сказать.
Мы оценим ситуацию со стороны. Взглядом незаинтересованного наблюдателя. Вот
Муха и будет этим наблюдателем. Представь себе такую  картину,  -  продолжал
Томас, обращаясь к Мухе. - Один человек отмазывает  другого  от  тюрьмы.  Он
бьется со следователем, как гладиатор. И в конце концов побеждает. И идет на
зону в гордом одиночестве, но  с  сознанием  исполненного  долга.  На  целых
полгода!
   - Гонишь понты! - перебил Краб. - Если бы ты меня не отмазал, то  получил
бы до четырех лет!
   - Но и ты получил бы вместе со мной до четырех лет. По статье  сто  сорок
семь, часть вторая, пункт "а": "мошенничество, совершенное  группой  лиц  по
предварительному сговору". И вместо того чтобы налаживать свой бизнес, валил
бы лес в Коми АССР, столица Сыктывкар, где конвоиры строги и грубы. И как же
за это отблагодарил меня мой напарник?  Сначала  он  дал  мне  гнилой  совет
заняться российской недвижимостью, из-за которого я только чудом не  налетел
на все свои бабки. А потом и того больше. Он кинул меня на мою  хату.  Кинул
самым вульгарным, хотя и по форме изощренным образом. Я говорю про историю с
компьютерами, я вам про нее рассказывал, - пояснил  Томас.  -  И  как  после
этого назвать такого человека? Если он не говно, то кто? Я  спрашиваю  тебя:
кто? Оцени беспристрастно, как богиня правосудия Немизида.
   - Сволочь, - оценил Муха.
   - Вот! А ты говоришь не "говно",  -  констатировал  Томас.  -  А  человек
говорит "сволочь". Но сволочь же включает в себя понятие "говно"?
   - Само собой, - подтвердил Муха. - "Говно" - это маленькая сволочь.  Хоть
и не всегда сволочь. А "сволочь" - это всегда очень большое говно.
   - Кончай! - рявкнул Краб. - Это были не мои дела! И ты сам это знаешь!
   - Я об этом ничего не знаю и знать не хочу, - парировал Томас. - Я  отдал
свои бабки человеку, на которого  ты  мне  указал.  Я  сделал  все,  как  мы
договаривались. Как я договаривался с тобой.  Если  тебя  кто-то  подставил,
разбирайся с ним сам. А меня кинул ты. И должен отвечать. И стоить это будет
тебе ровно пятьдесят штук гринов. Не потому, что я жлоб, а потому,  что  эти
бабки мне сейчас нужны.
   - А как это ты, блин, считаешь? - заинтересовался Краб. - Поделись.
   - Охотно. Десять штук моих кровных зависли у тебя? Зависли.
   - Да не видел я твоих бабок!
   - Видел! Сам Янсен сказал, что ты мне их вернешь!
   - Тебе об этом сказал Янсен? - насторожился Краб. - Когда?
   - На презентации кинофильма "Битва на Векше". После пресс-конференции.
   - Врешь!
   - Проверь.
   - И проверю!
   Краб достал из кармана мобильник и нащелкал номер. Из чувства  врожденной
деликатности Томас поднялся из кресла и начал прогуливаться по гостиной.  На
вопросительный взгляд Мухи переводил:
   - Звонит Янсену... Спрашивает про эти десять штук... Говорит,  что  хочет
встретиться и все обговорить лично... Настаивает... Тот, видно, не  хочет...
Нет, согласился... Краб говорит, что приедет к Янсену через полчаса...
   - Понял, - сказал Муха. - Но ты все-таки отошел бы от бара.
   - Ты думаешь, что я хочу врезать? - оскорбился Томас.
   - А нет?
   - Да, хочу, - признался Томас. - Но не буду. Пока.
   Краб убрал мобильник и кивнул:
   - С этой десяткой разберемся. А откуда взялись остальные?
   - Упущенная выгода, - объяснил Томас. - Я должен  был  наварить  на  этом
деле семнадцать штук чистыми. Плюсуй. Двадцать семь. Так? А все остальное за
моральный ущерб.
   - Двадцать три штуки "зеленых" за моральный ущерб? - переспросил Краб.  -
Да это что ж нужно сделать, чтобы  причинить  тебе  такой  моральный  ущерб?
Поиметь на площади раком?
   - Я разочаровался в дружбе, - не очень уверенно заявил Томас.
   - Не пыли. Мы с тобой никогда не были друзьями. Были напарниками. И все.
   - Я разочаровался в человечестве!
   - Ты разочаровался во мне.  Допустим.  За  остальное  человечество  я  не
отвечаю.
   - Я прятался целый месяц! Я опасался за свою жизнь!
   - Мало ли за что ты опасался. Мои люди тебя и пальцем не тронули.  Может,
ты боишься темноты или черных кошек. За это мне тоже платить?
   Томас задумался. К такому повороту темы он был не готов. В  словах  Краба
была железобетонная логика, и Томас не знал, что ей противопоставить.
   Помощь  пришла  с  неожиданной  стороны.  Муха  подсел  к  столу,  извлек
пистолет, отобранный у Сымера, и сунул ствол Крабу под нос.
   - Понюхайте, господин Анвельт.
   Крабу пришлось понюхать. Из чистого любопытства понюхал  и  Томас.  Пахло
гарью.
   - Вы меня спросили, когда из этой пушки стреляли, - продолжал Муха.  -  Я
вам скажу. Позавчера около восьми вечера. И скажу где. На  трассе  Таллин  -
Санкт-Петербург. И скажу кто. Ваш начальник охраны Лембит Сымер.
   - И все это ты определил по запаху? - удивился Томас.
   - Нет. По фингалу. Он сидел в "Ниве" рядом с водителем. И саданулся  лбом
о правую стойку, когда "Нива" вмазалась в столб.
   - Ты хочешь сказать...
   - Да, это я и хочу  сказать.  А  теперь  я  скажу,  в  кого  стрелял  ваш
охранник, господин Анвельт. Он стрелял по машине, в которой находились Томас
Ребане, я и мои друзья. Он стрелял в нас. Что вы на это скажете?
   Плоская красная лысина Краба стала  зеленовато-серой,  как  в  молодости,
когда жизнь еще не сварила его в котле страстей, надежд и разочарований.
   - Я ничего про это не знал! - сказал он с  таким  выражением,  что  Томас
готов был поверить.
   А Муха был не готов.
   - Странные дела, господин Анвельт, - заметил он. - Вы кидаете  Томаса  на
квартиру - и вроде бы ни при чем. Ваши люди нападают  на  нас.  И  вы  снова
сбоку припеку. Вас самого это не удивляет?
   - Я ничего про это не знал! - повторил Краб с  отчаянием,  и  его  лысина
вновь стала красной, как у краба, которого уже пора подавать на стол. - Я не
отдавал Сымеру никаких приказов!
   - Кто же отдал? Кто, кроме вас, господин Анвельт, может отдавать  приказы
вашему начальнику охраны?
   - Может, он в самом деле не знал? - из врожденного  чувства  деликатности
вступился за Краба Томас.
   - Мне срать, что он знал, а чего не знал. Должен был знать, - заявил Муха
и перешел с высокопарного "господин Анвельт" на более стилистически уместное
в такого рода разговоре "ты". - Твой начальник  охраны  стрелял  в  нас.  Он
сделал пять выстрелов. И не попал только потому, что стрелок из него, как из
дерьма пуля. Но попасть мог. Даже чисто случайно.  А  за  такие  развлечения
нужно платить. Сколько тебе надо? - обратился он к Томасу.
   - Еще двадцать три. А всего полтинник.
   - А больше?
   - Нет, больше не надо, - сказал Томас. -  Вообще-то,  конечно,  от  бабок
нельзя отказываться. Но все-таки у  каждого  человека  должно  быть  чувство
меры.
   - Фитиль, ты благородный человек. Из тебя получится классный политик.  Ты
веришь в то, что несешь. Даже если несешь херню. Я бы с него за  такие  дела
содрал стольник. Ладно, двадцать три. Вот столько и стоит  моральный  ущерб,
который ты, Краб, нанес моему клиенту. И вот что я тебе скажу еще.  Если  ты
попробуешь крутить, мы будем считать тебя источником угрозы.  Объясню  тебе,
что это значит. Нас наняли охранять Томаса Ребане...
   - Кто? - быстро спросил Краб. - Кто вас нанял?
   -  Член  политсовета  Национально-патриотического  союза  господин  Юрген
Янсен. Он заплатил нам за это сто тысяч баксов.
   - Сколько?! - поразился Томас. - Сто штук за меня?!
   - Да.
   - И отдал? Или только пообещал?
   - Отдал.
   - Я начинаю себя ценить.
   - Главное, что тебя ценят другие. Как видишь, Краб,  контракт  серьезный.
Как  мы  можем  обеспечить  безопасность  клиента?  Только  одним  способом:
выявлять и ликвидировать любой источник угрозы. Сейчас  на  эту  роль  лучше
всего подходишь ты. Я достаточно ясно выразил свою мысль?
   - Господин Мухин, вы не в России! - попробовал трепыхнуться Краб.
   - Только поэтому ты еще жив, - оборвал его Муха. - В  России  таких,  как
ты, уже выбили. А твой аргус жив только благодаря Томасу. Я тоже не  одобряю
его поклонения Бахусу... Я правильно сказал, ничего не перепутал?
   - Да, правильно, - подтвердил Томас. - Бахус, он же Вакх, он же Дионисий,
- покровитель виноградарства и виноделия.
   - Так вот, если бы не его любовь к  Бахусу,  твой  начальник  охраны  еще
позавчера превратился бы в шашлык, - завершил свою мысль Муха. - Я  надеюсь,
господин Анвельт, вы сделаете правильные выводы из того, что я вам сообщил.
   - Я должен посоветоваться, - выдавил из себя Краб. - Я позвоню.
   - Конечно, посоветуйся, - одобрил Муха. Он положил  на  стол  пистолет  и
подтолкнул его к Крабу. - Забирай и вали.
   Краб с опаской посмотрел  на  пистолет,  а  потом  вдруг  схватил  его  и
неловкими движениями попытался взвести курок.
   Муха засмеялся. Вроде бы весело,  но  Томаса  словно  бы  вдруг  опахнуло
какой-то горячей волной.
   -  Сначала  нужно  передернуть  затвор,  дослать  патрон  в  казенник,  -
подсказал Муха. - Потом снять  с  предо-хранителя.  Большим  пальцем  правой
руки. Рычажок вниз. Теперь взводи курок. Взвел? Молодец. Отличник  боевой  и
политической подготовки. А теперь жми на спуск. Только плавно, не дергай.  А
то промахнешься. Давай-давай, жми!
   Краб сунул пистолет в карман и встал.
   Муха неодобрительно покачал головой.
   - А вот так никогда не делай. Ствол на боевом взводе, а ты  суешь  его  в
карман. Так можно отстрелить себе яйца.
   Краб дико  посмотрел  на  него  и  быстро,  боком,  как  настоящий  краб,
выкатился из гостиной.
   Муха послушал, как хлопнула входная дверь, и с недоумением проговорил:
   - Странный вы, эстонцы, народ. Считаете себя демократической  страной,  а
даже не умеете обращаться с "макаровым".
   - Не понимаю, - сказал Томас. - Какая связь между  умением  обращаться  с
оружием и демократией?
   - Самая прямая. Если у всех есть оружие и все умеют с  ним  обращаться  -
это демократия. А если оружие есть только у части населения - это диктатура.
   - А если нет ни у кого?
   - Это кладбище.
   Томас решительно подошел к бару и хлобыстнул "Мартеля" прямо из горла.
   - Ты кто? - вернувшись к столу, без обиняков спросил он.
   - Я? - удивился Муха. - Как - кто? Твой охранник.
   - Нет. Вообще. Ты откуда? Вы все - откуда? У тебя был такой вид, будто ты
пришел... Не знаю. С того света. Не сейчас пришел, а как будто там был.
   - Ну, мало ли где приходилось бывать.
   - И как там?
   - Где?
   - На том свете. Правда, что там райские кущи?
   - Райские кущи? - переспросил Муха. - Что-то не помню. Нет, райских кущей
не видел. Мы, наверное, бывали не в той части того света.
   - А если бы он выстрелил?
   - Кто?
   - Краб!
   - Успокойся, Фитиль, - примирительно проговорил Муха. - Чтобы  выстрелить
в человека, мало иметь пистолет и уметь нажимать на курок. Пистолет - это не
оружие. Это всего-навсего инструмент.
   - А что оружие?
   - Фитиль! Ты как будто вчера родился. Марксистско-ленинская идеология!
   - По-моему, ты надо мной издеваешься, - заключил Томас. - Ты сказал,  что
из меня получится классный политик. Ты в самом деле так думаешь?
   - Ну да. Только тебе нужно правильно выбрать страну и время.
   В прихожей стукнула входная дверь. Томас насторожился.
   - Все в порядке, свои, - успокоил его Муха.
   Томас посмотрел на него со священным ужасом.
   - Все понимаю, телепатия, - негромко сказал он.
   - При чем тут телепатия? - удивился Муха. - Ключи есть только у наших.
   Вошел Сергей Пастухов, которого и Артист, и Муха признавали за  старшего,
хотя ни в его внешности, ни в манере поведения не  было  ничего  особенного.
Его темные волосы поблескивали от воды.
   - Снег? - спросил Муха.
   - Дождь. Слегка моросит. У гостиницы полно скинхедов. Появились пикетчики
с плакатами "Да здравствует СССР" и "Но пассаран". Как бы не передрались. На
всякий случай "линкольн" я оставил у служебного входа. Что у вас?
   - Был Краб.
   - Знаю.
   - Зачем - знаешь?
   - Догадываюсь.
   - Уехал советоваться к Янсену, обещал позвонить.
   - Обязательно позвонит.
   - Что у тебя?
   - Все в норме.
   - Артист?
   - На месте.
   - Есть новости?
   - Есть.
   - Какие?
   - Странные.
   Из всего этого разговора, быстрого,  как  пинг-понг,  в  сознании  Томаса
отложилась лишь фраза Пастухова о том,  что  Краб  обязательно  позвонит.  И
произнесено это было так, будто Пастухов знает, о чем будет этот  звонок.  И
хотя не было сказано ничего больше, Томас вдруг ощутил тот  прилив  энергии,
тот волнующий кровь кураж, который всегда предшествовал удачной  комбинации.
А комбинация вырисовывалась редкого изящества. Такие комбинации Томас всегда
любил. У русских про это есть хорошая поговорка: "На елку влезть и  жопу  не
ободрать".  Есть  и  другая,  более  точная.  Про  рыбку  съесть.   Но   она
неприличная.

   Краб позвонил через сорок минут. А еще через  полчаса  приехали  два  его
охранника и молча вручили Томасу сверток в коричневой оберточной бумаге.
   В нем было пятьдесят тысяч долларов.
   XIV
   Есть люди, которые при виде денег теряют голову почти в буквальном смысле
слова. Цепенеют. Утрачивают всякую способность контролировать себя. Знакомый
банкир рассказывал мне, что есть даже специальный  тест,  которым  проверяют
кассиров перед тем, как взять на работу. Как бы случайно заводят человека  в
хранилище и наблюдают  за  его  реакцией.  И  если  у  него  самопроизвольно
расширяются глаза и его кидает в жар и в холод, работа с наличными  деньгами
ему противопоказана. Понятно, что такую реакцию  может  вызвать  только  вид
больших денег. Или очень больших. Потому что вид маленьких денег, особенно в
собственном бумажнике, не может  вызвать  ничего,  кроме  изжоги  и  желания
совершить какое-нибудь социальное преобразование.
   Пятьдесят тысяч долларов были для Томаса очень большими деньгами.  Но  он
не  выказал  никакого  противоестественного   возбуждения.   В   присутствии
охранников вскрыл одну из пяти пачек в  банковских  бандеролях,  внимательно
осмотрел новенькие стодолларовые купюры, прощупал,  глянул  на  свет,  потом
изучил бандероли на остальных четырех пачках, пролистнул их с угла и  только
после  этого  отпустил  охранников.  Но  по-прежнему  остался  деловитым   и
сосредоточенным. Даже стопаря не врезал, что было бы вполне естественно.  Он
сдвинул пачки банкнот на край стола и занялся плотной коричневой бумагой,  в
которую были завернуты бабки.
   Лист был большой, во весь  стол.  Томас  сложил  его  пополам,  аккуратно
разорвал по сгибу и в одну половину завернул пачки, уложив их не стопкой,  а
в ряд. Получился длинный узкий пакет. Чем-то он  Томасу  не  понравился.  Он
сложил пачки попарно одна на одну, а пятую рядом. Теперь пакет  стал  толще,
но короче. Он выглядел так, будто в нем среднего формата книга. Это устроило
Томаса. Вторую половину листа он сложил в размер книги и все это  засунул  в
черный полиэтиленовый пакет, который принес из спальни.
   Мы с Мухой с интересом наблюдали за его  манипуляциями,  но  вопросов  не
задавали, потому что спрашивать человека, что он собирается делать со своими
деньгами, так же неприлично, как вторгаться в его интимную жизнь.
   Покончив с пакетами, Томас засел за телефон и минут  двадцать  названивал
по разным номерам. Говорил  он  по-эстонски.  Это  мне  не  понравилось,  но
просить его перейти на русский  язык  означало  обнаружить  наш  пристальный
интерес к его делам и тем самым разрушить  образ  крутой  и  профессионально
туповатой охраны, который мы старались создать. Я рассудил, что о содержании
разговоров мы узнаем пост-фактум, и оказался прав.
   - Сейчас поедем к господину Мюйру, - сообщил Томас. - Он ждет. Но сначала
заедем в два места.
   Памятуя,  что  гостиная  прослушивалась  как  минимум  пятью   "жучками",
обнаруженными Мухой с помощью сканера, переданного нам Доком в сумке  "Puma"
вместе с  мобильными  телефонами  и  другой  техникой,  Муха  в  не  слишком
парламентских  выражениях  высказал  сомнения  в  целесообразности  переться
куда-то на ночь глядя.
   - Во-первых, до ночи еще далеко, - возразил Томас. - Во-вторых,  вы  меня
охраняете или вы меня сторожите? Разве я под домашним арестом?
   - Нет, - вынужден был признать Муха.
   - Тогда поехали. Можете, конечно, остаться, съезжу  один.  Спускайтесь  в
ресторан, закажите ужин, потанцуйте с девушками. Часа через полтора я к  вам
присоединюсь.
   Муха выразил бурное согласие и даже брякнул:
   - Девушки - это моя страсть!
   Но я заявил,  что  профессиональная  добросовестность  не  позволяет  нам
принять это великодушное предложение Томаса. А  Мухе  объяснил  по-нашенски,
по-охранниковски:
   - Куда он на... поедет один с такого бодуна и с такими бабками!
   Разыграв   для   невидимых   слушателей   эту    небольшую    радиопьесу,
психологическую  убедительность  которой  должна  была   придать,   как   мы
надеялись, приправа из незатейливого матерка, мы покинули номер.

   Ситуация в целом была понятной. Еще до появления  охранников  Краба  Муха
вывел меня в черную ванную и под журчанье струй рассказал о разговоре Томаса
с президентом компании "Foodline-Balt" господином Анвельтом. Было ясно,  что
после этого разговора Краб  встретился  с  Янсеном  и  тот  посоветовал  ему
согласиться на требование Томаса, которое самому Крабу казалось  неслыханным
беспределом и грабежом среди бела дня.
   Или убедил.
   Или приказал.
   В любом случае просматривалась заинтересованность  Янсена  в  том,  чтобы
Томас   получил   купчие   навязанного   ему    национал-патриотами    деда,
странно-зловещая фигура которого неотступно преследовала нас в Эстонии,  как
тень отца Гамлета.
   Желание Томаса  наложить  лапу  на  наследство  деда-эсэсовца  тоже  было
по-человечески понятным. Хотя, на мой взгляд, глупым и  даже  опасным.  Было
совершенно ясно, что его и близко не подпустят к этим миллионам. Лапу на них
скорее всего наложат сами национал-патриоты. Но хозяин - барин.
   Гораздо больше меня заинтересовало упоминание Мухи о том,  что  Рита  Лоо
унесла с собой ксерокопию завещания Альфонса Ребане и была очень  озабочена,
когда не сразу ее нашла. Это  проясняло  намеки  Мюйра  о  неслучайности  ее
появления возле Томаса. Правда, что она намерена сделать с этой ксерокопией,
было совершенно неясно.

   Из гостиницы мы вышли по служебному ходу. "Линкольн" стоял среди мусорных
баков под ярким дуговым фонарем и выглядел, как аристократ в белом смокинге,
которого в поисках  острых  ощущений  занесло  в  трущобы.  Водила  был  так
возмущен моим приказом поставить машину здесь, что  даже  не  вышел  открыть
Томасу дверь. Он  напрягся,  готовый  дать  мне  гневную  отповедь,  если  я
возникну, но у меня и в мыслях не было возникать.
   Едва мы отъехали, в кармане Мухи запиликал мобильник. Он молча  послушал,
сказал: "Все понял". Потом - мне:
   - Звонил Артист. К Мюйру приехал  Янсен.  Говорят  по-эстонски.  Разговор
эмоциональный. Заметил?
   Я кивнул. Вопрос Мухи и мой кивок относился не  к  звонку  Артиста,  а  к
небольшой серой "тойоте", которая включила подфарники и тронулась  с  места,
когда наш лимузин проплыл мимо нее.
   "Линкольн" обогнул площадь, на которую фасадом выходила гостиница "Виру",
и свернул на Пярнуское шоссе. Это шоссе, как просветил нас Томас, начиналось
от площади Виру, пересекало площадь Выйду и заканчивалось  в  городе  Пярну,
основанном в 1251 году  и  некогда  входившем  в  союз  ганзейских  городов.
"Тойота" отстала метров на сто. Но  тут  мое  внимание  отвлек  от  "тойоты"
черный  пятидверный  джип  "мицубиси-монтеро-спорт",  который  повторил  наш
маневр по площади Виру и пристроился сзади. Тонированные  стекла  и  ближний
свет его фар мешали мне рассмотреть, сколько в нем пассажиров.
   А вот это было уже непонятным. Открылся сезон охоты? За нами? Вряд ли. За
Томасом? Очень сомнительно. За его бабками? Тогда это люди Краба.
   Томас повернулся к нам с переднего сиденья и сообщил:
   - "Линкольн" мы сейчас отпустим. Туда, куда мне надо,