гулятор громкости на радиоточке, уменьшив звук.
   - Ты чего? - покосился на супругу Кабанов.
   - Рано еще, и соседи спят, и Кристина. Выходной у всех.
   - Приучились, - забурчал Кабанов, - в час  ночи  ложиться,  в  десять
подниматься. Нормальные люди, которые на производстве работают, наоборот
делают, - он властно повернул регулятор громкости до отказа и чуть ли не
строевым шагом вышел в коридор.
   - Что - наоборот? В десять ложатся, в час встают?
   - Не прикидывайся дурой, ты прекрасно поняла, что я хотел сказать.
   - Вот так всегда, - вздохнула жена.
   Кабанов зашел в туалет. По  привычке  дверь  до  конца  не  закрывал,
поэтому Ольга, находясь на кухне, слышала не только журчание унитаза, но
и то, как супруг напевает про черного ворона,  кружащегося  над  ним,  и
твердое обещание, что добычи ворону не  дождаться.  На  ходу  застегивая
брюки, генерал распахнул дверь в комнату дочери и зычно, словно оказался
в казарме на двести человек, крикнул:
   - Подъем!
   Кристина, привыкшая к  подобным  выходкам  отца,  среагировала  вяло,
открыла глаза и лениво натянула на себя одеяло. Спать  она  предпочитала
обнаженной.
   Кабанов же, наоборот, укладываясь в постель, непременно  облачался  в
полосатую пижаму. Даже сексом с женой он умудрялся заниматься, не снимая
ни куртки, ни штанов.
   - Чего сиськи напоказ выставила?
   - Стучаться надо, папа.
   - Кто ты такая, чтобы я к тебе стучался? Если я уже к  родной  дочери
без стука войти не могу, какой же я отец и генерал?
   Кристина тяжело вздохнула. Села, придерживая одеяло у самой шеи.
   - Так ты еще и без трусов спишь? -  увидел  обнаженное  бедро  дочери
Кабанов и радостно добавил:
   - Проститутка!
   - Я уже взрослая женщина, - не очень-то уверенно сообщила Кристина.
   - Подъем! - вновь заорал Кабанов грозно и одновременно весело.
   Так в свою бытность полковником  он,  бывало,  кричал  у  самого  уха
задремавшего дневального: "Подъем!
   Смирно!"
   Но то ли женский ум устроен иначе, чем  мужской,  то  ли  генерал  за
последние годы разучился приказывать, дочка вяло махнула рукой:
   - Папа, выйди, мне одеться надо.
   - Тоже мне, кукла чертова!  -  пробурчал  Кабанов,  неохотно  покидая
комнату дочери. - Сама напросилась, чтобы  я  с  ней  поехал,  а  теперь
выговаривает. Через полчаса выезд, - и он резко захлопнул дверь.
   Убранство комнаты дочери временами его прямо-таки бесило.
   "Все у нее не как у людей! Пропащее поколение.
   Взять бы розги да отходить ее как следует!"
   Но, несмотря ни на что, Кабанов Кристину любил как умел. Дочь в семье
была как  бы  противовесом  ему  самому,  а  жена  -  точкой  опоры.  Не
существовало такой просьбы, в которой Кабанов смог бы отказать Кристине.
Для вида, конечно, упрямился, злился, но  неизменно  соглашался.  Вот  и
теперь, когда дочь задумала сдавать  на  права,  Кабанов  скрепя  сердце
согласился, даже утром  пожертвовал,  чтобы  отвезти  дочь  на  автодром
потренироваться в вождении.
   Генерал так привык к мундиру, что, даже надевая гражданский костюм, в
мыслях  видел  себя  облаченным  в  военную  форму.   Носки   он   носил
исключительно цвета хаки, и неважно, какого цвета был на  нем  костюм  -
темно-синий, коричневый или белый, как сегодня.
   Кристина подошла к отцу в прихожей и  сняла  с  его  головы  сетчатую
плетеную шляпу с узкими полями.
   - Папа, такие шляпы не носят уже лет тридцать.
   Где ты ее отыскал?
   - Хорошая шляпа, - изумился Кабанов, - почти неношеная.
   Дочь отвернула кожаную  полоску  внутри  тульи  и  продемонстрировала
надпись: "Цена: 5 рублей".
   - Сколько ей лет, папа?
   - Дорогая шляпа, мне мама ее подарила.
   Без головного убора генерал выходил на улицу чрезвычайно редко, разве
что сильно выпив.
   Кристина улыбнулась и сказала:
   - Ладно, я ее понесу в руках,  если  без  нее  не  можешь,  -  и,  не
дожидаясь ответа, вышла за дверь.
   - Чертовка, - пробасил Кабанов. - Это  ж  надо,  столько  сил  в  нее
вложили, столько учили, кормили, чтобы потом ее какой-нибудь  проходимец
в постель уложил.
   Кабанов, конечно, предполагал, что Кристина давно не девственница, но
старался себе в этом не признаваться.  Генерал  вышел  из  лифта,  когда
Кристина уже сбежала к двери подъезда.
   - А я быстрей!
   И Кабанову показалось, что перед ним не взрослая дочь, а девочка.
   - Вбила ты себе в голову, что права получить надо. На  кой  черт  они
тебе дались?
   - Все сейчас водят, - отвечала Кристина.
   - Бабу за руль пускать нельзя.
   - Ты устарел, папа.
   - Нет, нельзя, если баба видит,  что  на  нее  машина  несется,  руль
бросает и глаза закрывает.
   Кабанов старательно укрепил за задним стеклом знак-треугольник, букву
"У".
   - Знаешь, что эта буква означает?
   - Учебный? - пожала плечами Кристина.
   - Убийца. По-нят-но? - по слогам произнес Кабанов. - Женщина за рулем
- убийца. Куда тебе машину водить, все столбы в городе будут твоими,  ни
одного не пропустишь.
   - Ты посмотри во двор, сколько женщин машины водят, и ездят,  кстати,
аккуратнее, чем мужчины.
   За руль никогда пьяные не  садятся,  правила  соблюдают,  -  Кристина
попыталась было забраться за руль, но отец выгнал ее.
   - До площадки поведу я.
   Под  стеклоочиститель  машины  была  заткнута  листовка   с   цветным
портретом генерала.  Издатели  перестарались:  звезды  на  погонах  были
изображены раза в полтора крупнее, чем  положено  по  уставу,  орденские
планки, размытые и нечеткие, читались плохо. Но в этом был свой  умысел,
так  казалось,  что  наград  раза  в  два   больше.   "Сильная   власть,
справедливость и порядок", - гласила надпись внизу листовки.
   - Видишь, - гордо сообщил Кабанов, - твой отец повсюду, а дочь родная
меня ни в грош не ставит.
   - Будто я не знаю, что твои листовки за деньги Нестерова печатали.
   - Цыц! - прикрикнул Кабанов на дочь. -  Чтобы  я  от  тебя  ни  одной
фамилии больше не слышал! Ясно? - он, злой и покрасневший,  забрался  за
руль. - Пристегнись, - приказал дочери, сам же пристегиваться не стал.
   В белом костюме за рулем машины генерал  смотрелся  внушительно.  Его
лицо имело странную особенность: сколько  ни  брей,  все  равно  щеки  и
подбородок отливали синевой, как шкура  старательно  осмоленной  свиньи.
Единственным украшением  в  салоне  "Волги"  была  небольшая  иконка  на
приборной панели - святой Георгий, поражающий змия.
   Генерал лихо подрезал черный "Мерседес", выезжая на улицу.  Водитель,
говоривший в это время по "мобильнику", еле успел затормозить.
   - Козел, ездить еще не научился, а уже за рулем, - сказал генерал.
   - Это ты правила нарушил, а не он.
   - Не учи меня. Сперва правила выучить надо, а тогда можно и нарушать.
   Кабанов водил машину  лихо.  Как  мужчина  с  амбициями,  он  не  мог
позволить себе ехать, пристроившись кому-то в хвост. Он метался из  ряда
в ряд и неизменно оказывался на светофоре  первым.  Затем  рвал  вперед,
радостно хлопал ладонью по рулю, видя, что остальные машины отстали.
   - Ты никогда водить автомобиль не научишься, - бросил он дочери.
   - Какой смысл в том, что  ты  гонишь?  -  удивилась  Кристина.  -  На
следующем светофоре все равно стоять придется.
   Так оно и случилось. Кабанов простоял, ожидая зеленый сигнал,  а  его
преспокойно нагнали остальные машины. Но  он  вновь  и  вновь  вырывался
вперед.
   - Кто этой бабе права дал? - ругался он, не имея возможности обогнать
белый "Фольксваген", за рулем которого сидела молодая женщина.
   "Фольксваген" ехал ровненько шестьдесят километров в  час,  но  перед
ним имелось свободное место.
   Объехать же машину слева не давал пыхтящий черной гарью "Икарус".
   - Уродина! Корова! - генерал погрозил женщине  кулаком  и  сумел-таки
вклиниться в соседний поток.
   - Почему ты такой злой, когда садишься за руль?
   - За рулем все злые. Тут нет ни  мужчин,  ни  женщин,  все  участники
дорожного  движения.  Раз  села  за  руль,  значит,  не   жди   к   себе
снисхождения.
   Водители от Кабанова  шарахались,  потому  как  всерьез  воспринимали
букву "У" на заднем стекле.
   Они расшифровывали ее точно так же, как генерал, - "Убийца за рулем".
   "Волга" промчалась возле открытой автостоянки, нырнула в узкий проезд
между пыльными кустами и  оказалась  на  растрескавшемся,  выкрошившемся
асфальте автодрома.  На  огромной  площадке  судорожно  дергалось  около
десятка машин, чьи владельцы тренировались в вождении  перед  сдачей  на
права.
   Кабанов проехал круг почета и наконец-то уступил руль дочери.
   - Сдашь экзамены как все, честно. Не вздумай взятку ГАИшникам давать,
я должен быть кристально чист, в депутаты иду.
   - Мне твоего депутатства не надо, -  Кристина  захлопнула  дверцу.  И
поскольку  привыкла  тренироваться  на  другой  машине,  вместо   задней
скорости включила первую. "Волга" прыгнула вперед, и генерал  еле  успел
отскочить в сторону.
   - Извини, папа, - глядя невинными глазами на отца, сказала Кристина.
   - Еще бы немного, и ты бы на моей могиле извинялась. Не получится  из
тебя человека, одно слово - баба, - Кабанов махнул  рукой  и  присел  на
лавочку-инвалида, предварительно подстелив под себя вчерашнюю газету.
   Чистота была  бзиком  генерала,  он  умудрялся  носить  белый  костюм
месяцами, и тот даже к концу лета сиял девственной белизной. Смотреть на
то, как дочь мучит машину, генерал без содрогания не мог.
   "Баб ни в политику, ни за руль  пускать  нельзя",  -  женщин  генерал
неизменно называл "бабами", вкладывая в это слово максимум отвращения.
   Немного освоившись в переключении скоростей, Кристина  несколько  раз
сумела вписаться в очерченную на асфальте масляной краской стоянку.
   - Случайно получилось, - пробурчал генерал  и  посмотрел  на  часы  -
бывший депутат, бывший член правительства Александр  Скворцов  опаздывал
на встречу.
   "На него не похоже, - забеспокоился Кабанов. - Может, случилось что?"
   Прошло еще десять минут ожидания, пока наконец на автодром не выехала
машина Скворцова. Бывший депутат легко выбрался из салона и  взбежал  по
откосу к Кабанову.
   - Привет, Григорий Викторович.
   Александр Скворцов выглядел  вполне  довольным,  но  в  глубине  глаз
таилась настороженность. Генерал крепко сжал ладонь  Скворцова  в  своих
пальцах. Бывший депутат всегда боялся генеральского  рукопожатия,  после
него ладонь могла долго болеть.
   - Дочку водить учишь?
   - Не выйдет из нее толка. Будь моя  воля,  я  бы  у  всех  баб  права
забрал.
   Скворцов улыбнулся:
   - Ты только не брякни такое на встрече с избирателями или потом  -  в
Государственной Думе, потому как и женщины за тебя голосовать должны.
   - За военного они всегда с охотой  голосуют.  Любая  баба  о  военном
мечтает.
   - Не скажи, - напомнил Скворцов. - Посмотри, - и  достал  из  кармана
сколотые скрепкой машинописные листки.
   Кабанов вытянул руку и чуть прищурился:
   "Результаты социологического опроса", - по слогам прочел он название.
Попытался читать и дальше, но в глазах у него зарябило от  обилия  цифр,
непонятных слов и значков.
   - Читай, - подбодрил его Скворцов.
   - Ты мне, Александр, по-простому  объясни,  по-человечески.  А  то  я
термины  "выборка"  и  "погрешность"  еще  понимаю,  а  вот  что   такое
"латентный", хоть убей, в толк не возьму.
   - Латентный - это когда человек... - с готовностью принялся объяснять
Скворцов, но Кабанов тут же остановил его:
   -  Не  старайся,  ты  не  лекцию  в  университете  читаешь.   Поздно,
Александр, мне такие слова учить, моя сила в простоте.
   В душе Скворцов согласился с этим утверждением.
   Кабанов брал избирателя именно простотой и прямолинейностью,  никогда
не  рассуждал  о  делах  сложных,  но  при  этом   оставался   абсолютно
управляемым.
   - Получается, что Горбатенко тебя немного обходит, и именно  за  счет
женщин, - Скворцов ногтем отчертил нужную  строчку.  -  Женщины  даже  с
минимальным образованием собираются голосовать за него.
   -  Горбатенко?  Этот  недоросток,  бывший  следователь?  -  захихикал
Кабанов. - Я бы его и взводом командовать не поставил.
   -  Тем  не  менее,  -  вздохнул  Скворцов,  -  образованные   женщины
предпочитают его.
   - Я всегда говорил, что бабы - дуры.
   - Придется с этим считаться.
   - Честно признаюсь  тебе,  Александр,  устал  я  от  всего  этого,  с
дураками по школам и клубам встречаться. Пенсионеры,  они  знаешь  какие
вредные! Старушки нервные, кричат, ругаются. Вчера одна  такая  из  меня
душу доставала:
   "Вы зачем Советский Союз развалили?"
   "Не разваливал я, - говорю, - как я могу развалить, если присягу этой
стране давал?"
   А она снова в крик:
   "Зачем страну развалили, сволочи?"
   Что ей  ни  говорил,  она  за  свое.  Только  потом  выяснилось,  что
старушенция глухая как пень.
   - Мне это знакомо, - вздохнул Скворцов, - сам когда-то  в  кандидатах
ходил, с народом встречался.
   Но тогда были другие времена.
   - Помню, -  помрачнел  Кабанов.  -  Ты  тогда  и  на  митингах,  и  в
телевизоре изгалялся, коммунистов вешать без суда и следствия предлагал,
Ленина из мавзолея выбросить на помойку, флаг в сортир повесить  и  гимн
советский запретить.
   - Ты злой, если  так  мои  слова  перевираешь,  -  похлопал  Скворцов
Кабанова по плечу. - Тогда  так  принято  было.  Честно  говоря,  Ленина
перезахоронить надо, и гимн старый на свет не вытаскивать. Ты  у  дочери
спроси, нужен ей "союз нерушимый"?
   - Ни хрена ей не надо. Меня, отца родного, и того в грош не ставит. И
Ленина она в гробу видала вместе с царем-императором.
   - Вот видишь, Григорий. Тогда так было, теперь иначе, а суть  одна  -
власть крепкая нужна.
   - И порядок, - с готовностью добавил Кабанов.
   Скворцов не стал спорить, а лишь подумал: "В роль наш  генерал  вошел
окончательно. Это хорошо, уверенность в победе - залог успеха. Если  сам
не веришь, то и тебе  никто  не  поверит.  Поэтому  я  в  свое  время  и
проиграл".
   - Горбатенко, Горбатенко... - забубнил Кабанов, - мне он уже  поперек
горла стоит. И что в нем люди находят? В нем  же  от  настоящего  мужика
ничего нет: мягкий, скользкий, голос визгливый,  задница  у  него  чисто
бабская...
   Скворцов удивленно вскинул брови. Он довольно неплохо знал  основного
соперника Кабанова, видел  его  не  раз,  но  подобные  аналогии  раньше
Скворцову в голову не приходили. Теперь же он почувствовал, что  генерал
удивительно четко подметил то, что и его самого раздражало в Горбатенко,
- женские бедра.
   "Звериное чутье у Гриши, - решил Скворцов, - чем и силен".
   -  Горбатенко  мы  Нестеровым  нейтрализуем,  как  договаривались,  -
шепотом произнес Скворцов. - Он к нему в доверие втерся, а потом сам его
в последний момент  и  пробросит.  Так  что  ты  не  удивляйся,  если  у
Горбатенко дела в гору идут.
   - Его так раскочегарили, что теперь черта с два остановите.
   - Мы тебе потом неубиенный козырь в руки дадим.
   - Гитлер тоже до конца войны в секретное оружие верил,  -  усмехнулся
Кабанов, - только шиш ему  это  помогло.  Я,  Саша,  после  того  как  в
политику ввязался, спать плохо стал.
   - Это со всеми происходит.
   - И дура моя говорит, на хрена, мол, тебе в депутаты лезть?
   Уточнять, кто такая "дура", Скворцов не стал, ясно было, речь идет  о
жене.
   - Неприятные у меня известия, Гриша, появились.
   - Говори, я человек военный, все выдержу.
   - Что-то они в администрации против  нас  задумали,  копать  под  нас
начали.
   - Что именно? Я человек  честный,  непродажный,  на  меня  ничего  не
нароешь.
   - Ты уверен, Гриша?
   - Вот тебе крест, - пообещал Кабанов.
   - Не знай я тебя, не поверил бы. Генерал,  в  группе  западных  войск
служил... Когда наши из Германии уходили, ты ничего с этого не поимел?
   - Обижаешь, Александр. Ты же  у  меня  дома  был,  все  видел  своими
глазами. Другие  воровали,  а  я,  дурак,  думал,  что  о  нас  в  Союзе
позаботятся. Не я, Саша, а такие, как ты, постарались страну  распродать
да разворовать.
   Скворцова забавляла показная принципиальность Кабанова, но он пытался
остаться серьезным.
   Странным образом в генерале уживались два абсолютно разных  человека:
один недалекий честный служака, тоскующий по распавшейся стране, где ему
жилось лучше,  чем  другим,  и  другой  -  способный  затевать  грязную,
замешанную на чужих деньгах политическую интригу вместе с бизнесменом  и
бывшим политиком, сохранившим кое-какие связи в правительстве.
   "Можно подумать, он  отказывается  от  денег,  которые  ему  Нестеров
предлагает? Можно подумать,  он  потом  бескорыстно  в  Думе  голосовать
станет?"
   - Я в тебе не сомневаюсь, Гриша, но человек слаб, всякое могло  в  те
годы случиться.
   - Мне бояться нечего.
   - Все равно  остерегайся,  они  на  нас  обязательно  с  какой-нибудь
стороны да наедут. Главное - момент не пропустить.
   - Удар я держать умею, - с гордостью сообщил Кабанов.
   - Смотри, Гриша.
   Скворцов почувствовал себя неловко, когда доставал из кармана  пухлый
конверт.
   - Нестеров передал на премии людям из твоего штаба. Студентов  найми,
чтобы они твои портреты ночами расклеивали.
   -  Я  придумал,  -  зашептал  Кабанов,  -  студентам  немного  сверху
приплачу, они не только клеить будут, но и портреты Горбатенко срывать.
   - Этого не надо, - возразил Скворцов.
   - Почему?
   - Сегодня об этом рано говорить, но не надо срывать.
   Нестеров в него деньги сейчас вкладывает.
   Пусть он с тобой во второй тур выйдет, тогда мы его и уроем.
   - Как? Погоди! Нестеров его тоже финансирует?
   - Это хитрый ход такой, Гриша, не переживай, мы на твоей стороне. Все
в свое время сделается, - Скворцов не хотел  выдавать  Кабакову  свои  с
Нестеровым планы. Актером генерал был никудышным и  поэтому  должен  был
свято верить в то, что говорит.
   Опасения  Скворцова  насчет  принципиальной  честности  Кабанова   не
оправдались: генерал абсолютно спокойно принял деньги  Нестерова,  особо
не таясь, заглянул в конверт.
   - Это хорошо,  что  мелкими  дал,  -  разглядывая  двадцатидолларовые
купюры, проговорил он. - Легче будет со  студентами  расплачиваться.  Не
боишься со мной, Саша, открыто встречаться?
   - Какой страх? - пожал плечами Скворцов. - Есть места, где все  могут
бывать, быт всех уравнивает: автодром, рыбалка, театр...
   - Я в театр не хожу, - гордо сообщил Кабанов.
   - Станешь депутатом придется.
   - Концерт - другое дело, а в театр - тягомотина...
   - Поехал я, - Скворцов вновь ощутил силу генеральской руки.  -  Людей
тебе хватает?
   - Вроде хватает. Только не нравится,  что  они  одно  слово  знают  -
деньги. Ни шага без денег не сделают.
   - Время сейчас, Гриша, такое.
   - Тяжелое время, - кивнул генерал.
   "Уж кто бы говорил,  -  подумал  Скворцов.  -  Все  за  него  делают,
Кабанову остается только "да, уж" говорить.  И  помещение  ему  находят,
аренду оплачивают, и эфир на телеканале проплатили, и типографии на  нас
работают. А он еще недоволен! В  каком  Советском  Союзе  он  доллары  в
конверте получал бы? Тогда за зеленые бумажки в тюрьму упекали".
   Мысль о том, что в  администрации  президента  генералу  и  двум  его
тайным сообщникам  приготовили  сюрприз,  недолго  удержалась  в  голове
Кабанова. Он не привык думать о нескольких вещах сразу.
   Несмотря на то что Кристина уже неплохо научилась управлять "Волгой",
генерал для порядка обругал дочь и предрек ей,  что  в  первый  же  свой
выезд она непременно вдребезги разобьет машину.
   - Домой на троллейбусе поедешь, - строго сказал он.
   - Ты не подвезешь меня? - ужаснулась Кристина.
   - Мне в штаб надо,  -  гордо  сообщил  Кабанов,  словно  это  был  не
предвыборный штаб, а генеральный штаб.
   - Ладно, как хочешь, - неожиданно легко согласилась Кристина.
   - Привыкла, понимаешь ли, - негодовал Кабанов, - на машине ездить.  В
твои годы пешком ходить надо и общественным транспортом передвигаться.
   Оторвались от жизни!
   Г