- Сейчас, дорогая, идет очень крупная  игра,  в  которой  я  не  хочу
проиграть.
   - Я знаю, - все еще томно отвечала Станислава.
   - Ни хрена ты не знаешь. Если мы выиграем, то поднимем зараз столько,
сколько никогда еще не поднимали.
   - Я никогда не лезла в твои дела.
   - Еще чего не  хватало!  Своим  проститутским  поведением  ты  можешь
испортить мне всю игру, завалить дело, одна сотая часть  которого  стоит
дороже тебя и всего модельного агентства.
   - Временами я не совсем понимаю тебя, - пролепетала Станислава.
   - Тогда тебе придется туго, - и Нестеров больно сжал тело  Станиславы
сильными пальцами.
   - Больно.
   - Будешь дурой - будет еще больнее. Гостей будет много, но  ты  ни  в
коем случае не должна узнавать Игоря Горбатенко.
   - Горбатенко? Игоря? - в растерянности произнесла Станислава, пытаясь
припомнить, не было ли такого среди ее любовников. - Кто он?
   - Боже мой, - вздохнул Нестеров, садясь на кровати, - трижды он бывал
у нас в загородном доме, ты еще подавала ему кофе. Он ничтожество!
   Станислава с трудом припомнила  еще  довольно  моложавого  мужчину  с
проплешиной на голове и тугим, напоминающим  по  форме  молодой  огурец,
животом. Ей запомнились пальцы гостя,  короткие,  толстые,  с  по-женски
аккуратными ногтями, запомнился липкий взгляд.  Разглядывать  Станиславу
Горбатенко стал не как большинство мужчин - от ног, а  сразу  от  бедер,
вперив взгляд в низ живота. На лицо  же,  казалось,  вообще  не  обратил
внимания.
   - Я что-то слышала недавно о нем, он вроде решил баллотироваться?
   - Ты вообще его не знаешь, и дома у нас он никогда не был.
   - Никогда? - переспросила Станислава.
   - Даже если ты увидишь его в нашей гостиной, его там нет.
   - А теперь давай займемся  любовью,  -  проворковала  Станислава,  на
самом деле не испытывая ни малейшего желания предаться сексу.
   Нестеров секунд десять думал, глядя на идеально  побеленный  потолок,
обрамленный вызолоченным гипсовым карнизом.
   - Мне расхотелось, - угрюмо сообщил он.
   - Я умею возбуждать и мертвых, - игриво напомнила Станислава.
   Обычно   Нестеров,   решив   заняться   сексом,   на   полдороге   не
останавливался, теперь же он,  даже  не  пожелав  жене  спокойной  ночи,
повернулся на бок и больше не подавал признаков жизни.
   "Какое мне дело до какого-то Горбатенко, мерзкого типа,  не  умеющего
ценить настоящую красоту? Даже если бы я его припомнила, увидев,  ни  за
что бы не подала виду, что узнала.  Вот  мой  новый  знакомый  -  совсем
другое дело. Он чувствует женщину, умеет взглянуть на мир ее глазами,  а
это дорогого стоит. Кстати, - спохватилась Нестерова, - как  его  зовут?
Неужели он так и не назвал своего имени?  Это  просто  кошмар  какой-то,
наваждение! Я потеряла голову, -  она  с  опаской  посмотрела  на  мужа,
который усердно пытался загнать себя в сон, и под одеялом  показала  ему
фигу. - Вот чего ты заслуживаешь, а не любви. Думаешь, купил меня своими
побрякушками? Не дождешься!"
   - Ты не спишь? - внезапно отозвался Нестеров.
   - Сплю, - так же внезапно для себя сказала Станислава.
   И странное дело, такой ответ вполне удовлетворил мужа, словно он  был
признанием в полной покорности.

Глава 14

   Герман стоял  перед  своим  работодателем  и  держал  отчет.  Он  был
преисполнен важности, раздувал щеки, вращал глазами, морщил лоб, сдвигал
брови, лишь ушами не шевелил. Он рассказывал о  часах  и  минутах  жизни
каждого из тех, кого ему  поручили  изучить.  Богатыреву  казалось,  что
Серебров, развалившись в кресле напротив гостиного стола,  даже  его  не
слушает. Синий шелковый халат, шитый золотом, дорогие  кожаные  шлепанцы
на босу ногу, чашка горячего кофе и дымящаяся сигарета на отлете.
   Серебров же,  глядя  на  Германа,  внутренне  улыбался:  "Ты  смешон,
Герман. Вообразил себя  этаким  тайным  советником,  секретным  агентом.
Важно не то, где и в какое время человек был, а то,  что  его  заставило
туда поехать, важны внутренние мотивы. Аналитиком ты, Герман, никогда не
станешь.  Возможно,  из  тебя  получился  бы  неплохой  репортер  желтой
газетенки, но писать большую обзорную статью,  сидя  в  редакции,  а  не
бегая по городу, тебе не поручил бы ни один главный редактор".
   - Что у тебя насчет Скворцова? - спросил Серебров, оборвав Германа на
полуслове, и подбросил шлепанец. Тот совершил сальто-мортале и  оказался
на ноге.
   Германа это невероятно удивило:
   - Как ты это делаешь?
   - Попробуй сам, - сказал Серебров.
   Герман устроился на стуле, расшнуровал  запыленный  ботинок  и  сунул
ступню в предложенный Серебровым шлепанец.
   - Але, гоп! - скомандовал Сергей.
   Серебров закрыл глаза. Шлепанец ударился в потолок и упал Герману  на
голову.
   Серебров расхохотался:
   - Рожденный ползать летать не может. В цирке тебе, друг,  никогда  не
выступать.
   - Я еще раз попробую.
   Вторая попытка  оказалась  чуть  более  удачной,  во  всяком  случае,
шлепанец потолка не достиг и чиркнул о ногу Германа.
   - Предстоит последняя попытка, - констатировал Серебров.
   Богатырев набрал воздуха,  раздул  щеки,  изготовился.  Резко  дернул
короткой ногой. Если бы  у  Сереброва  реакция  была  чуть  хуже,  тапка
угодила бы ему в нос. Но Сергей успел  увернуться,  даже  не  расплескав
кофе. Тапка упала за кресло.
   - Извини, я не хотел.
   - Мало того, что не хотел, Герман, так ты и не умеешь  это  делать  и
учиться не желаешь. Так что там со Скворцовым?
   -  Понимаешь,  -  замялся  Богатырев,  -  к  нему   не   подобраться.
Правительственный дом, подземная стоянка, камеры, забор, охрана. Даже  в
подъезд не  сунуться,  документы  спрашивают.  Я  три  раза  мимо  будки
охранника прошелся, он вышел и поинтересовался, кто я такой,  по  какому
делу, к кому и зачем.
   Еще бы пять минут, и он принялся бы подмогу себе вызывать, и меня  бы
повинтили как пить дать.
   - Спасибо и на  этом.  Информация  по  Скворцову  у  тебя  невероятно
ценная.
   - Ты шутишь?
   - Утверждаю.  Она  ценна  тем,  что  я  понял  -  туда  соваться  мне
бессмысленно,  а  значит,  буду  и  дальше  разрабатывать  Нестерова   с
Кабановым.
   - Я так и не могу понять, что  ты  задумал?  -  пристально  глядя  на
Сереброва, пробурчал Герман. - Носился  ты  с  презентацией,  как  Кощей
Бессмертный с яйцом, а теперь она тебя даже и не интересует.
   - Очень интересует, но всему свое время. Презентация хороша тем,  что
на ней выпить шампанского на халяву  можно.  Понимаешь,  Герман,  я  над
другим размышляю...
   -  Над  чем?  -  спросил  Герман,  ожидая   каких-нибудь   конкретных
откровений.
   - Если ты не понял, что я затеял, то они не поймут и подавно. Значит,
пока все идет в правильном направлении. Ты-то знаешь намного больше их?
   - О да, - сказал Герман, вновь надул щеки и облизал зубы языком.  Его
круглое лицо стало еще круглее, он стал похож на камеру,  вытащенную  из
волейбольного мяча.
   - Охотиться можно по-разному, и рыбу ловят по-разному.  Одни  бросают
снасть где придется, другие тащат сеть,  растянув  ее  поперек  реки,  а
третьи знают рыбные места. Кто из них тебе больше нравится?
   - Мне все равно, лишь бы рыба была к обеду.
   - Ты не охотник, Герман, ты потребитель. Мне  никто  не  нравится  из
трех категорий, мне нравится четвертая категория.
   - Я, что ли? - Герман хлопнул ладонью по колену.
   - Четвертая категория.., мне нравится рыбак, прикармливающий рыбу изо
дня в день, на одном и том же  месте.  Рыба  привыкает  к  пище,  теряет
осторожность. Потом рыбак приходит на прикормленное  место,  забрасывает
удочки, и за какой-нибудь час у него полное ведро. Он знает, когда будет
ловить, знает, какая рыба клюнет. Не рыба  диктует  ему  условия,  а  он
диктует их ей. То же самое происходит и между  людьми.  Кто-то  считает,
что  лучший  способ  заставить  человека  подчиниться   своей   воле   -
выкручивать руки, сулить деньги, брать в заложники жену, детей.  Но  для
этого большого ума не надо. Лучше, а главное,  чище  или,  как  говорят,
суше - протоптать тропинку, и человек сам  выберет  ее.  Зачем  идти  по
траве, мочить  дорогие  ботинки?  Человек  думает:  раз  тропинка  есть,
значит, она куда-нибудь выведет.
   А в конце тропинки - обрыв, свалится, шею сломает.
   И вроде бы никто ни при чем, не на кого пенять, твой враг сам  сделал
свой выбор, сам поскакал по тропинке, сам в яму свалился.
   - Ничего не понял. Ты это о ком?
   - Обо всех сразу, Герман.
   - Обо мне тоже?
   - О тебе и о себе.
   - Тогда прощаю.
   - Законы общего бытия.
   - У меня такое впечатление, Сергей, что ты учился на философском.
   - Это не философия, Герман, это логика и психология.
   - Ты переоцениваешь себя!
   - отмахнулся от приятеля Богатырев и пошел в ванную  мыть  вспотевшее
лицо. - Психология, логика, - бурчал он. -  Обыкновенное  прохиндейство!
Обмануть человека может и неграмотный цыган. Любят люди вроде  Сереброва
все непонятными словами обзывать,  а  на  самом  деле  они  шарлатаны  и
обманщики, причем такие, что клеймо негде ставить.
   Серебров докурил до половины сигарету, выпил кофе.
   - Что мне делать? - спросил Герман.
   - Ты готов выполнить любое мое поручение?
   - Если ты скажешь,  Сергей,  убить  кого-нибудь,  повесить,  отрубить
голову, то я сегодня не готов.
   - Тогда отдыхай. Возьми на полке деньги.
   - Не вижу.
   - Томик Ницше возьми.
   - На какой странице деньги лежат? - спросил Герман.
   - Между седьмой и восьмой, - ответил Серебров.
   Богатырев схватил томик, развернул. Действительно, пятьсот  долларов,
новеньких, аккуратненьких поджидали его. Богатырев захлопнул книгу.
   - Зря ты это сделал.
   - Что именно? - насторожился Герман.
   - Книжку не прочел. Там  мысль  специально  для  тебя  -  на  седьмой
странице. Деньги - лишь закладка. Мысль, между прочим, дельная  и  стоит
больше, чем пятьсот баксов.
   - Я потом ее прочту. А дальше, Сергей, там больше мыслей нет?
   - Ты хотел сказать - закладок?
   - Как сказал, так сказал.
   - Я сам ее до седьмой страницы дочитал.
   - Ты прочти ее дальше и закладку оставь. Хоть на каждой странице.
   Серебров кивнул и улыбнулся:
   - Великие знания - великая печаль, Герман.
   - В этой книжке вычитал?
   - Нет, в другой, Библия называется.
   - Из Корана чего-нибудь можешь задвинуть?
   - Я на мусульманина похож, на басурмана?
   - Прости, не похож.
   - Пошел вон, - шутливо обронил  Серебров,  направляясь  в  ванную.  -
Кстати, Герман, как ты думаешь, где сейчас генерал Кабанов?
   - Во время боевых действий генералы находятся в штабе, он у  себя,  в
районном доме ветеранов.
   - Молодец, Герман, четко сориентировал меня.
   Но насчет твоего  отдыха  я  пошутил.  Тебе  придется  посуетиться  и
поработать для меня шофером. Часть денег из книги пойдет в дело.

***

   Предвыборный штаб генерала располагался  в  районном  доме  ветеранов
войны. Место довольно  тихое,  а  главное,  ухоженное.  Дом  практически
сохранился в нетронутом виде, таким,  каким  его  задумал  архитектор  в
начале пятидесятых годов. Богатая лепнина, в которой  перемежались  рога
изобилия, полные винограда, яблок и прочих фруктов, со штангенциркулями,
гаечными ключами, глобусами, с фигурами рабочих в комбинезонах и  доярок
с коровами.
   Над входом нависал  огромный  портик,  украшенный  гербом  Советского
Союза и обрамленный кучей знамен. Какие именно это знамена, понять  было
уже трудно. Дом красили, как минимум, раз десять, и краска, наносившаяся
прямо на столичную пыль, надежно спрятала серпы с молотами  и  начальные
строки  лозунгов,  призывающих  продолжать  дело   Ленина-Сталина.   Дом
располагался в небольшом переулке. Местные жители настолько  привыкли  к
его фасаду, что не замечали, что именно изображено на рельефах.
   Кабинет кандидата в депутаты  генерала  Кабанова  тоже  не  претерпел
изменений с пятидесятых годов.
   Деревянные панели, гипсовая лепнина, выкрашенная  бронзовой  краской,
люстра с чудом сохранившимися матовыми плафонами.  На  добротном  столе,
покрытом изъеденном молью зеленом сукне, стоял огромный черный  аппарат,
служивший одновременно и телефоном, и селектором. Когда-то он, наверное,
украшал  стол  крупного  министерского  чиновника,  теперь  же  нажатием
клавиши можно было вызвать одного-единственного человека  -  секретаршу,
сидевшую в общей комнате.
   -  Вы  подыскали  студентов?  -  строго  поинтересовался  Кабанов   у
секретарши, когда появился в штабе.
   - Да, ребята обещали прийти. Но они не совсем студенты, сейчас лето и
кого-нибудь в общежитиях найти трудно.
   - До встречи с избирателями у меня час времени.
   - Они должны появиться с минуты на минуту.
   Кабанов зашел в кабинет и тут же ощутил себя важным  человеком.  Одна
беда, генерал плохо представлял, кем ему потом придется командовать.
   Единственной  новомодной  вещью  во  всем   кабинете   было   кресло,
новенькое, кожаное, на колесиках, с гнутыми деревянными  подлокотниками.
Кабанов  устроился  в  нем  и  подумал:  "Раньше  мне  казалось,  что  к
шестидесяти годам жизнь  моя  кончится,  а  теперь  вижу  -  она  только
начинается".
   Щелкнул динамик в аппарате:
   - Григорий Викторович?
   - Да, слушаю, - важно ответил Кабанов.
   - Ребята пришли, - голос секретарши дрогнул, но генерал не сообразил,
в чем кроется причина замешательства.
   - Просите их ко мне.
   - Да, - с замиранием в горле произнесла секретарша, и дверь в кабинет
Кабанова отворилась.
   На  ковровую  дорожку  ступили  пятеро   молодых   людей,   людей   в
общечеловеческом смысле слова, но сам генерал подобных субъектов  людьми
называл с большим допущением, - три парня и две девчонки.
   Половые отличия генерал сумел установить  не  сразу  -  через  десять
секунд, рассмотрев наконец у девиц под майками  груди.  Волосы  у  одной
девчонки были выкрашены в ядовито-зеленый цвет, у другой -  в  такой  же
ядовитый, но только красный. Трое  парней  выбелены,  в  ужасной  ширины
рэперских штанах, спущенных, как определил для себя генерал,  чуть  выше
колен.
   - Прикольно, - сообщил самый старший из парней и, не вынимая  рук  из
карманов, подошел к столу, нагнулся и заглянул в глаза генералу. В ухе у
подростка Кабанов успел сосчитать семь серебряных  колечек.  -  Сказали,
работенка есть?
   Генерал подавил приступ отвращения и зычно спросил:
   - Вы-то работать умеете?
   - Все что угодно. Хотите, дерьмом плакаты конкурента измажем? Хотите,
под дверь ему нагадим?
   Кабанов не сомневался, эти ребята способны средь  бела  дня  нагадить
под дверь Горбатенко, причем как парни, так и девицы.  Но,  помня  слова
Скворцова, пресек этот порыв в зачатке.
   - Я веду честную борьбу.
   - Нам это по барабану,  -  сообщила  зеленая  красавица  с  тоскующим
взглядом, она уселась прямо посреди кабинета, сложив ноги по-турецки.
   -  Надо  листовки  расклеить,  -  Кабанов  с  каждой  секундой  терял
уверенность в успехе.
   Подростки  переглянулись,  им   явно   хотелось   чего-нибудь   более
масштабного.
   - Сколько платишь, батя?
   - За ночь работы по двадцать баксов.
   - Прикольно звучит, - хихикнула девица, - за ночь работы...
   - Я не то имел в виду, - генерал почувствовал, что краснеет, и, чтобы
скрыть смущение, достал из-под стола толстую пачку листовок.
   Рэперы обступили стол.
   - Солидно, - сказала рыжеволосая, разглядывая генеральские звезды.
   - Расклеите на фонарях и на дверях подъездов.
   Клей и валики наши, возьмете у секретарши.
   - Деньги, батя, какие?
   - Зеленые, - генерал выдвинул ящик стола и вынул  сорок  долларов.  -
Сорок для начала, шестьдесят утром, когда увижу, что весь район обклеен.
   -  Посоветоваться  надо,  -  парень  присел  на  край  стола.   Майка
приподнялась, и генерал вынужден был с минуту  созерцать  грязные  белые
трусы рэпера.
   - Горбатенко сколько нам обещал заплатить?
   - Полтинник.
   Подростки советовались.
   - Значит, стольник и полтинник - на пятерых.
   Будет по тридцатке. Это ничего, что мы и конкурента  вашего  портреты
клеить будем?
   Кабанов сперва хотел возмутиться, но выхода  у  него  не  оставалось,
листовки нужно было расклеить этой ночью кровь из носу.
   - Не бойтесь, - сказала зеленоволосая девица с грустным  взглядом,  -
Горбатенко нам не заказывал ваши  портреты  дерьмом  обмазывать,  только
срывать предложил. Но если вы нам  еще  двадцатку  сверху  накинете,  мы
обрывать не станем.
   - Правда же, - поддержала подругу огненно-рыжая, - глупо самим клеить
и самим обрывать.
   "Если не соглашусь, он может и других малолеток нанять, да и они сами
завтра пойдут к Горбатенко", - подумал,  доставая  еще  одну  двадцатку,
Кабанов.
   - Все, ребята, шестьдесят сейчас и  шестьдесят  утром,  когда  работу
приму.
   - Идет, - подвел итог встречи глава рэперов, - в лучшем виде сделаем.
   - Вам, ребята, хоть по восемнадцать лет есть?  -  дрогнувшим  голосом
спросил генерал.
   - Если вам надо, то считайте, что есть и по  пятьдесят,  -  милостиво
предложила девица с зелеными волосами.
   - Ребята, вы деньги на что потратите, не на наркотики?
   Рэперы засмеялись. Особо усердствовали девицы.
   Смех  звучал  по-наглому  громко,  чувствовалось,   ребята   привыкли
эпатировать публику и делали это даже без надобности.
   - Мы только пиво пьем, - сказал один из выбеленных парней и  тут  же,
опровергая себя, отхлебнул из пластиковой  бутылки  с  броской  надписью
"Джин-тоник".
   Листовки рэперы поделили прямо в кабинете, каждый  норовил  подсунуть
другому побольше.
   "Значит, все-таки поклеят, не обманут".
   - До свидания, - Кабанов с облегчением распрощался  с  помощниками  в
предвыборной борьбе и, почувствовав  в  душе  опустошение,  опустился  в
кресло.
   "Вот уроды! И это наше будущее? Их даже армия не исправит - конченые.
Я-то думал, моя Кристина хуже некуда, а оказывается, бывают и пострашнее
экземплярчики".
   В очередной раз убедив себя в том, что нужно спасать великую  страну,
иначе все ее население поголовно превратится в страшных уродов,  генерал
направился на встречу с избирателями, которая должна  была  произойти  в
актовом зале соседней с домом ветеранов школы. С директором  у  Кабанова
были хорошие отношения, жили в одном  доме,  сын  директора  и  Кристина
когда-то учились в одном классе.
   Незадолго  до  встречи  по  распоряжению  директора  учителя  провели
классные собрания с родителями выпускников и ненавязчиво посоветовали им
наведаться на встречу с Кабановым, намекая на то, что в противном случае
педагогам  придется  быть  более  принципиальными  в  оценке  знаний  на
оставшихся экзаменах. Директор ожидал Кабанова на крыльце школы.
   - Ты хоть знаешь, что  у  тебя  ученики  за  углом  курят?  -  вместо
приветствия спросил генерал.
   - Знаю,  -  нехотя  признался  директор,  -  но  они  не  ученики,  а
выпускники, ученики на каникулах.
   - Почему ты их не погоняешь?
   - Пробовал. Оказалось, им родители разрешают.
   - У тебя в школе такие учатся,  которые  штаны  на  коленях  носят  и
серьги в уши вкалывают?
   - Учатся. Пошли,  -  директор  повел  Кабанова  по  длинным  школьным
коридорам.
   - Собрались люди?
   - Сам увидишь.  Время  теперь  не  такое,  чтобы  народ  на  собрание
сгонять. Мои учителя сделали все, что смогли. Те,  у  кого  дети  хорошо
учатся,  не  пришли,  им  беспокоиться  не  за  что.   Пришли   родители
двоечников, но не все, а те, которые не пьют.
   Кабанов тяжело вздохнул:
   - С каким контингентом приходится работать!
   В школьном зале, высоком, просторном, с хорошей сценой,  рассчитанном
человек на триста, собралось  от  силы  пятьдесят-шестьдесят,  да  и  те
расселись подальше от сцены. Так стремятся сесть в  классе  двоечники  -
подальше от учителя. По скучающим лицам Кабанов тут  же  определил,  что
его видение будущего страны мало кого интересует.
   - Здравствуйте, дорогие, - сказал директор. - Сегодня у нас в  гостях
боевой генерал Григор