я осталась на крыльце. Из села
приехала милиция, труп забрали. Я была уверена, вывод будет примерно
такой: несчастный случай, был пьян, возвращался домой и упал в реку. Так
оно и вышло. Я с нетерпением ждала Соньку, а когда она вернулась, сказала:
   - Пошли.
   - Куда?
   - На кладбище.
   Издалека могила выглядела вполне зеленой и нетронутой, но вблизи
невооруженным глазом было видно: недавно ее кто-то раскапывал. Дерн
аккуратно положен на место, но рядом, на молодой крапиве, осталась земля,
которую не смогли смести полностью.
   - Вот сюда землю бросали, - сообщила Сонька, ползая на четвереньках с
видом заправского следопыта. - Так я и думала, надо было здесь сидеть и
его дожидаться.
   - А зачем? - попробовала я внести ясность. - Мы ведь и так знаем, кто
это. Парень на "восьмерке" цвета "мокрый асфальт", и номер записан. Теперь
он в курсе, что трупа здесь нет, а Максимыч, возможно, сказал, что его и
той ночью не было. И этот тип будет решать загадку, "куда делся труп".
   Кстати, он-то знает, что хоронили они еще живого.
   - Ты думаешь...
   - Я думаю, он вполне допускает мысль, что покойник теперь и не покойник
вовсе.
   - Здорово, - озадачилась Сонька, - для нас это хорошо или плохо?
   - Спроси что-нибудь полегче. Мне кажется, у него два варианта:
чудесному спасению из могилы неизвестный обязан либо людям, случайно
проезжавшим мимо, либо местным. А в деревне в ту ночь, кроме Максимыча,
были только мы с тобой. И я как раз приехала с "Тарзаном".
   - Мамочка моя, как все просто! - ахнула Сонька. - Слушай, может, нам
повезет и он не такой умный, как ты.
   - Боюсь, ему очень нужен труп, и пока он его не получит, не успокоится.
   - Где ж он его искать будет? По всей округе землю рыть?
   - Для него он живой. И здесь, пожалуй, тоже два варианта: если
"покойник" был без сознания, его отправят в больницу, если в сознании, то
смог объяснить, что в больницу ему нельзя, и сейчас где-то отлеживается.
   Хотя может быть и третий вариант, но на это моей фантазии не хватает.
   - Греточка, ты не злись, но я уже ничего не понимаю. Чего нам-то ждать?
   - Скорее всего он уже обзвонил больницы в округе и знает: нужный ему
человек туда не поступал, если поступал кто-то похожий, значит, навестил
больного. У него ведь целый день был на это. Ну а если Максимыч о нас
сказал, значит, навестит и нас.
   - Я не хочу, - жалко охнула Сонька.
   - А я прямо умираю от хотения.
   - И последний автобус мы уже пропустили, - простонала она.
   - Пойдем к Герасимовым ночевать, только подготовимся.
   Мы подготовились: на всех дверях в доме прикрепили волоски. Соньке это
занятие так понравилось, что мне пришлось вмешаться, чтобы она у себя все
волосы не вырвала. Мы отправились к соседям, объяснив свое вторжение
страхом перед утопленником. Речь, конечно, зашла о нем.
   - Вечером он утонул, - рассказывала Алла Ивановна с энтузиазмом. - Я
его как раз видела, когда этот парень пришел.
   - Какой парень? - спросила я.
   - Да... - она рукой махнула, - спрашивал, продается ли у нас дом, в
деревне то есть.
   - И что?
   - Ничего. Говорю, опоздали, три дома продавались, да уже проданы. Он
еще засмеялся, говорит, может, к лучшему, у вас, мол, тут на кладбище
мистика какая-то.
   И газету показал. А я ему: вон она, наша мистика, и на Максимыча киваю,
он как раз из огорода шел.
   Мы с Сонькой переглянулись: сомнений не оставалось, Максимыч убит, и
виноваты в этом, вольно или невольно, мы.
   Утром мы вернулись к себе и обследовали двери: в гостях у нас кто-то
побывал, основательно пройдясь по всему дому. Оставалось только надеяться,
что ничего интересного он не нашел. Нам совершенно не хотелось отправиться
вслед за Максимычем.
   Да, тот у амбара явно любил компанию и потянул за собой других. Даже
думать не хотелось, кто следующий?
   Следующими будем мы. Это я поняла, как только Сонька возникла в
понедельник в моей квартире. У меня весь день было ужасное предчувствие, а
тут ввалилась Сонька, и на ней, как говорится, лица не было.
   - Ты чего дохлая такая? - спросила я.
   - Славка, чтоб ему пропасть...
   Я облегченно вздохнула.
   - Пошли в кухню, чай пить с вареньем.
   Черная смородина. Будешь?
   - Буду! - Сонька села к столу и ложку схватила.
   - Полотенце на колени положи, - сказала я, потому что Сонька была в
моем костюме, а у нее прямо-таки дар сажать пятна.
   - Да ладно. Я аккуратно.
   - Вот уж не поверю. Чего случилось? - спросила я, хотя про Славку мне
было неинтересно.
   - Представляешь, пока мы в деревне были, этот подлец меня ограбил. Взял
у тети Веры ключи, ты знаешь, я ключи у нее оставляю (я знала, что в
противном случае Сонька их непременно бы потеряла и не смогла бы попасть в
собственную квартиру).
   Ну, вот, так этот подлец пришел к ней, взял ключи, якобы я просила
кое-какие вещи привезти на дачу, и меня ограбил. Форменным образом. И что
мне теперь делать?
   В милицию заявлять?
   - Заяви.
   - Ну, не чужие мы с ним все-таки люди.
   - Так ведь все выгреб. 600 долларов, что на черный день были, и золото.
Все золото уволок.
   - Тогда заяви, - кивнула я. Сонька была вялой и на себя непохожей.
Именно такое ее состояние навело меня на мысль... - Нет, только не это! -
воскликнула я и уставилась на нее.
   - Кто ж знал, Греточка. Я ведь спрятала.
   Вместе с кольцом и серьгами.
   - Медальон? - спросила я. Сонька испуганно кивнула.
   - Греточка...
   - Убогая ты моя, я ль тебе не говорила, что брать его опасно?
   - Греточка, - приготовилась реветь Сонька.
   - Ну, вот, - сказала я. - Здорово повезет, если смерть у нас будет
легкой.
   - Я ведь...
   - Пей чай и молчи.
   Сонька торопливо пила чай, конечно, с ложки капало, и подол моего
любимого костюма пошел пятнами.
   - Ой, - произнесла Сонька тонкимтонким голоском. - Я нечаянно. Честно.
   - Ерунда, - улыбнулась я и опрокинула вазочку с вареньем ей на грудь.
Мне сразу стало легче, я смогла даже допить чай, хотя Сонька визжала,
топала ногами и грозилась меня убить. Я смотрела на стену перед собой и
размышляла о тщете всего сущего.
   - Гретка, - позвала Сонька, вдоволь наоравшись и переодевшись в другой
мой костюм, - надо Славку искать.
   Разумеется, подруга была права.
   - Сколько, говоришь, он денег прихватил?
   - 600 баксов.
   - 600 долларов пропить надо. Где он, как ты думаешь?
   - Да где всегда, в "Витязе".
   "Витязь" - забегаловка средней руки.
   Главной ее достопримечательностью, кроме чудовищной грязи, был зал с
очень низким потолком, где стояли два бильярдных стола.
   Славка мнил себя непревзойденным игроком в бильярд и здесь просаживал
свои деньги, когда они у него случайно появлялись.
   - Поехали, - сказала я, - может, он еще не успел медальоном похвастать.
   Мы поймали такси и махнули в "Витязь".
   - Смотри, Славкина машина, - обрадовалась Сонька, завидев на стоянке
перед рестораном знакомую "девятку". Я не смогла скрыть вздоха облегчения,
но, как выяснилось, радовались мы зря: Славки здесь не оказалось. Мы раз
пять прошлись по залам, заглянули в бар, но его так и не нашли. Зато в
баре сидел Славкин друг Олег. Сонька направилась к нему. Я ждала у стойки,
она вернулась через десять минут, едва живая.
   - Ну? - спросила я.
   - Хуже не бывает. Славка ошивался здесь со вчерашнего дня. Проигрался.
Доллары еще вчера спустил. И медальон ставил. Олег видел. А сегодня к
обеду заявился, при деньгах, видно, где-то занял, - Сонька запечалилась. -
Олег говорит, полчаса назад видел, как Славка выходил отсюда с двумя
какими-то парнями.
   - Куда выходил?
   - Не знает. Столкнулись в дверях.
   - Все, - обреченно заявила я, - Славку мы больше не увидим.
   Я была права. Прождав часа четыре, мы поняли всю бессмысленность этого
занятия и вышли из ресторана. Машина по-прежнему находилась на стоянке, но
я почему-то была уверена, что ей нужно искать другого хозяина.
   - Гретка, ты только не злись, - канючила Сонька, - может, я, конечно, и
виновата, но я не нарочно. Давай дружить, а?
   - Давай. Перед смертью нужно все прощать друг другу.
   - Плохи дела?
   - Возможно, бывают и хуже, но мне о них ничего не известно.
   - И что же нам делать?
   - В милицию идти, сдаваться.
   - Это что же, с тюрьму?
   - Ну, не хочешь в тюрьму, давай в могилу.
   В могилу Сонька не хотела, она посопела и опять полезла ко мне:
   - Греточка, ты ж такая умненькая-преумненькая, неужели ничего придумать
не можешь?
   - Ничего, - отрезала я, - идем в милицию.
   - Сами себя в тюрьму сажать? - ахнула Сонька.
   - Нет, сообщить о пропаже твоего возлюбленного.
   Пропажа возлюбленного милицию не взволновала.
   - Давно пропал?
   - Часов пять. - Милиционер заскучал, а когда узнал, что Сонька не
является законной супругой пропавшего, и вовсе потерял к нам интерес. Мы
вышли из отделения: я усталая, Сонька взбешенная.
   - И таким козлам сдаваться? - бушевала она. - Да пусть меня повесят!
   - Возможно, нам повезет меньше... Вот что, поехали к Игорьку.
   - К какому Игорьку? - не поняла Сонька.
   - К соседу. Я думаю, он должен помочь.
   Как-никак влюблен.
   - Да он на сто лет моложе тебя, - съязвила Сонька.
   - Ну и что, а тебя - на двести. - Сонька старше меня на девять месяцев
и напоминаний об этом не выносит. Она сразу же замолчала и всю дорогу до
моего дома обиженно сопела, что дало мне возможность обдумать мое
обращение к Игорьку. Он был влюблен в меня с самого детства. Мы живем в
одном подъезде - я на втором этаже, он на пятом. Как правильно заметила
Сонька, был он моложе меня, потому долгие годы я просто не обращала на
него внимания. Но делать это было все труднее, потому что любовь его
становилась все настойчивее, точнее, не любовь, а молчаливое обожание. Он
смотрел на меня по-особенному, бродил следом и оставлял цветы у порога. В
доме все добродушно посмеивались, его мать в шутку называла меня "снохой".
Я уехала учиться, но, наведываясь в родной дом, попрежнему видела под моим
окном упитанного мальчишку с веснушчатым лицом и оттопыренными ушами. Из
армии он вернулся рослым здоровяком, но уши остались прежними и способ
выражать свою любовь тоже.
   Потом в жизни Игорька и в наших отношениях произошли разительные
перемены.
   Все началось с шелковой турецкой рубашки.
   Когда он в нее вырядился, то при встрече со мной стал смотреть мне
прямо в глаза и при этом лихо улыбаться. Когда к рубашке добавилась цепь
на шее, начал здороваться, а когда возле нашего подъезда возник белый
"Мерседес", Игорек стал невероятно разговорчивым, то есть, обращаясь ко
мне, мог произнести слов пятнадцать, при этом почти не краснея. Однажды, в
состоянии опьянения, он даже решился зайти ко мне в гости, плакал пьяными
слезами на моей кухне и клялся в вечной любви. После чего мне пришлось
подняться к Вере Сергеевне, его матушке, и Игорек был выдворен по месту
жительства. Утром он пришел ко мне красный как рак и, пряча глаза,
извинялся.
   В результате этого случая наши отношения стали почти дружеские.
   Во дворе Игорька считали бандитом.
   Подрастающее поколение с энтузиазмом намывало его "Мерседес". Выло от
счастья, когда Игорек, подъезжая, бросил им: "Здорово, мужики!" О нем
рассказывали истории, бабульки у подъезда поджимали губы при его
появлении, а родная матушка под горячую руку называла его "бандюгой".
   В общем, если и был человек, способный помочь нам в нашей дрянной
ситуации, так это, видимо, Игорек.
   - Вот что, ошибка природы, - сказала я Соньке, когда мы входили в
подъезд, - помалкивай, что бы я ему ни сказала. Лучше всего притворись
глухонемой.
   - Ладно, - кивнула Сонька. - Только ты бы мне сначала...
   - Потом, - перебила я и надавила кнопку звонка Игоречкиной квартиры.
   Дверь открыла Вера Сергеевна.
   - Здравствуйте, - дружно улыбнулись мы. - Игорь дома?
   - Дома, - сказала она, запуская нас в прихожую, - спит. Явился под утро.
   - А разбудить его нельзя? - заискивающе спросила я. - Он нам очень
нужен.
   - Чего ж нельзя, можно. Вы в кухню проходите. Сейчас чайку попьем.
   Тут из спальни послышался сонный Гошкин голос:
   - Ма, кто там?
   - Маргарита из четвертой квартиры с подругой, тебя спрашивают.
   - Я сейчас, пусть подождет! - крикнул он и вскоре появился в кухне с
мокрыми зачесанными назад волосами и лихой улыбкой. На нем были шорты и на
шее золотая цепь толщиной с мою руку.
   - Привет, - сказал он, садясь за стол. - Какие люди пожаловали...
   - Мы по делу, - сообщила я, пленительно улыбаясь, по крайней мере, я
старалась улыбаться подобным образом. - Помощь твоя нужна.
   - Машину угнали? - деловито поинтересовался он.
   - Откуда у нас машина? - удивилась я. - Такая вещь с нами приключилась,
даже не знаю, как начать. - Тут я на Веру Сергеевну покосилась, та была
женщиной с пониманием и незамедлительно удалилась, хоть и выглядела при
этом слегка недовольной.
   - Начинай сначала, - усмехнулся Гоша, хрустко раздавив кулаком грецкий
орех. Во мне созрела убежденность, что он нас спасет.
   - Ладно, - вздохнула я, - дело такое...
   И стала излагать. По мере моего изложения лица Соньки и Игорька
менялись, сначала они слегка вытянулись, потом обеспокоснно нахмурились, а
затем и вовсь стали выглядеть очумелыми. Сонька, естественно, в своих
эмоциях заметно опережала Игорька. Тут надо пояснить, что с историей,
происшедшей с нами, я поступила весьма художественно, то есть несколько, а
если быть точнее, весьма существенно отступила от правды. О моем личном
присутствии при захоронении и речи не было. Из моего рассказа выходило
следующее: покойный Максимыч 29 апреля ночью видел двух мужчин, которые
подозрительно вели себя на кладбище. Утром, движимые любопытством, мы
обследовали свежевырытую яму и на дне ее обнаружили медальон: в овале две
сплетенные змеи. Далее следовал рассказ о гибели Максимыча, краже Славкой
Сонькиного имущества и последующем Славкином исчезновении.
   К концу рассказа Гоша орехи не щелкал, сидел потупившись и явно ощущал
неловкость. Я с печалью поняла, что он вряд ли поможет нам, и поздравила
себя с тем, что разумно поостереглась рассказывать историю в ее
первозданном виде. Я замолчала, хлебнула остывшего чаю и уставилась на
Гошу.
   - И чего? - спросил он, явно туго соображая.
   - Если из-за этой ямы погиб сосед и исчез Славка, значит, в ней что-то
было.
   - Или кто-то, - влезла Сонька, долгое молчание отрицательно сказалось
на ее здоровье, она даже слегка посинела.
   - Если Славка сказал, откуда у него медальон, значит, Соньке надо ждать
гостей.
   - Почему мне? - испугалась та.
   - Потому что медальон обнаружился у тебя, - злорадно ответила я. Сонька
заревела.
   - Да, - Гоша покачал головой. - Вляпались вы. Ч„ сунулись-то, зачем
взяли?
   - Как же не взять-то, Игоречек, - заблеяла Сонька. - Ведь золото, а мы
женщины бедные...
   - А от меня вы чего хотите? - задал Гоша вполне разумный вопрос.
   - Хотим, чтобы ты нас спас, - ласково пояснила я, считая, что это
должно его воодушевить. - У тебя... большие связи, так вот, не мог бы ты
узнать, кому этот медальон интересен, и объяснить ему, что мы всей этой
истории - сбоку припека.
   Гоша хмурил лоб и сопел.
   - Да, слышал я про этот медальон, - заявил он наконец весьма неохотно.
- Есть в городе человек, Витька Рахматулин. Крутой, полгорода под ним
ходит. Вот один из его ребят перед Первым мая пропал, зовут Илья
Большаков, у него такой медальон имелся.
   Слухи разные ходят, то ли убили его, то ли сам сбежал, и вроде при нем
были большие деньги. Очень большие, не для вас и меня, для Рахматулина.
Соображаете?
   - Дела, - сказала Сонька. - А где же они? Ничего при нем... - Я пнула
ее ногой со всей силы, на которую была способна, и она заткнулась, но
ненадолго. - Гош, так ты сходи к этому типу и объясни, что к чему, как
медальон к нам попал, и все такое...
   Гоша криво усмехнулся:
   - Ага, будет он меня слушать. - Представляю, чего ему стоило это
признание, стало ясно: дела наши из рук вон плохи.
   - Может, послушает? - не унималась Сонька.
   - Как же, меня и близко к нему не подпустят. Во-первых, я из другой
команды, мне придется своим объяснять, что к чему, а во-вторых, не тот я
человек, чтобы Рахматулин меня слушал.
   - Ладно, - сказала я, придав своему голосу возможную теплоту. - Нет,
так нет, попробуем еще что-нибудь придумать.
   - Может, вам уехать ненадолго, Маргарита? - предложил он. - Ну, пока я
все не выясню и вообще..
   - Куда ехать, Игорь? У меня работа. И на что жить?
   - Кое-что у меня есть... Ты не думай. - Далее он стал путано объяснять,
что именно я не должна думать. Сонька все это время пребывала в
подозрительной задумчивости, я поначалу решила, что она готовит себя к
бегству с последующей эмиграцией, но по нездоровому блеску в глазах
поняла, что это не так. Сонька размышляла. Дело это для нее трудное и
поглощало подругу целиком.
   Мы выжидательно смотрели на нее, не решаясь прервать столь важный
процесс. Тут она подняла брови и спросила:
   - А этому Витьке Рахматулину сколько лет?
   Гоша задумался.
   - Да, наверное, ваш ровесник.
   - Он, случаем, раньше не жил на Садовой? Гимнастикой не занимался?
   - Он и сейчас на Садовой живет, коттедж отгрохал в три этажа. А
гимнастикой...
   Точно, ведь кто-то говорил мне, что он чуть ли не чемпионом был,
ей-Богу!
   Сонька плотоядно ухмыльнулась.
   - А выглядит он как? Невысокий, смуглый, темные волосы и светлые глаза,
на подбородке шрам, хотя, теперь он, может, и не заметен.
   Лицо Гоши по мере описания становилось все более озадаченным.
   - Точно, - кивнул он, с любопытством глядя на мою подружку. - Я его два
раза видел, близко. Про шрам не скажу, не заметил, а все остальное -
точняк.
   Я хмурилась и смотрела на Соньку: ее связи с уголовным миром были для
меня новостью.
   - Где его можно найти? - между тем спросила она. - Домой как-то
неудобно, вдруг женат.
   - Он постоянно бывает в ночном клубе "Айсберг". В нижнем баре у него
что-то вроде штаб-квартиры.
   - Ясно, - сказала Сонька, поднимаясь, - считай, дело в шляпе.
   - Может, объяснишь? - поинтересовалась я, когда мы уже были в моей
квартире.
   Сонька обворожительно улыбнулась и заявила:
   - Он мой одноклассник. В девятом и десятом классе был в меня влюблен.
До безумия.
   Это естественно - влюбиться в Соньку мог только сумасшедший или
предрасположенный к помешательству.
   - Шрам на подбородке - на память обо мне, на коньках катались. - Далее
я выслушала первый рассказ о Витьке Рахматулине, за ним последовал второй,
третий, потом рассказы хлынули бесконечным потоком.
   - Стоп, - сказала я, - нам нужно его найти, и желательно сегодня.
   Сонька кивнула:
   - Поедем в "Айсберг". - Тут она на мгновение задумалась, а затем
развернула кипучую деятельность. - Подумай, что наденем. Надо ж выглядеть.
не могу я предстать перед ним ободранной кошкой.
   Все мои вещи были извлечены из шкафа и разбросаны на диване.
   - Ну? - спросила Сонька, примеряя фиолетовое платье.
   - Нормально.
   - На тебе лучше, ты его и наденешь. А я малиновый костюм.
   - Но там пятно.
   - А чего до сих пор в чистку не снесла?
   Живешь - свинья свиньей.
   - Свинья та, кто пятно поставила.
   - Это я, что ли?
   - А то...
   - Пятно большое?
   - А ты умеешь ставить маленькие?
   - Ну, иногда.
   Мы занялись пятном. Сонька успела рассказать еще пяток историй об
однокласснике, но они не показались мне особенно полезными из-за срока
давности. С пятном было покончено, и мы занялись корректировкой внешнего
вида.
   - Он, кстати, неровно дышал к блондинкам, слышь, белокурая бестия...
   - Как же он с тобой оплошал?
   - Я - это я, ты ж понимаешь... - Я понимала. - В общем, на девок он
всегда заглядывался, боек был... С возрастом эта черта должна усилиться, я
правильно выразилась?
   - Правильно.
   - Вот. Нам главное к нему подъехать, а там не я, так ты его сделаешь. В
юности он был очень ничего.
   - А кто из вас кого покинул? - спросила я, и Сон