страж поплелся за нами, причем награждал меня  такими
мыслями, что сосредоточиться на  разговоре  с  Климом  не  было  никакой
возможности.
   - Ты  прекратишь  или  нет?  -  не  выдержала  я  через  пять  минут,
обернулась и даже топнула ногой. Клим замер, не понимая, в чем  дело,  а
Резо насупился и в ответ подумал: "Я этому уроду в три счета шею сверну.
Вякнуть не успеет".
   Я только головой покачала: это кто же здесь урод?
   - Не обращайте внимания, - сказала я Климу. - Папа не  разрешает  мне
одной выходить из дома. К Резо я привыкла, но вам, наверное,  неприятно,
что он пялится в затылок.
   - Переживу, - усмехнулся Клим. Разговор начался совсем не так, как  я
планировала, более того, в другой  тональности:  ни  тебе  романтической
грусти, ни легкого намека на шизофрению... Намек организовать можно,  но
все остальное... нет, не то...
   - Ничего, если мы немного прогуляемся по аллее? - спросила я.
   - Ничего.
   Он смотрел на меня и терялся в догадках, впрочем, уже понял, что дела
у меня к нему нет  и  это  скорее  всего  обыкновенное  свидание,  если,
конечно, можно было назвать обыкновенным то, что Клим в одиннадцать утра
таскался по аллее парка  под  ручку  с  девицей,  за  спиной  которой  с
маниакальной настойчивостью следовал охранник.
   - Вы не сердитесь, что я позвонила? - спросила я,  притормозив.  Надо
же с чего-то начинать. Потом медленно двинулась дальше,  все  еще  держа
Клима под руку.
   В целом ситуация его забавляла, и он  ничего  не  имел  против  того,
чтобы немного прогуляться. Резо, конечно, раздражал, но с этим ничего не
поделаешь.
   - Как вы думаете, он нас слышит? - шепнула я.
   - Резо?
   - Да.
   - Если говорить тихо, нет.
   - Тогда давайте говорить тихо.
   Необходимо как-то вывести разговор на  нужную  тему,  а  из-за  этого
придурка за спиной и неудачного начала все у  меня  шло  наперекосяк.  Я
увидела скамью и потянула туда Клима,  мой  страж  устроился  на  скамье
напротив, расстояние приличное, теперь он нас точно  не  услышит,  а  по
губам, я надеюсь, читать не умеет... точно не умеет.
   - Вы, наверное, удивляетесь, почему я вам позвонила? Я бы никогда  не
решилась, - торопливо добавила я, - просто... - В этом месте я вздохнула
и спросила испуганно:
   - Вы знаете Сашу Завражного?
   - Да, - кивнул Клим, такой поворот в разговоре вызвал  в  нем  легкое
недоумение.
   - Вы... вы не очень любите друг друга?
   - Как кошка с собакой, - хмыкнул Клим.
   - Видите ли... - в волнении я начала мять носовой  платок  (для  этой
цели извлеченный из сумки). - В нашем доме, я имею в  виду  дом,  где  я
живу... вы ведь знаете где, так? В нашем доме собираются разные  люди...
Я  никогда  не  прислушиваюсь  к  разговорам,  но...   так   получилось.
Завражный, по-моему, вас  ненавидит,  -  это  я  прошептала  трагическим
шепотом.
   "Удивила", - мысленно хмыкнул Клим, но слушал не без интереса.
   - И... он говорил ужасные вещи.
   Тут в кармане Клима запищал сотовый. Ну что за утро... Мне со  злости
хотелось пнуть урну, а лучше урну, Клима и Резо сразу.
   Клим извлек телефон, поднялся и отошел на пару шагов,  а  я  едва  не
взвизгнула, поняв, какая удача на меня  свалилась.  Клим  стоял  ко  мне
спиной и рассчитывал, что разговор я не услышу. Вот  он  заметно  дернул
плечом, потому что известие получил неприятное. Час назад возле  родного
подъезда был застрелен его лучший друг, рыболов и повар Вова Федоров. На
ногах Олег Николаевич  устоял,  но  ему  разом  стало  не  до  свиданий.
Повернулся, посмотрел вскользь и сказал:
   - Извини.
   Стало ясно, сейчас он бросится от меня со всех ног, а я еще не успела
натравить его на Монаха.
   - Вы не поняли, Олег! - вскакивая и хватая его за руку, вскрикнула я.
- Это очень серьезно... Я слышала, как  он  говорил...  Он  собирался...
Господи... У вас есть друг  Владимир,  у  него  прозвище  такое  смешное
(прозвище у покойного в самом деле было смешное)... я забыла...  так  он
сказал: "Начнем с него", с этого Володи то  есть.  -  Я  ожидала  бездну
вопросов и лихорадочно прикидывала, с  кем  мог  вести  подобные  беседы
Монах в нашем доме, а главное, когда, но  Клима  смерть  дружка  здорово
подкосила, он вроде бы малость отупел и никаких вопросов не задал.  -  Я
все думала об этом разговоре... и сказала Папе, но он меня отругал и  не
велел выходить, когда в доме гости. А в субботу,  когда  вы  на  турбазе
приходили к нам,  я...  я  поняла,  о  ком  тогда  шла  речь,  и  решила
предупредить вас.
   Клим кивнул и почти бегом бросился по  аллее,  а  я,  опустившись  на
скамью, плакала, правда, недолго, пока  он  не  скрылся  с  глаз.  Потом
вытерла слезы и показала Резо язык.
   "Мало романтизма, - вздыхала  я  всю  обратную  дорогу.  -  Идиотский
разговор, большой любовью даже не пахнет, и где здесь Ремарк, скажите на
милость?"
   Немного поскандалив сама с собой,  я  крепко  задумалась  и  в  конце
концов смогла удостоиться гениальной идеи. Насчет гениальности я немного
преувеличила, зато уж романтизма пруд пруди.
   Тут я покосилась на Резо: осуществлять идею, находясь  рядом  с  ним,
возможным не представлялось. Придется его на некоторое время  чем-нибудь
занять.
   - У тебя есть родственники? - спросила я.
   - Есть, - он вроде бы удивился. - А почему ты спрашиваешь?
   "Вот ведь человек: сказал бы  "да"  и  заткнулся.  Ни  в  жизнь.  Ему
непременно надо задать свой вопрос".
   - А если ты, к примеру, заболеешь, есть кому за тобой ухаживать?
   Глаза его полезли на лоб.
   - Я никогда не болею, - подумав, заявил он.
   - Ну это мы исправим, - утешила я.
   Мы вошли в дом.
   - Идем ко мне, - кивнула я Резо. В моей комнате он всегда  чувствовал
себя  неловко,  поэтому  заходил  редко,  и  сейчас  торчал  у  двери  и
переминался с ноги на ногу, вызывая злость и  умиление  одновременно.  -
Достань со шкафа мыльницу, - сказала я. - Она туда попала случайно.
   Резо подошел и стал шарить рукой по крышке шкафа.
   - Ничего тут нет, - проворчал он недовольно.
   - Есть-есть. Ищи.
   Он начал шарить двумя руками и смотреть вверх.  Воспользовавшись  его
занятостью, я уронила с приличной высоты ему на ногу принтер.  Принтером
я не пользовалась, и его было не жалко.
   -  Извини,  -  сказала  я  с  ласковой  улыбкой.   -   Мыльницы   там
действительно нет, я вспомнила. Да и откуда ей там взяться?
   Резо извлек свою конечность из-под принтера,  поднял  его,  глядя  на
меня осуждающе, и, поставив его на место, заявил:
   - Ты это нарочно сделала.
   - Что? - удивилась я.
   - Вот это.
   - Да брось ты. На самом деле я очень беспокоюсь за твое здоровье. Как
нога? Тебе больно?
   - Больно.
   - Очень или так себе?
   - Ты это сделала нарочно, - убежденно заявил он.
   - Папе настучишь?
   - Я не стукач. А ноге совсем не больно.
   Это он врал,  потому  что  пошел,  прихрамывая,  а  назавтра  не  мог
напялить ботинок: нога здорово распухла.
   Утром, заметив, что времени уже  довольно  много,  а  Резо  из  своей
комнаты так и не появился, я постучала и вошла: он сидел  на  постели  и
безуспешно воевал с ботинком.
   - Видишь, ты все-таки заболел, - обрадовалась я. - Пойду скажу Папе и
вызову врача.
   - Не надо, - разволновался он.
   - Надо-надо, - заверила я.
   Врач прибыл через полчаса, осмотрел увечье и наложил  тугую  повязку.
Было ясно, что Резо временно нетрудоспособен, и мы с  Витькой,  загрузив
его  в  любимый  "Опель",  повезли  на  родную  квартиру  (то,  что  она
существовала, слегка меня удивило: я была  уверена,  что  Резо  родился,
вырос и созрел в стенах  Папиного  дома.  Сначала  был  маленький  такой
охранничек, в крохотных защитных очках и смешном костюмчике, потом  рос,
рос и вырос в большого Резо).
   Квартира находилась на третьем этаже, правда, в доме  с  лифтом,  так
что скакать по ступенькам ему не пришлось. Я  немного  прошлась  по  его
жилищу. Ничего примечательного, кроме приличного слоя  пыли  на  мебели,
указывающего на длительное отсутствие хозяина. Это я и так знала, потому
наблюдательность удовлетворения не принесла. Холодильник был пуст.
   - Вить, - попросила я. - Сгоняй в магазин, чтобы Резо не  умер  здесь
от голода. А я с ним посижу.
   Витя отправился  выполнять  поручение,  а  Резо  сидел  на  диване  и
выглядел жутко несчастным.
   - Снимай костюм и ложись. У тебя халат есть? Болеть надо в халате.
   - Я через пару дней вернусь, - сказал он.
   Я нахмурилась, посмотрела сурово и заявила:
   - А вот об этом даже не думай.
   Пошарив немного по шкафам, я обнаружила подушки и одеяло и  соорудила
больному вполне приличное ложе.
   - Ложись и болей спокойненько. Вот увидишь, тебе  понравится.  Хочешь
чаю? - Он мотнул головой. - А чего ты хочешь?
   Чего он хотел, я очень хорошо  знала,  но  время  терпит,  сейчас  на
очереди Клим.
   - Ладно, я просто посижу рядышком, и мы поболтаем.
   Вернулся Витька, определил продукты в холодильник и заглянул к нам.
   - Ну, ты как? - спросил он Резо.
   - Нормально, - с отчаянием сообщил тот.
   - Я тебя навещать буду каждый день, - попробовала я его утешить. -  И
сейчас мы никуда не торопимся. Правда, Витя? Хочешь, я тебе почитаю  или
расскажу что-нибудь смешное?
   - Ты это нарочно сделала, - прошипел Резо, воспользовавшись тем,  что
Витька вышел покурить на балкон.
   - Лучше заткнись, - в ответ прошипела я. - Не то  уйду  и  больше  не
вернусь. Лежи тогда здесь один.
   Я взяла его руку и осторожно погладила  ладонь,  удивляясь  про  себя
матушке-природе: ну надо же, не рука, а самая что ни на  есть  обезьянья
лапа, только ногти подстрижены. Допекать его все-таки не  стоит,  потому
что, если он меня своей лапой цапнет, от меня мало  останется.  Впрочем,
Резо на такое никогда не решится.
   - Не злись на меня, ладно? - попросила я жалобно, а он  отвернулся  к
стене.
   После того как Резо получил увечье, в  дом  на  жительство  был  взят
Витька и назначен моим охранником.  Ко  мне  он  относился  без  особого
интереса, был уверен, что я сумасшедшая, а какой  спрос  с  сумасшедшей?
Однако Папа меня любит, значит, его дело быть рядом, со мной не  спорить
и по возможности угождать.  Позиция  исключительно  разумная.  Ко  всему
прочему Витька лентяй и лишнего шага не сделает, так что сторож из него,
в отличие от Резо, никудышный. У него был еще один недостаток, который я
считала достоинством, -  любопытство.  Витька  обожал  новости,  правда,
никогда не трепался, ему нравилось просто знать. Именно он сообщил  мне,
не подозревая об этом, о начавшейся между Климом и Монахом войне.  Монах
вроде бы исчез из города, хотя никто не знал этого наверняка.
   "Какая ж тогда война?" - удивлялась я  мысленно  и  прислушивалась  к
Витьке. День мы провели возле бассейна, а вечером с Папой по обыкновению
играли в шахматы. Папа был спокоен  и  на  мой  счет  черных  мыслей  не
держал.
   Вечером  Витька  и  Толик  проверили  дом,  включили  сигнализацию  и
отправились  спать.  Ночью  незаметно   покинуть   жилище   Папы   никак
невозможно,  это  я  знала  доподлинно.  Другое  дело  днем.   Почему-то
бдительность  проявляли  только  ночью,  а  утром  я  спокойно   встала,
произвела уборку, разбудила Витьку и отправила его  за  хлебом.  Магазин
размещался за углом, но  он  поехал  на  машине.  Конечно,  сигнализацию
отключили. Толик тоже встал, бродил по огромному дому  и  не  знал,  чем
себя занять. Я спокойно вышла в сад, протиснулась сквозь  прутья  ограды
на соседскую территорию и, пользуясь тем, что хозяева дома до сих пор не
вернулись из-за границы, через калитку вышла на улицу. Остановила такси,
доехала до центра, а там уже троллейбусом до своей квартиры. Здесь  меня
ждал сюрприз. На диване лежал Док и читал газету.
   - О Господи, - покачала я головой. - Что ты здесь делаешь?
   - Ты сама сказала, что у меня опасно.
   - А здесь, по-твоему, нет? Вроде мы договорились, что ты уедешь?
   Док нахмурился и молчал. Уезжать  он  никуда  не  собирался.  Беда  с
мужиками:  упрямы,  своенравны,  а  мысли  их  одинаковы  и   совершенно
неинтересны.
   - Ладно, Док, - примирительно сказала я, садясь рядом. - Монах  воюет
с Климом. Авось ему не до нас.
   - Орлов звонил два раза, - вздохнул Док. - Варя, этот конверт...  для
чего ты велела передать его Скобелеву?
   - Опять двадцать пять! - всплеснула я руками. - Говорили уже...
   - Варя, этот парень погиб! - взвизгнул Док.
   - Какой еще парень?
   -  Прекрати,  прекрати  немедленно!  -  Он  вскочил,  а  я   затихла,
уставилась в пол и сидела с таким видом,  точно  ничего  не  вижу  и  не
слышу. Док опустился передо  мной  на  корточки.  -  Варя,  посмотри  на
меня... Что с тобой происходит?
   - Хочешь упечь меня в психушку?
   - Что за глупость? - Он покачал головой, чувствуя себя  оскорбленным,
но ведь подумывал... - Варя, парня застрелил Скобелев?
   - Откуда мне знать? Я живу в доме Папы, двадцать четыре часа в  сутки
под пристальным оком охраны. Все городские события проходят мимо.
   - Прекрати! - выкрикнул он. - Это  Скобелев?  Как  ты  заставила  его
совершить убийство? Сказала, что этот парень расстрелял его семью?
   - Чушь, Док. Ты сам в это не веришь. Надеюсь,  ты  ничего  не  сказал
Орлову? - "Слава Богу, не сказал..."
   - Варя... я многое могу понять...  Скажи  мне,  парень  один  из  тех
троих?
   - Да, - кивнула я. Соврать было проще.
   - Ясно... Но Скобелев... Ты не должна была...
   - Я должна была пристрелить его своими руками? - хмыкнула я.
   - Варя, то, что ты делаешь...
   - Замолчи! - не выдержав, крикнула я. Но тут же себя одернула: криком
я ничего не добьюсь. Поэтому отвернулась и заплакала. Док замер у  окна,
а я пошла к нему, раскинув руки и приговаривая:
   - Док... Господи, мне так плохо, Док...
   Конечно, он меня обнял, стал гладить по спине и утешать.
   - Бедная моя девочка, - шептал он.
   Так-то лучше. Пролив немало слез, мы покинули квартиру. Перед этим  я
просмотрела свои записи, а потом  позвонила  Скобелеву.  Разговор  занял
полторы минуты. На этот раз он не задал ни одного  вопроса.  Это  слегка
настораживало, парень, как видно, вошел во вкус. Надо бы  встретиться  с
ним и маленько пошарить в его головушке.
   Док в это время ходил за  моей  машиной  и  ничегошеньки  не  слышал.
Звонок  касался   одного   из   дружков   Монаха,   моя   душа   жаждала
справедливости, если у Клима дружок отдал Богу  душу,  значит,  и  Сашка
должен с кем-нибудь проститься.  Это  слегка  простимулирует  обоих.  На
самого Монаха я  не  замахивалась:  во-первых,  он  в  настоящий  момент
осторожен, следовательно, достать его дело хлопотное, а  также  опасное,
во-вторых,  первая  попытка  Скобелева  разделаться  с  ним  успехом  не
увенчалась, а я суеверная, так что  вторую  ему  лучше  не  затевать,  а
препоручить  это  дело  другому  человеку.  Даст  Бог,  у  того   ловчее
получится.
   Вернулся Док,  я  устроилась  в  машине,  поглядывая  по  сторонам  с
некоторым страхом: меня, должно быть, уже ищут.
   - Куда? - выехав на одну из центральных  улиц  и  точно  опомнившись,
спросил Док.
   - Давай-ка в район химзавода.
   - Зачем? - несказанно удивился он и вроде бы даже притормозил,  но  в
нужном месте свернул, чем меня порадовал, а я принялась объяснять:
   - Там полно всяких развалюх. Кроме бомжей,  вдоль  Канавки  никто  не
живет. Как думаешь, за бомжей мы сойдем?
   - Варвара, - нахмурился он. - Я не понимаю, зачем тебе  эта  Канавка?
Мы можем уехать из города...
   - Чего ж не уехал? - разозлилась я и тут же  себя  одернула:  Док  не
Резо, и с ним так разговаривать не стоит. - У меня есть дело, - покаянно
проронила я.
   - Какое?
   - Клим. Не хочешь помочь, не надо, но хотя бы не мешай.
   Док повернулся ко мне и, помедлив, кивнул, точно соглашаясь. Лучше бы
на дорогу смотрел...
   Мы выехали к Канавке. Названием поселок был обязан глубокому  оврагу,
внизу которого когда-то пробегал веселый ручеек. Помнится,  давным-давно
мы ватагой ходили сюда  весной  ловить  майских  жуков.  Чуть  выше  был
ключик, чистый и звонкий, а дальше начинался лес. Теперь все в  прошлом.
Еще до моего рождения поселок оказался в  черте  города,  но  длительное
время оставался зеленым островком, не тронутым городской  жизнью.  Потом
здесь  построили  новые  корпуса  химкомбината,  вместо  рощи   появился
троллейбусный парк, а овраг превратили в свалку. За  пятнадцать  лет  от
былой деревенской жизни не осталось и следа. Грязь, вонь, ветхие лачуги.
После запуска комбината народ стали потихоньку переселять  отсюда.  Люди
уезжали в новые квартиры, но родные места не забывали: летом  здесь  еще
долго бурлила жизнь, дома использовали как дачи, а на огородах с утра до
вечера кипела работа.  Но  вскоре  даже  самые  стойкие  вынуждены  были
покинуть эти места, Канавку окончательно превратили в городскую  свалку.
Здания ветшали, рушились, сохранилась лишь часть улицы, домов  пять,  не
больше, но и они вызывали уныние, жители ждали выселения со дня на  день
и на хозяйство махнули рукой. Канавку сразу же облюбовали бомжи.  Каждую
зиму непременно случался пожар с человеческими жертвами.  Домики  больше
походили на развалины, заборы рухнули, и никому, кажется, не  было  дела
до этого Богом забытого места. Сейчас я не могла не  порадоваться  этому
обстоятельству.
   Мы свернули за кирпичные гаражи, асфальт кончился, далее шла песчаная
дорога, кое-где пересыпанная щебнем. Продвигались мы неторопливо и зорко
поглядывая по сторонам. Наше  появление  здесь  могло  вызвать  ненужное
любопытство. Однако как мы ни старались, а никого из аборигенов заметить
не смогли, должно быть, в это время дня народ отправлялся на промысел.
   Подходящий дом я  приглядела  сразу.  Когда-то  он  был  двухэтажным.
Теперь ветхий деревянный этаж разрушился, а в нижнем, кирпичном, вряд ли
кто  решился  бы  свить  гнездо,  уж  больно   опасно.   Забор   гнилой,
покосившийся,  держался  чудом,  в  глубине  заросшего   сада   виднелся
деревянный гараж, ворота закрыты и даже  заперты  на  замок.  Высоченный
фундамент дома намекал на большой подвал.
   - Останови, Док, - сказала я и, рискуя свернуть себе шею, проникла  в
дом.
   Подвал точно был, в него вела дверь под лестницей,  обитая  войлоком.
От самой лестницы почти  ничего  не  осталось,  а  вот  дверь  выглядела
крепкой. Я подергала металлические  дужки  для  замка:  вбиты  насмерть.
Однако самого замка не было, как не было и ступенек в подвал: сгнили.  Я
чиркнула зажигалкой и вытянула руку. Подвал  не  был  особенно  большим,
почти квадратной формы, без окошек, под ногами мусор и битое  стекло,  в
самом углу нары и сундук, который  использовали  вместо  стола,  правда,
очень давно. Вряд ли сюда последнюю пару лет кто-нибудь заглядывал.
   - Блеск! - обрадовалась я. - Это,  конечно,  не  "Титаник",  но  тоже
неплохо.
   - Ты ведь не собираешься здесь оставаться? -  с  сомнением  глядя  на
меня, спросил Док.
   - Нет, настолько я еще не спятила.
   Мы покинули подвал и торопливо вернулись к машине. Вокруг по-прежнему
ни души. В зарослях терновника распевала какая-то птаха, а  по  тропинке
прогуливался кот, облезлый и грязный.
   Только когда мы выехали на улицу Кирова, благоустроенную и  нарядную,
Док вздохнул с облегчением.
   - Сворачивай, - сказала я. - В городе нам сейчас делать нечего.
   Преодолев сто пятьдесят километров, мы  с  удобствами  устроились  на
турбазе "Клязьма". Сначала я выбрала соседний  областной  центр,  но  по
дороге заприметила указатель  на  эту  самую  турбазу.  Место  выглядело
невероятно красивым, и мы решили остановиться здесь. Отдыхающих было  не
так много, это порадовало: шумные сборища на природе излишни.
   На следующий  день  мы  отправились  в  соседний  городок,  откуда  я
позвонила Скобелеву. Он доложил  об  успешно  проведенной  операции,  но
вроде бы нервничал.
   - Что-нибудь случилось? - спросила я.
   Он, подумав, ответил:
   - Нет. - Но не убедил меня.
   Пов