  Вокруг  простиралась,
насколько хватало глаз, степь, вдали маячили холмы и горы. Около  уродливого
длинного  дома  стояли  ржавый  разбитый  грузовик  и  старая   "Нива".   На
пятиметровой вышке, грубо и неэстетично сколоченной  из  досок  и  картонок,
сидел под навесом часовой, держа между ног ручной пулемет.
   Майкла внимательно  разглядывал  высокий,  мрачный,  с  мясистым  толстым
лицом, лет тридцати пяти бородач, прокаленный здешним немилосердным  солнцем
и почему-то белобрысый. В его маленьких колючих глазах читалась насмешка.
   - Янки, - хмыкнул белобрысый удовлетворенно, будто вовсе и не  американца
ожидал увидеть.
   И Майкл почувствовал, что этот белобрысый черт - самый старший  в  банде.
Двое охранников - рябой и дегенерат - стояли поодаль.
   - И за такую овцу можно получить хороший бакшиш, - насмешливо  воскликнул
белобрысый.
   - Мои платить выкуп, - заволновался Майкл.
   - Выкуп? Ты что, американец... Я  не  торгую  людьми...  У  Майкла  упало
сердце.
   - Ты мне нужен для другого.
   Майкл, хоть с трудом, но научился понимать русский язык. И отлично понял,
что нужен белобрысому не для выкупа. Но тогда для чего? И тут  он  вспомнил,
что повстанцы  используют  людей  для  разборки  на  внутренние  органы.  Он
похолодел.
   Бред! Зачем воровать гражданина Америки на внутренние органы, когда здесь
своих, местных,  немерено,  или  пленных  русских  солдат!  Нет,  так  можно
додуматься до чего у годно...
   - Садись, гусь заморский, - белобрысый показал на лавку рядом со  столом,
и только сейчас Майкл заметил, что на столе полно еды. Он жадно сглотнул.  С
утра его не кормили. И, кроме того, надоела однообразная пища.
   Белобрысый  сел  на  скамейку.  Откупорил  бутылку  джина  и  плеснул   в
фарфоровые, с оббитыми краями кружки. Тут же был прохладный тоник.
   - Пей.
   Майкл крепко сжал в руках кружку, будто боялся, что ее отберут. Жидкость,
действительно напоминающая неплохой джин, обожгла внутренности.
   - За Америку, - хмыкнул белобрысый и тоже  проглотил  джин,  заев  куском
мяса. - Не бойся, янки... Мы тебя не обидим.
   - Йес, - кивнул Майкл, на его глаза стали наворачиваться  слезы  глубокой
признательности этому человеку за его доброту. Он почти любил его.
   - Все нормально, - хлопнул белобрысый Майкла по плечу.  -  Давай  еще  по
одной. Ты мой гость...
   - Вы не чеченец? - сказал Майкл, глядя на хозяина.
   - Я? А кто?
   Майкл пожал плечами.
   - Нет, я именно чеченец... Просто родители мои - русские... Русские - это
не нация, а коровье стадо... Понимаешь, американец...
   Майкл, с трудом понимавший, о чем идет речь, чтобы ненароком не разозлить
хозяина, с готовностью закивал.
   - Я - Абу. И каждая псина знает, что я - чеченец, - бандит  гордо  ударил
себя в грудь. Майкл закивал еще сильнее. Ночевал американец опять в зиндане.
Глава 19 МОЛОДЕЦКИЕ ЗАБАВЫ

   По телевизору  показывали  бригадного  генерала  Салмана  Радуева,  героя
походов на Кизляр и  Первомайский,  захватчика  больниц  и  борца  с  мирным
населением, в том числе и с братьями-мусульманами.
   Алейников с ненавистью смотрел на экран. Радуев уже не был похож на  того
бравого, полного разрушительной энергии террориста, каким был еще  пару  лет
назад. Это был жуткий урод с искалеченным телом, с металлическими  вставками
в черепе - эдакий киборг, поднятый из гроба  искусством  западных  хирургов.
После Первомайского спецназ ГРУ поклялся отомстить ему, и "Нива", на которой
ехал Салман, поцеловалась с противотанковым управляемым снарядом.  В  машине
погибли  все,  кроме  самого  Радуева.  Он  был   как   заговоренный.   Весь
перекалечен, изранен, но в  нем  все  равно  теплилась  жизнь,  будто  тлела
частичка  адского  пламени.  Благодаря  металлическому  черепу  он   получил
прозвище Титаник. Сейчас он пребывал в СИЗО ФСБ в  Лефортово  и  неторопливо
знакомился с материалами дела. У него брал  интервью  журналист  российского
телевидения, которому предоставили такую возможность.
   Майор-чеченец, начальник постоянного угрозыска, усмехнулся:
   - Мразь. Я его помню хорошо.
   - Хромой с ним общался, - произнес Алейников. - Был в числе  его  полевых
командиров одно время.
   - Точно. Хромой, когда с бандитским промыслом у него стало не клеиться, к
Радуеву прибился. Общий язык с ним быстро нашел. Но потом откололся.  Радуев
очень быстро терял у земляков авторитет. Кизлярский поход  для  него  -  это
звездный час. Пик славы.
   - А неглупый, сволочь, - признал Алейников, не отводя глаз от экрана.
   - Неглупый, - кивнул майор-чеченец.
   Алейников открыл ящик стола и вытащил красную папку,  в  которую  собирал
интересующие его материалы. Пролистнул и вытащил старую статью  в  газете  с
обращением Радуева.
   - Читал? - спросил он у  майора-чеченца.  -  Почитай,  что  этот  стратег
хренов удумал.
   Это было выступление Радуева двухгодичной давности, в котором  тот  очень
четко, сжато, ясно, без околичностей доводил  до  земляков,  как  сподручнее
поставить на  колени  Россию.  Действительно,  в  ясности  мышления  ему  не
откажешь.
   "Ваша задача - сеять смертельный ужас среди тех, кто продал Аллаха. Среди
военных, кто находится на нашей территории, необходимо сеять растерянность и
страх. Захватывайте заложников, убивайте. Аллах  вас  простит,  а  на  крики
политиков не обращайте внимания, они не более чем шумовая завеса.
   Особая задача у  тех,  кто  осядет  в  России  и  соседних  дружественных
республиках.  Ваша  задача  -  внедриться  во  властные  административные  и
финансовые органы.  Ваша  задача  -  дестабилизация  обстановки,  экономики,
финансов...
   В своей работе обращайте внимание на казачество - это наши давние и самые
страшные враги. Но Аллах милостив - большинство атаманов продажны  и  алчны,
за деньги они продадут не только казаков,  но  и  родную  мать.  Под  крышей
казачества создавайте совместные предприятия и затягивайте их  в  финансовую
яму...  Необходимо  составлять  списки  офицеров-контрактников,  а  особенно
казаков, принимавших хоть малое участие в войне, - они подлежат  уничтожению
в первую очередь.
   Вам  необходимо  обливать   грязью   тех   русских,   которые   настроены
патриотично. Их очень легко обвинить в  фашизме  и  национализме.  Тех,  кто
поддерживает панические настроения, необходимо всячески приближать к себе.
   Русские, как властные, так и финансовые структуры, коррумпированы, многие
находятся  на  содержании  местной  мафии.  Необходимо  занимать  лидирующие
позиции в мафиозных структурах".
   - Вот такой сумасшедший дом, - покачал  головой  Алейников,  когда  майор
прочитал обращение.  -  Горстка  бандитов  готовилась  поставить  на  колени
Россию.
   - Россия и так уже стояла на коленях. И встала на них сама. Они просто со
многими другими приноровились попирать ее ногами и выворачивать карманы. И у
них это получалось. Участь слабого - стоять на коленях и ждать пинков.
   - Тут ты прав, - кивнул Алейников.
   - Знаешь, почему так упорно воюют эти уроды против России? Дело даже не в
деньгах. Просто есть надежда,  что  опять  сработают  деньги,  международное
давление, и вы снова уйдете.
   - Нет, - покачал головой Алейников. - Не уйдем.
   - А ты уверен?
   - Уверен.
   Алейникову очень хотелось верить, что позор империи уже  в  прошлом.  Что
начинается восстановление.
   - Увидим, - произнес майор. - Если вы уйдете еще раз, больше союзников  у
вас  не  будет.  Иногда  можно  простить  одно  предательство.  Но   прощать
постоянно...
   - Я понимаю.
   Дело  близилось  к  вечеру.  Алейникова  закрутили  дела.  Позвонили   из
Гудермеса, начесали холку по поводу пропавшего  сотрудника  "Милосердия  без
границ", но порадовать их было нечем ввиду отсутствия информации. А тут  еще
побег из ИВС. Следов Джамбулатова тоже не обнаруживалось.
   Алейников наконец остался в одиночестве и углубился в изучение бумаг,  но
тут в кабинет зашел зам по кадрам.
   - Тебя заждались, Владимирыч! - воскликнул он радостно. - Празднуем.
   - Что празднуем?
   - Что? Полнолуние. Штабисту нашему  земляки  три  бутылки  настоящей,  из
Москвы, "Кристалловки" привезли... Надо отметить.
   - Да идите вы.
   - Владимирыч, обидишь.
   - Ладно, поехали...
   В бывшей приемной начальника райпищеторга уже был накрыт стол. Не слишком
шикарный, но жареное мясо и зелень наличествовали. Алейников с удовольствием
поел мяса - начштаба умел его  готовить.  Опрокинул  пару  стопок  водки  и,
несмотря на уговоры, отправился спать, оставив своих коллег пировать  дальше
и погрозив пальцем:
   - Только чтобы без фокусов.
   -  Конечно,  -  заверил  начальник  штаба,  наливая  следующий  стакан  и
облизываясь на него, как кот на сметану.
   Алейников устало повалился на железную кровать, вытянув ноги. Оставил  по
привычке включенной носимую рацию.
   - Е-е-ежи-и-и-к! - неожиданно донесся вкрадчивый голос из динамика рации.
Через минуту он еще более вкрадчиво прошептал:
   - Коровушка.
   - Кто балуется? Не засоряйте эфир, болваны! - воскликнули раздраженно.
   Через минуту кто-то опять прошептал:
   - Ежик.
   Эта забава шла с первой чеченской войны. Откуда взялась  традиция,  никто
не знает, но прижилась, фразы из мультика "Ежик в тумане" прочно утвердились
в эфире. Они звучали каждую ночь. В обязательном порядке. По всей Чечне.
   Глаза у Алейникова слипались.
   - Коровушка, - услышал он сквозь сон...

***

   Поспать Алейникову долго не  пришлось.  Он  только  разоспался,  как  его
растолкал встревоженный начальник штаба.
   - Митрофаныча не видел?
   - Поищи в другом месте. Я сплю...
   - Пропал Митрофаныч. Пропал, - бурчал начальник штаба.
   Когда до Алейников дошел смысл сказанного, сон как рукой сняло.
   - Ты чего? Как пропал?
   - Нет в отделе. Нет здесь... По рации не отвечает. Пьянь такая!
   - Говори.
   - Мы сначала здесь пили.
   - Это я помню.
   - Потом в вагончик пошли. Там пили. Потом  в  другом.  Потом  он  чеченку
снял, И куда-то с ней отправился.
   - Как это - чеченку снял?
   - Говорит, застоялся конь. Копытом надо землю рыть.
   - Где вы в последний раз были?
   - Кафе "Казбек". За комендатурой.
   - Да знаю я.
   Все кафе с гордыми названиями "Казбек", "Дагестан" представляли  из  себя
вагончики, разделенные на две части  -  кухню  и  крошечный  зал  с  тройкой
столиков. Там кормили горячей пищей и  поили  водкой,  и  время  от  времени
солдаты и милиционеры заглядывали туда. Но обычно не ночью. И не  для  того,
чтобы снимать шлюх...
   - Так, - Алейников уже одевался.  Затянул  пояс.  И  сунул  "стечкина"  в
кобуру. - Пошли искать.
   Он поднялся на третий этаж. Включил свет в комнате, где спали опера.
   Все стены в комнате сверху донизу были обклеены фотографиями из  журналов
- на фотографиях, естественно, голые девицы.  Оно  и  понятно.  Это  как  на
остров высадить толпу одних мужчин. Парням тоскливо. Вот и заканчивается все
тем, что заглядывают к чеченкам на огонек.
   С книжной полки мягко спрыгнула  пушистая  полосатая  кошка  и,  мурлыча,
потерлась о ноги Алейникова. Это была Машка, кошка Мелкого брата - ему не  с
кем ее было оставить дома и пришлось тащить на войну.
   - Назаров, Трофимов, подъем!
   Мелкий