и   телепрограмм   и
подружились с экспертами.
     Очень скоро Екатерининский превратился в палочку-выручалочку. Такую же,
как зоопарк, ботанический сад, музей  истории  Петербурга и городской совет.
Там  всегда  что-нибудь  происходило  --  родился  детеныш у  ламы, расцвела
"ночная красавица", злоумышленник похитил ценный кактус, очередная  комиссия
обсуждала очередные постановления о борьбе с очередными привилегиями,  нашли
редкую открытку с городским пейзажем, где  все, как сейчас, даже вывески. На
журналистском  безрыбье  именно  там имелся  шанс  выловить  крупного  рака.
Судмедэксперты могли  показать труп,  рассказать о технологии вскрытия или о
вале  преступности.  Люди   гражданские,  они  не   были  скованы  приказами
вышестоящих  начальников,  а  потому  не  считали  нужным  утаивать   ужасы,
обрушившиеся на город.
     Лизавета   до   сих   пор    помнила    слова   одного    из   служащих
судебно-медицинского экспертного бюро.  Это было ее первое интервью в морге.
По просьбе  ГУВД они  снимали сюжет-опознание. Мол,  не видел  ли кто  этого
человека, подозреваемого в совершении ряда особо тяжелых...  если вы знаете,
где  он  находится, просьба  позвонить... Искали серийного убийцу. А  потому
Лизавета,   отправленная  на   съемки,   решила  снять  еще  и   комментарий
специалиста.  Об  убийствах,  о  жестокости.  Седой,  краснолицый дядечка  с
невеселыми глазами циника вздохнул и так ответил  на ее вопрос о росте числа
убийств,  совершенных  с особой  жестокостью: "Ладно,  от  маньяка  не может
уберечься ни  одно общество. Пугает маниакальное общество. Я здесь уже сорок
лет работаю. Двадцать, десять, да что там,  пять лет  назад  расчлененка  --
убийство   с   последующим   расчленением   трупа   --   было   чрезвычайным
происшествием. Поднимали на ноги всех и вся. Теперь это -- рутина. Алкоголик
убил сожительницу,  взял топор  и... Внучек решил ускорить смерть бабушки, в
квартире которой прописан, пригласил друга,  утопили старушку в ванне, потом
решили  замести  следы,  нашли нож... Обыватели действуют как маньяки, и нет
этому  конца  и края...  и главное, даже  объяснить  не  могут потом  зачем,
почему... --  Он  начал рассказывать  в деталях, какие трупы и  какие  части
трупов  к ним  привозят.  -- Каждый  день, каждый  день -- по тридцать-сорок
клиентов..."
     Лизавету покоробил  загробный  сленг,  но главное было  не в  этом. Она
почувствовала,  что   именно  здесь  и  таится  пропасть,   за  которой   --
человеческое   небытие.   Пропасть,   которая  может   поглотить  все  --  и
представления о ценности каждой человеческой жизни,  и "не убий", и "возлюби
врага", и "человек -- это звучит гордо".  Ей стало  жутко.  С  той  поры она
старалась спихнуть сюжеты с Екатерининского на кого-нибудь из коллег.
     Еще только один  раз  она пережила нечто  подобное -- ужас, застилающий
все  вокруг, ужас, наступающий на горло чувствам и  мыслям.  Очаровательная,
трезвомыслящая женщина, кандидат  медицинских наук, нейрохирург,  на  полном
серьезе  рассказала,  что  среди  нас -- здесь, сейчас -- живут  приматы, не
принадлежащие к роду хомо сапиенс. Лизавета, ожидавшая изящного парадокса, с
улыбкой поинтересовалась:
     "И много этих чудовищ в наших рядах?"
     "Больше,  чем  вы  думаете".  --  Женщина-врач  покрутила  в  пальчиках
сигарету.
     "И как их распознать?" -- все еще играла Лизавета.
     "Никак, только вскрытие покажет. Я уже на трех  натолкнулась. Внешне --
самые обычные ребята..."
     "И?.." -- Только тут Лизавета почувствовала, что запахло паленым мясом,
как в аду.
     "Есть несколько признаков, по которым мы отличаем человека-разумного от
прочих  приматов,  не  только от горилл  и шимпанзе,  но  и  от прямоходящих
ископаемых питеков. Один из них --  расстояние  от ствола головного мозга до
плаща мозга. У человека это всего  несколько миллиметров, у человекообразных
обезьян  -- больше.  За  последние несколько  лет мне  привозили на вскрытие
парней, у которых это расстояние -- вот, с указательный палец!"
     В комнате повисло молчание.
     "И что?" -- наконец сумела выдавить Лизавета.
     "Ничего. Я знаю, что я о них ничего не знаю. Только то, что они от нас,
всех  остальных,  отличаются, и отличаются  сильно. Я не знаю,  какой  у них
болевой порог. Я  не  знаю,  что  такое для них  положительные  эмоции и как
вообще  работает их  мозг. Какие у них рефлексы.  Я  не знаю, насколько  они
социальны или  асоциальны  и  могут ли приспособиться  к  жизни  в  обществе
себе...  -- Врач  усмехнулась.  -- Чуть  не  сказала  "себе подобных".  Себе
неподобных. А может быть,  они  антисоциальны и разрушают социум,  в котором
обитают? Я не  знаю, жестоки они или добры. Но то, что они совсем не  такие,
как мы, -- это точно".
     Лизавета тогда  ушла  от нее, глотая горечь  бессильного  ужаса.  Слова
ученой нейрохирургини действовали,  как нервно-паралитический газ. Наверное,
так  же  некогда воспринимали  пророчества Иоанна  Богослова: "Из уст же Его
исходит острый меч, чтоб им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он
топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя".
     Немая жуть. Навязчивый кошмар.
     Потом она  рассказала  об  этих наблюдениях  врача  Маневичу.  Азартный
репортер  поначалу  загорелся -- сюжет! сюжет! -- а  потом сник: они же не в
романе братьев Стругацких, чтобы сражаться с нелюдями!
     Так что встреч с патологоанатомами Лизавета боялась и бессознательно их
избегала -- в отличие  от  многих  коллег, которые в погоне за "горяченьким"
или "остреньким" частенько наведывались в бюро.
     Когда сегодня Лизавета и Савва ввалились  в кабинет, средних лет доктор
ничуть  не удивился.  Кабинет оказался  помещением  весьма примечательным --
стол,     стулья,     книжные     полки    были    самыми     обыкновенными,
конторско-канцелярскими. Необычными были -- череп вместо пепельницы, толстые
медицинские   книжки  с   замогильными  названиями  и  огромная  увеличенная
фотография   на  стене.  Старинная.   Полиция  снимает   разбитый   труп   с
железнодорожного полотна. Возле группы мужчин, одетых в черные, со звездами,
шинели, стоит длинный худой  человек в штатском, с докторским чемоданчиком в
руке. Судмедэксперт.  На этого-то  доктора и старался походить специалист, к
которому пришли Савва и Лизавета. Тоже длинный и худой, он носил старомодную
длинную  бородку  под Салтыкова-Щедрина,  пенсне,  как у Чехова,  и одевался
соответственно. Никаких джинсов, курток, джемперов. Рубашку его вполне можно
было назвать сорочкой, поверх нее -- тужурка вместо банальной куртки. Костюм
дополняли универсальные  черные брюки и  до блеска начищенные ботинки. Точно
выходец из прошлого. Мужчины, по крайней  мере, большинство из них, в  конце
двадцатого века  так обувь  не  наяривают,  школы  нет. "Доктор  по  трупам"
говорил нараспев и немного в нос:
     -- Добрый день! Проходите, чем могу служить?
     -- Здравствуйте, -- решительно  сказала  Лизавета.  --  Нас  интересует
информация  об одной экспертизе, которая  проходила здесь.  Вероятно,  можно
найти материалы...
     -- Думаю, что да. Только материалы такого рода  не предоставляются всем
и каждому, -- сухо ответил врач.
     --  Вот  наши  удостоверения,  --   вспыхнул  обидчивый  Савва.  --  Мы
журналисты. По закону о печати...
     Старорежимный доктор рассмеялся:
     -- Только не надо  статьи закона,  ладно? Вы же знаете, по закону я вас
буду гонять годами. Официальные запросы, ответы, бумажки...
     Он схватил лежащие на столе листы и пошелестел ими:
     -- Бюрократия -- великая сила!
     -- Это  точно,  --  слабенько, уголками  губ, улыбнулась Лизавета.  Она
сразу поняла, что в разговоре с этим пришельцем из девятнадцатого века, века
просвещенного гуманизма  и свободолюбия,  формальные ссылки на журналистские
права не помогут.
     -- Доктор, это для нас не  просто  экспертиза. И мы интересуемся не для
репортажа. Елена Кац работала у нас на студии. Гримером. Исчезла. А потом ее
труп нашли  при  очень странных обстоятельствах. И  странные  выводы сделала
судебно-медицинская экспертиза. Дело закрыли. А мы хотим выяснить...
     -- И подать на нас, жестокосердных кошкорезов, жалобу...
     -- Нет.  Но человеческая жизнь... -- Лизавета заметила холодный огонь в
глазах  доктора и разозлилась, вспомнила  Леночку -- веселую, энергичную. --
Да что вам говорить, для вас это статистика!
     -- Да, статистика, никуда не денешься. -- Доктор резко встал.
     Лизавета  решила, что сейчас  их с треском  выставят за дверь. Чересчур
воспитанные  интеллигенты  иногда  умеют быть бескомпромиссно  жесткими. Она
тоже встала. И напрасно. Доктор искал в шкафу у стены нужную папку...
     -- Вы сказали -- Кац? Елена?
     -- Труп поступил к вам сначала как неопознанный.
     -- Да.  -- Врач вернулся к столу. -- Это я проводил  вскрытие. Инсульт.
-- Он посмотрел на Лизавету, высоко вздернув брови.
     -- Вы уверены?
     -- Что вы  хотите  этим  сказать? --  В голосе  врача прозвучала  обида
профессионала.
     -- Просто...  --  Лизавета на секунду замялась. -- Ошибиться ведь может
всякий.
     --  Только не  в этом  случае,  --  строго  ответил  патологоанатом. --
Кровоизлияние в мозг -- это кровоизлияние в мозг.
     Лизавета раздраженно махнула рукой:
     --  Но  послушайте,  молодая женщина неведомо как  попадает  в  подвал,
который и абориген-то днем с огнем  не отыщет. А это далеко от ее дома, да и
подвал обычно заперт и затоплен. И -- инсульт? Вы в это верите?
     Патологоанатом пожал плечами:
     -- Мы здесь вопросами веры не занимаемся! У нее была гипертония?
     -- Муж говорит  -- нет. -- Лизавета вспомнила,  что ей рассказывал Саша
Маневич.
     -- Муж может не знать.
     Лизавета разозлилась еще больше:
     -- И  муж,  и подруги,  и никто... Одни вы все  знаете!  Тоже возможный
вариант!  У  тридцативосьмилетней  женщины  тяжелейшая гипертония,  давление
скачет невероятно, и никто ни сном ни духом? Логично, по-вашему, выходит? --
Она почти кричала на интеллигентного доктора.
     Патологоанатом строго сверкнул стеклышками пенсне.
     -- Не  по-моему.  Результаты вскрытия  абсолютно объективны. Я  написал
лишь то, что видел собственными глазами.
     --  А  собственный  мозг  у  вас  есть?  Инсульт в  подвале,  в  полном
одиночестве!
     Врач  бережно  отцепил  пенсне,  достал  из ящика  стола кусочек замши,
тщательно протер круглые стеклышки.
     -- Я понимаю вашу горячность... Только, видите ли, при вскрытии меня не
посвящают в обстоятельства дела. И это правильно. Чтобы сторонние  наслоения
не влияли на результат.
     --  Но теперь-то вы знаете... И  все равно?  -- Врач не ответил, просто
пожал плечами. -- Хорошо, я спрошу прямо -- это может быть отравление?
     -- Чего вы от меня добиваетесь? -- Патологоанатом  старательно  укрепил
обновленное пенсне на переносице.  -- Это  было кровоизлияние в  мозг. Иными
словами, инфаркт мозга. Абсолютно естественная смерть.
     -- А  как  это выглядит? --  Когда доктор  упомянул про  инфаркт мозга,
Лизавета вспомнила, что от инсульта чуть ли не у нее на глазах умер помощник
депутата Думы Поливанова. Точнее, умер то ли от инфаркта, то ли от инсульта.
     -- Клиническую картину смерти я восстановить  не могу, судороги это или
кома.  В принципе,  клинические  признаки комы после отравления  неизвестным
ядом и после глубокого алкогольного отравления приблизительно одинаковые. Но
после аутопсии... вскрытия...  -- Доктор  счел необходимым разъяснить термин
журналистам.
     Лизавета зажмурилась,  перед глазами  опять всплыла  жуткая картинка --
полный сил и готовый к дискуссиям мужчина хватается за скатерть, сползает на
пол и умирает, прошептав всего два слова. А с Леночкой так же было? Лизавета
широко раскрыла глаза.
     -- Если человек вдруг пошатнулся и упал...
     -- Так может выглядеть кома. При инсульте бывает  и  другая  картина --
судороги, атония,  арефлексия,  отсутствие корнеального рефлекса,  плавающие
зрачки, знаете ли...
     -- А может быть искусственный инсульт? -- вдруг подал голос Савва.
     Лизавета искоса посмотрела на коллегу. Савва славился умением осторожно
выражаться. Вот  и теперь, вместо прямого вопроса -- не отравили ли  Леночку
Кац чем-нибудь? -- он  спрашивает про гипотетический искусственный  инсульт.
Доктор вздохнул.
     -- Теоретически это вполне  возможно.  Ввести  человеку соответствующее
лекарство, вызывающее  резкое  повышение давления.  Вот,  например, клофелин
вызывает  понижение давления, и им широко пользуются  для отравлений...  Так
что...
     --  Может быть, отравление лекарством?  --  жадно  вцепился  в  доктора
Савельев.  Это  был  тоже типичный его прием  --  Савва формулировал вопросы
крайне осторожно, но уж если собеседник проговаривался, он вцеплялся в него,
как питбуль.
     Только    в    бюро    судебно-медицинской   экспертизы   работают   не
безответственные  болтуны,  а классные специалисты,  что врач  немедленно  и
доказал.
     --  Нет, этого я не говорил. Теоретически возможно  вызвать инсульт, но
тогда анализы покажут сверхсодержание какого-нибудь препарата. Химия, знаете
ли.. Разве что... -- Он помедлил, раздумывая, посвящать ли двух репортеров в
свои мысли. -- Конечно, бывает яд, который бесследно разлагается за один-два
часа, а тело вашей сотрудницы нашли на  четвертый  день после смерти. Но это
уже работа  спецслужб,  причем  хорошо оснащенных спецслужб. Могли за  вашим
гримером охотиться спецслужбы?
     На сей странный вопрос гости отвечать не стали. А Савва задал встречный
вопрос:
     -- Значит, это могло быть убийство? Вы так сказали?
     Патологоанатом опять вздохнул.
     -- Не говорил я ничего  подобного... Чтобы решиться на такое заявление,
я должен был бы провести специальные анализы. А  они  -- вещь дорогостоящая.
Как  у  нас с деньгами,  вы  знаете,  да  и не было  в данном случае  причин
подозревать  столь  изощренный способ убийства. А чисто теоретически  -- все
возможно.  Но теперь мы уже  и  не узнаем. Здесь есть пометка,  что получено
разрешение на похороны.
     -- Спасибо. -- Лизавета встала первой.
     Патологоанатом по-старомодному  простился и даже проводил их до  дверей
кабинета. Очень  воспитанный врач. Савва же счел  его  манерным. Видимо,  из
зависти...

     Не  любившая  ждать  Лизавета,  которой  крепкоголовые богатыри, удобно
расположившиеся на  приступочках,  нравились  все меньше  и  меньше,  решила
вступиться за врача:
     -- Мы пришли к  нему без приглашения, тем  не менее он не заставлял нас
ждать!
     --  Пятнадцать   минут   ожидания  допускается  протоколом!   --  опять
возмутился Савва.
     --  Тоже нашел,  протокольное мероприятие!  -- сказала Лизавета и через
секунду добавила: -- Может, я и одета неподобающим образом?
     -- Да уж, телезвезде не пристало шляться там и сям в джинсах!
     Лизавета уже оскалилась, чтобы дать нахалу отпор, но ее опередили.
     -- Что вы, Елизавете Алексеевне джинсы идут. И вообще, женщина  с такой
прекрасной фигурой может себе позволить  что угодно, любой костюм, -- заявил
некто, стоявший у нее за спиной.
     Некто  подошел  так  незаметно  и  ввязался  в  их  тихий  разговор так
неожиданно, что Лизавета и Савва от неожиданности подпрыгнули в креслах.
     -- Сидите, сидите, -- успокоил гостей любитель внезапных появлений.
     Он  произнес это столь  вальяжно и снисходительно, будто не сомневался,
что визитеры собирались приветствовать его, стоя по  стойке  "смирно". Облик
человека  создавал впечатление какой-то намеренной вертикальности.  И слегка
курносый нос с маленькой бульбочкой, и раздвоенный подбородок, и волевой рот
с легкой улыбкой в  уголках губ,  и даже коротко  стриженные волосы -- все в
нем парадоксальным образом было устремлено ввысь. Да и рост, никак не меньше
метра девяноста, позволял смотреть на окружающих  сверху вниз.  Одет он был,
как и  четверо  крепышей, весьма  скромно:  темно-серые брюки с  кинжальными
стрелками, водолазка  белей белого  и  пестрый пиджак,  дамы  называют такую
расцветку "гусиные лапки".
     -- Здравствуйте.  Значит, вы  представляете  наши  "Новости", и  если я
правильно  понял  Савву  Артемьича...  --  Вертикальный  человек  посмаковал
Саввино и впрямь "пахнущее русским духом" имя и не удержался от комментария:
-- Какая прелесть эти старорусские имена! Вы, как я понял,  заинтересовались
нашей школой!  И Савва Артемьич,  -- теперь он повторил имя менее смачно, --
пригласил для предварительной беседы очаровательную Елизавету Алексеевну. --
Хозяин школы  четко, по-военному  кивнул: --  Рад приветствовать  вас в этих
скромных стенах.
     Помещение,  в котором они находились, менее всего походило на "скромные
стены". Лизавета отреагировала на лицемерие мгновенно, как спаниель на утку:
     -- И как мы можем вас называть в этих скромных стенах?
     --  Ха,  --  обозначил  смех  хозяин. -- Меня  можно  называть  Андреем
Викторовичем. Если не возражаете.
     На этот раз Лизавете  не понравился его смех, точнее, призрак смеха  --
назвать возглас "ха" как-то иначе было трудно. В голосе ее зазвучал яд.
     --  Что  вы, какие  возражения.  Андрей  Викторович  --  значит  Андрей
Викторович.  Не такая, конечно,  прелесть, как Савва Артемьевич,  но все же,
все же... Вы правильно поняли смысл нашего визита, Андрей Викторович!
     --  Замечательно, тогда приступим к делу! -- Хозяин сделал  вид, что не
заметил  ни  язвительного  тона  Лизаветы,  ни  жеста  Саввы,  попытавшегося
успокоить вдруг закусившую  удила спутницу. Савельев крепко сжал ее  руку, а
заодно  дал взглядом понять,  что  это --  его сюжет и Лизавета попросту  не
имеет  права  вмешиваться. Лизавета  еле заметно  повела  ресницами  --  она
действительно  повела  себя  не  по-товарищески,  столь   рьяно   бросившись
окучивать совершенно не свои грядки.
     -- Мы договорились о репортаже и... -- начал Савва.
     --  Мы  договорились лишь о  том,  что поговорим о репортаже, --  мягко
перебил его хозяин.
     --  Пусть  так. Давайте говорить. Что же это  у вас за школа такая?  --
Савва сразу дал  понять, что для журналиста  говорить  о чем-либо и задавать
вопросы -- одно и то же.
     Андрей Викторович охотно ответил:
     --  Школа  телохранителей.  В  наше время  люди  озабочены  собственной
безопасностью.  Не   только   у  нас  в  России.   Всюду.  Квалифицированный
специалист,  который помогает хозяину  сберечь  жизнь,  здоровье  и  деньги,
ценится на вес золота. А мы таких специалистов готовим. Причем готовим очень
хорошо. -- Андрей Викторович мягко шагнул  к  столику  с  аппаратурой,  взял
пульт  дистанционного  управления,  именуемый в  просторечии  "ленивкой",  и
включил  телевизор  и  видеомагнитофон.  --  Вы  люди телевизионные,  любите
картинку, вам так понятнее, я знаю. Поэтому вот, смотрите, это наша работа.
     Фильм, им показанный, был не просто профессиональным кино  о профессии,
-- он был  снят на голливудском  уровне. Только в Голливуде умеют  одинаково
хорошо и четко снимать яростные перестрелки, эффектные погони, стремительные
атаки, драки на ножах, поединки каратистов и простонародный мордобой.
     Закадрового текста не было, но и нужды в нем не было тоже. Вот ребята в
черных "пижамах", на профессиональном языке --  кимоно, входят в зал и умело
швыряют друг друга  на  татами. Вот они  же,  но уже  в черных комбинезонах,
выходят на  линию огня в хорошо  оборудованном  тире  -- все стреляют просто
замечательно. Они же демонстрируют  свои успехи в кулачном  бою. По  очереди
показывают класс  за  рулем  автомобиля  и  за  рычагами  бронетранспортера.
Штурмуют отвесную стену.
     Вот они  же уже не  в  учебных,  а  в  полевых  условиях  обезвреживают
подосланных к  хозяину  убийц.  Все  обставлено очень натурально: нападающие
догоняют  мчащийся  на  бешеной  скорости  автомобиль,   из  переднего  окна
атакующей  машины  показываетс