ний. Эта  интуитивная  рефлексия  характерна  как  для
досократовской   философии,   так   и   для   античной   философии   вообще.
Атомистическая новость заключается только в том, что  интуитивная  рефлексия
стала применяться специально к области становления, причем  благодаря  этому
атомизм  и  мог  избежать  всеобщей  дискретности  и  говорить  о   сплошном
становлении и континууме, несмотря  на  наличие  в  нем  дискретно  мыслимых
атомов.
   Что же в таком случае возникло для философии истории, т.е.  прежде  всего
для философии времени и для философии культурного развития? Здесь необходимо
иметь в виду, что инфинитезимальная концепция атома вносила в атомизм момент
чисто человеческой рефлексии, момент чисто человеческого  представления  тех
процессов становления, которые раньше мыслились как  данные  до  человека  и
выше человека, как данные космические, космогонические или  космологические,
как сурово предшествующие всякой человеческой рефлексии.
   Правда, это нисколько не значит, что весь античный атомизм надо  понимать
как какой-то субъективный идеализм. Тут не было ничего ни  идеалистического,
ни субъективистского. Наоборот, это было в античности и  реализмом,  и  даже
материализмом.  Но  дело  в  том  и  заключается,  что   объективно   данное
становление начинало теперь подвергаться субъективно человеческой  рефлексии
и,  оставаясь  в  основе  вполне  объективным,  выступало  также  и   вполне
имманентным  для  человеческого  рассуждения.  Но  это   сразу   накладывало
небывалый отпечаток на самое существо  философского  понимания  становления.
Оно теперь трактовалось не  только  недоступно  надчеловечески,  но  главным
образом и человечески. А отсюда возникал  тот  удивительный  результат,  что
именно  атомисты  явились  теми  философами,  которые  оправдывали  изучение
человеческой истории как изучение вполне необходимое и даже  основное.  Этот
инфинитезимальный атомизм вдруг приводил и  не  мог  не  приводить  мысль  к
необходимости  вполне   позитивного   рассмотрения   человеческой   истории.
Появилась потребность говорить не просто о  человеческом  становлении,  а  о
человеческом  развитии  от  первобытных  времен  до   последних   достижений
цивилизации.
   Здесь   впервые   появлялась   глубоко    философски    аргументированная
историография  с  ее  позитивными  методами  исследования  реальных   фактов
человеческой истории и их реального причинного взаимодействия.  Какой-нибудь
позитивный историк  вроде  Фукидида  мог  и  не  заниматься  атомистическими
теориями и вообще быть далеким от всякой философии. Но уже самый дух времени
требовал к  концу  V  в.  до  н.э.  в  Греции  позитивной  историографий;  а
философски она была наилучше формулирована для тех времен именно  в  системе
атомизма.
   Эта  позитивная  историография  была  настолько   интенсивна,   что   она
удивительным образом накладывала печать  даже  на  основную  теорию  атомов,
когда  атомы  уже  переставали   трактоваться   как   что-то   бездушное   и
холодно-безразличное,  но  как  нечто  живое,  наделенное  сознанием,   даже
демоническое и божественное. То, что дело не могло обходиться без  путаницы,
это ясно само собой. Ведь бездушные атомы, выставленные в качестве  основных
принципов бытия,  становились  весьма  мало  совместимыми  с  тем  душевным,
духовным и вообще человеческим, а уж тем более историческим бытием.  Атомизм
еще не владел такой виртуозной диалектикой, чтобы уметь до конца  объединить
бездушные атомы и человеческую историю. Но атомизм был все же диалектичен, и
вся его небывалая прогрессивность, как, правда, и вся  его  недостаточность,
заключалась   в   том,   что   его   диалектика   была   пока   еще   только
инфинитезимальной.
   Эта инфинитезимальная диалектика, основанная на интуиции бесконечно малых
приближений  к  пределу,  была  огромным  шагом   вперед   в   сравнении   с
гераклитовской  интуицией  чистого  становления,  поскольку  она   не   была
настолько   глобальной,   чтобы   не   рефлектировать   составных   моментов
становления. Она была, несомненно, огромным достижением на путях абстрактной
человеческой Мысли и внесла  небывалый  вклад  в  древнегреческую  философию
истории периода классики. Но она не была ни числовой, ни величинной,  потому
что тогда это было бы уже исчисление бесконечно малых, которое возникло лишь
в XVII в ни понятийной диалектикой, так как эта  последняя  выпала  на  долю
платонизма и аристотелизма.
   Поэтому  не  нужно  ни  преуменьшать,  ни  преувеличивать  значение  этой
инфинитезимальной диалектики. Она  внесла  существенный  вклад  в  философию
истории, которым мы сейчас и займемся на  конкретных  текстовых  материалах.
Между прочим, она не в состоянии была решить и той диалектической  проблемы,
которая была завещана грекам эпохой их мифологического  развития.  Мифология
требовала полного слияния  времени  и  вечности.  Этому  слиянию  предстояло
выступить в виде продуманной до конца  диалектической  системы.  Но  атомизм
вместе  со  всей  досократовской  философией,  ввиду  требований   полисного
мышления в значительной мере отрывал временной процесс от его собранности  и
сомкнутости в одном вечном мгновении. И это было прогрессивно, поскольку без
опознания составных элементов мифологической диалектики времени  и  вечности
невозможно  было  построить  и  понятийную  теорию  такой  диалектики.   Но,
повторяем, понятийно-развернутая диалектика времени и вечности была возможна
только в период зрелой  и  поздней  классики,  т.е.  в  период  деятельности
Платона и Аристотеля.
   7. Атомистический историзм
   Теоретически  малоинтересно,  но  зато   исторически   весьма   важно   и
знаменательно то, какое  понимание  историзма  вытекало  из  атомистического
учения. Здесь необходимо отметить  те  основные  идеи,  высказанные  еще  до
Демокрита, но, по-видимому,  с  Левкиппа  и  Демокрита  получившие  огромное
значение и распространение, особенно в эпоху эллинизма, а эту эпоху  следует
считать периодом разложения в сравнении с монолитной классикой.
   Главные атомистические идеи, лежащие в основе атомистического  историзма.
Поскольку  всякая  философия  базируется  на   своих   специфических   общих
принципах, дальше которых и выше которых она уже не идет, а,  наоборот,  все
из них производит, то также и атомисты должны  были  производить  природу  и
общество именно из атомизма, а потому главное значение здесь имели названные
нами свойства античного атома.
   Во-первых,  атом  определялся  у  атомистов  по  своей  величине,  форме,
связанности с другими, соседними или на него похожими атомами,  а,  в  конце
концов,  он  определялся  также   весом   и   тяжестью,   которые,   правда,
противоречили  невесомости,  невидимости,  геометрической  неподвижности   и
физической неприкосновенности. Самое же главное то, что атомам теперь уже не
приписывалось сознание или мышление и вообще внутренняя жизнь, так  что  они
выступали как мертвые и ни на что  не  реагирующие  существа.  Отсюда  перед
атомистами возникала задача вывести  всякое  сознание  из  атомов,  лишенных
сознания, и вывести все историческое из внешнего соединения  и  разъединения
атомов, не  доступных  никакому  влиянию.  Это  была  вполне  парадоксальная
задача, которую если и можно было  как-нибудь  разрешить,  то  только  путем
диалектики, но как раз такой, которой атомисты не владели.
   Во-вторых, при сведении всего идеального только к бездушному  геометризму
атомов в тех исследованиях, которые приближались к человеку и  его  истории,
было особенно трудно обходиться лишь одними атомами. Приходилось их так  или
иначе одушевлять, а то и прямо признавать какого-то демиурга, производившего
из смешения этих атомов все живое и историческое.
   Это противоречие особенно ярко сказывалось в том, что атомисты  не  могли
разобраться в диалектике необходимости и  случайности:  одни  атомистические
фрагменты говорят нам о господстве случая при образовании мира, другие же  -
о необходимости.
   Неладно выходило дело и с богами. Что атомисты отрицали  культ,  это  еще
более или менее понятно. Но то, что они свои атомы или  атомные  объединения
объявляли богами, уже  становится  гораздо  менее  понятным,  хотя,  правда,
атомам приписывались решительно  все  божественные  свойства,  разве  только
кроме  сознания  и  мышления.  Они  были  вечны,   неразрушимы,   всемогущи,
неизменяемы и вседовольны.  Как  мы  уже  видели,  они  были  наделены  даже
демонической силой и часто трактовались так, что термин  "боги"  либо  прямо
употреблялся в отношении атомов и эйдолов, либо  напрашивался  на  язык  сам
собою. Да и термин "божественный" то  и  дело  попадается  у  последователей
атомистов, особенно там, где они говорят о душе, уме, человеческом прогрессе
и вообще человеческой истории.
   В-третьих, признавая мифологию только в натурфилософском смысле, т.е. как
необходимое обобщение тех или  .других  областей  мира  и  мировой  истории,
атомисты должны были отрицать влияние этих богов на природу и  человека,  на
историю и вообще на весь мир. Получался какой-то деизм, да  и  то  не  очень
устойчивый. Во всяком  случае,  атомистическое  объяснение  каждой  вещи  из
комбинации   бездушных   атомов   заставляло   атомистов   и   всю   историю
конструировать из этих бездушных атомов. Но это удавалось  им  делать  почти
только в дочеловеческой истории. Что же касается  истории  человеческой,  то
объяснение одного события из другого, а не из  мифологического  воздействия,
заняло   основное   место   в   той   исторической   причинности,    которой
характеризуется историзм атомистов. Однако и здесь то и дело  эти  позитивно
настроенные атомисты заговаривали и о  богах,  и  о  божественных  свойствах
вещей, не будучи в состоянии решительно весь историзм свести  только  к  той
или иной комбинации бездушных атомов. Поэтому и тут дело не  обходилось  без
противоречий.
   В-четвертых, несмотря на недостаточность учения об атомах,  атомисты  все
же  явились  первыми  защитниками   и   первыми   представителями   всеобщей
историографии. Ведь это выведение  одного  позитивного  события  из  другого
такого же позитивного события, хотя оно и было принципиально уходом в дурную
бесконечность  искания  причин,  практически   заставляло   этих   историков
всматриваться  и  вдумываться  в  отдельные  позитивно  данные  исторические
явления.  А  когда  начинали  забывать  о  связи  человеческой   истории   с
космической историей, то в этих случаях и вообще забывалась теория атомов; и
сознание такого рода историков  уже  всецело  останавливалось  на  самих  же
исторических фактах и  ограничивалось  отнюдь  не  мифологическими,  но  уже
вполне фактографическими и прагматическими объяснениями.
   Так  зарождалась  обыкновенная  человеческая  историография  на   основах
атомистического материализма,  Несмотря  на  то,  что  идеалисты,  Платон  и
Аристотель, о которых речь дальше, тоже приближались  к  чисто  человеческой
историографии в условиях ее полной независимости от их идеализма.
   "Малый диакосмос" (т.е. "Устроение мира  в  малых  масштабах").  Левкиппу
принадлежит  большое  сочинение  под  названием  "Большой  диакосмос"   (или
"Великий диакосмос"). Само это сочинение  до  нас  не  дошло;  однако  можно
предполагать, что в нем излагались все главнейшие принципы атомизма: атомы и
пустота, очертания атомов, их соприкосновение и вообще возникновение из  них
вещей (Левкипп, В 1, 1 а).  Сочинение  под  таким  же  названием  было  и  у
Демокрита, но у Демокрита имелся еще так  называемый  "Малый  диакосмос",  в
котором как раз и давалась вся общая космическая и общечеловеческая история.
Более или менее полно этот "Малый диакосмос" Демокрита использован  в  поэме
Лукреция "О природе вещей", причем относящиеся  сюда  проблемы  Маковельский
(с. 295) перечисляет в следующем виде: космогония (V 432 - 500), зоогония  и
антропогония (V 780 - 848), первобытные люди (V 925 -  1027),  происхождение
языка (V 1028 - 1090), происхождение права (V 1143  -  1160),  происхождение
религии (V 1161 - 1240).
   Из этого изложения проблематики Малого диакосмоса"", а также и из  многих
других источников вытекает,  что  космические  и  человеческие  проблемы  не
только слиты в одно  целое,  но,  пожалуй,  человек  здесь  преобладает;  не
космические проблемы являются преобладающими, а человеческие -  подчиненными
(как это мы находим во всей  досократовской  философии),  но  скорее  именно
человеческие проблемы являются и преобладающими, и более понятными.  Правда,
Лукреций - это далеко не греческая классика, и притом не только  не  ранняя,
но даже и не поздняя.
   Весь этот эллинистически-римский индивидуализм, имевший под собою, как мы
знаем, совсем другую социально-экономическую почву, у атомистов  только  еще
начинается. Демокрит - это конец ранней и средней классики, т.е. конец V  в.
до н.э., после которого древняя Греция еще  глубочайшим  образом  переживала
философские системы Платона и Аристотеля.  Однако  состояние  наших  научных
источников таково,  что  очень  трудно  отделять  Демокрита  от  позднейшего
эллинистически-римского историзма. Поэтому в последующем  кратком  изложении
атомистического историзма мы коснемся только небольшого числа проблем, да  и
те не стоит излагать строго исторически.
   Космогония и зоогония. Историк I в. до н.э. Диодор  Сицилийский  (I  7  и
Маковельский, 304), последователь Демокрита в учении об  истории  мироздания
(Демокрит, В 5), излагает атомистическую космогонию в чрезвычайно наивном  и
примитивном виде, полном противоречий.
   Автор исходит из первоначального хаоса всех вещей, из которого  почему-то
"огненно-видная  часть  воздуха"  поднялась  вверх,  "грязеподобное   же   и
иловидное (вещество), соединенное с влагою, осталось  пребывать  на  том  же
самом месте, вследствие своей тяжести". По-aeaeiiio, автор здесь исходит  из
обыденной человеческой интуиции, согласно  которой  все  легкое  поднимается
вверх, а все тяжелое опускается вниз. Но где же тут верх  и  где  низ?  Ведь
согласно этой концепции никакой земли вначале вовсе не было; а если бы она и
признавалась, то мы, современные, должны  сказать,  что  никакого  учения  о
всемирном тяготении в античности не было.
   Далее, согласно этой космической, а затем и  человеческой  истории  внизу
почему-то образуются земля и море, а  наверху  -  солнце.  Солнце  согревает
землю и "воду, в результате чего возникают  гниющие  образования",  покрытые
какой-то "оболочкой"; а когда жара усиливается, то эти оболочки лопаются,  и
из них появляются живые существа  разного  рода.  Спрашивается,  как  же  из
неорганической природы вследствие взаимодействия тепла  и  холода  возникают
вдруг живые существами Ведь в самих атомах  как  будто  бы  не  было  ничего
живого. Откуда же здесь вдруг появляется жизнь?
   Антропогония. Так среди живых существ  появляются  и  люди.  Сначала  они
ведут звериный образ жизни, плохо питаются, не имеют жилищ,  слишком  быстро
умирают; а потом, благодаря взаимному общению, люди начинают  замечать,  что
имеют большое значение разные знаки, и в том числе язык. Потребности жизни и
нужда приводят людей к  необходимости  объединяться  и  переставать  жить  в
одиночку. Изобретается огонь, и возникает все необходимое  для  общественной
жизни.
   Поразительно  звучит  такая  заключительная  фраза  из  этой  первобытной
антропогонии: "(Так нужда научила всему) богато одаренное от  природы  живое
существо, обладающее годными на все руками, разумом  и  сметливостью  души".
То, что нужда научает человека всему, это нам понятно. Но  откуда  же  вдруг
взялись "разум" и "душа", об  этом  ничего  у  Диодора  не  сказано,  и  нам
приходится  понимать  это  как  какое-то  чудо,  если  раньше  были   только
неразумные и бездушные атомы (Диодор I 8; Демокрит В 5; Маковельский,  305).
Между прочим, о появлении всего из смеси неба и земли говорит  и  близкий  к
Демокриту Еврипид (фрг. 484 Nauck; ср. Эмпедокл А 72, Эпикур  и  Лукреций  V
783 и след., а также Диоген из Эноанды, фрг. 10, Chilton).
   Космогоническая  и  антропогоническая  путаница  в  историзме   атомистов
сказывается и в других источниками Так, один источник  говорит  относительно
образования космических сфер, якобы не нуждавшихся "ни  во  времени,  ни  во
внешней материи" (Демокрит В 5, 2, самое начало  фрагмента  и  Маковельский,
307). Появляется какой-то демиург,  который  и  занимается  устроением  мира
путем разного распределения тепла и холода. А в конце  концов  этот  демиург
создает и наиболее теплые живые  существа,  а  именно  человека,  который  и
отличается,  согласно  данному  источнику,  "умом,  речью   и   способностью
мышления", возникшими у него благодаря особым истечениям  из  демиурга  (там
же, самый конец фрагмента).
   Конечно, спрашивать о том, как появляется ум или мышление из атомов,  что
такое демиург и как понимать  его  "божественные  функции",  не  приходится,
потому что с самого начала мы находили учение о божественности у Демокрита и
потому что атомизм вовсе не понимает свои атомы так бездушно и  недемонично,
как приписывают ему механические восхвалители древнего атомизма.  Тут  важно
только  то,  что  атомизм   явился   причиной   гораздо   более   позитивной
историографии   и   что   его   последователи   создали    историзм    более
материалистического типа, чем это было раньше у греков и римлян.
   Нечто подобное мы находим и во фрг. В 5, 3 и у  Маковельского,  308,  где
приводятся комментарии к Гесиоду византийского ученого Цеца. Здесь подробнее
рисуется беспомощная жизнь  первобытных  людей,  их  интерес  к  любви  и  к
простейшему  питанию,  отсутствие  огня  и  жилищ,  невольное  возникновение
человеческих обществ в целях взаимопомощи людей  и  постепенный  переход  от
простого, даже звериного образа жизни к более тонкому и благоустроенному. Об
эволюции грубой пищи и возникновении более человеческого питания  в  течение
весьма долгого времени трактует Гиппократ (Маковельский, 309).
   Происхождение языка, права, ремесел и искусств. Чем дальше у атомистов  и
их последователей  развивалась  антропогония  и  переходила  в  эмпирическую
историографию, тем больше они  забывали  о  существовании  атомов,  но  зато
весьма отчетливо выяснялась новая позитивистская  точка  зрения,  завещанная
космогоническим атомизмом.
   Имеются источники, свидетельствующие о воззрении этих новых историографов
на язык как на чисто человеческое установление: язык у человека не от богов,
но от его человеческой природы. Четыре отчетливых  демокритовских  аргумента
приводит на эту  тему  Прокл  (В  26  и  Маковельский,  313,  ср.  В  142  и
Маковельский, 314). Имеется несколько источников, рисующих учение  Демокрита
о возникновении человеческого языка  из  потребностей  общения  и  из  чисто
природных особенностей человеческого организма.
   Необходимо  заметить,   что   относительно   демокритовского   учения   о
происхождении языка в источниках имеется какая-то путаница. С одной стороны,
согласно Демокриту, имена возникли не  "по  природе",  но  по  человеческому
установлению. Здесь как будто чувствуется какой-то  налет  субъективизма,  а
под  "природой"  понимаются  платоновские  "идеи"  и  "сущности".  С  другой
стороны, под "природой" понимается человеческий организм  и  окружающая  его
среда, а под установлением - продукты последующего  человеческого  мышления.
Однако позитивизм, вероятно, одинаково представлен  и  в  том,  и  в  другом
случае.
   Что касается ремесел и искусств, то согласно этому  учению  природа  тоже
является их источником. Так как  солнце  согревает,  то  это  обстоятельство
научило человека  приготовлять  горячую  пищу,  ткацкому  искусству  человек
научился у паука, постройке жилищ - у ласточки, пению - у певчих птиц (В 154
и Маковельский, 324).
   Свои общественные и государственные законы человек придумал, учили зд