- повторил Артист. - И что теперь?
   На этот раз плечами пожал я:
   - Знаешь, как говорят хирурги после операции?
   - Знаю. "Понаблюдаем".
   - Нет. "Вскрытие покажет".

   Мы рассчитывали, что Муха  и  Томас  вернутся  часа  через  два,  но  они
вернулись гораздо раньше.  Во  двор  кирпичного  завода  въехал  здоровенный
оранжевый "К-700"  с  бортовым  прицепом,  закрытым  аккуратным  брезентовым
тентом. В кабине, рядом с трактористом, молодым степенным  эстонцем,  сидели
Томас и Муха.
   Как выяснилось, на полпути к  заправке  Муха  заметил  трактор  и  быстро
сообразил,  какую  пользу  он  может  нам  принести:  на  прицеп   погрузить
"мазератти", закрыть брезентом и таким образом выбраться из опасного  места.
Хозяину трактора он объяснил,  что  наша  машина  сломалась,  а  автосервис,
который  ремонтирует  такие  иномарки,  есть  только  на  трассе  Таллин   -
Санкт-Петербург.  Тот  объявил  сначала  триста  баксов,  но  когда   увидел
"мазератти",  сразу  поднял  цену  до  пятисот   -   то   ли   оценив   нашу
платежеспособность, то ли почуяв что-то неладное. Скорей последнее:  четверо
молодых мужиков в экзотическом  прикиде  как-то  не  сочетались  с  шикарной
иномаркой. Томас попробовал его устыдить, но тракторист стоял на своем.
   Он был высокий, плотный,  в  просторном  брезентовом  комбинезоне  поверх
толстого, крупной домашней вязки  свитера.  Синий  берет  и  короткая  рыжая
борода делали его похожим на  шкипера.  На  все  тексты  Томаса  он  коротко
отвечал: "Нет".
   В конце концов Томас сдался и подошел к нам.
   - Не прогибается, - сказал он. - Подозревает, что тачка ворованная.  Хоть
и не говорит. Потянем?
   Я кивнул. Бабки у нас были, а выбора не было. И это был хороший  вариант.
Даже очень хороший. Если все пройдет благополучно, мы  окажемся  в  двухстах
километрах от того места, где нас будут искать.
   - Двести ему нужно отдать сразу, а триста показать, - предупредил  Томас.
- И отдать только после того, как он довезет  нас  до  места.  Мы,  эстонцы,
народ законопослушный. Это у нас от немцев. Но когда мы думаем: "Законно или
незаконно?", мы имеем в виду: "Прихватят или не прихватят?"  Это  у  нас  от
русских. Если отдать ему все вперед, он сдаст нас первому полицейскому.
   Выслушав наши условия, шкипер согласно кивнул и уехал на  свой  хутор  за
досками, по которым можно было бы вкатить "мазератти" в прицеп.
   - Не заложит? - обеспокоился Муха.
   - Нет, - уверенно сказал Томас. -  Отказаться  от  таких  бабок  -  не  в
эстонском характере.
   - А вот это у вас от евреев, - сказал Артист.
   Шкипера не было часа два. Спешить нам было некуда, на  таллинскую  трассу
лучше всего  было  выбраться  вечером,  в  темноте.  Но  мы  все  же  начали
беспокоиться.
   Над дорогой и придорожными полями одна  за  другой  проходили  патрульные
вертушки с опознавательными знаками Сил обороны Эстонии, по шоссе в ту  и  в
другую сторону проносились "лендроверы" в камуфляжном раскрасе.
   - Да они что, с цепи сорвались? - с недоумением прокомментировал Муха.
   Очень на это было похоже.
   Шкипер  наконец  появился,  умело  сдал   прицеп   к   навесу,   приладил
направляющие - две широкие доски. Артист сел за  руль,  мы  пристроились  по
бокам и легко забросили "мазератти" в кузов.  Томас  хотел  ехать  в  кабине
трактора, но мы решили, что не стоит ему светиться. Чем обычней картина, тем
лучше: едет себе трактор с прицепом, водитель  в  кабине  один,  везет  себе
хозяйственный груз и везет, дело житейское.
   Мы залезли в салон "мазератти", шкипер  накрыл  машину  брезентом  и  для
маскировки набросал сверху и по бокам несколько захваченных с хутора льняных
снопов. Предусмотрительный народ эти эстонцы.
   - Мы поедем вокруг, - проинформировал нас Томас. - По той дороге  опасно.
Так - дальше, на пятьдесят километров, но лучше.
   Трактор рыкнул двигателем, прицеп покатился по колдобинам.

   Путешествие началось.

   Вряд ли именно такие путешествия имел в виду Пржевальский, когда говорил,
за  что  он  любит  жизнь.  Но  все  же  лучше  ехать  в  полной  темноте  в
комфортабельном салоне "мазератти", чем сидеть в эстонской каталажке, гадая,
какой срок и за что нам впаяют.
   А впаять могут сколько угодно и за что угодно. За нападение  на  гарнизон
воинской части могут? Могут. За похищение внука национального  героя  могут?
При желании могут. А взрыв? "Эстовцы", которые сидели в  блиндаже,  опознают
всех нас без малейших сомнений. И доказывай потом, что мы не  хотели  ничего
такого, а просто нам не понравился сценарий этого долбаного фильма, так  как
там схематичны характеры.
   Теракт.  За  это  могут  засадить  на  всю   катушку.   И   прогрессивная
общественность пальцем не шевельнет в нашу защиту. И  я  бы  ее  за  это  не
осудил.
   Я поразмышлял еще немного и понял, что наше положение гораздо  хуже,  чем
мне показалось. И самая главная опасность была неявной, она каким-то образом
была связана с  большой  политической  игрой,  в  которую  был  втянут  этот
долговязый эстонский плейбой Томас Ребане, а через него втянуты  мы.  И  мы,
пожалуй, уже знали о нем слишком много и могли представлять угрозу для  тех,
кто эту игру затеял. Во всяком случае, они могли предположить, что мы  знаем
слишком  много.  Этого  предположения  вполне  достаточно,  чтобы  мы  стали
проблемой. А затеяли эту игру люди очень серьезные. Они решают  проблемы  по
мере их возникновения.
   А что, собственно, мы знаем о Томасе Ребане? Да ничего толком  не  знаем.
Только одно: что он не внук этого эсэсовца, а фигура подставная.  Но  почему
на эту роль выбрали именно этого раздолбая? Однофамилец? Не факт.  Ребане  в
Эстонии наверняка не меньше, чем в  России  Лисицыных.  И  на  роль  потомка
национального героя могли  бы  найти  фигуру  более  достойную.  Но  выбрали
все-таки его. Или он действительно внук  Альфонса  Ребане,  но  об  этом  не
знал?
   Вполне мог не знать. Национал-патриот на пресс-конференции очень  логично
все объяснил. Могли не знать и его родители. Или знали, но боялись  сказать.
И правильно боялись. Если бы об этом узнали наши  после  войны,  Томас  имел
шанс вообще не появиться на свет - его родителей упекли бы куда подальше.  А
если бы узнали в более поздние советские времена  -  тоже  ничего  хорошего.
Посадить бы не посадили, но жить им было бы очень даже неуютно.
   - Вот что, Томас Ребане,  -  обратился  я  к  нашему  попутчику,  полному
загадок, как Бермудский треугольник. - Поведай-ка нам о своих  приключениях.
Как тебя угораздило встрять в это дело?
   - Долгая история, - отмахнулся он.
   - Ничего, время есть. Дорога дальняя, делать нам все  равно  нечего.  Так
что давай приступай.
   Повествование Томаса длилось минут тридцать.  Временами  оно  было  очень
вдохновенным. Вдохновение он  черпал  из  бутылки.  Когда  водка  кончилась,
иссякло  и  вдохновение.  Ничего  принципиально  нового  мы  не  узнали,  но
некоторые  подробности  были  красноречивыми.  Операция  с  компьютерами,  с
помощью которой его за-гнали в угол, выдавала  очень  опытную  руку.  Что-то
Томас,  конечно,  оставил  за  кадром,  но  и  того,  что  рассказал,   было
достаточно, чтобы убедиться: никакого отношения к похороненному в  Аугсбурге
эсэсовцу он не имеет. Не имел, пока его не  ввели  в  эту  игру.  Оставалось
непонятным одно: почему все-таки его?
   - Чего же тут  непонятного?  -  сказал  Муха,  когда  я  поделился  своим
недоумением. - Потому что он сирота.
   - Я? - удивился Томас. - Да, сирота. В самом деле. Я никогда об  этом  не
думал. У меня очень много друзей. Поэтому я никогда не думал, что я сирота.
   - Ладно, сирота. И что из этого следует? - спросил Артист.
   - Его никто не хватится, если он исчезнет, - объяснил Муха.
   - Почему я должен исчезнуть? - встревожился Томас. - Я не хочу исчезать!
   - А тебя об этом никто и спрашивать не будет. Понадобится -  и  исчезнешь
как миленький.
   Сирота. Что-то  в  этом  объяснении  было.  В  роли  Томаса  обозначилась
перспектива. Как только он станет ненужным, его уберут. И о нем не  вспомнит
никто, потому что друзей не бывает очень много.  Если  друзей  очень  много,
значит, их попросту нет.
   - Погодите, - сказал я. - Как может исчезнуть  внук  национального  героя
Эстонии? Его даже сейчас, после единственной телепередачи,  узнают  дорожные
полицейские! Да его хватятся все национал-патриоты!
   - Это мне нравится, - оживился Томас. - Значит, я могу диктовать им  свои
условия? Так, да? Раз я не могу незаметно исчезнуть?
   - Не обольщайся, - сказал Артист. - У  тебя  роль  не  второго  плана,  а
первого. Если не главная, то одна из главных. Но от  этого  тебе  не  легче.
Исчезнешь с помпой. Это тебя больше устраивает?
   - С помпой? - переспросил Томас. - С какой помпой?
   - Цитирую завтрашние  газеты:  "Новая  провокация  русских  экстремистов.
Злодейски убит внук национального героя Эстонии. Гнев и возмущение  кипят  в
сердце каждого патриота. Требуем установить на центральной  площади  Таллина
памятник отважному эстонскому воину Альфонсу Ребане и его  внуку".  Нравится
перспектива?
   - Нет, - подумав, ответил Томас.  -  Эта  перспектива  мне  не  нравится.
Возьмите меня с собой в Россию. Мне здесь нельзя оставаться.
   - Даешь! - усмехнулся Муха. - Как мы можем взять тебя с  собой?  Провезти
через границу в багажнике?
   - Я скажу как. Я знаю. Я им сейчас нужен, правильно? - заторопился Томас.
- Они даже запретили стрелять при задержании. Так? Я  им  нужен  живым.  Все
очень просто. Вы объявляете меня заложником и  прорываетесь  через  границу.
Говорите: если не пропустят, вы меня убьете. И они пропустят. А в России мне
дадут политическое убежище.
   - С какой стати? - усомнился Муха. -  В  России  нас  посадят  за  захват
заложника, а тебя вернут в Эстонию.
   - Нет, ты не понимаешь! -  горячо  возразил  Томас.  -  В  Москве  я  все
расскажу.  Я  сбежал,  чтобы  предотвратить  провокацию.  Провокацию  против
русских в Эстонии. Так! Без меня им дедушку немцы не отдадут. Значит, некого
будет торжественно хоронить. И всей  их  затее  наступит  финиш.  А  вы  мне
помогли. И все будет замечательно. Мне дадут  политическое  убежище,  а  вам
дадут орден Дружбы народов.
   При всей своей экзотичности план был не лишен остроумия.  Но  в  нем  был
один существенный недостаток.
   - Нас не пропустят через границу, - объяснил я. - Как раз потому, что  ты
можешь все рассказать россий-ским властям. Поэтому тебя не выпустят.  И  нас
тоже. Вместе с тобой.
   Томас немного подумал и уныло согласился:
   - Да, это может быть. Что же делать?
   А что делать, когда не знаешь, что делать?
   Думать.

   Все правильно. Не будет никакой каталажки, не будет никакого суда. Потому
что на суде мы можем заговорить о том, о чем не должна знать ни  одна  живая
душа. Кроме тех, кто ведет игру. А есть только  один  стопроцентно  надежный
способ заставить человека молчать. Этот способ называется "не  убить".  Нет,
он называется "решить проблему".
   И как ее будут решать? Нас захватит полиция или "эсты"  и  пристрелят  на
месте? Не  проходит.  Даже  если  найдется  чин,  который  возьмет  на  себя
ответственность отдать такой приказ, вряд ли найдется служивый, который  его
выполнит. Как там ни крути, а это убийство. А служивый человек,  хоть  и  не
всегда последовательно, служит закону. Для таких дел есть специальные  люди.
Их не так уж и много, и маловероятно, что они окажутся  на  месте  в  момент
нашего задержания. Убрать потом - при попытке к бегству? Это ближе.  А  если
мы не будем предпринимать никаких попыток к бегству? Как тогда?
   Это был интересный вопрос. И я был почти уверен в  том,  что  волнует  он
сейчас не только меня. Но и тех, кому эту проблему нужно решать.

   Твою мать. Это называется - вляпались. На ровном месте.

   В нашей ситуации самым разумным было доехать  до  какого-нибудь  городка,
купить там обычную, не привлекающую внимания одежду,  а  потом  бросить  эту
засвеченную "мазератти", хоть она и обошлась Артисту в чертову кучу  баксов,
бросить этого раздолбая Томаса Ребане, разбежаться и  поодиночке  переходить
границу - в толпах эстонских "покупантов",  которые  каждый  день  наводняли
ярмарки Ивангорода и сметали все, что у себя на родине могли продать дороже.
Мы видели эту картину по дороге в Эстонию и очень удивились: оказывается,  и
в России есть еще что-то, представляющее интерес для эстонских торговцев.  В
этой сутолоке проскочить через пограничный пункт будет не так уж и трудно. И
у нас хватало "зеленых", чтобы  в  случае  осложнений  найти  общий  язык  с
пограничниками.
   Но что-то мешало мне принять это решение. И  я  понял  что.  Нельзя  было
Томаса оставлять. Оставить  его  здесь,  а  самим  вернуться  домой  значило
притащить вместе с собой опасность. Те, кто ведет эту игру, вряд ли смирятся
с бесследным исчезновением трех человек, которые соприкоснулись с их тайной.
В таких делах мелочей не бывает. А вычислить нас - нечего делать, достаточно
за-просить погранпункт в  Нарве.  Там  скажут,  с  кем  пересекал  эстонскую
границу российский гражданин Злотников. И уже, возможно, сказали. И  с  нами
начнут происходить разные случайности.

   О чем это я раньше подумал? Что нас втягивает в омут?
   Да мы в нем уже с головой!

   По всему выходило, что Томас прав: его нужно забирать в Россию. Оставался
только один вопрос: как нам всем вместе выбраться? И тут меня осенило.  А  с
чего это мы зациклились на сухопутных  границах,  почему  бы  не  попытаться
умотать морем? По Финскому заливу курсируют десятки судов. Спрятать  четырех
человек на любой посудине - не проблема. Было бы желание. А желание будет. В
любом эстонском порту найдется капитан какого-нибудь лесовоза или сухогруза,
которому лишние бабки не помешают.
   Значит, нам нужен порт. Большой. В маленьких любой чужак на виду. А самый
большой порт в Таллине. Что ж, придется прорываться в Таллин.
   Я не стал делиться своими соображениями. Не хотел,  чтобы  о  придуманном
мной маршруте отхода раньше времени узнал Томас. До  Таллина  еще  пилить  и
пилить. Всякое может быть. И если так случится, что  его  прихватят,  а  нам
удастся уйти, путь морем будет  для  нас  закрыт.  Его  прижмут,  и  он  все
выложит, потому что он не Зоя Космодемьянская. Я не ставил это ему  в  вину,
просто констатировал как факт. А случиться  могло  что  угодно.  Недаром  на
полях старинных русских лоций писали: "Там, где  неизвестность,  предполагай
ужасы".

   В машине было темно, уютно.  Прицеп  швыряло  на  ямах,  но  амортизаторы
"мазератти" превращали эти толчки в мягкое покачивание. Потом  ямы  и  кочки
кончились. Значит, выехали на шоссе. Я  не  очень  представлял  себе,  каким
маршрутом мы едем, но до автострады Таллин - Санкт-Петербург было  никак  не
меньше ста пятидесяти или даже двухсот  километров.  При  скорости  трактора
километров двадцать в час это почти десять часов езды. Вот тебе и  маленькая
страна. Размер страны зависит от способа передвижения.
   - Жрать охота, - сообщил Муха.
   Что верно, то верно: со вчерашнего дня во рту у  нас  не  было  и  крошки
хлеба.
   Но  предусмотрительным  оказался  не  только  шкипер.  Предусмотрительным
оказался  и  Томас.  Часа  через  полтора  трактор  остановился,  постоял  с
работающим двигателем, потом двинулся и  через  полчаса  снова  остановился.
Брезент приподнялся, шкипер  стукнул  в  стекло  и  просунул  в  машину  два
полиэтиленовых пакета. В одном было три батона вареной колбасы и две буханки
хлеба, в другом позвякивали бутылки.
   - Это я попросил его купить, - объяснил  Томас.  -  С  нас  еще  двадцать
баксов.
   Пакет с колбасой он  отдал  нам,  а  из  второго  пакета  извлек  бутылку
"Смирновской" водки.
   - Неужели будешь пить? - поразился Муха.
   - Буду, - со вздохом сказал Томас.
   - Ты же целую бутылку выжрал!
   - Это уже давно. И было много переживаний. Нервы нужно успокаивать.
   И он принялся успокаивать нервы,  а  мы  дружно  навалились  на  колбасу.
Путешествие становилось не то чтобы приятным, но сносным.  Если  бы  еще  не
периодически возникавший стрекот патрульных вертушек, подтачивающий  иллюзию
нашего благополучия.
   Но чувства чувствами, а природа  брала  свое.  Нас  естественным  образом
потянуло в сон. И как я ни старался убедить себя, что расслабляться не время
и спать нельзя, организм одержал сокрушительную победу.

   Проснулся я внезапно - с тем ужасом, с каким водитель  на  ночной  дороге
вдруг открывает глаза и обнаруживает, что какое-то время он был в  отключке.
Прицеп не двигался. Доносился рокот тракторного  двигателя,  работающего  на
холостых  оборотах.  Возле  пассажирской  двери  "мазератти"  стоял   хозяин
трактора и терпеливо постукивал по стеклу каким-то ключом. Я удивился: зачем
он залез под брезент? И тут же  понял,  что  брезент  откинут,  а  на  улице
темнота. На  моей  "Сейке"  было  четверть  седьмого.  Вечера!  Вот  это  мы
придавили! Сказалась все-таки бессонная ночь.
   Я опустил стекло. Шкипер сунул голову в салон и сказал:
   - Нужно выходить. Мы приехали.
   Он добавил что-то еще - по-эстонски.
   Я приоткрыл дверь.  В  салоне  зажегся  свет.  Муха  и  Артист  мгновенно
проснулись. Лишь Томас безмятежно дрых, откинув голову на спинку  сиденья  и
двумя руками прижимая к груди  бутылку.  Муха  растолкал  его.  Он  закрутил
головой, заморгал, пытаясь понять, где он и  что  с  ним.  Потом  дошло.  Он
выслушал шкипера и перевел:
   - Говорит: дальше не  поедет.  На  автостраде  много  полиции  и  военной
автоинспекции. Пост мы проехали, нужно выгружаться.
   Я вылез из машины. Трактор стоял на придорожной стоянке, на каких  ночуют
дальнобойщики. Вокруг чернел сосновый лес, тревожно  шумел  ветер.  Площадка
была пуста. Лишь одна фура светилась  подфарниками  на  другом  конце.  Двое
водил, расположившись перед капотом, грели на паяльной  лампе  чайник.  Мимо
стоянки  со  свистом  проходили  тяжелые   грузовики,   бесшумно   скользили
легковушки. Метрах в  пятистах  празднично  сиял  стеклянный  куб  дорожного
поста, возле него стояли две полицейских машины.
   - В какой стороне Нарва? - спросил Артист.
   - Там. - Томас показал на пост.
   - Твою мать! Нам же нужно как раз в ту сторону!
   - Нет, - возразил Томас. - Нам нельзя в Нарву. Там найдут.  Нам  нужно  в
Таллин.
   - А в Таллине не найдут?
   - В Таллине мы спрячемся.
   - Как?
   - Я знаю как. До Таллина близко, сорок километров. И только один пост.
   Артист вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул:
   - В Таллин так в Таллин.
   Мы скатили "мазератти" с прицепа и расплатились со шкипером. Он аккуратно
спрятал баксы в бумажник,  взгромоздился  в  кабину  трактора  и  свернул  в
сторону Нарвы.
   - Уезжаем! - скомандовал Томас. - Быстро, быстро! Я немножко  думаю,  что
он нас сейчас заложит.
   И точно: "К-700" остановился возле поста, тракторист выпрыгнул из  кабины
и подошел к полицейским. Муха достал из бардачка бинокль, но и без него было
видно, как шкипер что-то объясняет, показывая руками в разные  стороны.  Оба
полицейских "форда" включили мигалки, сорвались  с  места  и  устремились  к
нашей стоянке. Артист дал по газам, "мазератти" снарядом вылетела на  шоссе.
Мы уже  приготовились  к  гонке,  но  "форды"  вдруг  свернули  на  какой-то
проселок.
   Томас включил приемник и нашел полицейскую волну.
   - Поступила информация о местонахождении  объекта,  -  немного  послушав,
сообщил он. - Объект  в  километре  от  трассы,  на  второстепенной  дороге.
Доставлен туда на тракторе. Информация поступила от хозяина трактора.
   - Все-таки заложил, подлюка! - сказал Муха.
   - Да, заложил, - подтвердил Томас. - Но соврал.
   - Это у вас не от русских. И не от немцев, - обобщил Артист. - И даже  не
от евреев. А от кого?
   - Зачем ты обижаешь эстонский народ? -  укорил  его  Томас.  -  Не  нужно
отказывать нам в самобытности. Это у нас от нас самих