Ребане в Эстонию. И  о  торжественном
перезахоронении их в Таллине. А вот это, согласитесь, не чушь.
   - Торжественное перезахоронение эсэсовца?! - переспросил Кейт. -  В  наши
дни?! В Таллине?!
   - Да, - подтвердил Вайно. -  В  наши  дни.  В  Таллине.  На  мемориальном
кладбище Метсакальмисту.
   Сама мысль о том,  что  сегодня,  в  конце  двадцатого  века,  в  столице
демократической  Эстонии  будут  торжественно  хоронить   останки   фашиста,
показалась Кейту дичью. Кино - черт с ним,  кто  сейчас  ходит  в  кино.  Но
это...
   Вайно по-своему расценил его замешательство.
   -  Вы  правы  в  своих  сомнениях.  Если  эта   акция   будет   проведена
национал-патриотами, она вызовет митинги протеста, пикеты.  Даже,  возможно,
попытки сорвать похороны. И не более того. А если это будет  государственное
мероприятие?
   - Правительство на это не пойдет, - убежденно сказал Кейт.
   - Добиться этого будет очень непросто, - согласился Вайно.
   - Кабинет Марта Лаара на это не пойдет никогда, - повторил Кейт.
   - Пойдет,  -  возразил  Янсен.  -  Мы  заявим,  что  в  противном  случае
Национально-патриотический союз  выйдет  из  правящей  коалиции.  И  кабинет
министров отправится в отставку. Март Лаар не захочет  расстаться  со  своим
постом. Решение о перезахоронении Альфонса Ребане будет принято.
   - И оно будет означать переориентацию всей политики Эстонии,  -  заключил
Вайно. - Вдумайтесь,  генерал:  торжественное  перезахоронение  останков  не
какого-то  полковника  никому  не  известного  Эстонского  легиона.  Нет   -
командира  20-й  Эстонской  дивизии  СС,   штандартенфюрера   СС,   кавалера
Рыцарского креста с дубовыми листьями, высшей награды Третьего рейха.
   -  Это  может  вызвать  очень  сильный  взрыв  возмущения  русскоязычного
населения, - признал Кейт. - Но не мало ли этого, чтобы разогреть обстановку
до ситуации гражданской войны?
   - Мало, - кивнул Вайно. - В этой браге не хватает дрожжей. Они будут.  Вы
совершенно правы, генерал: главная карта в нашей игре - Альфонс  Ребане.  Но
очень важен и его внук - Томас Ребане. Чрезвычайно важен.  Почему?  Объясню.
Но прежде скажу о другом.  Членство  Эстонии  в  НАТО  -  не  самоцель.  Это
внутренняя стабильность, безопасность иностранных инвестиций,  интеграция  в
европейскую экономику. Реализация разработанного нами плана чревата  многими
неприятностями и даже бедами и  для  эстонцев,  и  для  русских,  которые  в
общем-то не виноваты, что по воле истории оказались на нашей земле...
   - Виноваты, - перебил Янсен. - Их никто не  звал  в  Эстонию.  Они  ехали
сами. Они искали здесь сытой жизни. И чувствовали себя хозяевами. Но хозяева
здесь мы. Им  придется  с  этим  смириться.  Раз  и  навсегда.  Им  придется
смириться с ролью бедных родственников, присутствие которых  мы  терпим.  Но
терпим лишь до тех пор, пока они уважают наши законы, наши  традиции  и  наш
язык!
   - Успокойтесь, Юрген, вы не на митинге,  -  заметил  Вайно.  -  Никто  не
ставит под сомнение вашу верность национальной  идее.  Мы  все  понимаем.  И
понимаем, что  без  жертв  не  бывает  побед.  Мы  приведем  нашу  родину  к
благополучию не через десятилетия мучительного выползания из нищеты,  а  уже
завтра. Это - цель, близкая серд-цу каждого патриота.
   - Поэтому мы и обратились к вам, - закончил его речь Янсен.  -  Поддержка
всех патриотических сил нам гарантирована, но главенствовать  должна  армия.
Нам  нужна,  генерал,  ваша   решительность,   ваш   опыт,   ваш   авторитет
военачальника. Мы не сомневаемся, что вы будете с нами в этот  ответственный
для нашей родины час.
   Если бы Янсен прямо спросил, согласен ли Кейт участвовать в заговоре,  он
без колебаний сказал бы "да". Но, поскольку вопрос был неявным, Кейт  решил,
что и его ответ может быть таким же неявным. И в случае, если  эта  гостиная
прослушивается, чего Кейт вовсе не исключал, никто не сможет обвинить его на
основании записи этого разговора в участии в заговоре.
   Если заговор провалится.
   Но он не мог провалиться. Когда  идея  отвечает  внутренним  потребностям
всего общества, от темных крестьян и люмпен-пролетариев  до  интеллектуалов,
она становится несокрушимой. И нужно быть бездарным организатором, чтобы  ее
погубить. Генерал-лейтенант Кейт не считал себя бездарным  организатором.  И
он не видел сил, которые могли бы противостоять заговору.
   Не было таких сил.
   Но все же он не сказал: "Да".
   Он сказал:
   - Я никогда не давал поводов усомниться в моем патриотизме.
   - Другого ответа мы  и  не  ждали.  -  Вайно  поднял  бокал  с  остатками
арманьяка. - За наше единство, друзья. Вижу Эстонию в  составе  Объединенной
Европы.  Вижу  ее  расцвет.  Вижу  вас,  генерал,  представителем  эстонских
вооруженных сил в НАТО. Да поможет нам Бог.
   Он допил арманьяк, Янсен тоже осушил свой бокал. Пришлось пить до  дна  и
Кейту, хотя эти сто граммов были для него явно лишними. Но  не  выпить  было
нельзя. "Ничего, отосплюсь", - подумал он.

   Но в эту ночь генерал-лейтенанту Кейту выспаться было не  суждено.  Когда
он  под  утро  вернулся  домой  и  провалился  в   тяжелый   сон,   раздался
требовательный  звонок  телефона   спецсвязи.   Кейт   нашарил   трубку   на
прикроватной тумбочке, бросил:
   - Слушаю.
   - Докладывает  оперативный  дежурный.  На  связи  капитан  Кауп.  Требует
немедленно соединить с вами.
   На Кейта словно бы вылили бадью ледяной воды.
   - Соединяйте, - приказал он.
   В трубке раздался голос командира отряда "Эст":
   - Господин генерал-лейтенант, у нас ЧП!
   VI
   Бывают ситуации, когда требуется проявить  изрядную  изворотливость  ума,
чтобы найти оптимальное решение. А бывает и так, что нечего и мозги  сушить:
решение уже найдено до тебя, остается только грамотно его применить.
   Артист вполне наглядно  показал,  как  можно  проникнуть  в  расположение
противника.  И  хотя  нам  предстояло  инфильтроваться  не   в   бутафорский
укрепрайон,  охраняемый  бутафорскими  эсэсовцами  с  заряженными  холостыми
патронами "шмайссерами", а в реальную воинскую часть спецподразделения "Эст"
с соответственно вооруженной охраной, опыт Артиста вполне  мог  сгодиться  и
тут.
   В половине первого ночи, когда лагерь "Эста", гудевший от начальственного
разгона, как потревоженный пчелиный улей, немного утих, мы с Мухой  отогнали
"мазератти" километра на два от базы "Эста" и припрятали  ее  в  придорожном
березнячке, закидав сеном  из  похудевшего  за  зиму  стога.  Все  документы
выложили из карманов и спрятали за  обшивку  багажника,  а  ключи  от  тачки
положили  под  правое  заднее  колесо  -  на  тот  случай,   если   придется
возвращаться поодиночке. Никакого оружия у нас не было и быть  не  могло,  а
бинокль мог пригодиться.
   Самое досадное, что у нас не было никакой подходящей  одежды,  кроме  тех
приличных костюмов и плащей, что были на нас. А камуфляжки нам сейчас  очень
не помешали бы. Но кто знал. В Европу ехали - развлекаться,  вести  светскую
жизнь!
   Мы заперли тачку и бодрой рысцой по подсушенному ночным морозцем асфальту
и хрустящему под ногами песку обогнули базу "Эста" и вышли с тыла  на  левый
фланг эсэсовского укрепрайона, линия которого  четко  рисовалась  в  темноте
цепочкой фонарей, подвешенных на шестах.
   Мы рассуждали так. Если рыжий режиссер  Кыпс  не  врал,  что  у  "тигров"
полный  боекомплект  и  что  на   позиции   доставлен   тол,   которым   все
оборонительные сооружения при отходе эсэсовской дивизии будут  взорваны,  то
там наверняка выставлена охрана. Ну, мало ли - чтобы не  забрел  посторонний
или алкаши из соседней деревни не открутили башню у танка на  предмет  сдать
ее в металлолом. Не знаю, правда, как здесь, а в России этот промысел сейчас
в ходу. И охрана эта не может быть слишком серьезной -  человек  пять-шесть,
вряд ли больше. И рассредоточена она  почти  на  полкилометра:  от  крайнего
"тигра" до штабного блиндажа. И если все это так, то на  первом  этапе  наша
задача: незаметно отключить двоих, переодеться в их камуфляж, а  уже  потом,
под видом своих, разоружить  и  запереть  в  штабном  блиндаже  и  остальную
охрану, обрезав им все средства связи. А там можно  будет  переходить  и  ко
второму этапу.
   Мы залегли за пригорком, Муха настроил бинокль и почти сразу сказал:
   - Один есть. Полюбуйся. Лежит на танке.
   Я посмотрел в бинокль. Действительно, на корме "тигра", второго с фланга,
в свободной позе расположился боец "Эста". Лежал он на спине,  закинув  руки
за голову, нога на ногу, "калаш" рядом. Его поза показалась мне странной.  И
только потом я сообразил, что это как раз  тот  "тигр",  на  котором  Артист
вывез "языка". Его все-таки сумели  вернуть  на  позицию,  и  разогретая  от
бешеного напряжения двигателя броня еще хранила тепло.
   - Во дает! - сказал Муха. - Часовой! Часовой должен прежде всего охранять
себя. Потом - вверенный ему объект. А этот валуй кого охраняет?  Или  решил,
что не от кого? Опасное заблуждение!
   Но меня интересовало другое.
   Один. А где остальные? Больше  никого  не  было  видно.  Я  осмотрел  всю
позицию и передал бинокль  Мухе.  Но  и  Муха  никого  не  увидел.  Он  даже
расстроился:
   - Вот засранцы! Нам же две камуфляжки нужно, а у нас,  получается,  будет
только одна!.. А! Нет. Вот и вторая идет. Идет, голуба, идет!
   К "тигру" неторопливо приблизился второй спецназовец, забрался  на  танк,
пристроился рядом с первым. Мы еще немного выждали. Больше никого не было.
   - Пора, - кивнул я.
   Муха  наскреб  подмерзшей  грязи,  растопил  ее  в  ладонях,  умылся  ею,
скользнул в кустарник и исчез в  темноте.  Я  тоже  прошелся  по  физиономии
грязью и взял левее.

   И все исчезло. Не было ни времени, ни пространства, ни воздуха, ни земли.
Я сам был воздухом, землей, пространством и  временем.  Я  словно  лежал  на
месте,  а  все  наплывало  на  меня:  обступали  холмы,  изрытые  траншеями,
надвигались сверху осветительные фонари,  вырастали  темные  туши  "тигров".
Иногда я оказывался на пути зарослей ивняка  или  орешника  и  тогда  просто
отклонялся в сторону, чтобы не мешать их движению, пропускал их  мимо  себя.
Муху я не видел и не мог видеть, но точно знал, где он в какую секунду. И он
знал, где в любую секунду я.
   Вот и левая гусеница "тигра" приблизила траки вплотную к моему лицу.
   Вот сверху донеслась мягкая эстонская речь с  ее  протяжными  гласными  и
дифтонгами.
   И вдруг все движение прекратилось. Это означало: начали.
   И мы начали.
   Я сбросил ближнего ко мне спецназовца с брони, подхватил  его  автомат  и
сунул ствол в его раскрытый от не-ожиданности рот.
   - Спокойно, - негромко сказал я. - Все в порядке, ты у друзей.
   Не знаю, что в это время происходило с правой  стороны  танка,  но  через
десяток секунд раздалось натужное пыхтение, Муха  приволок  на  мою  сторону
своего клиента, потом сходил за его "калашом". Вернувшись, объяснил:
   - Больно уж здоров. Пришлось отключить.
   По мысли создателей спецподразделения "Эст", оно  должно  было  выполнять
антитеррористические и полицейские функции,  поэтому  в  штатное  снаряжение
каждого бойца входила пара австрийских наручников. Что было  для  нас  очень
кстати. Мы сковали  браслетками  руки  наших  пленников  и  посадили  рядом,
прислонив спинами к гусеничным каткам. Клиент Мухи уже пришел в себя, только
все время вертел головой, будто шею ему сдавливал слишком тугой  галстук.  А
мой все отплевывался, хотя ствол "калаша", который он некоторое время держал
во рту, был чистый. Ну, разве что в смазке. А если в  смазке,  сам  виноват,
личное оружие после чистки и смазки нужно протирать  досуха.  Вот  теперь  и
отплевывайся.
   - Где остальные? - спросил я моего клиента, рассчитывая,  что  он  оценит
деликатность моего с ним обращения: все-таки я не применил к нему  почти  ни
одного болевого приема. Но он не оценил. Он гордо  поднял  голову  и  что-то
произнес по-эстонски.
   - Говори по-русски, - попросил я.
   - Не понимаешь по-эстонски?
   - Не понимаю.
   - Тогда тебе нечего делать на эстонской земле!
   Муха ласково похлопал его по щеке и проникновенно сказал:
   - Я турист, понял? И очень плохо воспитан. Дурное влияние  улицы,  знаешь
ли,  трудное  детство.  Туристы  не  обязаны  знать  эстонский.   А   будешь
в......ться, схлопочешь. Имя?
   - Валдис Тармисто, заместитель  командира  второго  взвода  третьей  роты
отдельного батальона спецподразделения "Эст", - отрапортовал  клиент,  верно
угадав за проникновенностью Мухи его мгновенную готовность перейти к методам
допроса, не предусмотренным Женев-ской конвенцией.
   - Хватит, хватит, - остановил его Муха. - Никогда не говори больше  того,
о чем тебя спрашивают. А то выдашь военную тайну. А ваши тайны нам  на  хрен
не нужны. Тебе, Валдис, задали вопрос: где остальные? На него и отвечай.  Ты
понял?
   - Так точно, понял. В  блиндаже.  Они  в  штабном  блиндаже,  -  поспешно
ответил Валдис.
   - Сколько их там?
   - Четыре человека.
   - Сколько всего в охране?
   - Они и мы. Больше нет.
   - Что они делают в блиндаже?
   - Я не знаю. Сидят. Петер знает, он только что оттуда пришел.
   - Что они там делают, Петер? - спросил Муха у второго.
   - Играют в карты. В покер.
   - А ты почему не играешь?
   - Я больше не мог. Я проиграл все деньги.
   - Во сколько смена? - спросил я.
   - В шесть утра. В шесть ноль-ноль, - отрапортовал Валдис.
   Я взглянул на свою "Сейку". Два ночи. Нормально.
   - Поднимайтесь, - приказал я.
   Они встали. Валдис был примерно моего роста, а Петер на полголовы выше.
   - Опять моего размера нет! - снова расстроился Муха.
   - А что ты хотел? Эстонцы - самая высокая нация в мире. Ладно,  придумаем
что-нибудь. Раздевайся! - приказал я Валдису.
   - Я не могу голый, - запротестовал он. - Я могу простудиться!
   - Мое наденешь. Хороший костюм, хоть и не от Хуго Босса. А плащ  как  раз
от Хуго Босса. Но для хорошего человека не жалко. Быстро! - приказал я.
   Если честно, плаща мне было жалко. Не потому, что он был от Хуго Босса, а
потому, что его выбрала и купила мне  Ольга.  И  она  расстроится,  когда  я
скажу, что его потерял или его у меня украли. Врать, конечно,  нехорошо,  но
не говорить же ей, что я обменял  его  на  обмундирование  спецподразделения
"Эст". Не поймет.
   Все-таки в "Эсте" кое-чему учили неплохо. Через  две  минуты  заместитель
командира второго взвода Валдис Тармисто был  в  моей  одежде,  а  я  в  его
камуфляже. И даже ботинки подошли по размеру.
   - А теперь слушайте. Сейчас мы идем в штабной  блиндаж.  Без  фокусов,  -
предупредил я. - Убивать мы вас не будем, но колени прострелим. И будете  до
конца жизни хромать. Когда подойдем, постучите и попросите отпереть.
   - Они не запирают, - сказал Петер. - От кого?
   - Тем лучше. Тогда просто войдете.
   - А что потом?
   - Ничего. Останетесь играть в карты. До конца смены. Все ясно? Двинулись!
   Я прошел вперед - на случай, если еще кто-нибудь из охраны проиграется  и
выйдет подышать свежим воздухом. Муха шел сзади с автоматом, поставленным на
боевой  взвод.  Понятно,  что  стрелять  даже  по  ногам  пленников  мы   не
собирались, но в случае чего пальба над головами могла дать нам  возможность
смыться.
   Тяжелая  дверь  штабного  блиндажа  была   приоткрыта,   оттуда   тянулся
сигаретный дым, слышались возбужденные  голоса.  Когда  мы  появились  из-за
спины Петера, разгоряченные покером "эстовцы" долго не могли въехать, кто мы
такие и для чего пришли. Ну, это  дело  мы  им  быстренько  объяснили.  Мухе
повезло: среди самой высокой нации в  мире  нашелся  и  нормальный  человек,
всего на  десяток  сантиметров  выше  Мухи.  Так  что  теперь  мы  оба  были
экипированы одинаково - как бойцы спецподразделения "Эст". Только  Муха  был
толще: он натянул камуфляж на костюм - не из жлобства, а чтобы камуфляжка не
болталась на нем, как на вешалке.
   Обраслетив всю охрану и обрезав телефон, мы умылись водой из ведра, потом
заперли блиндаж снаружи на все засовы и напрямую, не скрываясь, двинулись  к
ярко освещенному гарнизону. Так, как  возвращаются  в  часть  часовые,  сдав
разводящему свои посты, - не слишком медленно и не слишком быстро:  "калаши"
на плече, небрежно сдвинутые  на  затылок  форменные  камуфляжные  кепарики.
Часовой с угловой вышки что-то крикнул нам, но я лишь  неопределенно  махнул
рукой: то ли привет, то ли не до тебя. Понимай как знаешь.
   Сошло.
   Второй этап нашей операции вошел в решающую стадию. И  тут  любая  ошибка
могла быть очень  даже  чреватой.  Нужно  было  учитывать  и  то,  что  весь
командный состав "Эста" вздрючен разгоном,  который  наверняка  устроил  ему
генерал-лейтенант Кейт, а младшие командиры соответственно вздрючили рядовой
состав. Оставалось надеяться только на то, что с момента отлета командующего
прошло  достаточно  времени,  а  неприятный  эпизод  с  русским  разведчиком
относился не к службе, а  к  делу  в  общем-то  постороннему  и  не  слишком
серьезному - к кино. А кино - это развлечение.
   И все-таки.
   Главное в таких ситуациях - расслабиться.  Тоже  как  бы  раствориться  в
окружающем. Чтобы от тебя  исходило  не  больше  напряжения,  чем  от  мирно
пасущейся на лугу коровы.
   Два  бойца  "Эста",  курившие  у  ворот  КПП,  очень   удивились,   когда
обнаружили, что в грудь им уперлись  стволы  наших  "калашей",  и  не  сразу
поняли,  что  происходит.  А  когда  поняли,  оцепенели  и  утратили  всякую
способность к сопротивлению.
   Очень может быть, что они были неплохими  солдатами  и  на  показательных
выступлениях вызывали восхищение зрителей. Но они  ни  разу  не  стреляли  в
живого человека, не всаживали ему под лопатку нож и не слышали, как  хрустят
под руками шейные позвонки. А мы слышали. За нами был  страшный  опыт  нашей
войны. И воевали мы не с солдатами. В Чечне мы воевали с волками.  И  потому
сами стали волками. Нам пришлось стать волками, чтобы выжить и победить.  Мы
не победили, но выжили. А опыт волчьей войны так и остался в нас,  проник  в
самые наши гены и давал о себе  знать  в  минуты  опасности.  И  те,  с  кем
сталкивались мы в эти минуты, чувствовали нашу волчью суть.
   Шестерых солдат, несущих ночную вахту на КПП, мы  обезоружили,  прицепили
наручниками к трубам водяного отопления, а старшему  лейтенанту,  начальнику
караула, велели проводить нас на гауптвахту. По его  приказу  часовой  отпер
дверь "губы", а больше  нам  ничего  и  не  требовалось.  Мы  заперли  их  в
караулке, взяли ключи и углубились в коридор, куда  на  обычных  гауптвахтах
выходили двери камер.
   Но в этом гарнизоне "губа" была необычная. Камеры отделялись от  коридора
не стеной, а решеткой, как в американских  тюрьмах,  как  их  показывают  по
телевизору. Всего на "губе" было четыре камеры. Две из них пустовали, а  две
другие, в конце коридора, расположенные друг против друга, были  обитаемыми.
И картина,  которую  мы  увидели,  осторожно  подкравшись,  была  прямо-таки
умилительной.
   На бетонном полу возле решетки одной из камер сидел Артист, подстелив под
задницу арестантский тюфяк и набросив на голые плечи эсэсовскую шинель.  Все
его облачение, в котором он ходил за "языком", сушилось  на  батарее.  Обняв
руками голые колени, он с интересом слушал то, что из-за другой решетки  ему
рассказывал внук национального героя Эстонии Томас Ребане. Немецкие сапоги с
короткими голенищами стояли рядом с Артистом, точно бы готовые к тому, что в
них сунут ноги и продолжат "дранг нах остен". Или, как это  было  в  феврале
44-го, "нах вестен".
   Томас сидел не на полу, а в придвинутом к решетке мягком кресле,  на  нем
была красная шелковая пижама и домашние тапочки. На коленях  у  него  лежала
какая-то рукопись, он читал ее  и  переводил  или  пересказывал  Артисту  ее
содержание.
   Сама камера, в которой обитал потомок эсэсовца, меньше  всего  напоминала
"губу". Скорее, номер в  приличной  гостинице:  мягкая  кровать,  телевизо