оговорили они почти в унисон.
     Человек в пальто  не обратил внимания  на горделивый отказ. Он галантно
протянул  фляжку  Лизавете,  правда,  умудрился  не  произнести  пошловатое,
обиходное "lady first".
     -- Что это? -- Она осторожно поднесла к губам фляжку.
     -- Не отравлю, -- пообещал гуманист с усами.
     Она сделала  глоток  и чуть  не  захлебнулась --  горло  обжег  коньяк.
Отличный, натуральный, ароматный, крепкий продукт,  произведенный армянскими
винокурами. Фельдмаршал похлопал ее по спине.
     -- Давай, давай, глотай, -- ласково посоветовал он.
     -- Могли бы и предупредить...
     -- Зачем? Так лучше утоляет жажду...
     --  Коньяком?  Жажду? --  слегка  отдышавшись, удивилась  Лизавета.  --
Может, и водкой можно?
     -- Можно, -- спокойно  кивнул усатый. -- Чем угодно можно, если  знаешь
как. Ты будешь?
     Саша очень хотел отказаться. Глотнуть коньяку из фляги идейного врага и
проклятой ищейки  равносильно  моральной  смерти.  Особенно  для  романтика,
каковым был  корреспондент  Маневич. А  реалист --  он  был  одновременно  и
реалистом -- нашептывал: гораздо разумнее и практичнее утолить жажду, это же
не значит сдаться  на  милость  идейного  врага. Саша выдержал паузу  и взял
фляжку. Потом -- еще одна драматическая пауза -- поднес ее к губам. Глотнув,
вернул хозяину.
     --  Спасибо!  -- Маневич бросил  это слово  так, словно  был  Мальчишем
Кибальчишем, отказывающимся открыть буржуинам великую тайну.
     --  Вот  и  умник!  --  Человек,  следивший  за  ними минимум  два дня,
становился навязчивым в своем стремлении оценивать и хвалить  всех и вся. --
А теперь давайте поговорим.
     Саша решил пропустить  мимо ушей и очередную похвалу, и приглашение  на
переговоры.  Он  вообще  намеревался  игнорировать  филера.   Лизавета  тоже
промолчала,  что  совершенно  не  обескуражило человека в пальто.  Он уселся
прямо на пол рядом с Сашей Маневичем, дотронулся до его руки и сказал:
     -- Я сожалею, что не побеседовал с тобой раньше. Тогда мы не угодили бы
в эту переделку и даму не втянули бы.
     -- Да что  вы говорите?  Значит, сожалеете?  --  Саша отполз в сторону,
чтобы  не сидеть  в непосредственной  близости  от  глубоко  неприятного ему
человека. Усатый снова сделал вид,  что ничего  не  заметил. Ни  иронии,  ни
сарказма.
     -- Да, сожалею.  Вы  хорошие  ребята, но совсем  не  приспособлены  для
сложных игр. В этих играх должны участвовать профи. А вас втянули...
     --  Втянули,  значит.  --  Саша  вдруг  заговорил  тоненьким  голоском,
подходящим скорее непорочной девице, отвечающей всесильному императору.
     -- Я просто вынужден был  оттягивать момент вашего выхода из игры...  И
вот...
     -- И вот такая незадача...
     -- Да нет. Как раз задача, причем несложная. Но обстоятельства...
     -- Которые, как известно, выше нас...
     Лизавета,  стоявшая чуть поодаль, с  трудом подавила смешок. Уж слишком
театрально  они  себя вели.  И  усатый, разыгрывавший  этакого  благородного
простака, который  "слуга царю,  отец солдатам". И Саша, игравший ироничного
интеллектуала, умеющего высмеивать все и вся. При этом избранные каждым роли
совершенно не сочетались  с внешностью того и другого. Уж если кто и походил
на  сибаритствующего интеллектуала, то это  человек в  пальто,  с его усами,
шрамом и вечно полуулыбающимся ртом. А Саша Маневич, коренастый, крепенький,
с открытым взглядом,  с румяным и чистым, как яблочко, лицом, скорее походил
на наивного правдолюбца, а не на эстетствующего пересмешника.
     -- Я опоздал объясниться...
     -- А что вы собирались объяснять? -- Лизавета решила наконец вмешаться.
     -- Вот!  -- назидательно поднял  палец незнакомец. -- С этого следовало
начинать, Лиза!
     Как правило, от такого обращения Лизавета сразу становилась на дыбы. Ей
в  целом нравилось выбранное родителями  имя --  звучное, императорское... А
вот с традиционными уменьшительными и ласкательными обращениями  всегда была
беда.   За  распространенным  и  общеупотребительным  "Лиза"  ей  мерещились
всяческие подлизы, блюдолизы и  прочие  недостойные людишки, а посему против
таких попыток уменьшить ее и приласкать Лизавета категорически возражала.
     --  Елизавета  Алексеевна,  если  не  возражаете. --  В ее голосе сразу
зазвучали елей и яд.
     --  Так пышно? -- белозубо улыбнулся Фельдмаршал, в темноте  его улыбка
просто-таки сверкала.
     --  Да, будьте добры, -- величественно покачала головой Лизавета, затем
с  видом  вдовствующей  королевы изрекла  следующий  вопрос:  -- А  вас  как
называть?
     Изрекла и внутренне поморщилась. Она тоже начала играть  несвойственную
ей роль. Воздух, что ли, в этой темной комнате был такой?
     Незнакомец в пальто ответил коротко и без затей:
     -- Георгий.
     Саша,  мгновенно порывшись в памяти, тут же выудил цитату из всенародно
любимого кинофильма, удостоившегося даже заокеанского Оскара.
     -- Можно  Жора?  Или Гога?  Или  Гоша?  Как вас еще  называли, господин
соглядатай?
     -- По-всякому...  Может,  хлебнешь?  --  Человек  с  внешностью  самого
честолюбивого   из  британских   военных  отличался  просто-таки  монашеским
смирением.   Что  странно:  мужчины,   лелеющие  над  верхней   губой  столь
замысловатую растительность, отличаются  высокомерием и тщеславием.  Значит,
Фельдмаршал тоже разыгрывал  святую простоту. Причем удачно. Он снова достал
фляжку и повторил: -- Хлебнешь? А то ты какой-то ершистый...
     Саша взял флягу, сделал глоток и передал Лизавете. Она отпила и вернула
коньяк владельцу. Тот тоже отхлебнул.
     -- Кстати,  предлагаю  считать, что мы выпили  брудершафт. А то Георгий
упорно обращается  к нам на "ты", и, судя по  всему, другая  манера общаться
ему глубоко чужда.
     --  Это  дело. -- Человек в пальто сделал еще глоток  и снова  отправил
флягу по кругу.
     -- Я бы от брудершафта воздержался.
     -- Да будь ты великодушнее! -- укорила Маневича Лизавета.
     Третий глоток коньяка  помог ей согреться. На Сашу он тоже подействовал
благотворно.
     -- Лады.
     --  Отлично.  Тогда вот  что, ребята,  ответьте,  как  вы вышли  на это
гнездо? И я вам все  объясню.  Да  присаживайся ты! -- Георгий махнул рукой,
приглашая Лизавету устроиться рядом с ним.
     Она предпочла не услышать приглашение и не увидеть фамильярный жест. Но
стоять, словно  Александрийская колонна,  тоже было глупо, и  Лизавета, чуть
помедлив,  села с другой  стороны,  около  Маневича.  Помолчали. Саша  вдруг
заворочался, похлопал себя по карманам куртки. Вздохнул.
     -- Слушай, а сигареты у тебя есть?
     Фельдмаршал  Георгий  покопался в  бездонных  карманах своего пальто  и
достал пачку "Кэмела". Правильно, амбициозные шпики и должны курить "Кэмел",
причем без фильтра.
     -- Огонь есть? -- насмешливо спросил он.
     -- Имеется.
     Саша Маневич солидно щелкнул "Зиппо". Вытащил из  мягкой пачки короткую
сигарету, предложил Лизавете. Она отрицательно покачала головой:
     -- У меня период "некурения", ты ведь знаешь.
     -- Молодец! И вообще не стоит курить женщине! -- опять  ввернул похвалу
Георгий.
     Саша,  сделав первую затяжку,  даже закашлялся. Лизавета дотронулась до
его плеча.
     --  Плюнь, всегда и везде найдется  учитель жизни. Не обращай внимания.
Нам есть о чем подумать.
     -- Например, как отсюда выбраться.
     Немедленно последовал очередной дифирамб:
     -- О-о-о, вы делаете успехи. Совсем, я вижу, очухались!
     -- Сейчас посмотрим, что тут можно  сделать.  -- Маневич перекатился на
бок и попробовал встать.
     -- Не трудитесь,  двери крепкие, а окна замурованы.  Я  тут осмотрелся,
пока вы отдыхали без сознания. Время было.
     -- И много времени? -- недобро глянула на Георгия Лизавета.
     --  Много.  Так  что  я  успел  все  проверить.  Каждую  щелочку. Лучше
поговорим.
     -- Хорошо, давай о деле. -- Лизавета по-кошачьи облизнулась. -- Нас вот
обработали, а тебя почему-то миновала чаша сия. Интересно почему?
     -- Так ставишь  вопрос? Отлично... Если не вдаваться в подробности, все
дело в том, что я профессионал, а вы салажата.
     --  Так  что  ж  ты у  салажат  информацию высасываешь? Тля  усатая! --
вспылил  Саша Маневич.  Оценив колоритное выражение,  Лизавета усмехнулась и
решила поддержать коллегу и друга:
     -- Значит,  тебя  не тронули, потому  что  ты профессионал? Я  слышала,
подобное соглашение о сохранении  живой силы в  свое время заключили  КГБ  и
ЦРУ. Какую же из этих достойных организаций представляешь ты, а какую -- те,
кто на нас напал?
     -- Да они из одной шайки! -- снова не удержался  Саша. -- Его подсадили
к нам, чтобы он выведал, что нам известно! Кукушка!
     -- Ты не совсем владеешь терминологией. Надо было сказать -- наседка.
     -- Стукач! Вот как надо было сказать!
     -- Я все же не понимаю -- почему они  занимались исключительно нами? Ты
говоришь, что ты профессионал, -- обратилась Лизавета к Георгию.  -- Но ведь
и они профи... Вы что же, сразу друг друга опознали и решили поберечься?
     -- Не уверен, что мы имеем дело с настоящими профессионалами.
     -- Слушай,  --  Саша  повернулся  к  Лизавете, --  у  него  потрясающие
способности, его  надо в Думу  или  в правительство, там нужны люди, умеющие
виртуозно не отвечать на любые вопросы.
     -- Салажата... -- ласково и даже как-то мечтательно проговорил Георгий.
-- Наворотили черт-те чего, а все просто. Я, как они на меня напали, не стал
устраивать бессмысленных драк, притворился оглушенным. Лапы вверх --  и  вся
любовь. Первая заповедь профессионала: не можешь выиграть -- сбереги силы.
     --  Значит,  задача  профи  --  угодить  в  запертую  комнату  целым  и
невредимым? -- поинтересовался Саша.
     -- Да, -- охотно согласился Фельдмаршал.
     -- И долго профи собирается сидеть в запертой комнате?
     -- Ровно столько,  сколько потребуется для того, чтобы определиться  на
местности  и убедить  товарищей  по  несчастью в том,  что  они  должны быть
предельно откровенны.
     --  Значит,  мы  должны быть  предельно  откровенны  с ищейкой, которая
висела  у  нас  на  хвосте и привела в каменный  мешок!  -- Саша постучал по
стене, на которую опирался.
     -- Опять двадцать пять. Я  тоже попал в этот мешок, и привели меня сюда
именно вы  -- я же  за тобой следил. Разве я погнал  тебя и Ли...  Елизавету
Алексеевну среди ночи к этому дому?
     Возразить ни  Саша,  ни Лизавета не  сумели. В комнате  повисло тяжелое
молчание. Первым заговорил Георгий:
     --  Ребята,  сами  посудите, если бы я вас  сюда на посиделки  устроил,
разве  стал  бы  сам   мучиться?   Думаете,  чтобы  выведать   у   вас  ваши
незамысловатые тайны,  стоит прибегать  к таким  хитроумным  уловкам? Вот уж
нет.  Вы   бы  у   меня  после  третьего   вопроса  зачирикали.  Надо  уметь
спрашивать...
     Лизавета  вспомнила университет, военную кафедру и своего преподавателя
военного  перевода.  Ласковый  сизоносый  полковник умело  прятал и  хищный,
проницательный  взгляд умных серых глаз, и обширные познания. Полковник  был
тертым, битым и лукавым. Он читал им, смешливым легкомысленным студенточкам,
азы  военного перевода. Несмотря на  солдафонские  повадки, полковник  умело
парировал  эстетские  шуточки  и  при  этом  ухитрялся  вдалбливать  военные
термины,  принятые в  армии США, в хорошенькие головки, увлеченные  теориями
Морозова,  Льва Гумилева и Лотмана или французской косметикой  и английскими
тряпками. Причем вдалбливал надолго. Лизавета до  сих пор  могла  нарисовать
схему организации вооруженных  сил потенциального  противника. Помнила она и
суровый ответ полковника на занятии, посвященном допросам военнопленных. Они
прочитали образцы допросов, а  потом  ехидно поинтересовались,  почему, мол,
составители  учебника  так  уверены,  что  пленные  будут  охотно  отвечать.
Полковник нахмурился и спокойно  сказал: "Ваше  дело  -- перевести  вопрос и
ответ.  А о том, чтобы отвечали, позаботятся другие". И была  в  его  хмуром
взоре мрачная  мощь  и неумолимая  сила, свойственная  "тому,  кто  знает  и
может".
     Нечто подобное читалось и в увещеваниях Фельдмаршала, упорно прощавшего
Саше и Лизавете мелкие подковырки и ласково добивавшегося своего.
     -- Ребятки, я многое  о  вас знаю. Знаю, что вы сами запутались  в трех
соснах, и хочу вам помочь.
     -- Мы  должны ему верить...  -- задумчиво  произнесла Лизавета. Это был
уже не вопрос.
     -- Еще чего! -- откликнулся более упрямый Маневич.
     -- Ребятки,  это  за вами  охотятся,  и  я  должен  понять,  почему  вы
понадобились этим недоумкам!
     -- Это кто недоумки? Те, кто нас, салажат, и тебя, профи высокой пробы,
сюда законопатил?
     -- Саша, ты не прав,  -- интеллигентно ответил  Георгий,  и снова в его
голосе послышался звон булата, того самого булата, который упорно повторяет,
что  "все  возьмет  и  все его".  Он говорил тихо и  твердо: -- Чтобы отсюда
выбраться, я... мы должны  знать максимум и не наделать элементарных ошибок.
Вы уже  непредусмотрительно сунулись не в свое дело...  --  Георгий заметил,
что  Саша опять  собирается возражать  и  скандализировать, и  чуть  повысил
голос: -- Я знаю, что вы каким-то образом докопались до двойников. Как -- не
знаю.  Мы  вообще поначалу  думали,  что вы в  деле с той  стороны. Зотов на
допросе то и дело повторял, что все журналисты -- провокаторы.
     -- А откуда вы узнали про двойников?
     --  Господин Поливанов  рассказал. Он  был  почти  в деле.  Да  и Зотов
кое-что добавил...
     --  А что,  контрабанду Зотова  вы  устроили? --  еще  раз  сунулась  с
вопросом Лизавета. Раз уж усатый решил  раскрыть карты, то грех не въехать в
информационный рай на кончике его языка.
     Георгий, вероятно, понял причины ее настырности и хмыкнул:
     -- Предположим.
     --  Значит,  вы  связаны  с...  как  бы  это  получше  выразиться...  с
государственной  службой?  Или  вы,  хоть  и   состоите  на  гособеспечении,
работаете на свой страх и риск?
     -- Я работаю на вполне государственную организацию.
     -- Приказ, так сказать, выполняете?
     -- Почему "так сказать"?
     -- Нет? Значит, к обитателям этого дома вы отношения не имеете?
     -- Ни малейшего! -- честным голосом ответил Георгий.
     Естественно, Саша Маневич не мог не вмешаться:
     --  Слушай,  что  ты  с  ним  разговариваешь?  Он  тебе  сейчас  такого
нагородит. Просто-таки герой России. Кавалер ордена Белого орла! Он же хочет
нас расколоть!
     -- Пока он сам колется, -- резонно возразила Лизавета.
     -- Ну да, жди! Он  тебе расколется! Ты что, про Зотова не знала или про
Поливанова не догадывалась?
     --  Снова  объяснять, -- вздохнул Георгий. Вздохнул почти  со стоном --
так, как, наверное,  сделал  это Сизиф, осознавший, что катить ему  камень в
гору и не закатить.
     -- Он же за нами следил!
     Георгий ответил не задумываясь, и ответ прозвучал убедительно:
     -- Следил! А почему бы и нет, если ты с этим Зотовым сначала чуть ли не
через  связников  о  встрече  договаривался, а  потом  так  многозначительно
беседовал, будто и впрямь в заговоре состоишь?!
     -- А что, Зотов заговорщик?
     Георгий еще раз вздохнул.
     --  Давайте  договоримся  так!  Я  вам  сейчас  сам, без дополнительных
вопросов, -- он  выразительно глянул на Лизавету,  -- все растолкую, и потом
вы примете решение. А то с вашим базар-вокзалом только время тратим.
     Саша тоже посмотрел на спутницу и коллегу.
     -- Ну что, послушаем?
     Лизавета не возражала.
     -- Зотов, Поливанов, помощник Поливанова  Дедуков и  целый  ряд  других
людей знали о подготовке двойников. Доказательств, что они сами их готовили,
нет. Мы, -- после этого "мы" сразу стало ясно, на кого он работает, -- стали
выяснять подробности. Тебя, Саша, после  того как  вас с Зотовым срисовали в
Москве, поручили мне. Сначала я думал, что ты в деле. Так или иначе.  Только
после повторного визита в больницу к этому имиджмейкеру я стал догадываться,
что вы следователи-любители и пытаетесь выяснить, почему его избили.
     -- Вы, между прочим, и избили! -- не выдержал Саша.
     -- Мы же договорились! Или вы человеческого  языка не понимаете  и  мне
лучше замолчать? -- Он с укором поглядел на Маневича, который демонстративно
приложил ладонь к губам  и скорчил  уморительную рожу, показывая, что отныне
будет нем, как рыба-кит. -- Мы, -- Георгий  опять произнес это великое "мы",
-- вашего имиджмейкера не  трогали  и погрома в  квартире госпожи Зориной не
устраивали, в редакции тоже! Не наш стиль!
     --  Да что  вы  говорите! Не ваш?  Откуда  же тогда  повеление  милиции
прикрыть дело?  Не  зря  Серега  все  обиняком намёкивал, что  без  "старших
братьев"  не обошлось.  А кто  спокон  веку  старший брат  нашей  доблестной
краснознаменной милиции?
     Георгий  явно  напрягся.  Одной  рукой  он теребил  ус, другой обхватил
внушительную  нижнюю  челюсть,  которая  только  усиливала  его  сходство  с
генералом Китченером.
     -- Было такое распоряжение, говоришь? -- Вопрос он  задал скорее самому
себе, или, как пишут драматурги, "в сторону".
     Саша более уверенно продолжал:
     -- Не ваш стиль! Да  младенец  знает, что  несанкционированный обыск --
это как раз ваш стиль! И несанкционированная слежка, и побои... И все это не
ваш стиль...
     -- Не  гунди.  --  Георгий тяжело  опустил  руку на Сашино плечо. -- Ты
совершаешь ошибку всех  диссидентов. С одной стороны, они приписывают нашему
ведомству невероятное могущество -- микрофон в каждом доме и шпион в  каждом
окне, а  с другой --  свято  верили  в свое умение  благополучно  уходить от
потенциально  всевидящего  ока,  то  есть  ставили  наше  же могущество  под
сомнение... Согласись, здесь есть своеобразное противоречие...
     -- В Британии сад красоты стережет
     Дракон добродетели, грозный дракон,
     Но часто бывает, что сторож заснет
     И сад оставляет в опасности он!
     И чем же мы хуже Британии, а наш дракоша хуже английского? -- пропела в
ответ Лизавета.
     --  Вот-вот,  он  меня  еще  будет  агитировать за  контору  глубинного
бурения! -- охотно поддержал ее Маневич.
     --  Ребята, ваши  стишки прежде  всего глупы и  неуместны.  Вы меня еще
сатрапом и душителем свободы назовите.  Я  и  отвечать не хочу... -- Георгий
опять демонстрировал  почти монашеское смирение. -- Значит, кто-то остановил
дело? Над этим надо подумать.  Другой вопрос --  что  именно искали деятели,
устроившие погром, и  кто организовал нападение на этого  Кокошкина?  Я  его
пощупал, но он держится отстраненно... Так что искали?..
     -- Вопрос, достойный профессионала. Мы,  салажата, нашли на него ответ!
-- Маневич все еще не мог простить Георгию его высокомерие.
     --  Естественно. Ведь  у  вас в руках  та штука,  которую  искали... --
Георгий нахмурился. Потом опять  начал говорить,  медленно, будто  размышляя
вслух: --  Секунду,  я  сейчас подумаю... Это, скорее всего,  видеозапись...
Только какая... Твой  разговор с  Зотовым,  речь шла о  видеозаписи... У вас
искали кассету... И не нашли...
     --  Может, хватит?  Это похоже на  сеанс  черной  магии и  предсказание
будущего  где-нибудь  в  Конотопе,  а  вы  вполне  тянете  на  доморощенного
медиума...  Еще глаза закройте и замогильным  голосом  повторите: "Я провижу
прошлое,  я   провижу  будущее!"  --  Лизавета   очень   похоже   изобразила
устало-многозначительные интонации Георгия.
     Фельдмаршал  не  улыбнулся,  но   и  не  обиделся.  Он  вообще  казался
человеком, лишенным и чувства юмора, и гордыни.
     -- А что мне еще остается, если вы  оба ведете себя, будто партизаны на
допросе в гестапо? Отвечали бы по-человечески...
     Действительно,  подумала  Лизавета, они все  ведут  себя  глупо, причем
Георгий не  исключение.  Ссорятся,  мирятся,  пикируются... Резвятся, словно
скучающие студенты, ненароком  залетевшие отдохнуть в чинный санаторий,  где
из развлечений