яину, лишь бы хорошо кормили и  давали
деньги, лучше доллары, потому что они не падают в цене и с ними  можно  жить
хоть в Москве, хоть в Турции.
   Вернувшись домой, Ваха быстро сориентировался и  пристроился  к  бизнесу,
которым занимался и до того проклятого дагестанского похода, -  производству
бензина. И опять очутился на мини-заводе.
   Мини-завод - эдакий большой самогонный аппарат, в котором перегоняется  в
бензин нефть, - может обслуживать один человек. А  с  полученного  продукта,
если не связываться с транспортировкой за пределы республики и  с  розничной
реализацией, а сбыть его на ближайшей узловой станции - навар за одни только
сутки получается больше тысячи долларов. Естественно, львиная доля уходит на
взятки, на дело освобождения  чеченского  народа,  но  того,  что  остается,
хватает на безбедную жизнь и хозяину, и работникам.
   Поскольку Ваха раньше имел дело с бензином, да еще неплохо зарекомендовал
себя  у  Хромого,  его  и   Джохара   нанял   хозяин   нескольких   подобных
"производств". В обязанности, помимо обеспечения производственного процесса,
входила охрана объекта. Работа  -  не  бей  лежачего.  Бензовоз  подъезжает,
хозяин забирает мутный зеленый бензин, который потом продается в Дагестане и
Чечне - дальше не идет из-за безобразно низкого качества, и в  этом  бизнесе
завязаны и милиция, и военные. Всем нужны деньги. Все  хотят  иметь  в  этой
жизни свой навар...
   - Пу, - Ваха еще раз нажал  на  спусковой  крючок,  движение  курка  было
остановлено предохранителем.
   Он вздохнул. Да, все было до вчерашнего дня  хорошо.  Деньги  шли,  и  он
хотел даже двинуть в Россию, чтобы отдохнуть, присмотреться, как там и  что.
И тут выясняется, что его налаженная жизнь готова устремиться под откос.
   Шайтан принес этого вестника! Он пришел вечером. И Ваха с  ужасом  понял,
что приближается та самая ночь святых ножей.
   Ваха вздохнул из-за невеселых дум, отложил автомат и крикнул:
   - Джохар! Где пиво?
   Хромой был бы недоволен, увидев, как его люди употребляют  спиртное,  что
запрещено Аллахом. Но Вахе иногда, в тяжелую  минуту,  было  плевать  и,  на
истинное учение, и на Хромого, и на  самого  Аллаха.  Все  должно  приносить
навар. Когда вера в Аллаха приносила навар, Ваха  был  правоверным.  Сегодня
навар приносит нефть.
   - Джохар! - нетерпеливо позвал Ваха.
   - Что шумишь? - услышал он сзади.  Обернулся  и  оторопело  уставился  на
громадного седого незнакомца.
   - А где Джохар? - тупо спросил Ваха.
   - Джохар умер, - усмехнувшись, сообщил незнакомец,  обросший  бородой,  с
яростным взором, вспарывающим, как острый нож. И тут Ваха узнал его.
   - Джамбулатов, - выдавил он.
   Рука дернулась к автомату. Но Руслан Джамбулатов выстрелил  раньше  -  от
бедра из "ТТ". Пуля с  пустым  металлическим  грохотом  ударила  по  ржавому
остову кабины и рикошетом ушла в  лес.  Ваха  проворно  вскочил  на  ноги  и
отпрыгнул в сторону, замер, глядя на пистолет.  Он  прикинул,  что  схватить
автомат, снять его с предохранителя и выстрелить раньше врага нереально.
   -  Хорошо  устроился.  Тепло.  Деньги  капают...   Сядь!   -   прикрикнул
Джамбулатов.
   Косясь на зрачок безотказного "ТТ", которым  противник,  судя  по  всему,
владел в совершенстве, Ваха уселся на остов трактора.
   - Теперь бери автомат за ствол. И бросай подальше... Не понял?
   Ваха все понял. И автомат отлетел метра  на  три.  Не  отводя  пистолета,
Джамбулатов подошел к автомату, взял за приклад, отшвырнул его подальше.  Но
он не знал, что за поясом у Вахи,  прикрытый  просторной  рубахой,  был  еще
заткнут пистолет Макарова и патрон у него в  патроннике.  Хромой  учил  -  у
мужчины всегда должно быть под рукой оружие, пригодное к бою...  Вот  только
как успеть выдернуть его, снять с предохранителя и выстрелить?
   - Помнишь тот вечер? - спросил Руслан.
   - Я не убивал твоего отца... Это Джохар.
   - Ты был там. Ты пришел за моей жизнью. Теперь я  пришел  за  твоей.  Это
справедливо.
   Губы Вахи дрогнули. Он не был готов  к  смерти.  Хромой  упорно  твердил,
будто гвоздями вколачивая в головы своих подчиненных, - воин ислама в  любой
момент должен быть готов умереть достойно. Но Ваха не готов!
   - Не надо.
   Мой род отомстит! - больше плаксиво, чем с угрозой,  воскликнул  Ваха.  -
Твою семью вырежут!
   - Твой род отказался от тебя, ублюдок! И запомни, собака, теперь  мне  не
страшно ничего... Умри как мужчина...
   Округлившимися глазами взирал Ваха на своего палача. И видел, что  пощады
не дождаться.
   - Не убивай! Хромой - я отдам тебе его.
   - Хромой давно в Турции...
   - Он здесь... Я отдам тебе его...
   - Отдашь, говоришь, - Джамбулатов усмехнулся. И засунул пистолет за  пояс
сзади.
   Ваха расслабился, представив, как вгонит в Джамбулатова пулю,  когда  тот
отвернется.
   - Значит, Хромой здесь, - Джамбулатов нагнулся,  вытащил  из  самодельных
ножен, привязанных к ноге, штык-нож с коричневой стандартной  рукояткой.  На
тщательно заточенном лезвии  была  кровь.  Свежая.  Кровь  Джохара,  который
зазевался и позволил перерезать себе горло!
   - Что ты хочешь? - с нарастающим ужасом, готовым  перерасти  в  панику  и
толкнуть на необдуманный поступок, смотрел на нож Ваха.
   - Я не буду тебя стрелять. Просто зарежу, как барана... И тут ужас рывком
поднялся из глубин души,  захлестнул  с  головой,  не  давая  думать,  мешая
бороться за жизнь, и Ваха всхрапнул, как лошадь, вскочил,  упал  на  колено,
поднялся и бросился прочь.
   Джамбулатов без труда настиг его, сшиб с ног. Ваха завертелся  на  земле,
вспомнив, наконец, про свой пистолет за поясом. Потянулся за ним, но  лезвие
заточенного штык-ножа полоснуло по руке, и пистолет оказался на траве.
   Стиснув зубы от отвращения, Джамбулатов  с  силой  вогнал  лезвие  в  шею
своего кровника.

Глава 5
ВОЗВРАЩЕНИЕ

   В поселок банда вошла ночью.  Задача  стояла  незамысловатая  -  перебить
закрепившееся    в    здании    школы    подразделение    русского    ОМОНа,
продемонстрировать свою силу и объявить: пришло освобождение  от  имперского
ига, и благодарные жители должны осознавать, что отныне и навсегда  живут  в
свободном кавказском исламском государстве.  Но  неожиданного  нападения  не
получилось. Боевики напоролись на омоновский секрет,  стерегущий  подходы  к
расположению подразделения, с ходу потеряли двоих убитыми и троих  ранеными.
Один из раненых, лежащий на земляном полу захваченного дома, страшно стонал,
впадал в горячку и проклинал кого-то. Среди проклинаемых Хромой  разобрал  и
свое имя.
   Хромой нагнулся над стоящим на коленях русским, которого захватили в плен
во время ночного скоротечного боя, и спросил:
   - Мент?
   - Врач, - сплюнув сгусток крови, процедил пленный.
   - Это хорошо, - кивнул Хромой. - Лечи, врач. Лечи  наших  братьев,  -  он
кивнул на раненых.
   - Я врач, а не ветеринар, - через силу, скривившись в  ухмылке,  медленно
произнес пленный.
   - Ты шакал! -  Хромой  пинком  повалил  пленного,  вытащил  свой  любимый
"стечкин"  -  высоко  ценящийся   среди   боевиков   и   достаточно   редкий
автоматический двадцатизарядный пистолет, который означал  принадлежность  к
полевым командирам.
   Пленный омоновский врач поднял глаза, и Хромой напоролся на  такой  заряд
ненависти и упрямства в глазах этого неверного - подобного не видел  даже  у
своих фанатиков. И полевой командир невольно отступил на шаг.
   - Я лучше бродячих собак лечить стану, - упрямо процедил, еще раз сплюнув
сгусток крови, пленный.
   - Ты хорошо подумал? - спросил Хромой. Пленный врач исхитрился и плюнул в
полевого командира.
   - Это тебе дорого станет, - вытеревшись, произнес Хромой. И кивнул  своим
воинам. А они умели обращаться с непокорными...
   Обезглавленный труп  бросили  на  улице...  А  Хромой,  стоя  на  крыльце
захваченного дома, втягивая ноздрями холодный воздух  и  глядя  на  тревожно
замерший в ожидании ночной аул, передернул плечами зябко и нервно. Ему стало
не по себе. Он ощутил, что все идет совершенно не так...
   "Во имя Аллаха милостивого и милосердного!
   Всем русским солдатам и офицерам.
   Ваше время прошло. Если вы не хотите живой ад, уезжайте к себе  домой.  В
случае невыполнения наших  требований  будут  применяться  меры  шариатского
наказания.
   Аллах акбар!
   Моджахеды Дагестана".
   Эти листовки еще недавно разбрасывали на рынках, ими обклеивали заборы  и
стены.  Русским  обещали  очистительный  огонь  джихада.  Кипела,   стремясь
вырваться на свободу, священная месть и за прошлую,  проигранную  Россией  в
1996 году чеченскую войну, и за все предыдущие войны.
   Вдохновитель этого похода Шамиль  Басаев  на  совете  полевых  командиров
обещал,  что  с  Кремлем  все  обговорено.  Он  якобы  в  Швейцарии  недавно
встречался с одним из заправил Администрации  Президента  России,  и  Москва
согласилась сдать на  необременительных  условиях  Дагестан.  Шамилю  многие
верили. Все знали, что он участвует в играх, где Кремль - одна из сторон,  и
игры эти вознаграждаются тем немногим, что чего-то стоит на земле - деньгами
и властью... Хромой ему не верил, хотя  хотелось  верить.  У  него  возникло
стойкое ощущение, что игры эти уже зашли слишком далеко. И  теперь  за  стол
садятся уже совсем другие игроки... Но он малодушно заставил себя  поверить.
И двинулся со своими верными бойцами на Дагестан, который,  по  утверждениям
пылких сторонников похода, с благодарностью падет к ногам  освободителей  от
русского ига.
   В любом процессе есть скрытые пружины. Хромой лучше других знал, что пора
отрабатывать миллионы  долларов,  которые  пришли  от  арабских  братьев  на
разжигание джихада. И надо успеть  воспользоваться  моментом,  когда  Россия
слаба и деморализована прошлым поражением. Ведь  ненавистная  империя  имеет
обыкновение неожиданно для тех, кто уже списал ее со счетов,  подниматься  с
колен и сметать всех и все на своем  пути.  Сейчас,  чем  шайтан  не  шутит,
может, и удастся поджечь весь Кавказ,  и  тогда  ненавистная  страна  начнет
разваливаться на кровоточащие  куски,  умываться  кровью,  и  Чечня  получит
долгожданный выход к Каспию, к Военно-Грузинской дороге. А там недалеко и до
создания исламского кавказского государства.
   Впрочем, Хромой обычно не уносился  в  своих  мечтах  столь  далеко.  Он,
прагматик до мозга костей, принадлежал к числу тех людей разного цвета кожи,
образования и взглядов, которых объединяло стремление вспороть брюхо России,
урвать кусок дымящегося  мяса  из  ляжки  раненого  медведя.  Хромой  привык
добивать раненых. Это закон природы - слабого добивают...
   Обещанного Шамилем "зеленого коридора" до Махачкалы не  получилось.  Хотя
вначале все  шло  как  по  маслу.  Воины  ислама  растеклись  по  Дагестану,
воссоединились с братьями по вере в Ботлихском районе. Передавили  несколько
блокпостов и опорных пунктов внутренних войск.  Правда,  не  взяли  ни  одну
заставу - но таких и целей не было, все крепости  они  плавно  обтекли,  как
вода камни, и разошлись на охоту. Отправились резать  ненавистных  неверных,
кидать в наспех сколоченные тюрьмы - бетонные мешки  или  просто  выкопанные
ямы. И поднимать на крышах сельсоветов зеленые знамена ислама.
   Но Дагестан не припал к ногам  освободителей.  Да,  там  у  многих  тлела
глухая злоба и к русским, и к своим баям. Но их баи меньше всего нуждались в
чеченских хозяевах. И дагестанцы меньше всего мечтали жить дальше под мудрым
правоверным управлением Хаттаба  и  Басаева.  Те,  кто  в  первую  чеченскую
помогали  правоверным  братьям  оружием,  людьми,  укрывали  раненых,  вдруг
встретили их с оружием в руках.
   - Мы вас не звали, - услышал Хромой  от  того,  с  кем  вместе  воевал  в
девяносто шестом в первую чеченскую войну.
   И волна священной войны стала разбиваться о волнорезы. Хромой  со  своими
людьми ощутил это на своей шкуре.
   - Русские уже знают, что мы здесь, - сказал Хромой, вернувшись  в  дом  и
оглядев командиров боевых групп. - До утра нужно выбить их из школы.
   - Тут еще поселковый отдел милиции, - сказал один из помощников.
   - Даги не будут стрелять в своих братьев,  -  воскликнул  другой.  -  Они
перейдут на нашу сторону.
   Боевики сунулись на  переговоры  к  поселковому  отделению  милиции,  где
засело пятнадцать дагестанских милиционеров.
   - Сдавайтесь... Дагестанские  братья!  Зачем  защищаете  русских  свиней?
Уходите. Оставьте русских нам.
   - Мы вас не звали, бараны горные! - услышал Хромой незамысловатую ругань,
и тоска сжала его сердце.
   Когда боевики дернулись в  направлении  отделения,  прогрохотала  длинная
пулеметная очередь и сразила двоих боевиков.
   Двинули к школе, где закрепились омоновцы, и потеряли  еще  двоих.  Люди,
которые держали там оборону, готовы были принять смерть. И унести с собой на
тот свет не одного воина Аллаха.
   Под утро дагестанские милиционеры, поняв, что долго в  отделении  милиции
им не продержаться, передислоцировались в школу к омоновцам,  гораздо  лучше
укрепленную.
   - Сдавайтесь, - в мегафон кричал Хромой, понимая, что уходят  драгоценные
часы и все планы рушатся карточным домиком. - Останетесь живы. Мое слово.
   - Твое слово - собачий лай!
   - Вам не выдержать. Скоро мы подтащим пушки... И  тогда  ваша  лачуга  не
выдержит и десяти минут! - кричал Хромой.
   - Сколько выдержим - все наше, - отвечал командир омоновцев.
   Омоновцы продержались весь следующий день. А  когда  к  Хромому  уже  шла
подмога с двумя обещанными пушками и  он  предвкушал,  как  полетят  осколки
кирпича, куски человеческого мяса, как  будут  стонать  раненые,  как  будут
тщетно молить о пощаде неверные, прежде чем  нож  перережет  им  горло,  эти
шайтаны сорвались с крючка. Под покровом темноты они ушли  -  притом  не  на
территорию Дагестана, где все было перекрыто  воинами  ислама,  а  в  Чечню,
передавив по дороге еще с десяток бойцов Хромого.
   А между тем жители  захваченного  поселка  не  спешили  вступать  в  ряды
освободительной исламской армии.
   - Уходите, откуда пришли! - так и сказал  пожилой  аварец,  подошедший  к
Хромому на площади перед  двухэтажным  зданием  поселковой  администрации  с
оставшимся со  старых  времен  серым  памятником  Ленину.  Боевики  пытались
зазвать туда людей на митинг, но желающих было немного.
   - Что, нравится жить под неверными? - с угрозой улыбнулся  Хромой,  -  Вы
хуже  неверных,   -   сказал   аварец.   -   Когда   Салман   убивал   наших
соотечественников и захватывал наши больницы - он думал о неверных?
   И Хромой ощутил, что в нем грязной, будто наполненной нечистотами  волной
поднимается ненависть. Он знал, что этого делать нельзя,  но  сдержаться  не
мог - будто какая-то  потусторонняя  сила  толкнула  его  руку,  и  та  сама
потянулась к кобуре. И заговорил "стечкин". Аварец упал  на  пыльную  землю,
скребя ее скрюченными пальцами. А Хромой закричал:
   - Кому еще нравятся русские?
   Это был жест отчаянья. Хромой вдруг ясно понял, что они все ошиблись,  их
провели, как детей, поманили посулами. И теперь остается ждать расплаты.
   И расплата  не  замедлила  прийти.  Ошарашенные  в  первые  часы  джихада
федеральные войска и милиция вдруг необычайно быстро опомнились,  и  картина
разительно изменилась.
   По вторгшимся на территорию Дагестана силам и  по  ваххабитским  селам  в
Ботлихском  районе  начала  методично  и  со  вкусом  работать   артиллерия,
срывались с кассет вертолетов и  накрывали  площади  неуправляемые  ракетные
снаряды. Работали  русские  спецподразделения,  которые  не  привыкли  брать
пленных, - у них своя священная война, свои кровники.
   Прошло несколько дней, и Хромой с болью  в  сердце  отдал  приказ  своему
отряду - отходим!
   Отдельные группы еще шалили в Дагестане, но это уже  ничего  не  значило.
Нашествие провалилось. Правоверные подсчитывали немалые горькие  потери,  но
надеялись, что соберутся с силами и через год-другой повторят попытку.
   Хромой еще не до конца осознавал, что все это значит на  самом  деле.  Он
был уверен, что будет как всегда - трепачи из российских политических верхов
и велеречивые журналисты будут возмущаться агрессией  со  стороны  чеченских
непримиримых полевых командиров, намекнут на назревшую необходимость решения
вопроса о статусе Чечни, обязательно будут талдычить про потери среди мирных
жителей. Все отработано в ту, первую войну. За ту войну  Хромой  оценил  всю
громадную мощь спецпропаганды. Ведь словом можно поражать  противника  порой
лучше, чем оружием. Только это слово должно быть донесено до  широких  масс.
Поэтому миллионы  и  миллионы  долларов  шли  в  русские  средства  массовой
информации. НТВ вновь,  как  в  прошлую  войну,  исправно  показывало  слезу
чеченского ребенка, "Новая газета" исправно публиковала статьи  о  зверствах
русских омоновцев, режущих безвинных женщин. Деньги, деньги,  деньги  -  они
решали все. Хромой был уверен - эти деньги вновь решат все. Но  он  не  учел
того, что в Кремле появились  другие  люди.  Москву  потрясли  взрывы  жилых
домов, осуществленные боевиками Хаттаба. И русского  травоядного  обывателя,
которого  показывали  по  телевизору,  заботила  сейчас  вовсе  не  слезинка
чеченского ребенка. Хромого потрясла одна телепередача.  Очкастая  москвичка
во весь голос кричала в объектив на фоне дымящегося  взорванного  гексогеном
дома:
   - Чеченцы! Что это за народ такой?! Их надо уничтожить! Всех!
   И тогда Хромому стало по-настоящему  жутко.  Он  вдруг  ясно  понял,  что
медведь русский начинает просыпаться. Что девяносто девятый  год  -  это  не
девяносто шестой. И что все может плохо кончиться.
   Неожиданно  загремели  во  весь  голос  пугающие  заявления  политиков  о
создании санитарной зоны вдоль Терека и вводе войск в северную  Чечню.  Зато
голоса правозащитников о гибнущих чеченских детях  становились  все  тише  и
тише. "Чечня - часть Российской Федерации!" - сказал по ТВ новый  российский
премьер таким тоном, что по телу Хромого поползли мурашки.
   И вот ужас обрушился с небес. Фронтовые бомбардировщики сровняли с землей
лагерь,  где  восстанавливала  силы  часть  банды  Хромого.  Все   произошло
настолько стремительно, низко летящие машины так точно вышли  на  цель,  что
многим не удалось уйти от запечатанной в авиабомбе смерти.
   А потом двинула через границу  Ичкерии  русская  армия.  И  то,  с  какой
легкостью она взламывала укрепления, как ювелирно работала артиллерия, стало
ясно, что это вновь та самая армия, которая была готова воевать с НАТО и  со
всем миром, намереваясь из этой войны выйти победителем...
   Теперь русские работали неторопливо  и  расчетливо.  Аулы,  откуда  велся
огонь, просто сносились, и армия шла дальше.
   Затем стали предавать земляки. Север Чечни и так относился к приверженцам
святого учения Аль Ваххаба не слишком ласково, а  тут  шавки  начали  лаять.
Подзуживаемые Джамбулатовым  местные  вытеснили  воинов  ислама  из  станицы
Краснознаменской, в которой собирались держать оборону.
   Последняя надежда была на столицу свободной Ичкерии город Джохар, который
неверные называли Грозным. И русские действительно завязли там  в  городских
боях. Не так, как в прошлую кампанию, с гораздо меньшими потерями, но бой  в
городе - это всегда большая кровь. Отстоять город, конечно, боевикам было не
под силу. Басаеву, которого обманом заманили на минное поле, оторвало  ногу.
Несколько известных полевых командиров погибло.
   Хромой   терял   своих   верных   подданных.   Многие   погибли,   многие
дезертировали.  Он  собственноручно  расстрелял  троих  трусов,   оставивших
позиции. Из многочисленного  отряда  осталось  несколько  человек,  которые,
кажется, просто не желали понимать, что такое  смерть,  или  боялись  своего
командира больше ее, костлявой...
   И вот Комсомольский. Зачем Хромой вошел туда с остатками  банды?  Ему  не
хотелось туда лезть, но у него не было выхода. Уважаемые люди  его  попросту
прижали,