елал, а Каховский убит. В таком случае, брат становился нежелательным
свидетелем. 28 апреля он должен был передать деньги киллеру и вызвал меня.
Он никому не мог довериться и хотел, чтобы я его подстраховал. У нас был
план. Но с самого начала все пошло наперекосяк. Я допустил ошибку. Илья
исчез вместе с деньгами.
   - Выходит, убийца Рахматулин?
   - Если Каховский убит, то да. У него был повод: справедливое опасение,
что о его роли в деле "Вега-люкс" станет известно.
   Тогда его жизнь не будет стоить и копейки, и Пока же все считают
похитителем Кахов- te ского и ищут его.
   - В таком случае, какие у тебя проблемы? - усмехнулась я. - Просто
шепнуть, кому следует...
   - Не так уж просто. Во-первых, доказательств нет, во-вторых, Рахматулин
убьет меня раньше, чем я успею что-то предпринять, в-третьих, я и сам не
уверен, что Илью убил он. Я подумал, что от вас смогу узнать что-то новое.
   - Слушай, а почему бы тебе не вернуться в Саратов? - предложила я. - И
не создавать нам лишних трудностей?
   - Нет, - покачал он головой, - я должен найти убийцу брата.
   - Или деньги? - влезла Сонька. Вениамин сурово нахмурился. Пока они с
Сонькой сверлили друг друга глазами, я немного поразмышляла. Кое-что мне
не понравилось.
   - Если у Рахматулина были деньги, какой ему смысл убивать Илью до его
встречи с Оборотнем? Логичнее рассчитаться с киллером сполна, не наживая
такого опасного врага.
   - Логичнее в том случае, если речь идет об одном убийстве, но если
киллер убил и Каховского, он становится чересчур опасен для Рахматулина.
Думаю, Витька надеялся через Илью выследить Оборотня и убить его.
   Я вспомнила, в каком состоянии был найденный нами Илья, и версия
показалась мне убедительной. Но могла быть и другая.
   - Илья единственный знает Оборотня, тот мог усомниться в его верности.
В конце концов Илья действительно мог выдать киллера...
   - Нет! - ответил Вениамин, на мой взгляд, чересчур убежденно. А вот я
совсем не была уверена в том, что человек способен вынести подобные пытки
и промолчать.
   - Что ж, - пожала я плечами. - Дальше что делать думаешь?
   - Я рассчитывал на вас. Была шальная мысль, что Илья жив и вы как-то с
ним связаны.
   - Думаю, Илья мертв. Не стоит тебе ждать чуда. На твоем месте я бы
уехала, если, конечно, Сонька не права и ты не ищешь сокровищ. Если мы
смогли тебя найти, смогут и другие.
   - Вы Рахматулину обо мне говорили?
   - Говорили. О рыжем менте. О тебе не скажем. Пока нам не напакостишь.
   - Какая мне от этого польза? Я возле вас крутился с одной целью:
что-нибудь узнать о брате. Вы мне поможете?
   - Нет, - твердо заявила я, - частный сыск не для женщин. Мы хотим
выбраться из передряги с целыми ушами, ну и головой, конечно. Так что
помогать в правом деле мы тебе не станем. Но если случаем что-то узнать
удастся, обещаю сообщить. И будь осторожен. Мы не только тебе звонили.
Каша заварится.
   - Вроде бы одним врагом меньше, - рассуждала Сонька, шлепая рядом. Она
то и дело попадала в лужу, причем брызги летели в основном на меня. Можно,
конечно, заорать на нее, но ходить по-человечески от моего крика она не
станет. - А мы бабы головастые, да, Гретхен? Моментом вывели рыжего на
чистую воду.
   - Серьезно? - усмехнулась я.
   - А то. По крайней мере, липовый мент нам не опасен, а в нашем гиблом
положении это уже счастье.
   - Может, так, а может, и нет, - ответила я. Сонька притормозила и
спросила недовольно:
   - Чего опять?
   - Давай взглянем на дело иначе.
   - Давай, только иначе у меня не получится. По мне, все просто: человек
решил брату помочь, теперь его убийц найти пытается. Может, его, конечно,
и деньги интересуют, но я в этом ничего плохого не усматриваю: сама б не
отказалась от пары тысяч.
   - Народу твоему мудрость свойственна, интересно, в каком она у тебя
месте припрятана?
   - В надежном, - разозлилась Сонька. - Чем тебе мент не по нраву?
   - Сомнения гложут. Например, с чего это он так уверен, что Илья
Оборотня не выдал?
   - С чего? - озадачилась Сонька, преданно глядя мне в глаза.
   - Назови Илья Оборотня, у того начались бы неприятности. Так? Может,
Рыжий так уверен, потому что неприятностей у Оборотня нет. Мы-то не в
счет. Веня твердо знает, что Оборотень жив, здоров и невредим и охота за
ним идет втемную.
   - Не улавливаю, - жалобно хлюпнула носом Сонька.
   - Вспомни страшилки об Оборотне: никто о нем ничего не знает, вроде как
его и нет вовсе. Очень похоже, что бывает он в нашем городе наездами.
Бабуля говорила: Илья к Вене ездил часто, а вот Веня всего дважды, семь
лет назад. Может быть, он приезжал гораздо чаще, только этого не
афишировал. Связь Оборотень поддерживает только через Илью, связной должен
быть абсолютно надежен. А кому ты доверишься больше...
   - Чем родному брату! - ахнула Сонька.
   - Вот именно, - покачала я головой. - А ты говоришь, ясно. Ничего не
ясно.
   - Витьке донесем?
   - Нет уж, пусть твой одноклассник сам покрутится.
   Мы шли пешком уже третью остановку, и тут Сонька вдруг опомнилась:
   - Ты сумку мою не видела?
   - Где, интересно? Ты точно с ней была?
   - Была как будто. Дай вспомнить. Из дома я выходила с сумкой, потому
что у меня кошелек расстегнулся, деньги выпали, и я сумку на ручку
повесила.
   Я затосковала, глядя в голубое небо.
   Минут через пятнадцать Сонька пришла к выводу, что сумку оставила либо
в Левине у бабули (хотя, может быть, и в магазине), либо в машине, когда в
город возвращались, либо у рыжего мента, который ментом не был.
   - Думаю, тебе следует купить другую сумку, - устало заметила я.
   - Ага, умная, сумка денег стоит.
   - И что ты предлагаешь? Вновь пройти весь дневной маршрут?
   - Ничего я не предлагаю, - обиделась Сонька. - Вот почему ты никогда
ничего не теряешь?
   - Видишь ли, я совершаю осмысленные действия: мозг контролирует
конечности.
   - И что я должна понять? - ухмыльнулась Сонька.
   - Что случай твой излечению не подлежит.
   - Ага. Знаешь, что я думаю? Друзья, а в особенности подруги, существуют
для того, чтобы было кому портить тебе жизнь.
   - Ты имеешь в виду мою жизнь? - уточнила я.
   - Нет. Свою.
   - Между прочим, мой троллейбус, - обрадовалась я, запрыгнула на
подножку и Соньке рукой помахала, совершенно не подумав о том, что,
перегрузив ее мозг большим количеством информации, оставляю ее один на
один со своими мыслями. Мыслей у Соньки, как я уже говорила, немного. Но
те, которые заводились, сидели крепко и требовали реализации.
   Я шла от остановки к дому и думала о Гоше: следовало немедленно вернуть
его в больницу. Тут я увидела Витькину машину, выезжающую из моего двора.
Встречаться сейчас с Витькой мне совершенно не хотелось, потому я нырнула
в подъезд, постояла, пялясь в окно и размышляя, стоит ли идти сейчас
домой. Витька мог кого-нибудь оставить у подъезда, если я ему вдруг очень
понадобилась. В конце концов решила, что не стоит. Гоше можно позвонить из
автомата.
   Трубку сняла Вера Сергеевна и сразу запричитала:
   - Маргарита, Игорь-то уехал. Сказал, в больницу не вернется, вылечился
уже. Хоть ты ему скажи: разве ж это дело, разве ж так можно?
Недолечившись... Врачи-то лучше знают, кому выписываться, а кому еще
лежать.
   - Куда он уехал? - смогла я вставить слово.
   - Так разве скажет? Дружки за ним приехали. Сказал, дня на два. Вот
теперь думай... матери-то одни переживания...
   Я, как могла, утешила Веру Сергеевну, заодно пытаясь убедить и себя,
что с Гошей ничего плохого не случится. Однако беспокойство не отступало.
Идти домой желания не было, и я решила прогуляться. Как-то так вышло, что
я оказалась рядом с домом, где жил Глеб. В гостях у него я не была, но
адрес знала. И теперь присела на скамейке, размышляя: стоит ли к нему
зайти? На стоянке возле дома его машина отсутствовала, скорее всего Глеба
я не застану. Я уже собралась уходить, когда он появился: въехал во двор и
притормозил возле меня.
   - Привет, киска, - сказал он, улыбаясь, - Надеюсь, ты ждешь именно меня?
   - Жду. Именно.
   - Что-то случилось?
   - Нет.
   - Слава Богу. Значит, мы можем встретиться как нормальные люди. - Он
приткнул машину на стоянке, и мы вошли в подъезд. Глеб жил на третьем
этаже. Он толкнул дверь квартиры, я вошла и замерла растерянно. Кое-что я
в жизни повидала, но, честно говоря, такого -не приходилось.
   Я совершила увлекательную прогулку по стандартной однокомнатной
квартире улучшенной планировки, вернулась в прихожую, которую обозвать
прихожей мог разве что ненормальный, и, справившись с первым изумлением,
спросила:
   - Неужели ты?
   Глеб ухмылялся, забавляясь произведенным впечатлением, ответил:
   - Конечно, нет. Я ведь рассказывал о нашем стилисте. Нравится?
   - Очень идет к твоим очкам.
   - Значит, не понравилось?
   - Почему же? Стильно. Классно. Безумно дорого. Пыталась представить
приблизительную стоимость: запуталась в нулях. Откуда дровишки?
   - Разве я не рассказывал, что зарабатываю большие деньги? Тратить их
совершенно некуда. Путешествовать я не люблю, отдыхать не умею, ем что
попало, лишь бы быстро, к тряпкам равнодушен, машину считаю только
средством передвижения. В общем, деньги хоть в кубышку складывай.
   - Ты забыл про женщин.
   - И про женщин я уже рассказывал. Ухаживать не умею, выгляжу дурак
дураком, вот и сижу вечерами перед телевизором, каналы переключаю и
вздыхаю, что полжизни прожито, а ничего особо ценного в ней не наблюдалось.
   - Грустно, - кивнула я.
   - Точно. Выпьем чего-нибудь?
   - Можно кофе?
   - Хорошо, кофе.
   Я расположилась в кухне и наблюдала за Глебом, быстро и умело он
накрывал на стол.
   - Очки ты носишь и в домашней обстановке? - спросила я.
   - Привык, - пожал он плечами. - Знаешь, о чем я подумал? Мы могли бы
уехать вдвоем на недельку.
   - Отличная идея. Боюсь, как бы ты потом не пожалел об этом.
   - С какой стати?
   Теперь пожала плечами я.
   - Ты продвинулся в своем расследовании?
   - Сейчас нам так уж необходимо говорить об этом? - он нахмурился и
замолчал, а я продолжала его разглядывать, силясь отгадать: о чем он
думает? Не говорит, а думает. Глаза - зеркало души. Свои он прячет за
очками. - Лучше расскажи мне о себе, - попросил он. - Я ведь ничего о тебе
не знаю...
   - Мама врач, папа инженер. Типичные немцы: аккуратные, трудолюбивые,
добропорядочные. Папа мечтал о сыне. Говорил: "Если уж я дал другому
существу жизнь, то должен верить, что он сумеет постоять за себя".
   - Выходит, нордический характер у тебя от папы?
   - Выходит. Еще рассказывать?
   - Конечно.
   - Закончила английскую школу. И музыкальную тоже. Поступила в
консерваторию: благодаря трудолюбию и чуть-чуть таланту. В общем, можно
было обойтись и без консерватории. Первый мальчик появился в девятнадцать
лет. Не выдержал: я была чересчур серьезной. Другие мальчики стали
обходить меня стороной. Времена сменились, и появились богатые дяди. Слово
"любовница" казалось оскорблением, а "жена"
   вызывала тихий ужас. Поэтому были только друзья: для душевных бесед и
отдыха. Иногда я думаю - это ненормально, иногда - так честнее. Сонька
утверждает, что это похуже, чем болезнь Дауна.
   - И никто никогда не смог понравиться тебе так, чтобы ты решила, что
влюблена? - недоверчиво спросил Глеб.
   - Наверное, мне не везло, - усмехнулась я. - Может быть, я хотела
чересчур многого.
   - Ты меня успела запугать, - улыбнулся он. - У меня нет шансов?
   - В тебя все шансы и один кошмарный недостаток - весьма несвоевременное
появление на моем жизненном пути, а точнее - На проезжей части поблизости
от моего дома.
   - Мы возвращаемся к запретной теме, - напомнил он.
   - Извини.
   Мы ненадолго замолчали, тикали часы, время шло, но внутри нас оно
остановилось, и каждая секунда была вечностью. Я улыбнулась и сказала:
   - Моя бабушка любила повторять: "Господь воздает по заслугам".
Интересно, что получу я. В том смысле, имеются ли заслуги.
   - Ты получишь мою любовь, - ответил Глеб, - как считаешь, много это или
мало?
   - Даже не знаю, - засмеялась я. - Во мне долгие годы зрела уверенность,
что однажды я встречу мужчину, который мне совершенно не подходит. И не
смогу без него жить.
   - Может, оно и неплохо, - засмеялся Глеб, поднялся и взял меня за руку,
а потом поцеловал. Не один раз, конечно. А меня так и подмывало махнуть
рукой на все свои подозрения и сделать то, что мне очень хотелось сделать,
но я не была бы сама собой, если б сказала "да". Я отступила, улыбнулась и
негромко пообещала:
   - Глеб, как только все закончится и в моей голове не останется
подозрений, я сразу же брошусь тебе на шею. Боюсь, избавиться от меня
будет затруднительно. А пока...
   Он потер щеку и ответил чрезвычайно серьезно:
   - Что за черт, киска? Я люблю тебя, ты любишь меня, какая в конце
концов разница, как и почему мы встретились?
   - К сожалению, разница есть, - покачала я головой. - Я не хочу до
скончания своих дней подозревать, что ты меня просто использовал.
Попытайся представить, какой ад мне придется носить в своей душе. - На мой
вкус вышло неплохо.
   - Чего ты хочешь? - спросил он.
   - Доверия, - мысленно улыбаясь, заявила я.
   - О, Господи! - он взмахнул руками и закружил по кухне. - Кто у нас
говорит о доверии?
   - Если ты гость, которого я должна бояться, скажи об этом сейчас. Я
совершенно созрела для того, чтобы все понять и простить.
   - Ты, киска, сумасшедшая, - произнес он очень серьезно, наверное, и
вправду так думал. Потом взял меня за руку и притянул к себе. - Что ж,
если тебе непременно надо меня помучить - пожалуйста. Надеюсь, что доживу
до того дня, когда стану для тебя ясным до прозрачности. Но ловлю на
слове: как только ты удовлетворишь свое нездоровое любопытство и будешь
знать по именам всех преступников, мы приезжаем сюда.
   Ясно? И слова "нет" я больше не услышу, что бы мне ни взбрело в голову.
   - Надеюсь, ничего противоестественного? - усмехнулась я.
   - Я еще не решил, - он взял меня за подбородок и совсем другим тоном
закончил: - Думаю, это будет нечто...
   Вместо того, чтобы ответить что-нибудь игривое и глупое, я замерла,
глядя в его глаза. А знаете, почему? Я испугалась. Какого черта он снял
свои очки?
   Остаток вечера мы провели, как супруги со стажем. Пили чай, смотрели
телевизор и мило беседовали. Решено было, что ночевать я останусь здесь.
Глеб, само собой, поклялся, что не нанесет урона моей женской чести. Так
как один раз мы уже вполне благополучно делили кровать, я согласилась.
   Мысль о том, что кто-то недавно бродил по моей квартире, не
способствовала стремлению вернуться к родному очагу.
   Минут в десять первого, когда мы подумывали лечь спать, Глебу
позвонили. Лицо его стало озабоченным, и он виновато сообщил, что должен
уехать.
   - Ты сможешь отвезти меня домой? - спросила я.
   - А это обязательно? - он выглядел расстроенным. - То есть я хотел
сказать, ты не могла бы остаться у меня? Не знаю, как объяснить... В
общем, я хотел бы вернуться домой и знать, что здесь ты. Это ведь не
нарушает условий договора?
   - Нет, не нарушает. Конечно, я останусь и буду ждать тебя.
   - Ложись спать. Я не уверен, что вернусь быстро.
   Я проводила его до двери, он торопливо поцеловал меня и уехал. А я
легла спать, чувствуя себя счастливой новобрачной.
   Звонок. Половина второго. Отказываясь верить, я сняла трубку. Сегодня
он был оригинальным. "Привет, детка" я не услышала.
   - Тебя все-таки стоит поторопить, - монотонно звучало в трубке. - Как
насчет твоей подружки, а? Что-нибудь впечатляющее? Знаешь, детка, иногда
человек умирает очень долго и нелегко. Я бы мог кое-чем поделиться...
   - Ублюдок, - проронила я в ужасе от своего бессилия.
   - Грубо... - смешок.
   - Все я про тебя знаю, чертов сукин сын!
   Строишь из себя крутого? Черта с два ты крутой! Плюгавое, ни на что не
способное ничтожество. Как мужик, ты ломаного гроша не стоишь. Ты просто
паршивый импотент, поэтому тебе и нравится пугать меня по телефону. Ну,
давай, волк, покажись мне. Я хочу посмотреть, какой ты крутой.
   - В самом деле? - хохотнул он. - Что ж. Напротив окна, возле
гастронома, - телефонная будка. Я звоню оттуда.
   Я бросилась к окну, споткнулась, упала на одно колено и, чертыхаясь,
отдернула занавеску. Будка возле гастронома имелась, но была пуста. Ночная
улица с единственным фонарем выглядела жутко, мне даже послышался волчий
вой.
   - Ты просто дура, - хохотнул он и повесил трубку.
   А я стала кусать пальцы. К счастью, это мне быстро надоело. Я вышла в
кухню и пошарила в шкафу. Выпила рюмку коньяка и громко заявила:
   - А Соньку я отправлю на Багамы.
   Слабое утешение. Я вернулась в комнату, села в кресло, терзаясь
желанием провести импровизированный обыск.
   - Только попробуй, - сказала я себе и сцепила на груди руки. - Кто
говорил о доверии?
   К счастью, волнения никак не сказываются на моей способности спать по
ночам.
   И я уснула, сидя в кресле. Что-то мне снилось, должно быть, хорошее.
Когда я открыла глаза, оказалось, что лежу я в постели, рядом Глеб,
смотрит на меня и улыбается.
   - Привет, киска, - сказал он, и я ответила:
   - Привет.
   И утро было волшебной сказкой.
   У сказок счастливый конец, но и он рано или поздно наступает. Мысль о
Соньке переполняла душу заботой и нежностью, хотя, случалось, я по пять
раз на дню мечтала ее убить. О ночном звонке я промолчала, не желая
портить счастливо начавшийся день, но заспешила домой, где Сонька должна
была ждать меня с десяти часов.
   Глеб минут пятнадцать разговаривал по телефону, после чего, чертыхаясь,
заявил, что придется ему отправиться на работу. Уже в машине он сказал:
   - Я говорил об отпуске. Могу уйти со следующей недели.
   - Здорово, - кивнула я, - и погода налаживается.
   - В мире есть место, где всегда отличная погода. Почему бы вам с
Сонькой не отправиться туда дней на десять?
   - А ты?
   - А я присоединюсь несколько позже.
   У меня ведь остаются кое-какие дела: мне совсем не хочется, чтобы ты
всю жизнь носила ад в своей душе, - скорчив забавную физиономию,
передразнил он.
   - Забудь, - я махнула рукой. - Бери отпуск, и сматываемся на Багамы.
Здешний климат начинает действовать мне на нервы.
   - Должен сказать, это чрезвычайно мудрое решение.
   - Останови возле магазина. Куплю хлеба.
   Мы простились до вечера, Глеб помахал мне рукой и уехал, а я со
свадебным маршем Мендельсона в душе зашла в магазин, а потом припустилась
домой. Я пела, входя в подъезд, поднимаясь по лестнице и даже открывая
входную дверь. Потом поперхнулась и замолчала. Кто-то, очень крупный и
нсвежливый, сгреб меня за шиворот и втолкнул в комнату. Я охнула,
поморгала и огляделась. Сначала я увидела Соньку. Она сидела в кресле,
поджав ноги, и сложив на коленях ладошки. Цветом лица сильно напоминала
недозревший лимон, а круглыми глазами - филина. Она помаргивала и как
будто собиралась зареветь, но что-то ей мешало. В соседнем кресле сидел
невероятно длинный и худой тип, с ногами, словно у кузнечика, и лошадиной
физиономией. Изза белесых ресниц, розовато-белой кожи и обширной лысины он
показался мне похожим на упыря. Выражение глаз вполне подходящее. Мой
шифоньер подпирал детина с трапециевидной шеей, блеклыми глазами и
волосатыми ручищами. Любой психиатр, раз взглянув на него, уверенно
поставил бы диагноз: олигофрен. Его близкий родственник, судя по виду,
маячил за моей спиной.
   Утро мне мгновенно разонравилось. Я робко кашлянула и сказала:
   - Здравствуйте.
   - Привет, - проронил "упырь-кузнечик" и ухмыльнулся. Сходство с
Дракулой стало абсолютным.
   - Извините, я не знала, что у меня гости.
   - Ховальник закрой! - пролаял олигофрен. По интонации я сообразила, что
будет лучше замолчать, и замолчала, переступая с ноги на ногу. Упырь вдруг
подмигнул мне с озорством, вроде бы чему-то радуясь. Повода обрадоваться в
ответ я не видела, но на всякий случай слабо улыбнулась.
   - Ну, что, - сказал он, - вот и встретились. Садись, красавица