окость считалась проявлением силы. И потому, когда все средства
исчерпывались и оставалось последнее, Стас обставлял акции так, чтобы эффект
был  максимальным.  Обыватели  хватались  за  валидол,   читая   расписанные
газетчиками ужасы о садистски изуродованных трупах. Но это не было садизмом.
Это было необходимостью. Малая кровь  помогала  избежать  большой  крови.  А
когда человек труп, ему уже  неважно,  в  каком  виде  он  предстанет  перед
общественностью.

   Ему важно, в каком виде он предстанет перед Всевышним.

   В  каком  виде  перед  Всевышнем  предстанет  он  сам,  Стас  Анвельт  не
задумывался никогда. В последние годы, когда он  занял  видное  место  среди
самых солидных бизнесменов Эстонии, ему приходилось  бывать  на  праздничных
мессах в костеле Пюхавайму. Это было прилично, так полагалось. Во время месс
хорошо думалось о делах. Он  щедро  жертвовал  на  нужды  костела,  но  тоже
потому, что так полагалось, а не для того, чтобы получить искупление грехов.
   Какие грехи? У него не было никаких грехов. Он никогда не делал  того,  к
чему его не вынуждали. И потому никогда не испытывал никакого раскаяния. Да,
его задело, когда Роза Марковна произнесла слово "замочить". Но лишь потому,
что воспоминания о физических действиях,  которые  пришлось  ему  совершить,
были ему неприятны.

   "Замочить".   Интеллигентный   человек,   доктор   наук,   а   выражается
неинтеллигентно, грубо.
   Почему интеллигенция так западает на бандитский жаргон?
   Наверное, хочет быть ближе к народу. А зачем? Чего в нем хорошего, в этом
народе?

   "Замочить". Вот  же  падла.  Она  вслух  сказала  то,  в  чем  он  боялся
признаться даже самому себе. Хотя и в самом деле думал об  этом  ночами.  Но
думал как бы вообще, ощупывая мыслями саму возможность такого решения.
   Вот есть, допустим,  серьезный  бизнесмен,  своим  горбом  пробившийся  в
жизни,  делающий  полезное  для  людей  дело,   создающий   рабочие   места,
способствующий развитию экономики республики. И есть некий  банкир,  который
делает деньги из воздуха. Упырь болотный. От  него  никому  никакой  пользы,
один вред. Из-за таких банковская система  не  обслуживает  реальный  сектор
экономики, а выпивает из него соки. Сунься-ка получить в банке кредит. Такой
процент объявят, что останешься без штанов. Да еще и набегаешься с бумагами.
Вот и приходится идти к упырю.  У  него  без  бумаг.  Он  открывает  сейф  и
выкладывает бабки. Сколько нужно? "Лимон"? Вот "лимон". Два? Вот  два.  Три?
Вот три. Срок такой-то. Процент такой-то. Вот и вся процедура. Но у  него  и
не пролонгируешь долг. В срок не вернул, пошел счетчик. И  то,  что  наживал
годами, уплывает из-под тебя. Ты еще сидишь в своем кабинете, а  он  уже  не
твой. И "мерседес", в котором ездишь из  загородного  особняка  в  офис,  не
твой. И офис не твой. И сам особняк. Никто об  этом  еще  не  знает,  но  ты
знаешь.
   Так почему бы этому упырю, блин, не исчезнуть? Кому от этого будет хуже?
   Роза Марковна ошиблась, предположив, что Анвельт думает о том, как убрать
кредитора. Это не проблема. Лембит Сымер настоящий профессионал,  он  сумеет
сделать все по уму. И сделает без лишних  вопросов.  Он  всем  обязан  Стасу
Анвельту.  Да,  всем.  Анвельт  подобрал  Сымера,  когда  того  выкинули  из
угрозыска. Формально - за превышение власти. На самом  деле  -  за  то,  что
полез не туда и не внял намекам. Он ревностно служил  закону.  Стал  так  же
ревностно служить Анвельту. А кто бы не стал за шесть тысяч баксов в месяц?
   Так что убрать - не проблема. Проблема - убрать так, чтобы  при  этом  не
засветиться. Как бы чисто это ни было сделано, все равно подумают  на  него,
на Анвельта. Не полиция, там это дело зависнет "глухарем". Подумают  те,  на
кого этот банкир работал.
   А работал он на Юргена Янсена.

   Юрген Янсен обнаружил свое присутствие в  ту  пору,  когда  Стас  Анвельт
понял, что его бизнес зашел в тупик. Сеть закусочных стала слишком  большой,
трудноуправляемой. Накладные расходы на содержание бухгалтерии,  контролеров
и охрану торговых точек увеличивались  непропорционально  доходам.  Продавцы
подворовывали,  к  каждому  в  карман  не   заглянешь.   Появлялись   мелкие
конкуренты, сбивали цены. Их давили, тут  же  появлялись  другие.  Хозяйство
стало экстенсивным.
   Смысл   этого   термина   Анвельту   объяснила   Роза   Марковна   Штейн,
проконсультироваться с которой ему посоветовал знакомый чиновник  из  мэрии.
Она умела говорить понятно. "Если ваша земля  дает  урожай  шесть  центнеров
зерна с гектара, то расширять посевные площади можно только до определенного
предела.  После  этого  весь  доход  будут  съедать  расходы   на   горючее,
амортизация техники и зарплата трактористов. Выход тут только один: повышать
урожайность".   Она   предложила    решение:    пусть    продавцы    выкупят
закусочные-"тонары" в кредит на льготных условиях с обязательством  покупать
продукты только у  Анвельта,  а  ему  самому  следует  организовать  оптовую
торговлю продуктами. У него будет главное: готовая сеть сбыта. Так  родилась
идея закрытого акционерного общества - компании "Foodline-Balt".
   Реализация идеи требовала  крупных  первоначальных  вложений:  транспорт,
склады, офис, опытный персонал. Бизнес-план, разработанный Розой Марковной и
привлеченными ею экономистами, вызывал восхищение чиновников из Министерства
финансов и госбанка,  но  попытки  Анвельта  получить  кредит  заканчивались
ничем. Дальше разговоров дело не шло.
   Это было время, когда все кричали о государственной  поддержке  малого  и
среднего  бизнеса,  принимались   государственные   программы,   создавались
ассоциации содействия предпринимателям. Анвельт не понимал, что  происходит.
Вот он я, конкретно, предприниматель. Ну так содействуйте мне. Его в упор не
видели. Конкретный предприниматель не интересовал никого. Он  быстро  понял,
что нужно дать. И готов был дать.  Выходил  на  нужных  людей.  Сначала  они
проявляли заинтересованность, но потом вдруг отскакивали, как по приказу.  А
вот  это  было  уже  непонятно.  Ему  словно  кто-то  специально  перекрывал
кислород. Он поделился своим недоумением с  Розой  Марковной.  Она  сказала:
"Может  быть".  Но  на  вопрос  кто,  ответить  ничего   не   смогла.   Лишь
предположила: "Он обнаружится. Когда поймет, что вы созрели".
   И он обнаружился. Точно бы открылась не парадная дверь,  в  которую  Стас
Анвельт  пытался  достучаться,  а  маленькая,  сбоку.  И   вместо   приемной
председателя госбанка он оказался в подсобке. Человеком из подсобки был член
политсовета Национально-патриотического союза Юрген Янсен. При знакомстве он
показался Анвельту бесцветным, никаким. Но стоило ему перейти  к  делу,  как
Анвельт понял, что перед ним тот еще змей. Он сказал,  что  знает  господина
Анвельта как серьезного бизнесмена, доказавшего, что  он  умеет  работать  в
условиях рыночной экономики.  Он  знаком  с  бизнес-планом  и  считает  идею
перспективной. Но не кажется ли  господину  Анвельту,  что  он  ставит  себе
слишком узкую цель? Оптовая закупка продовольствия для его сети закусочных -
полдела. Почему бы господину Анвельту  не  задаться  целью  сосредоточить  в
своих руках весь продовольственный импорт Эстонии?
   Господин Анвельт ничего не имел  против.  Но  он  не  представлял,  каким
образом это можно сделать.
   Янсен объяснил. На определенных условиях Национально-патриотический  союз
готов  оказать  новой  компании   содействие   в   получении   долгосрочного
беспроцентного кредита  в  кронах  на  пять  лет  в  рамках  государственной
программы поддержки  малого  и  среднего  бизнеса,  а  также  в  обеспечении
льготного режима налогообложения и снижении таможенных пошлин.  Понимает  ли
господин Анвельт, что это значит?
   Господин Анвельт понимал. Предложение  было  фантастическим.  Если  кроны
сразу  конвертировать  в  доллары,  то  через  пять  лет  возвращать   будет
практически нечего, инфляция уничтожит долг. А льготы по налогам и  пошлинам
давали новой компании  возможность  задавить  всех  конкурентов  без  всяких
наездов - ценами.
   Но и условия были такими, что у Анвельта глаза полезли на лоб:  он  будет
президентом компании, но семьдесят пять процентов акций должны быть переданы
Национально-патриотическому союзу. Семьдесят пять! Да за кого его принимают?
Он, конечно, патриот и все такое, но пахать на чужого дядю - поищите  других
дураков, господин Янсен. Он наладит дело, отдаст свой  рынок  сбыта,  а  что
потом?  Потом  его  выставят  и  посадят  своего  человека?  Двадцать  шесть
процентов, господин Янсен, блокирующий пакет. Нет? Тогда  я  пошел,  у  меня
есть свой бизнес, обойдусь и без вас.
   Сошлись на полпути: пятьдесят один процент акций -  контрольный  пакет  -
остается у Анвельта, сорок девять процентов -  у  национал-патриотов.  Кроме
этого,  компания  отчисляет  пятнадцать  процентов   от   прибыли   в   виде
добровольных пожертвований Национально-патриотическому союзу. Этот пункт был
никак не документирован, но Анвельт понимал, что тут  не  схимичишь  -  вмиг
отменят все налоговые и таможенные послабления,  благодаря  которым  молодая
компания "Foodline-Balt" с феерической быстротой заняла ключевые позиции  на
рынке, а ее президент вошел в деловую элиту Эстонии.
   Юрген Янсен был очень серьезным человеком. Если он даже  заподозрит,  что
Анвельт повел свою игру,  где  он  окажется?  Известно  где.  Там,  где  уже
оказались многие. Те, кто переоценил себя. В заливе  с  бетонным  блоком  на
ногах.  В  службе  безопасности   национал-патриотов   работали   люди   без
комплексов.
   Это  и  мешало  Анвельту  облечь  абстрактные  ночные  раздумья  в  формы
конкретного дела. Пойти против Янсена - даже думать об этом было опасно.

   Мрак. Полный мрак.

   В нем был только один просвет. Сильные мира сего почему-то  уверены,  что
сами они могут делать что хотят, а те, кто под ними,  должны  делать  только
то, что дозволено. Нет. У каждого человека всегда есть свой интерес. И  если
появляется возможность без риска урвать лишний кусок, никто ее  не  упустит.
Это противоречило бы всем законам природы. Банкир - человек Янсена. Но вовсе
не факт, что, давая  Анвельту  кредит,  он  работал  на  национал-патриотов.
Поиметь почти пол-лимона "зеленых" на свой карман - кисло ли? И  без  риска.
Какой риск? Банк ворочал десятками  миллионов  баксов,  спрятать  среди  них
кредит Анвельта - нечего делать.
   Спрятал  или  не  спрятал?  Вот  в  чем  вопрос.  Это  нужно   проверить.
Встретиться с Янсеном и осторожно прощупать, знает ли тот  о  кредите.  Если
нет  -  тогда  и  можно  будет  от  абстрактных  размышлений  переходить   к
конкретному делу. А предлог для встречи с Янсеном может дать этот  нахальный
звонок пресс-секретаря Фитиля. У Янсена какой-то интерес  в  Фитиле.  Фитиль
покатит на него бочку за ту подставу с компьютерами? Очень хорошо,  это  то,
что надо. Янсен даже не заподозрит, для чего Анвельт на самом  деле  к  нему
пришел.
   Значит, нужно ехать к Фитилю.
   Выходит, и тут эта старая еврейка права.

   Не дослушав, Анвельт отпустил менеджера по продажам, позвонил на вахту  и
приказал подать машину.
   - Приказ, - напомнила Роза Марковна. - Если завтра его  не  повесить,  мы
потеряем рабочий день. Вместо того чтобы думать о деле, люди будут думать  о
будущем. Это не способствует повышению производительности труда.
   - Срезать всем по пятнадцать процентов к хренам! - решил Анвельт.
   - Хотите, чтобы весь Таллин узнал, что компания "Foodline-Balt" дышит  на
ладан? В жизни люди симулируют  болезнь.  В  бизнесе  выгодней  симулировать
здоровье. На вашем месте я повысила бы всем  оклады.  На  те  же  пятнадцать
процентов.
   Анвельт немного подумал и кивнул:
   - Ладно. Не на пятнадцать, жирно будет. На десять. Нет, на пять.  Хватит.
Подготовьте приказ, я потом подпишу.
   В кабинет заглянул Лембит Сымер. На его  низком  лбу  красовался  большой
белый пластырь. В своей обычной манере - хмуро и словно враждебно - доложил:
   - Машина ждет. С вами поеду я.
   - А где Лех и Гунар? - спросил Анвельт.
   Это были его личные телохранители.
   - На больничном.
   - Оба? - удивился Анвельт. - Что с ними?
   - Тачка перевернулась. Позавчера вечером, на питерской трассе.
   - Какая тачка?
   - Наша "Нива".
   - Долбаная пьянь! - взъярился Анвельт. - Выгнать обоих к чертовой матери!
И за ремонт "Нивы" содрать!
   - Они были трезвые, - возразил Сымер.
   - А ты-то откуда знаешь?
   - Я был с ними.
   - Какого черта вас туда занесло?
   - Дела, - буркнул Сымер и вышел.
   - Вы задали очень точный вопрос, - заметила Роза Марковна. - Но почему-то
не получили на него ответа. А между тем это может быть важным.
   - Какой вопрос? - не понял Анвельт.
   - Что Лембит Сымер и его  люди  делали  позавчера  вечером  на  питерской
трассе. Вы давали им какое-нибудь задание?
   - Нет.
   - Позавчера вечером перед окружной была перестрелка. Об этом сообщали  по
радио.
   - И что?
   - Вы уверены, что Лембит работает только на вас?
   - А на кого еще он может работать?
   - Я об этом и спрашиваю.
   - Да, уверен!
   Роза Марковна пожала плечами:
   - Тогда не о чем беспокоиться.
   Натягивая макинтош, он хмуро поинтересовался:
   - Вы однажды сказали, что едите на завтрак по два яйца. Что еще?
   - Чашка кофе и сигарета.
   - Я теперь тоже буду завтракать яйцами.
   Он вышел из офиса и плюхнулся на заднее сиденье "мерседеса".
   - Куда? - спросил Сымер.
   Анвельт молчал. Что-то произошло. Что-то  очень  серьезное.  Может  быть,
очень опасное.
   Он сказал Розе Марковне, что уверен в Лембите Сымере.
   Он соврал. Он не был в нем уверен.
   Это и была вторая причина, которая  мешала  ему  отдать  приказ  замочить
банкира.
   - Куда? - повторил Сымер.
   - В гостиницу "Виру"!
   XII
   Прошлое всегда вопрошает настоящее. А настоящее не любит оглядываться  на
прошлое. Настоящее привстает на цыпочки и все пытается заглянуть  вперед,  в
будущее. Прошлое говорит: ты смотри не вперед, ты смотри назад, жопа. Потому
что будущее вырастает  из  прошлого.  А  настоящее  отмахивается,  настоящее
говорит: иди ты на хрен со своими вопросами, у меня и без них хватает забот.
И не оглядывается. Пока прошлое не вцепится ему в ягодицу бешеным кобелем. И
хорошо, если в ягодицу, а не в загривок.
   Об этом я размышлял,  сидя  рядом  с  водителем  в  белом  "линкольне"  с
тонированными стеклами,  плывущем  по  оживленным  улицам  Таллина,  залитым
веселым, не по-февральски весенним солнцем. Матти Мюйр  расположился  сзади,
затерялся в салоне лимузина,  просторном,  как  однокомнатная  квартира.  Он
сидел прямо, кейс с бесценными купчими на коленях, маленькие руки в  кожаных
перчатках на рукояти зонта. Шляпа набекрень, но не на затылке,  а  надвинута
на лоб, словно он не хотел, чтобы его узнавали.
   Позади меня сидело прошлое. Но я оглядывался не в  переносном  смысле  на
прошлое, а в буквальном смысле  назад.  На  заднее  стекло  "линкольна".  За
"линкольном", среди  разномастных  иномарок  и  "Жигулей",  маячила  красная
"мазератти" Артиста. Я ему сочувствовал. Непросто вести скрытное  наблюдение
на такой приметной тачке. И города он совершенно не  знал.  И  адреса  Матти
Мюйра мы не знали. А выпускать его из виду было нельзя.
   Мюйр прекрасно понимал, что каждая фраза, произнесенная  им  в  кабинете,
сейчас напряженно обдумывается теми, кому он весь этот  разговор  адресовал.
Если бы речь шла о другом человеке, я сказал бы, что он подставился. И самым
глупейшим образом. Но Мюйр был не из тех, кто делает необдуманные  шаги.  За
ним  чувствовалась  школа.  И  старческим  маразмом  не  пахло.  Он  не  мог
предполагать, что я и Рита  Лоо  самым  нахальным  образом  ввяжемся  в  его
разговор  с  Томасом  Ребане,  но  сориентировался  сразу.   И   не   просто
сориентировался, но и задействовал нас, использовал в каких-то своих  целях.
Он был слишком опытным игроком, чтобы запросто, как это сделал он,  раскрыть
все свои карты. Такие в открытую  никогда  не  играют.  Из  этого  следовало
только одно: завещание Альфонса Ребане не было его козырным тузом, туза  пик
он по-прежнему держал при себе.
   После его разговора с Томасом обязательно должны были произойти  какие-то
события. И узнать о них нам желательно было сразу, а  не  тогда,  когда  они
докатятся до нас искаженным эхом. Поэтому и увязался за "линкольном" Артист.
В бардачке его "мазератти" лежал магнитофон  с  приемником,  настроенным  на
частоту чипа, который Муха сунул  мне  на  выходе  из  гостиничного  номера.
Откуда взялась эта радиотехника, было ясно -  из  спортивной  сумки  "Puma",
перекочевавшей из номера доктора Гамберга в наши  апартаменты.  А  вот  куда
пришпилить чип, было пока неясно. В пальто или в шляпу Мюйра - не  годилось,
нас интересовало то, что будет  происходить  в  его  комнате,  а  не  в  его
платяном шкафу. Рассчитывать, что  Мюйр  пригласит  меня  к  себе  домой  на
чашечку кофе и там я найду подходящее место для чипа, тоже  не  приходилось.
Он не производил впечатления  гостеприимного  человека.  Гостеприимные  люди
беседуют с гостями, а не с котом, будь это даже Карл  Вольдемар  Пятый.  Так
что до поры до времени эта серебристо-серая виноградина на булавке,  похожая
на заколку для галстука, покоилась в лацкане моего пиджака.
   - Куда мы едем, господин Мюйр? - осведомился я в расчете на  то,  что  он
назовет улицу и Артист сумеет  найти  ее  на  плане  города  и  хоть  как-то
сориентируется.
   - Недалеко. Сначала в одно место, потом в  другое,  -  отозвался  Мюйр  и
что-то приказал водителю  по-эстонски.  Тот  ответил,  тоже  по-эстонски,  и
покосился на меня. Не без вызова. Вызов был трусливый,  как  тявканье  шавки
из-за  спины  хозяина.  При  том,  что  ростом  и  комплекцией   он   вполне
соответствовал размерам семиметрового лимузина. Меня это  устраивало.  Пусть
косится на меня, а не смотрит  в  зеркало  заднего  вида.  Поэтому  я  мирно
посоветовал:
   - Ты рули, браток, рули, куда сказано.
   У нас с ним уже было общее прошлое. Правда,  небольшое  и  недолгое.  Оно
началось, когда мы с Мюйром подошли к  "линкольну",  который  красовался  на
стоянке перед гостиницей, как белоснежная крейсерская яхта среди  зачуханных
катерков, всяких там "мерседесов" и "БМВ". Водила болтал с тремя белобрысыми
пигалицами лет  по  пятнадцать-шестнадцать.  Они  были  в  черных  рокерских
кожанках с неимоверным количеством шипов и  заклепок,  в  руках  -  букетики
красных гвоздик. В сторонке, возле  маломощных  мотоциклов,  обвешанных  для
придания устрашающего вида фарами и  катафотами,  независимо  покуривали  их
бойфренды-байкеры,  такие  же  сопляки  в  черной  коже   с   красно-черными
нарукавными повязками с изображением фашистской свастики. Так надо понимать,
это были  скинхеды.  Они  очень  гордились  собой,  но  немного  нервничали.
Особенно когда мимо проходили русские тетки из тех, кто до сих пор за СССР.
   Когда я подвел Мюйра к "линкольну", юные скинхедки сделали стойку, но тут
же восторженное ожидание в их глазах сменилось недоумением. Одна из  пигалиц
развернула какой-то журнал или еженедельник с цветной  обложкой  и  показала
подругам.  Они  посмотрели  и  уставились  на  меня  и  Мюйра.  Потом  снова
посмотрели на журнал и на нас. Сравнение их  очень  разочаровало,  оно  было
явно не в нашу пользу. Они зачирикали по-эстонски, обращаясь  к  Мюйру.  Тот
ответил, потом объяснил мне:
   - Юные леди спрашивают, когда появится Томас Ребане. Они говорят, что  он
их кумир. Кумир. Неплохо, а? Я сказал, что он обязательно  появится  в  свое
время. Его появление предопределено самим ходом истории.
   Он взял из рук пигалицы журнал и показал мне. На обложке красовался  внук
национального героя, возвышавшийся над микрофонами  и  телекамерами.  Снимок
был сделан на  пресс-конференции  во  время  презентации  фильма  "Битва  на
Векше". Под сним