шая косметика не растеклась бы даже под  воздействием  ацетона.  Как
женщина, живущая эмоциями, она даже не задумалась над  тем,  почему  так
спешат с похоронами, почему  не  возражает  против  этого  следствие.  В
контексте скорбного ритуала она видела лишь себя, облаченную  в  изящный
черный наряд, настолько  красивую  и  шикарную,  что  далеко  не  каждый
мужчина решится к ней подойти.
   Послышался хруст песка, осторожный, легкий.
   Женщина обернулась  и  замерла.  По  дорожке  к  ней  шел  незнакомый
мужчина, чем-то смутно напомнивший ей покойного Николая.  Сходство  было
не в чертах лица, не в походке, не в манере держаться, а  всего  лишь  в
нескольких  деталях  -  зачес  волос,  покрой  одежды.  Всего  несколько
деталей.., но их было достаточно, чтобы лишний раз вспомнить о  Николае.
В руке мужчина нес две белые калы.
   Серебров остановился подле Станиславы и перекрестился:
   - Пусть земля будет ему пухом.
   Женщина ожидала чего угодно, но не крестного знамения,  поэтому  даже
не нашлась, что ответить.
   - Пусть будет, - сказала она и неумело перекрестилась.
   Это движение далось ей с трудом, словно накладывала  она  его  против
воли. Серебров  приложил  палец  к  губам  и,  стоя  рядом  с  женщиной,
выразительно посмотрел на гроб и собравшихся возле  него,  а  затем  уже
совсем некстати, как показалось манекенщице, вытащил из кармана  сотовый
телефон, продемонстрировал его Станиславе и выключил питание.
   - Не понимаю... - начала женщина.
   Но тут Серебров приложил палец уже к ее губам и  вновь  показал,  как
выключается трубка мобильного телефона. Если бы незнакомец отдаленно  не
напомнил ей Николая, она бы послала его к черту, но неуловимое  сходство
парализовало Нестерову.
   Поневоле задумаешься, если приходишь на  кладбище  хоронить  близкого
человека и видишь кого-то, напоминающего его.
   - Вы хотите сказать,  -  негромко  произнесла  женщина,  затем  мягко
улыбнулась. - Ах, да, - из сумочки она вытащила "мобильник" и  выключила
его.
   - Теперь - отлично, - кивнул Серебров.
   - В чем дело?
   - Разве  вы  не  знаете,  что  включенный  "мобильник"  работает  как
микрофон для прослушивания?
   Можно сканировать все, что говорится рядом с вами  в  радиусе  десяти
метров.
   - Что вы!? - изумилась манекенщица.
   - Наверное, это и погубило Николая. Вы  же  всегда  носите  при  себе
телефон?
   - Он тоже носил.
   Женщина рассматривала цветы в руках Сереброва - он умел, если  нужно,
держать вещи так, чтобы они не бросались в глаза, если же требовалось  -
ненавязчиво выставлял их напоказ.
   - Тоже четное число, - задумчиво произнесла Станислава. -  Вы  почему
не со всеми?
   - Мне кажется, что там, - Серебров кивнул  в  сторону  собравшихся  у
гроба, - очень много людей, которых Николай не хотел бы видеть  рядом  с
собой при жизни. А здесь... - он выразительно посмотрел на женщину.
   - Вы кем ему приходитесь?
   - Дальний родственник, - не моргнув глазом соврал Нестеров.
   - Он мне о вас не рассказывал.
   - Мне о вас он, кстати, тоже не рассказывал. Но я догадался.
   Пока еще Станислава настороженно относилась к незнакомцу.  Во-первых,
он не представился, во-вторых, говорил странные  вещи.  Его  вполне  мог
подослать муж.
   - Не бойтесь, - Серебров настойчиво взял манекенщицу  за  руку,  -  с
вашим мужем я даже незнаком.
   - Я не понимаю, о чем вы говорите.
   - Вы прекрасно все понимаете.
   Тем временем гроб  уже  опустили  в  могилу.  Кладбищенские  служащие
сделали это оперативно. Напористо, молча  они  оттеснили  родственников,
тут  же  прикрыли  гроб  крышкой,  вогнали  в  нее  гвозди.  Не   успели
родственники промокнуть слезы, как гроб уже оказался на дне ямы.
   - Землю бросайте, - шептал родственникам мужик в  синем  комбинезоне,
перепачканном глиной.
   И вот уже заработали лопаты. Служащие  засыпали  яму  меньше  чем  за
минуту. Цветы, деревянный крест дополнили картину.
   -  Станем  за  дерево,  -  посоветовал  Серебров,   когда   процессия
возвращалась к воротам кладбища.
   Ствол молодого дерева не мог прикрыть сразу двоих, поэтому мужчина  и
женщина стояли, тесно прижавшись друг к другу. Серебров чувствовал,  что
теперь Нестерова дышит чаще, но уже не от страха. Он задержался рядом  с
ней чуть дольше, чем требовали обстоятельства. Прежде чем  отстраниться,
заглянул в глаза Станиславы.
   Та, первой не выдержав, отвела взгляд в сторону:
   - Не смотрите на меня, пожалуйста, я почти не умею плакать.
   - Я тоже.
   Мужчина и женщина пробирались среди  старых  могил,  разбросанных  по
кладбищу  в  полном  беспорядке.  Корни,  вросшие  в  землю   надгробия,
безымянные  оградки  -  все  это  приходилось   обходить,   переступать.
Сереброву  представилось  немало   случаев   подать   Станиславе   руку,
придержать ее за талию, дать опереться на свое плечо.  К  тому  моменту,
когда они добрались до могилы Николая, Станислава уже  на  ощупь  знала,
что Серебров хорошо сложен, силен, галантен.
   Она хорошо сумела рассмотреть  его  лицо  и  убедиться,  что  мужчина
старательно следит за собой, не хуже, чем ее коллеги по подиуму.
   - Ну вот и все,  Николай,  -  произнес  Серебров,  опуская  цветы  на
могилу.
   - Я хотела бы немного побыть одна.
   Серебров с радостью согласился, потому как  услышал  произнесенное  с
придыханием слово "немного".
   Оно означало, что женщина готова вернуться к нему.
   Манекенщица театрально опустилась на колени - прямо на  сырой  песок,
покосилась на могильный холмик и решила, что падать на  него  грудью  не
стоит. Провожающие нанесли роз, а у них, как известно, шипы.
   - Боже мой, Боже мой... - причитала  Станислава  так,  чтобы  ее  мог
слышать Серебров. - Прости меня, если можешь!  Я  не  хотела,  чтобы  ты
погиб из-за меня...
   Женщина,  из-за   которой   может   погибнуть   мужчина,   в   глазах
представителей сильного пола  выгодно  поднимается  в  цене.  Чем  более
редкий товар, тем дороже он стоит.
   - Мне не хочется жить, - сказала Станислава и покосилась через  плечо
на Сереброва.
   Сергей Владимирович стоял, скорбно опустив  голову,  глядя  себе  под
ноги. Он не проявлял эмоций ни взглядом,  ни  движением,  превратился  в
эдакий надмогильный памятник - сама воплощенная скорбь.
   - Я не сумею отомстить за тебя, но я накажу того, кто виновен в твоей
гибели...
   "Актриса она никудышная, - подумал Серебров. -  На  хорошую  артистку
можно смотреть с первого ряда, упираясь коленями в  край  сцены,  и  все
равно не заметишь фальши, несмотря на  театральный  грим,  неестественно
громкий голос. Плохую же актрису,  как  и  плохую  скрипку,  на  близком
расстоянии чувствуешь сразу.  В  любой  ситуации  эта  женщина  способна
любить только  саму  себя.  Эффект  -  вот  что  ее  интересует.  А  еще
возможность  возвыситься  над   остальными.   Слабое   место   грех   не
использовать".
   Станислава оперлась на руку, поданную ей Серебровым,  и  поднялась  с
колен. Песок даже не пришлось отряхивать, он сам  осыпался  с  добротной
материи брючного костюма.
   - У меня разболелась голова, - манекенщица приложила ладони к вискам.
   - Немудрено, кладбище и  похороны  ни  на  кого  еще  благотворно  не
действовали.
   Под руку мужчина и женщина шли по аллейке.
   Теперь уже не требовалось предлога, чтобы быть вместе.
   - Ну вот,  все  теперь  позади,  -  Станислава,  словно  позируя  для
фотографа,  прислонилась  к  кирпичной  ограде  кладбища  и,  запрокинув
голову, смотрела в пронзительно-голубое небо.
   - Погодите, - Серебров приблизился  к  ней,  придержал  голову  двумя
руками.
   - Чувствуете? вкрадчиво поинтересовался он.
   - Кажется, да.
   - Что?
   - Тепло, исходящее от ваших ладоней.
   - Сейчас.., кажется, я нашел. Вот она, ваша боль.
   Я концентрируюсь на ней, я забираю ее. Ощущаете?
   - Да, словно ток проходит сквозь мою голову.
   - Он не только проходит, он уносит боль, - шептал Серебров.
   Его ладони скользнули на плечи женщины.
   - Я прохожусь по вашим чакрам,  они  сейчас  открыты,  как  бывает  в
моменты  сильных  душевных  переживаний.  Вы  обмениваетесь  энергией  с
космосом.
   Серебров не боялся  нести  чушь,  потому  как  понимал:  Нестерова  в
чакрах, акупунктуре и прочей восточной дребедени разбирается еще меньше,
чем он.
   Его руки замерли на уровне груди.
   - Из вашего сердца струится сильная, чистая энергия! Мне еще  никогда
не приходилось встречаться с подобной чистотой. Ваша энергия  прозрачна,
как вода в горном ручье...
   "Наверное, про горный ручей я уже загнул, - подумал Серебров, - сразу
возникает нежелательная ассоциация с  Кавказом,  а  кавказцев  у  нас  в
России не любят".
   - Я бы сказал, это божественная  энергия,  потому  как  она  дарована
Всевышним. Вы удивительная  женщина,  вы  можете  грешить,  не  совершая
греха.
   -  Не  совсем  понимаю  вас...  -  крайне   польщенная,   проговорила
Станислава.
   - Погодите еще секунду, нет, минуту.., я должен понять,  что  с  вами
происходит, - ладони Сереброва оказались на бедрах женщины.
   Он держал ладони так, что те то находили, то теряли контакт с  телом,
и женщине постепенно передавалась эта дрожащая  нервность.  Ее  Серебров
умело симулировал. Теперь уже подрагивали бедра Станиславы.
   - Почему вы замолчали?
   - Я боюсь, вы обидитесь, если я скажу правду.
   - Лучше скажите, что вы чувствуете?
   - У вас очень мощная половая чакра,  она  такая  же  сильная,  как  и
сердечная.
   - Боже мой, что вы говорите?
   - Я не обидел вас?
   - Я сама виновата, спросила такую глупость,  а  вам  было  невозможно
отказать. Как хорошо, что я отключила телефон, - улыбнулась Нестерова, -
иначе бы...
   - Иначе что?
   - Иначе вам бы не поздоровилось. Мой муж...
   - Я знаю, именно он распорядился убить Николая.
   - Не знаю, - тряхнула головой Нестерова, - он желал его  смерти,  это
точно, но убить он не способен.
   - Я не  собираюсь  мстить,  успокойтесь,  -  сильная  ладонь  мужчины
коснулась плеча  Станиславы.  -  Мужчина,  решившийся  любить  шикарную,
умопомрачительную женщину - я имею в  виду  вас,  -  должен  быть  готов
поплатиться за любовь жизнью.  И  скажу  вам,  это  ничтожная  плата  по
сравнению со счастьем, которое вы можете подарить.
   - Вы преувеличиваете, хотя, конечно, вас и приятно слушать.
   - Я говорю правду.
   Медленно-медленно Серебров приблизился к Станиславе и коснулся губами
ее губ. Именно не поцеловал, а коснулся.
   - Вы с ума сошли, нас могут увидеть!
   - Мне все равно, потому что я... - и  Серебров  замолчал,  зная,  что
фразу за него додумала женщина.
   - За что же это нам такое?! - воскликнула Станислава.
   И Серебров еле сдержал улыбку, когда  услышал  "нам",  значит,  в  ее
мыслях они уже вместе.
   - Станислава! - проговорил он.
   - Я даже не знаю вашего имени.
   - Какое значение имеет имя, если есть  такие  слова,  как  "любимая",
"единственная"?
   - Вы слишком быстры.
   - Возможно, у меня осталось мало времени, - и  Серебров  выразительно
посмотрел сквозь прутья кладбищенской ограды на свежую могилу,  намекая,
что вскоре и он может оказаться в сырой земле.
   "Я должна отомстить мужу", - подумала Станислава.
   - Ваш муж просчитался, - сказал Сергей Владимирович, - он хотел ваших
слез, испуга. А вы сильная женщина, вы умеете противостоять горю.
   В ответ Сереброву досталась благосклонная улыбка и  многозначительный
взгляд. Таких взглядов Сергей Владимирович видал в своей жизни множество
и умел  в  душе  оставаться  к  ним  абсолютно  равнодушным.  Станиславе
казалось, что мужчина пожирает ее глазами, вливается в нее  возбужденным
взглядом сквозь зрачки, но на самом деле Серебров  смотрел  на  то,  как
отражаются в глазах женщины небо, высокие деревья, птицы, кружащиеся над
кладбищем.
   Обычно мужчины ведут  себя  с  женщинами,  как  домашние  животные  с
хозяевами. Давят на психику, вымогают ласки и наглеют до тех  пор,  пока
им категорически не скажут "нет". Станислава уже  готова  была  услышать
нечто вроде "поедем ко мне", "пройдемся по городу", "навестим ресторан",
но вместо этого Серебров жарко шепнул ей в самое ухо:
   "Встретимся  завтра",  -  и  вложил  в   ладонь   женщины   маленький
прямоугольник картона. Затем, отступив на шаг, вынув мобильный  телефон,
включил питание.
   И тут же приложил палец к губам, то ли посылая воздушный поцелуй,  то
ли намекая, что говорить вслух теперь опасно.
   - Завтра, - беззвучно прошептал он, отступая к машине.  Он  шел  так,
как отдаляются от  королевского  трона,  пятился  спиной  и  делал  это,
сохраняя достоинство.
   Станислава  смотрела,  как  разворачивается  машина  Сереброва,   как
мужчина на прощание машет ей рукой в открытый люк. Не  удержавшись,  она
послала короткий воздушный поцелуй и ощутила слабость в ногах.
   "У вас очень мощная половая чакра",  -  прозвучала  у  нее  в  голове
дурацкая фраза, оброненная  Серебровым.  И  возможно,  из-за  предельной
глупости эта фраза врезалась ей  в  память,  как  врезается  строчка  из
незатейливой, но навязчивой песни - что ни делай, о чем  ни  думай,  она
звучит и звучит в голове.
   "Я даже имени его не услышала, - подумала женщина. - Но важно ли это?
- она разжала ладонь и глянула на картонный прямоугольник. На  нем  были
лишь цифры - номер мобильного телефона, ни имени, ни  фамилии,  ни  рода
занятий. - Как он смотрел на меня! Он просто сходит от меня с ума!
   Скажи я хоть слово, намекни, он пополз бы за мной на край света".
   И только сев в машину, Станислава  вспомнила,  почему  она  оказалась
здесь, у кладбищенской ограды.
   Она вспомнила  Николая,  но  теперь  его  объятия,  поцелуи  казались
женщине далекими и  нереальными,  словно  она  вспоминала  не  сцены  из
собственной жизни, а рисовала в сознании картины из рассказанной  кем-то
истории, пресные, не очень интересные, лишенные эмоций и чувств.
   Голова перестала болеть, в груди  ощущалось  приятное  тепло.  И  все
существо Станиславы рвалось к действию.
   "Он  знает  мое  имя,  возможно,  видел  меня  раньше,  следил..,   и
влюбился".
   Женщину не смущало то, что она не услышала от незнакомца признания  в
любви. Договоренная ею самой фраза казалась теперь услышанной.
   "Он предусмотрителен, -  подумала  Станислава,  доставая  из  сумочки
телефонную трубку, - он дорожит мной".
   При всей легкомысленности Станиславе раньше не удавалось за  каких-то
полчаса знакомства, не имея представления о том, кто стоящий  перед  ней
мужчина, заинтересоваться им настолько, чтобы забыть о муже,  о  прежнем
любовнике, забыть о работе.
   Она чуть подрагивающим  пальцем  включила  в  трубке  питание,  и  та
мгновенно разразилась пронзительной трелью.
   - Да, слушаю, - женщина еле сдерживала волнение.
   - Береги себя. Ты мне нужна.

Глава 10

   Кандидат  в  депутаты   Игорь   Иванович   Горбатенко,   окончательно
разуверившийся в действенности своих прежних связей, ерзал в кресле.  Он
с отвращением смотрел на телефон, факс, копир - вещи эффектные, но в его
ситуации абсолютно бесполезные. Еще большее отвращение вызывали  у  него
сложенные  в  углу  комнаты  агитационные  листовки  с  его  собственным
красочным портретом. Стопки листовок по сто штук в каждой  крест-накрест
перетягивала противная лохматая бечевка.
   Когда их только привезли, жена кандидата в депутаты и  многочисленные
знакомые,  заглядывая  в  глаза  Игорю  Ивановичу,  хлопая  по   плечам,
приговаривали:
   - Ты, Игорь, мужчина на все сто.
   - Как Карлсон, - добавляла дочь, - мужчина в расцвете сил.
   Лысина на портретах была тщательно припудрена и не  блестела,  как  в
жизни. Сейчас же чело Игоря Ивановича покрывали капельки пота  и  мелкие
противные морщины.
   "Казалось,  все  просчитал,  когда  ввязывался,  все  клялись  мне  в
верности, сулили золотые горы. А когда до дела дошло, как наехала на них
власть, все, как страусы, головы в  песок  повтыкали  и  знать  меня  не
желают, говорят, что  даже  незнакомы  со  мной.  Стоит  договориться  о
встрече с  избирателями,  как  тут  же  в  клубе,  в  школе  и  даже  на
птицефабрике свет сам собой отключается, аварии  случаются,  канализацию
прорывает. "Террористы" бомбы подкладывают - по телефону. Будьте вы  все
неладны!"
   Горбатенко  прекрасно  понимал,  что   оказался   между   молотом   и
наковальней.  Власти  оказалось  вообще  неинтересно,  чтобы  кто-нибудь
прошел по его округу.
   Все места в Думе были давным-давно поделены, должности обещаны. И тут
появляется какой-то Горбатенко, как прыщ на заднице.
   "Когда был следователем  районной  прокуратуры,  телефон  мой  звонил
беспрерывно. Того отмажь, этого посади, этого припугни,  да  так,  чтобы
небо в копеечку показалось. Все делал в лучшем виде и себя  не  забывал.
Но я ведь и думать не думал, представить себе  не  мог,  какие  деньжищи
нужны, чтобы провести избирательную кампанию. На  одной  народной  любви
серьезное дело не провернешь. Я же не  Алла  Пугачева,  не  Казанов.  Им
хорошо, вышел на сцену, песенку спел, анекдотик рассказал, все в тебя  и
влюбились.
   А  я  не  учащийся  кулинарного  техникума,  я  бывший   следователь,
как-никак, я борец с коррупцией,  по  особо  важным  делам  четыре  года
работал. Префекта завалил.  Все  говорили,  что  он  неподъемный,  а  я,
Горбатенко, взялся, подналег, жилы себе надорвал, но своего  добился.  А
то, что его через год выпустили, это не мое дело. Больше ему в  политику
не сунуться. Как меня народ полюбил, особенно после того,  как  меня  из
прокуратуры выгнали за прогул! Поехал отца с матерью  навестить,  святое
дело, отпросился у начальника, а приезжаю - приказ на  увольнение.  Чтоб
вы все подохли! Да еще по статье. И предупредил главный:
   "В суд тебе, Горбатенко, лучше не  соваться,  а  то  еще  и  посадят.
Бывший префект уже на воле". Куда же мне податься? Надо  себя  защищать.
Где взять деньги, где? - Горбатенко вытер мокрое лицо.  -  У  меня  есть
товар - народная любовь, куда этот товар еще девать? Год пройдет, и меня
забудут. В бомжи подаваться или в адвокаты? Так  и  там  все  тепленькие
местечки давным-давно заняты. Надо напрячься, надо рвануть, как  прежде,
как в молодые годы. Сумел же я на  юрфак  поступить,  хотя  конкурс  был
о-го-го!  Сумел  в  столице  в  прокуратуру  распределиться,  хотя  лапы
волосатой не было, сумел квартиру  получить,  машину  приобрести.  Много
чего сумел, хватка есть. А как дальше? Чувствую, в одиночку  в  депутаты
не прорвусь", - и хищно, как кот или пес, Горбатенко  заскреб  по  столу
ногтями.
   Раздался леденящий  душу  звук.  Игорь  Иванович  мгновенно  принялся
шлифовать их о подлокотник кресла, который  был  уже  изрядно  потрепан,
нитки цеплялись за поломанные ногти.
   "Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей" - вспомнил  он
слышанную фразу.
   Но кому она принадлежит - Хазанову, Пушкину, Блоку, -  Горбатенко  не
знал.
   Весь компромат,  который  у  него  имелся,  он  уже  использовал.  Он
понимал, что сейчас чем-то напоминает рэкетира. Приходит к  бизнесменам,
рожи строит, пальцы веером гнет и предлагает купить залежалый компромат,
вымогает деньги. А веры ему уже нет.
   "К сильному  человеку  сами  побегут  с  деньгами,  а  он  еще  будет
перебирать: у этого возьму, а этого пошлю подальше, да так, чтобы дорогу
к моему дому забыл напрочь".
   Люди  из  предвыборного  штаба  Горбатенко  уже   потихоньку   начали
разбегаться. Настоящей команды у него не было с  самого  начала,  все  -
случайные попутчики, все "бывшие". И Горбатенко понимал: пройдет  неделя
- разбегутся все, при нем  останется  лишь  секретарша,  потому  как  ей
некуда идти.
   "Расколоть бы кого-нибудь на деньги, - глядя в  потолок,  мечтательно
произнес кандидат в депутаты. - А еще лучше развести пару-тройку  лохов.
Но денег надо немерено. Дадут две-три  тысячи  откупных,  так  этого  на
зарплату и на листовки может не хватить. А чтобы по-настоящему  кампанию
раз