- Она сумасшедшая? - открыл рот Андрей.
   "В самую точку, дядечка", - хотелось ответить мне, но фривольный  тон
был неуместен, поэтому я торопливо покинула кухню,  а  также  дом  моего
соседа.
   Док лежал в гамаке и вроде бы спал, я растолкала  его  и  потащила  в
дом.
   - Что случилось? - разволновался Док, а я, бегая  кругами,  принялась
объяснять:
   - Док, тебе надо сходить к соседям сегодня, нет,  завтра.  Придешь  и
скажешь, что тебя беспокоят мои  постоянные  отлучки.  Далее  жалостливо
расскажешь историю о моем сиротстве, а главное - о болезни.
   - Какой? - испугался Док.
   - Ты меня с ума сведешь, -  разозлилась  я.  -  Ты  должен  объяснить
людям, что я малость того, -  в  этом  месте  я  выразительно  покрутила
пальцем у виска.
   - Зачем, Варвара? - еще больше растерялся Док.
   - Для жалостливости. У  нас  любят  юродивых.  Страна  у  нас  такая:
дуракам  и  психам  везде  широкая  дорога.  Ладно,  Док,  кончай  глаза
таращить, давай сядем и подготовим конспект твоей завтрашней  речи.  Она
должна отвечать двум требованиям: произвести впечатление  и  не  вызвать
лишних вопросов. Так что за работу.
   Док еще минут пятнадцать приходил в себя, потом наконец понял, что  я
от него хочу, и начал неплохо соображать.
   Речь мы составили и даже отрепетировали.
   - Одного не пойму, зачем тебе это? - все-таки спросил Док.
   - Что "это"? - прикинулась я дурочкой.
   - Вся эта чертовщина с твоей мнимой болезнью.
   - Мне до смерти надоело играть в  шахматы,  -  вздохнула  я,  а  Док,
конечно, не поверил и даже обиделся, что я держу в секрете от него  свои
планы.  Вот  так  всегда:  скажи  человеку  правду,  и   можешь   твердо
рассчитывать на то, что тебе не поверят.
   Утром Владимир Иванович позвонил  где-то  около  одиннадцати.  Честно
говоря,  звонка  я  не  ожидала,  думала,  он  просто  перестанет   меня
приглашать после вчерашнего инцидента и дружба наша расстроится,  но  он
позвонил, а я, понятное дело, порадовалась.
   Трубку снял Док и заговорил этим своим голосом, от которого я  просто
с ума сходила: шикарный такой голос, профессорский.
   - Простите, я говорю с Владимиром Ивановичем? - начал Док, а я нервно
хихикнула, потому что испугалась,  что  Док  загнет  какое-нибудь  "имею
честь", оно, конечно, здорово звучит и все такое, но для  нашего  соседа
это все-таки слишком. Владимир Иванович ответил, что это  в  самом  деле
он. Тогда Док говорит:
   - Простите, я хотел бы с вами  встретиться...  Это  касается  Вари...
да... если можно, сейчас.
   Оказалось, можно, и Док стал собираться.
   - Ты уж расстарайся, - напутствовала я его. - Чтоб жалостливо  и  все
такое.
   Он только рукой махнул, очень нервничал. Конечно,  во  вражье  логово
идти - не сахар, но в настоящий момент повода для особого волнения я  не
видела.
   Док ушел, а я  устроилась  в  гамаке  и  стала  ждать.  Прошло  минут
двадцать, он не возвращался. Я забеспокоилась: о  чем  они  болтают  так
долго? Моя история должна быть жалостливой, а не занудной.
   Наконец Док вернулся. Выглядел он неважно,  руки  дрожали,  а  взгляд
блуждал. Я в первую минуту перепугалась,  все,  думаю,  раскусили  враги
наши хитрости, но тут же успокоилась. Выглядел Док паршиво  оттого,  что
опять оседлал своего любимого конька  и  теперь  стыдился,  что  говорил
заведомую ложь (можно подумать,  что  не  бандиту  врал,  а  батюшке  на
исповеди), а также пытался докопаться до смысла затеянной мною  игры.  Я
ему раз сто уже говорила: нет ни в чем смысла, нет, а он все ищет.
   Док выпил холодненькой водички, сел в кресло и задумался. А  я  стала
бродить по комнате и насвистывать.
   - Ты знаешь, - сказал он со вздохом, - по-моему, он неплохой человек.
   - Кто? - хмыкнула я.
   - Этот Владимир Иванович.
   - Папа? Папа неплохой. Ты  досье  на  него  читал,  которое  приносил
Орлов? Точно, неплохой. Я тебе больше скажу: он хороший человек. Будь  у
меня талант, я бы про него книгу  написала  и  озаглавила  просто  и  со
вкусом - "История хорошего человека".  Или  лучше  "Жизнеописание",  как
считаешь, а, Док?
   - Перестань паясничать! - разозлился он.
   - Ты хоть сделал, что я просила? - тяжко  вздохнув,  поинтересовалась
я, хотя ответ уже знала, но Док не любит, когда я копаюсь в его  мозгах,
а я чужие желания уважаю, потому и стала задавать ему вопросы.
   - Конечно, - тоже вздохнув, ответил он и добавил с недоумением:
   - По-моему, он к тебе привязался...
   - Док, не отвлекайся, а?
   -  Я  пришел  и  сказал  примерно  следующее:  Владимир  Иванович,  я
единственный близкий Варе человек, девушка больна, я  всячески  стараюсь
оградить  ее  от  внешнего  мира  и  потому   знакомство   с   вами   не
приветствовал. Но так как не усматривал в нем ничего особенно  вредного,
не возражал. Но вчера Варя вернулась от вас в сильном  волнении,  а  это
как раз то, что ей  категорически  противопоказано.  Я  вас  убедительно
прошу прекратить эту дружбу и все такое прочее.
   - Ты сказал, что я чокнутая?
   - Я сказал, что ты больна.
   - Но понял-то он правильно?
   - Надеюсь. - Док покачал головой с крайним недовольством и  уставился
на меня. Сейчас начнет свою любимую песню.
   - Все отлично, - заверила я и  торопливо  исчезла  в  своей  комнате.
Теперь следовало ждать, как поступит  Владимир  Иванович.  Скорее  всего
внемлет просьбе, тогда придется  организовывать  мой  побег  от  Дока  и
разыгрывать душераздирающую сцену.  Я  поморщилась.  Трагедии  почему-то
неизменно вызывали у  меня  глупую  улыбку,  наверное,  что-то  нервное.
Все-таки я надеялась, что до трагедий не дойдет  и  игру  в  шахматы  мы
продолжим.
   Поначалу казалось,  что  я  ошиблась.  Утром  никто  не  позвонил.  Я
слонялась по трем жилым помещениям и косилась  на  телефон  без  всякого
толка. Следующее утро прошло примерно так же.
   Тогда я  переместилась  к  ограде.  Расстелила  одеяльце,  прихватила
шахматы и стала играть с котенком. Он набегался, устал и вскоре уснул со
мной рядышком, а я чутко прислушивалась: не раздастся ли  звук  шагов  с
той стороны.  В  конце  концов  раздался,  но  увидела  я  не  Владимира
Ивановича, а Резо. Он посмотрел на меня, потом на шахматы,  потом  опять
на меня и сказал:
   - Привет.
   - Здравствуйте, - ответила я. В своем стремлении выглядеть  маленькой
девочкой я малость пережимала: бравый охранник был старше меня  от  силы
лет на пять, да и то вряд ли. Просто у него такая физиономия, что точный
возраст определить невозможно. Я было сунулась, но, по-моему, он  и  сам
его не знал.
   Шахматы Резо заинтересовали, он присел на  корточки,  тараща  на  них
глаза. Тут надо сказать, что до сей поры я видела его неизменно в темных
очках и светлым взором могла полюбоваться впервые. Глазки  у  него  были
маленькие, глубоко посаженные и весело блестевшие. Цвет  их  определению
не поддавался, скорее желтые, чем карие. Без очков он здорово  напоминал
любопытную обезьяну, впрочем, ранее он тоже  напоминал  обезьяну,  но  в
очках.
   Сейчас   этот   достойный   представитель   человекообразных   подпер
подбородок здоровущим кулачищем и затих, вожделенно  глядя  на  шахматы.
Думал. Я легла и стала ждать, что будет  дальше,  то  есть  смотрела  на
шахматы и тоже думала.
   - Интересно, - наконец кивнул он.
   "Да неужто? - чуть не съязвила я. -  Шел  бы  ты,  парниша...  Я  жду
твоего хозяина, а тебе здесь совершенно нечего делать".
   Он перевел глазки на меня и с улыбкой проронил:
   - Может, получится что-то интересное.
   Редкое везение: передо мной примат, свихнувшийся на шахматах.
   - Вы ко мне не пролезете, - с грустью сказала я, - а мне к вам ходить
не велели.
   - Кто? - удивился Резо.
   - Леонид Андреевич.
   - Это тот тип, с которым ты живешь?
   - Да.
   - Всегда можно найти выход из положения, - заявил он вполне серьезно.
Смотри, какой умный. - Пододвинь шахматы, - предложил он. Я пододвинула,
мысленно обругав его крепко и нецензурно, и мы начали играть.
   Резо  продолжал  сидеть  на  корточках  и  называл  свой  ход,  а   я
переставляла фигуры. Теперь я точно  знала:  больше  всего  на  свете  я
ненавижу шахматы. Вооруженная этой мыслью, я разбила Резо в пух и  прах.
Он остался доволен, протянул руку сквозь прутья ограды, аккуратно  пожал
мою ладонь и сказал:
   - Молодец.
   - Спасибо, - ответила я. Вот тут и появился Владимир Иванович.
   - Доброе утро, - произнес он бодро, я кивнула, отводя взгляд, а  Резо
незамедлительно исчез: был - и уже нету.
   Владимир Иванович прикидывал, что бы мне такое сказать, а я торопливо
собирала свои вещи, нервничала, уронила шахматы, и фигурки рассыпались.
   - Как твои дела? - додумался спросить он.
   - Спасибо, хорошо,  -  ответила  я,  подхватила  котенка,  который  с
перепугу громко мяукнул, и направилась в глубь сада.
   - Варя, -  не  удержавшись,  позвал  сосед.  Я  остановилась  и  даже
посмотрела на него, а он досадливо замолчал, не было  у  него  для  меня
нужных слов. Я закусила губу, отвела взгляд, а потом спросила:
   - Леонид Андреевич к вам приходил?
   - Да, - пожал он плечами.
   - И сказал, что я сумасшедшая?
   - Варя...
   - Поэтому вы больше не зовете меня играть в шахматы?  -  Я  поудобнее
перехватила вопящего кота и отправилась к своему дому.
   - Варя, - опять позвал он.
   Я обернулась, сказала тихо:
   - Вы из-за меня не расстраивайтесь, - и заплакала, а  потом  зашагала
прочь, а Владимир Иванович стоял и мучился.
   Странные существа люди. Вот, к примеру, этот  Папа.  Док  ведь  прав:
человек он неплохой и дурочку, меня то  есть,  жалеет  искренне.  Тут  я
увидела себя его глазами: котенок под мышкой, две косы, нелепый ситцевый
сарафан, лицо без возраста,  глаза,  в  которых  стоят  слезы  и  жуткое
одиночество. Лист на ветру, песчинка в море, если напрячься, поэтических
сравнений можно набрать с десяток.
   Но меня интересовали не  поэтические  сравнения,  а  его  мысли.  Они
делали честь такому типу, как Владимир Иванович, и внушали  гордость  за
род человеческий в целом.
   Через  час  у  нас  в  гостиной  зазвонил  телефон.   Док   посмотрел
вопросительно, а  я  сняла  трубку.  Голос  Владимира  Ивановича  слегка
дрожал, было ясно, что он все еще под впечатлением встречи и эмоции, так
сказать, переполняют его.
   - Варя? Я хотел... вот что, ты приходи  ко  мне,  когда  захочешь.  В
шахматы поиграть или просто чайку попить. Я почти всегда дома. И звонков
моих не жди, приходи, и все.
   - Спасибо, - ответила я и повесила трубку.
   Само собой, ни в этот, ни на следующий день никуда я  не  пошла  и  у
ограды не появлялась. Владимир Иванович позвонил еще  раз.  Трубку  снял
Док и по-умному с ним беседовал минут пять. На следующий день со стороны
ограды послышался голос моего соседа.
   - Варя, - настойчиво  звал  он.  Я  робко  приблизилась.  -  Чего  не
заходишь? - спросил он. Я пожала плечами. - Тебе твой  Леонид  Андреевич
не разрешает?
   - Он хороший, - промямлила я, - и он говорит,  что  нельзя  надоедать
людям. К тому же я могу  поставить  вас  в  неловкое  положение,  как  в
прошлый раз, с вашим другом. Только он не друг вовсе, я это знаю точно и
промолчать не могла. А Леонид Андреевич меня ругал.
   - Вот что, давай-ка перебирайся ко мне, - вздохнул  сосед.  -  Только
лучше через калитку.
   - Нет, - покачала я головой. - У вас там ребята, они,  наверное,  про
меня уже знают... будут смеяться.
   - Перелазь сюда, - нахмурился мой старший  друг.  -  И  не  волнуйся,
никто над тобой смеяться не будет.
   Через тридцать секунд я была в его саду, он взял меня за руку и повел
к дому. Если Владимир Иванович всерьез мной заинтересуется, задаст  пару
вопросов знающим людям и получит на них пару ответов, я окажусь в весьма
щекотливом положении: например, мой возраст должен слегка озадачить его.
Хотя,  раз  я  сумасшедшая,  некоторая  отсталость  в  развитии   вполне
объяснима. Все дурачки выглядят почти детьми лет до тридцати.  В  общем,
раньше времени переживать не стоит.
   Мы устроились на веранде,  но  в  шахматы  почти  не  играли,  просто
разговаривали. С этого  дня  наши  отношения  приняли  другой  характер.
Владимир Иванович все больше интересовался моей особой и  все  меньше  -
шахматами.  Док  его  тоже  очень  интересовал.  Мне  пришлось  на  ходу
придумывать историю дружбы Дока с моими родителями.
   - Он сейчас не работает, вот и взял меня на каникулы.
   - Откуда? - не понял Владимир Иванович.
   - Из больницы. Леонид Андреевич врач, он считает, что в больнице  мне
быть необязательно.
   - Правильно считает, больница та же тюрьма, - брякнул мой друг. - А у
Леонида Андреевича семья есть?
   - Нет, - покачала я головой. - С женой он давно развелся.
   - Значит, он тебе... вроде отца?
   "Хороший вопрос, - хмыкнула я. - Скорее уж я ему вместо матери".
   - Нет... - Это "нет" я умудрилась произнести таким тоном,  что  мысли
Владимира Ивановича вихрем завертелись в голове.
   - Варя, он что, пристает к тебе? - собравшись с силами, спросил он, а
я испуганно покачала головой.
   - Нет, что вы... просто он строгий.  Что  плохого  в  том,  что  я  с
кем-нибудь поговорю? Или схожу в кино? Леониду  Андреевичу  некогда,  он
диссертацию пишет, а одну меня не пускает.
   Сосед кивнул.
   - Если за забором целый день сидеть, выходит та же самая больница.
   - Нет, - покачала я головой. - В больнице плохо.
   - А потом куда? - помедлив, спросил Владимир Иванович. -  После  этих
каникул?
   -  Леонид  Андреевич  документы  оформляет,  меня  отправят   в   дом
инвалидов.
   - Какой же ты инвалид? - растерялся он.
   - Ну... это так называется...
   - А-а, - ошалело произнес Папа и посмотрел на меня. -  Слушай,  Варя,
тебе не надо ехать ни в какой  дом  инвалидов,  ты  совершенно  здоровая
девушка... Да что тебе там делать?
   Я слабо улыбнулась.
   - Я не могу жить одна. Чтобы жить одной, надо работать, а меня никуда
не возьмут, и еще за мной должен наблюдать врач.  Родственников  у  меня
нет, а Леонид Андреевич не может держать  меня  постоянно...  Да  вы  не
расстраивайтесь, - улыбнулась я. - Мы в этот дом уже ездили, там хорошо.
Большой сад, рядом село, буду работать на ферме. Я туда заходила, телята
такие смешные. И с девушкой одной  разговаривала,  она  сказала,  у  них
нормально, воспитатели хорошие, не бьют. Леонид Андреевич  обещал  брать
меня на каникулы... Я вас совсем расстроила, - опомнилась я.  -  Давайте
лучше в шахматы играть.
   В шахматы ему не игралось, он все больше смотрел  на  меня  и  тяжело
задумывался.
   Через пару дней, сидя утречком  на  веранде,  мы  с  соседом  взялись
отгадывать кроссворд. Во времена безделья я в них  здорово  поднаторела,
ну и принялась щелкать,  как  семечки.  Владимир  Иванович  только  диву
давался да успевал записывать.
   - А это ты откуда знаешь? - засмеялся он,  когда  я  с  ходу  назвала
весьма мудреное словечко.
   - Просто люблю кроссворды, - пожала я плечами. - А еще в морской  бой
играть. В институте на лекциях мы с подружкой часто играли...
   - Ты училась в институте? - спросил Владимир Иванович,  прикидывая  -
это он чего не понял или у меня мозги крен дают.
   - Да. В педагогическом. Потом в школе работала год.
   - А... - Владимир Иванович посидел немного пеньком и начал осторожно:
   - Как же так, Варя?
   - Вы о том, почему я в больницу попала? Что-то со мной случилось...
   - Что?
   - Я не помню. Что-то плохое. Леонид Андреевич говорит, что я  загоняю
свои  воспоминания  внутрь,  и  они  меня  держат.  Если  бы  я   смогла
рассказать, возможно, избавилась бы от страха и вообще... вылечилась. Он
меня часто расспрашивает, иногда сердится, думает, что я нарочно  молчу,
а я правда ничего не помню.
   "Сукин сын этот Леонид Андреевич, -  рассвирепел  мой  друг,  правда,
мысленно.  -  Взял  девчонку  и  опыты  ставит,  потом  еще  диссертацию
напишет..."
   В подобных беседах прошла  неделя.  В  среду  в  гостях  у  Владимира
Ивановича вновь появился джинсовый Андрей, я  заторопилась  уходить,  но
хозяин махнул рукой, мол, сиди,  пей  чай.  Джинсовый  смотрел  на  меня
безрадостно, но силился улыбнуться. Я устроилась в уголке веранды, а они
грелись на солнышке и негромко разговаривали. Тихой мышкой  просидела  я
минут  сорок,  прислушиваясь  не  к  разговору,  конечно,  а  к   мыслям
джинсового. Наконец Андрей отбыл восвояси, а мы с Владимиром  Ивановичем
отправились в сад гулять.
   - Ты что молчаливая такая? - весело поинтересовался он.
   - Так... - пожала я плечами, погрустила и добавила:
   - Плохой у вас друг.
   - Чем не понравился? - искренне удивился Папа. - Ты, Варя, не  права,
- помолчав, заговорил он серьезно. - Андрей парень стоящий, мы много лет
с ним дружим и друг друга не раз успели проверить. Знаешь поговорку  про
пуд соли?
   - Знаю... Я не хочу, чтобы вы сердились, и про Андрея  вашего  ничего
говорить не буду. Только я чувствую, он плохой человек.
   "И тебя, дурака старого, подсиживает, - очень хотелось добавить  мне.
- А ты про пуд соли болтаешь. Укокошить я тебя, конечно, не  дам,  но  и
сам ворон не лови".
   Прошла неделя. Владимир Иванович так привык ко  мне,  что  завтракать
без меня не садился. Все чаще мысленно называл дочкой  и  находил  между
нею и мной необычайное сходство. За последнее время на кладбище он ездил
только дважды, а вернувшись, тут же звонил мне.
   Парни из охраны тоже ко  мне  привыкли,  мыслей  я  у  них  почти  не
вызывала, с мыслями у них вообще было туго, если и  мелькнет  что-то  по
поводу моих достоинств, то тут же и исчезнет: ребята знали, что  у  меня
не все дома, а с дурой свяжись, так непременно сам в дураках  окажешься.
Вскоре интересоваться их мыслями я вообще перестала.
   В одно тихое утро я сидела на веранде Владимира Ивановича и пила  чай
в одиночестве, потому что хозяин в гостиной  разговаривал  по  телефону.
Возле ступенек торчал парень из охраны, звали его Володя, тут на веранде
возник Резо. Последнее время мы с ним "почти  что"  подружились,  говорю
почти что, потому как голова у Резо совсем пустая и что-то знать  о  нем
наверняка невозможно.  Хотя  парень  он  непростой,  у  него  даже  есть
принципы. Опять же болтать при  Папе  он  очень  не  любит,  потому  что
получает деньги не за болтовню, а за охрану, это как  раз  один  из  его
принципов. По большей части он молчит и поглядывает вокруг, точно что-то
ищет. Не знай я его мыслей, непременно начала бы бояться: в своем темном
костюме и при очках он выглядит крайне внушительно, особенно  к  вечеру,
если второй раз не побреется: щетина на нем  произрастала  прямо-таки  с
фантастической скоростью, а бриться дважды в день не всегда удавалось, и
к вечеру он частенько имел зверский вид.  Только  Резо  и  еще  один  из
охранников, блондин по имени Толя,  жили  в  доме  постоянно,  остальные
менялись.
   Так вот Резо возник на веранде и хмуро подумал, глядя на дружка возле
лестницы: "Чего это Вовка последние дни дерганый?"
   "Действительно, чего?" - подумала я и решила узнать.
   Вовка парень крепкий, я бы на его месте не только что дергалась, я  б
давно на стенку полезла.  А  он  держался  молодцом,  правда,  все  вбок
смотрел, избегая взглядов дружков, а главное, хозяйских очей. А зря. Вот
Резо уже заинтересовался, и хозяин тоже может обратить внимание,  потому
что вовсе не дурак, это он с  виду  мужичок-простачок,  а  мысли  в  его
голове очень даже непростые.
   Володя, кстати, это хорошо понимал, отчаянно боялся и портил все  еще
больше. А я, честно сказать, порадовалась, потому что просто  сидеть  на
чужой веранде мне уже надоело, надо  было  переводить  наши  с  хозяином
отношения в новую фазу, а повода для этого не было.
   Я быстренько придумала небольшой план и  после  обеда  принялась  его
осуществлять. Мы все еще сидели на веранде, Владимир Иванович мне что-то
о своей жизни рассказывал, попутно выведывая о моей. Я взглянула на часы
и поднялась.
   - Мне пора.
   - Рано еще,