,  двенадцать  лет  назад,  Хромой  еще  не
прикрывался именем Аллаха, а считался заурядным уголовником.  Когда  русские
ушли, Руслан еще некоторое время работал в милиции и все  не  желал  понять,
что пришло их время - тех, кто знает ислам лучше самого пророка Мухаммеда  и
готов лить кровь, как воду. Тогда Хромому за заслуги  в  борьбе  с  русскими
оккупантами передали под контроль несколько нефтяных вышек, а  это  -  поток
самопального бензина, который продают  вдоль  всех  дорог  на  Кавказе,  это
деньги, это возможность  платить  своим  "правоверным"  бандитам.  Три  года
назад, в тот ненастный и дрянной  день,  Руслан  взял  Хромого  на  мушку  в
станице Ереминская вместе с его подельником,  который  стоял  с  влажным  от
крови ножом над двумя трупами местных русских пожилых женщин,  проживших  на
этой земле всю жизнь и считавших ее своей.
   В тот же вечер банда блокировала райотдел. И, скрипя от бессилия  зубами,
Руслан Джамбулатов распахнул тяжелую дверь изолятора и бросил Хромому:
   - Иди...
   Когда русские вернулись, Хромой  со  своим  подельником  по  ваххабитским
делам Гадаевым-Волком очень удачно выбрал оборонительную позицию  в  станице
Краснознаменская, тем самым обрекая ее испытать всю мощь русской артиллерии.
Жители станицы в целом лояльно относились к федералам и не особенно почитали
как  ваххабитов,  так  и  правительство  свободной  Ичкерии.  Бучу   подняли
Джамбулатовы - отец и сын. В результате на сходе старейшин порешили  выгнать
бандитов из станицы. И вынудили их уйти.
   - Я вернусь, - пообещал Хромой.
   Когда подошли русские войска, старейшины станицы, над которыми верховодил
старший  Джамбулатов,  пришли  на  встречу  к  командованию   федералов,   в
результате обошлось без  бомбежек,  зачисток,  ни  один  местный  житель  не
пострадал. Такое не прощают.
   - Почему Хромой не пришел сам? - прохрипел Руслан, приподнимаясь на полу.
- Почему прислал шавок?
   - Хромому не  обязательно  приходить  самому,  чтобы  раздавить  ядовитое
насекомое... Обещаю, что ты не умрешь так  просто.  -  Бородач  обернулся  к
здоровенному, пузатому, с глуповатым детским лицом чечену.  -  Джохар,  убей
старого пса...
   - Как скажешь, Умар. - Здоровяк поднял автомат "борз".
   Харкнул свинцом грубо сделанный на  грозненском  заводе  "Серп  и  молот"
корявый ствол... И Руслан взвыл...
   - А теперь покатаемся, - ухмыльнулся бородач Умар. И Руслана, под ударами
прикладов, потащили к выходу, где  ждала  машина.  Тащить  волоком  его  сто
десять килограммов было нелегко, поэтому его поставили на ноги. Он качнулся,
прислонившись плечом к стене. Джохар, крякнув, с удовольствием приложил  его
кулаком по почкам так, что дыхание перехватило.
   - Сам иди...
   - У-ух, - взвыл Руслан, падая на колени. Он тяжело  задышал,  скрючившись
от боли.
   - Вставай, сука! - Умар ударил его ногой, потом отступил на  пару  шагов,
глядя с усмешкой на поверженного, обернулся к Джохару. - Ты его зашиб.
   Все-таки они были обычные бандиты, наскоро  обученные  военному  делу.  К
тому же плохо знали Руслана, и наручники нацепили  кое-как.  Джамбулатов  не
раз проделывал этот фокус на спор. Суставы у него были от природы подвижные,
и кисть он имел гибкую. Сдирая кожу и ощущая, как кости трещат,  не  обращая
внимания на теплую  струйку  крови,  заструившуюся  по  коже,  он  освободил
руку... Собрался с духом. И вскочил  на  ноги.  Разогнулся  пружиной,  снося
Джохара мощным ударом зажатого в руке наручника.
   Играющий за его спиной штык-ножом Умар  среагировал  быстро  и  дернулся,
целясь лезвием в шею.  Но  Руслан  крутанулся,  ринулся  вперед.  Изогнулся.
Захлестом вырвал из рук противника штык-нож. Вонзил  лезвие  в  ненавистного
врага - целился в грудь, но попал в  плечо,  и  не  было  времени  добивать.
Руслан бросился всем телом  в  окно,  выбивая  раму  и  не  ощущая  боли  от
порезов...
   Он бежал, слыша хлопки выстрелов. Пускай. Они все равно не видят, где он.
Кто лучше его знает родные ему места? Нет такого человека, кто настигнет его
здесь ночью!
   Под ногой  хлюпала  грязь.  Джамбулатов  поскользнулся.  Рядом  зачавкали
пули... Потом трава била по лицу. Он бежал и бежал, зная, что во что  бы  то
ни стало должен выжить. Если еще недавно  он  не  слишком  ясно  представлял
себе, для чего ему жить, то теперь у него появилась цель...
   Джамбулатов еще  крепче  сжал  рукоятку  штык-ножа.  Это  был  тот  самый
штык-нож, который он отнял у бородатого Умара. Этот нож когда-нибудь  найдет
своего хозяина и его друзей. И остро заточенное лезвие пройдется  по  горлу,
заберет  нечестивую,  бесполезную  жизнь...  И  тогда   Джамбулатов   сполна
насладится животным страхом и беспросветным отчаянием в их мерзких свинячьих
глазках...

Глава 3
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

   Фантасты грезят о параллельных мирах, о том, как  человечество  постигнет
их в будущем. А ведь в этом нет ничего сложного. Нужно только дослужиться до
звания  подполковника  милиции,  пройти  службу  в  СОБРе,  приземлиться  на
должность  начальника  разбойного  отдела  одной  из  областей  центрального
региона России и в очередной, который  уже  по  счету  раз  на  вопрос:  "Ты
согласен прогуляться в чистилище?", ответить:  "Да".  А  иначе  ответить  не
получится. Потому что не привык прятаться за чужими спинами.
   И вот начинается твой, подполковник, путь в "зазеркалье". Он лежит  через
Москву, через  аэропорт  Чкаловский,  через  двухэтажное  здание  командного
пункта авиации внутренних войск, где полковник в синей летной форме  занесет
тебя в полетный лист.
   И застывший на взлетной полосе "Ан-26"  -  это  твой  борт,  подполковник
Алейников. Самолет кажется крошечным на фоне выстроившихся  в  ряд  огромных
"Ил-76", похожих на китов, дерзнувших не только  выползти  на  землю,  но  и
попытаться подняться в небо.
   На посадку в маленькую турбовинтовую машину выстраивается очередь.  Среди
отлетающих  -  несколько  груженных   разнообразным   оружием   специального
назначения бойцов в новеньких, только что со  склада,  комбезах  без  знаков
различия - элитная группа спецназа внутренних войск. А еще в полетном  листе
нашлось место для полковника-красавца с изуродованным жуткими шрамами  лицом
и двух пышнотелых, ярко одетых  теток  непонятного  происхождения  -  скорее
всего родственниц каких-то военных шишек, которых дешевле докинуть  попутным
бортом.
   Когда самолет взмывает над  подмосковными  лесами,  в  голову  назойливо,
холодными змеями лезут мысли - а  может,  это  не  самолет  вовсе,  а  лодка
Харона, которая перевозит тебя туда, откуда возврата не будет.
   А потом - посадка в Ростове,  где  "левых"  теток  встречает  генерал  на
черной "Волге", изнурительные часы ожидания на жаре. И новые спутники -  три
похожих друг на друга, прокопченных южным  солнцем,  продубленных  чеченской
пылью капитана внутренних войск.
   Опять взлет. Посадка в Моздоке.
   Моздок - это еще не преисподняя.  Это  ее  врата.  "Ан-26"  застывает  на
полосе, вдоль которой выстроились в ряд армейские вертолеты. С другой полосы
резко уходят в воздух штурмовики. Они летят в "Зазеркалье",  в  параллельный
мир, чтобы сеять в ущельях смерть...
   Бронепоезд Моздок - Гудермес. Грязный плацкартный вагон, куда нет доступа
никому, кроме военных. Нервы  натянуты  до  предела.  Бронепоезда  время  от
времени взрывают. Идет фугасная война, и воображение услужливо  прокручивает
"кино" - скрежет колес, удар, брызги стекол, гнущийся металл и чернота... Но
волю воображению давать нельзя. Воображение надо дисциплинировать.  Кисейным
барышням здесь не выжить.
   За грязным окном вагона - ненавистная  зеленка,  убогие  поселки,  редкие
машины на разбитых дорогах.
   - Все, Чечня, - говорит сидящий рядом с Алейниковым  и  уничтожающий  уже
третью бутылку пива полковник-летчик.
   Знакомое ощущение - будто рвешь струну, и она с неслышимым, но  ощутимым,
продирающим до печенок звоном лопается. За тобой будто  закрывается  тяжелый
шлагбаум, отделяя тебя от прошлого. Граница другого мира пересечена.
   "Я вернулся!"
   В Гудермесе  в  компании  с  воронежскими  милиционерами,  прибывшими  из
Моздока, Алейников пешком добрался до здания УВД  по  Чеченской  Республике.
Перед  зданием  толпился  туземный  люд  -  просители,  жалобщики.  Постовой
внимательно изучил удостоверения и распахнул низкие ворота.
   Просторный двор, огороженный  высоким  бетонным  забором,  был  заставлен
милицейскими "уазиками", грузовиками, бронетехникой. Люди, прячась от  жары,
держались в тени.
   Отдел по организации деятельности (ООД) временных отделов внутренних  дел
располагался на первом этаже. Алейников бывал здесь не раз, поэтому уверенно
направился в помещение криминальной  службы  ООД.  Весь  личный  состав  был
немилосердно утрамбован в паре кабинетов. Там  же,  на  расставленных  вдоль
стен стульях, уютно подложив под бок  вещмешки,  как  правило,  долго  ждали
своей участи командированные, транзитники, прилетающие и отлетающие.
   Алейников зашел в просторную комнату. Несколько старых, изрезанных ножами
желтых канцелярских столов были заставлены компьютерами, здесь же был  факс,
здоровенный, безнадежно устаревший и дышащий на ладан ксерокс  и  московский
прямой телефон с выходом на коммутатор МВД.
   В кабинете царила вечная суета. Сухощавый  седой  капитан  в  застиранном
зелено-желтом комбезе кричал в микрофон:
   - Военные клянутся - вертушка будет! Вклинивались голоса по рации:
   - Нападение на колонну - дайте поддержку!.. У нас три трехсотых  -  нужно
срочно эвакуировать!
   Все до боли знакомо. Здесь абсолютно другое измерение: события то тянутся
медленно, как сдерживаемый сигналами семафоров  поезд,  то  припускают,  как
ошпаренные скакуны. В отдел стекается вся  информация  с  Чечни.  Алейникову
были знакомы эти роковые цифры войны. "Трехсотый" - раненый.  "Двухсотый"  -
гроб на Родину и салют на могиле, а также страховка и пенсия  родным.  Здесь
жизнь и смерть давно живут рядом и ходят друг к другу в гости...
   -  Подполковник  Алейников,  -  представился  он  одному   из   офицеров,
набивающему  что-то  на   компьютере.   -   Новый   заместитель   начальника
Нижнетеречного временного отдела.
   - Да, - рассеянно закивал  тот,  отрываясь  от  компьютера,  на  мониторе
которого  была  выведена  сводка  происшествий  за  неделю.  -  Нам  о   вас
сообщили...  Сейчас  появится  Спутник-второй.  Переговорить   хочет.   Вон,
присаживайтесь, - он кивнул на стоящие в рядок стулья.
   - Хорошо, - кивнул Алейников. Устроиться на стуле он не успел.
   - Алейников, братишка!
   Его схватили, закружили, заколотили по спине.
   - Кузьмич! - с искренней радостью Алейников стиснул в объятиях  крепкого,
похожего на колобка, лысого, в комбезе и с болтающейся на поясе  кобурой  со
"стечкиным" полковника из Главного управления уголовного розыска российского
МВД. - Тебя какими судьбами?
   - Я здесь Спутник-два.
   - Ага. Начальник криминальной милиции Чечни.
   - Во-во. Второй месяц кукую. Весь в мыле, грязи и крови .
   - Мы с тобой только здесь встречаемся, -  покачал  головой  Алейников.  -
Приезжай ко мне. Будет банька, девочки - примем, как надо...
   - Сначала отсюда выбраться надо. Не всем удается... Как же ты от СОБРа  в
розыск прибился?
   -  Заложника  освобождали,  -   нехотя   произнес   Алейников,   которому
воспоминания удовольствия не доставляли. -  Вот  я  на  себя  чужую  пулю  и
принял... Оклемался, но с СОБРом расстался. Усталость металла.  А  тут  жена
еще подбила к себе на родину  перебираться.  Там  квартира  трехкомнатная  в
центре города. Перевелся.
   - А тебя тут хорошо помнят...
   - Кто? Враги? Друзья?
   - И те, и другие.
   - Еще бы. Можно сказать, вторая родина.
   - Владимирыч, машина за тобой из твоего временного отдела придет где-то в
три часа. Учти, в шесть блокпосты закрываются.
   - Знаю... Как ты тут?
   -  Всяко  бывает...  Вон,  вчера  рванули  фугас  под  главой   Шалинской
администрации.  Я  поехал  с  саперами  на  место  происшествия.  Они  стали
осматривать местность. Метрах в двадцати передо мной на мину и напоролись.
   - Двухсотые?
   - Два двухсотых... Бывает..
   - Бывает, - кивнул Алейников.
   - У тебя район спокойный. Спальный. Там вроде как договор с местными - мы
их особо не трогаем, и бандиты там  сильно  не  шалят.  Но  фугасы  все-таки
ставят. И постреливают.
   - Нам не привыкать.
   - Твой предшественник как раз на фугас налетел. Машина вдребезги. Как жив
остался...
   - Я его дома видел. Приходит в себя.
   - Хорошо... Значит так, у тебя в районе несколько больных проблем  Бензин
левый - это как везде. Вокруг бензина шуры-муры.  Деньги  большие,  на  этой
почве менты и вояки потихоньку коррумпируются. А тут еще посевная на носу. А
там техника, зерно - все прут без зазрения совести. И Сережа там пошаливает.
   - Какой Сережа?
   - Да есть там. Местная крутизна. Глава местных ваххабитов.
   - Кличка?
   - Фамилия. Сергей Синякин. Русский, гаденыш. Чистокровный...
   - Помню, - нахмурился Алейников. - Был такой. Но лично не встречались.
   - Он уже несколько лет в федеральном розыске. Еще за ставропольские дела.
И таится  где-то  змеей  подколодной,  сука  такая...  И  еще  -  агентурную
информацию получили. Хромой вроде решил двигать из Грузии в родные края.
   - Ха, - всплеснул руками Алейников. - Сам  Султан  Даудов.  Вот  бы  кого
увидеть.
   - Что он тут забыл - не понимаю.
   - Главное, мы его не забыли, - с угрозой произнес Алейников.

Глава 4
МЕСТЬ

   Ваха вжал приклад автомата в  плечо,  тщательно  прицелился,  мягко,  как
учили, потянул спусковой крючок.
   - Пу! - крикнул он.
   Ваха всегда наслаждался ощущением,  когда  отдача  вдавливает  приклад  в
плечо - мягко, ласково. А потом вылетает посланная твоим пальцем  смерть.  И
высшее наслаждение, когда она находит свою цель и враг падает,  захлебываясь
кровью. Это не сравнимо ни с чем! Патронов на его век хватит. И врагов тоже.
   - Пу! - еще раз воскликнул он, досадуя на то, что хозяин запретил  палить
и после нажатия на спусковой крючок не бьет по ушам гром выстрела.
   Он обхватил автомат за ствол, поудобнее уселся  на  проржавелой,  вросшей
глубоко  в  землю,  прикрытой  холщовой  тряпкой  кабине  трактора  и  томно
потянулся. Сегодня было жарковато, но деревья дарили благословенную тень.  И
в  холодной  речке,  питаемой  бьющими  из  недр  ключами,  охлаждались  две
пластмассовые бутылки с очаковским пивом, которые сегодня с  утра  купили  в
станице по пятьдесят рублей. Джохар как раз отправился за одной из них.
   Ваха жадно сглотнул, предвкушая, как сейчас пиво потечет  по  его  губам,
как польется в рот. Это хорошо. Но могло быть  еще  лучше,  если  бы...  Ох,
лучше не думать... Все дело в том, что жизнь полосатая. То хорошо, то плохо.
Например, еще пару дней назад Ваха был вполне доволен жизнью. А  перед  этим
было совсем плохо, так что думал - не выжить.
   На его лоб легла тень, когда он вспомнил события,  уже  ставшие  страшным
прошлым. Никто не верил, что русские отважатся на вторую чеченскую кампанию.
Не верили даже тогда, когда Басаев с Хаттабом ринулись на Дагестан, а  потом
откатились, неся серьезные потери.  Не  верили,  и  когда  русские  самолеты
бомбили лагеря воинов ислама. Но русские колонны  перешли  границу,  и  Ваха
ощутил, что привычный мир  закачался,  как  при  землетрясении,  и  по  нему
змейками  поползли  трещины.  Ваха  вовсе  не  обладал  несгибаемой   волей,
достойной истинного воина ислама. И ему больше  нравилось  стрелять  самому,
чем сидеть под  канонадой  с  заложенными  ушами  и  с  ужасом  видеть,  как
местность ровняют  установки  залпового  огня  "Град",  а  152-миллиметровые
орудия сносят с шоссе, как будто те бумажные, грузовики с боевиками.
   Ох как было жутко. И обидно! Ведь он привык ощущать себя  с  братьями  по
вере хозяевами жизни. И вот настала пора почувствовать, каково  это  -  быть
загнанной дичью. На этот раз русские взялись за дело методично, с  размахом,
и, кажется, не собирались отступать.
   Федералы без труда заняли равнинную часть Чечни, легко разнеся в пыль все
укрепления, которые  строились  на  протяжении  последних  лет,  и  привычно
завязли сначала в Грозном, а потом в Аргунском  ущелье,  охаживая  время  от
времени его склоны вакуумными бомбами. Мужчины ушли в  горы,  опасаясь,  что
русские поступят так, как поступили бы они  на  их  месте  -  будут  жестоко
добивать врага. Но иваны в очередной раз  показали  свою  слабость.  Никаких
репрессий не последовало Зато была принародно объявлена  амнистия.  И  перед
тем, как уходить из Чечни, Хромой построил своих  людей  и  вывел  из  строя
несколько человек, среди которых был и Ваха. У Вахи засосало  под  ложечкой,
когда хозяин ткнул в него кривым  длинным  пальцем.  За  этим  жестом  могло
последовать что угодно - удары палками  за  нарушение  дисциплины  или  даже
расстрел. Но хозяин просто сказал:
   - На вас у русских нет доказательств.  Вы  спускаетесь  с  гор,  идете  в
милицию. Говорите, что раскаялись и хотите жить мирно.  Вам  будут  задавать
вопросы, но это не страшно. Потом вас отпустят  И  вы  будете  ждать  своего
часа.
   - Какого часа? - не понял Ваха. Он вообще многие вещи понимал плохо.
   - Ночи святых ножей, когда мы будем резать русских, как скот!
   - Мы поняли, - поспешно кивнул друг Джохар, стоявший рядом с Вахой.
   Хромой  неторопливо,  постукивая  ладонью   по   деревянной   кобуре   со
"стечкиным",  прошелся  перед  своими  бойцами,  остановился  перед   Вахой,
внимательно посмотрел на него и произнес:
   - Будешь ждать, чтобы по первому зову снова взять оружие, Ваха.  Ты  меня
хорошо понимаешь?
   - Да, да, - подобострастно закивал тот, пытаясь выдержать тяжелый  взгляд
Хромого.
   - Если с головой у тебя будет не в порядке и ты забудешь о своем долге, я
вылечу твою голову... Отрезав ее...
   Ваха сглотнул. Он слишком хорошо знал  Хромого  и  не  сомневался  в  его
словах.
   Все получилось как по писаному. По телевизору показали  несколько  воинов
ислама, которые спустились  с  гор,  были  паспортизированы  и  отпущены  на
свободу. "Чечня возвращается к мирной жизни", - вещали по телевизору. А Вахе
было смешно. Он вспоминал слова Хромого и знал, что Чечня просто  затаилась,
чтобы резать врага, когда тот расслабится.
   - Ночь святых ножей, - повторял  он  про  себя  как  заклинание.  Но  вот
незадача - чем дальше, тем меньше ему хотелось,  чтобы  эта  ночь  наступила
Ведь устроился он в новой жизни очень даже неплохо.
   Никаких компрометирующих материалов у следственных  органов  на  него  не
было. После проверки и недолгого пребывания в камере он получил  ненавистный
российский паспорт. Ему  сохранили  жизнь.  Он  вернулся  домой,  в  станицу
Ереминскую, и застал ее нетронутой войной - на улицы не упал ни один снаряд.
Артиллерия федеральных сил лишь слегка поработала к  северу  от  станицы  по
укреплениям исламского полка.
   В  станицу  стали  возвращаться  жители.  Русские  вновь   провели   туда
электричество, и зажглись лампочки, там восстанавливали телефонную  связь  и
водопровод - вещи, о которых в Чечне в последние годы стали забывать. А  еще
они вновь отстраивали школы, от которых, как говорил  Хромой,  один  вред  -
ведь мусульманину надлежит изучать только Коран, лишние знания лишь  смущают
ум правоверного и сеют зерна сомнения, с чем Ваха  был  полностью  согласен.
Сам он знал свой автомат, умел считать деньги и пасти скот и не хотел больше
ничего.
   Жизнь входила в свою колею. Люди, правда, жили тяжело.  Еще  при  Дудаеве
началось скатывание  в  натуральное  хозяйство,  когда  люди  занимаются  не
торговлей, а обменом одних вещей на другие - запчастей  к  машине  на  мясо,
сена на бензин, керосина на хлеб. Денег в ходу почти не было.  Они  водились
лишь у избранных. Сам Ваха никогда не  был  хозяином  и  не  рассчитывал  им
стать, но готов был служить любому хоз