цилиндровым глянцем,
мозолят язык,
             состязаясь с мечом
(после того,
            как посланы
                       винтовки афганцам,
а бомбы -
         басмачам).
Сидят
     по кафе
            гусары спешенные.
Пехота

      развлекается
                 в штатской лени.
А под этой
          идиллией -
                   взлихораденно-бешеные
военные
       приготовления.
Кровавых капель
               пунктирный путь
ползет по земле,-
                 недаром кругла!
Кто-нибудь
          кого-нибудь
подстреливает
             из-за угла.
Целят -
       в сердце.
                В самую точку.
Одно
     стрельбы командирам
                       надо -
бунтовщиков
            смирив в одиночку,
погнать
       на бойню
               баранье стадо.
Сегодня
       кровишка
               мелких стычек,
а завтра
        в толпы
               танки тыча,
кровищи
       вкус
           война поймет,-
пойдет
      хлестать
              с бронированных птичек
железа
      и газа
            кровавый помет.
Смотри,
       выступает
               из близких лет,
костьми постукивает
                  лошадь-краса.
На ней
      войны
           пожелтелый скелет,
и сталью
       синеет
             смерти коса.
Мы,
    излюбленное
               пушечное лакомство,
мы,
   оптовые потребители
                     костылей
                              и протез,
мы
  выйдем на улицу,
                  мы
                     1 августа
аж к небу
         гвоздями
                 прибьем протест.
Долой
     политику
             пороховых бочек!
Довольно
        дома
             пугливо щуплиться!
От первой республики
                    крестьян и рабочих
отбросим
        войны
              штыкастые щупальцы.
Мы
  требуем мира.
               Но если
                      тронете,
мы
  в роты сожмемся,
                  сжавши рот.
Зачинщики бойни
               увидят
                     на фронте
один
    восставший
              рабочий фронт.
1929



ПАРИЖАНКА
  

Вы себе представляете
                   парижских женщин
с шеей разжемчуженной,
                      разбриллиантенной
                                       рукой...
Бросьте представлять себе!
                          Жизнь -
                                жестче -
у моей парижанки
                вид другой.
Не знаю, право,
              молода
                   или стара она,
до желтизны
           отшлифованная
                        в лощеном хамье.
Служит
      она
         в уборной ресторана -
маленького ресторана -
                      Гранд-Шомьер.
Выпившим бургундского
                     может захотеться
для облегчения
              пойти пройтись.
Дело мадмуазель
               подавать полотенце,
она
   в этом деле
              просто артист.
Пока
    у трюмо
           разглядываешь прыщик,
она,
    разулыбив
             облупленный рот,
пудрой подпудрит,
                 духами попрыщет,
подаст пипифакс
               и лужу подотрет.
Раба чревоугодий
                торчит без солнца,
в клозетной шахте
                 по суткам
                          клопея,
за пятьдесят сантимов!
                      (По курсу червонца
с мужчины
         около
              четырех копеек.)
Под умывальником
                ладони омывая,
дыша
     диковиной
              парфюмерных зелий,
над мадмуазелью
               недоумевая,
хочу
    сказать
           мадмуазели:
- Мадмуазель,
             ваш вид,
                     извините,
                              жалок.
На уборную молодость
                    губить не жалко вам?
Или
   мне
      наврали про парижанок,
или
   вы, мадмуазель,
                  не парижанка.
Выглядите вы
             туберкулезно
                        и вяло.
Чулки шерстяные...
                 Почему не шелка?
Почему
      не шлют вам
                пармских фиалок
благородные мусыо
                 от полного кошелька? -
Мадмуазель молчала,
                   грохот наваливал
на трактир,
          на потолок,
                    на нас.
Это,
    кружа
         веселье карнавалово,
весь
    в парижанках
                гудел Монпарнас.

Простите, пожалуйста,
                   за стих раскрежещенный
и
 за описанные
             вонючие лужи,
но очень
       трудно
              в Париже
                      женщине,
если
    женщина
           не продается,
                       а служит.

1929



КРАСАВИЦЫ

(Раздумье на открытии Grand Opera*)

В смокинг вштопорен,
побрит что надо.
По гранд
        по опере
гуляю грандом.
Смотрю
      в антракте -
красавка на красавице.
Размяк характер -
все мне
       нравится.
Талии -
        кубки.
Ногти -
        в глянце.
Крашеные губки
розой убиганятся.
Ретушь -
        у глаза.
Оттеняет синь его.
Спины
      из газа
цвета лососиньего.
Упадая
      с высоты,
пол
   метут
        шлейфы.
От такой
        красоты
сторонитесь, рефы.
Повернет -
          в брильянтах уши.
Пошевелится шаля -
на грудинке
           ряд жемчужин
обнажают
        шиншиля.
Платье -
        пухом.
              Не дыши.
Аж  на старом
            на морже
только фай
          да крепдешин,
только
      облако жоржет.
Брошки -  блещут...
                 на тебе!-
с платья
        с полуголого.
Эх,
   к такому платью бы
да еще бы...
            голову.

________________
*  Большого оперного театра (фр.)

1929



СТИХИ О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ


Я волком бы
           выгрыз
                 бюрократизм.
К мандатам
          почтения нету.
К любым
       чертям с матерями
                       катись
любая бумажка.
              Но эту...
По длинному фронту
                  купе
                     и кают
чиновник
        учтивый движется.
Сдают паспорта,
               и я
                  сдаю
мою
   пурпурную книжицу.
К одним паспортам -
                   улыбка у рта.
К другим -
          отношение плевое.
С почтеньем
           берут, например,
                          паспорта
с двухспальным
              английским левою.
Глазами
       доброго дядю выев,
не переставая
            кланяться,
берут,
      как будто берут чаевые,
паспорт
       американца.
На польский -
              глядят,
                     как в афишу коза.
На польский -
             выпяливают глаза
в тугой
       полицейской слоновости -
откуда, мол,
            и что это за
географические новости?
И не повернув
            головы кочан
и чувств
        никаких
               не изведав,
берут,
      не моргнув,
                 паспорта датчан
и разных
        прочих
              шведов.
И вдруг,
        как будто
                 ожогом,
                        рот
скривило
        господину.
Это
   господин чиновник
                     берет
мою
   краснокожую паспортину.
Берет -
       как бомбу,
                 берет -
                        как ежа,
как бритву
          обоюдоострую,
берет,
      как гремучую
                  в 20 жал
змею
    двухметроворостую.
Моргнул
       многозначаще
                   глаз носильщика,
хоть вещи
        снесет задаром вам.
Жандарм
       вопросительно
                    смотрит на сыщика,
сыщик
     на жандарма.
С каким наслажденьем
                     жандармской кастой
я был бы
        исхлестан и распят
за то,
      что в руках у меня
                        молоткастый,
серпастый
         советский паспорт.
Я волком бы
           выгрыз
                 бюрократизм.
К мандатам
          почтения нету.
К любым
       чертям с матерями
                        катись
любая бумажка.
              Но  эту...
Я
 достаю
       из широких штанин
дубликатом
          бесценного груза.
Читайте,
        завидуйте,
                  я -
                      гражданин
Советского Союза.

1929



АМЕРИКАНЦЫ УДИВЛЯЮТСЯ

Обмерев,
        с далекого берега
СССР
    глазами выев,
привстав на цыпочки,
                   смотрит Америка,
не мигая,
         в очки роговые.
Что это за люди
               породы редкой
копошатся стройкой
                  там,
                      поодаль?
Пофантазировали
                с какой-то пятилеткой...
А теперь
        выполняют
                  в 4 года!
К таким
       не подойдешь
                   с американской меркою.
Их не соблазняют
                ни долларом,
                           ни гривною,
и они
     во всю
           человечью энергию
круглую
       неделю
             дуют в непрерывную.
Что это за люди?
                Какая закалка!
Кто их
      так
         в работу вклинил?
Их
   не гонит
          никакая палка -
а они
     сжимаются
              в стальной дисциплине!
Мистеры,
        у вас
             практикуется исстари
деньгой
       окупать
              строительный норов.
Вы
  не поймете,
             пухлые мистеры,
корни
     рвения
           наших коммунаров.
Буржуи,
       дивитесь
               коммунистическому берегу -
на работе,
          в аэроплане,
                      в вагоне
вашу
     быстроногую
                знаменитую Америку
мы
   и догоним
            и перегоним.

1929



ПРИМЕР, НЕ ДОСТОЙНЫЙ ПОДРАЖАНИЯ
    
 Тем, кто поговорили и бросили
 
Все -
     в ораторском таланте.
Пьянке -
         смерть без колебания.
Это
   заседает
           анти-
алкогольная компания.
Кулаком
       наотмашь
               в грудь
бьют
    себя
        часами кряду.
"Чтобы  я?
          да как-нибудь?
да выпил бы
           такого яду?!"
Пиво -
      сгинь,
            и водка сгинь!
Будет
     сей порок
              излечен.
Уменьшает
          он
            мозги,
увеличивая
          печень.
Обсудив
       и вглубь
              и вдоль,
вырешили
        все
           до толики:
де -
    ужасен алкоголь,
и -
   ужасны  алкоголики.
Испершив
        речами
              глотки,
сделали
       из прений
                вывод,
что ужасный
           вред
               от водки
и ужасный
          вред от пива...
Успокоившись на том,
выпив
     чаю
         10 порций,
бодро
     вылезли
            гуртом
яростные
        водкоборцы.
Фонарей
        горят
             шары,
в галдеже
         кабачный улей,
и для тени
          от жары
водкоборцы
          завернули...
Алкоголики, -
              воспряньте!
Неуместна
          ваша паника!
Гляньте -
          пиво хлещет
                     анти -
алкогольная компанийка.

1929



ПТИЧКА БОЖИЯ


Он вошел,
          склонясь учтиво.
Руку жму.
          - Товарищ -
                      сядьте!
Что вам дать?
              Автограф?
                        Чтиво!"
- Нет.
      Мерси вас.
                Я -
                    писатель.
- Вы?
     Писатель?
              Извините.
Думал -
       вы пижон.
                А вы...
Что ж,
      прочтите,
              зазвените
грозным
        маршем
              боевым.
Вихрь идей
          у вас,
               должно быть.

Новостей
         у вас
             вагон.
Что ж,
      пожалте в уха в оба.
Рад товарищу.-
               А он:
- Я писатель.
             Не прозаик.
Нет.
    Я с музами в связи.-
Слог
     изыскан, как борзая.
Сконапель
          ля поэзи.
На затылок
          нежным  жестом
он
  кудрей
        закинул шелк,
стал
    барашком златошерстым
и заблеял,
         и пошел.
Что луна, мол,
              над долиной,
мчит
    ручей, мол,
               по ущелью.
Тинтидликал
           мандолиной,
дундудел виолончелью.
Нимб
     обвил
          волосьев копны.
Лоб
    горел от благородства.
Я терпел,
         терпел
               и лопнул
и ударил
        лапой
             об стол.
- Попрошу  вас
               покороче.
Бросьте вы
          поэта корчить!
Посмотрю
         с лица ли,
                  сзади ль,
вы тюльпан,
           а не писатель.
Вы,
    над облаками рея,
птица
     в человечий рост.
Вы, мусье,
          из канареек,
чижик  вы, мусье,
                и дрозд.
В испытанье
           битв
                и бед
с вами,
       што ли,
             мы
                полезем?
В наше время
             тот -
                  поэт.
тот -
      писатель,
               кто полезен.
Уберите этот торт!
Стих даешь -
             хлебов подвозу.
В наши дни
           писатель тот,
кто напишет
           марш
               и лозунг!

1929



СТИХИ О ФОМЕ
   
Мы строим коммуну,
                  и жизнь
                         сама
трубит
      наступающей эре.
Но между нами
             ходит
                  Фома,
и он
   ни во что не верит.
Наставь
       ему
          достижений любых
на каждый
         вкус
             и вид,
он лишь
       тебе
           половину губы
на достиженья -
               скривит.
Идем
    на завод
            отстроенный
                       мы -
смирись
       перед ликом
                  факта.
Но скептик
          смотрит
                 глазами Фомы:
- Нет, что-то
             не верится как-то.-
Покажешь
        Фомам
             вознесенный дом
и ткнешь их
           и в окна,
                    и в двери.
Ничем
     не расцветятся
                   лица у Фом.
Взглянут -
           и вздохнут:
                      "Не верим!"
Послушайте,
           вы,
              товарищ Фома!
У вас
     повадка плохая.
Не надо
       очень
            большого ума,
чтоб все
        отвергать
                 и хаять.
И толк
      от похвал,
                разумеется, мал.
Но слушай,
          Фоминая шатия!
Уж мы
     обойдемся
              без ваших похвал -
вы только
         труду не мешайте.

1929



Я СЧАСТЛИВ!
 
            
Граждане,
         у меня
               огромная радость.
Разулыбьте
          сочувственные лица.
Мне
   обязательно
              поделиться надо,
стихами
       хотя бы
              поделиться,
Я
 сегодня
        дышу как слон,
походка
       моя
          легка,
и ночь
      пронеслась,
                как чудесный сон,
без единого
           кашля и плевка.
Неизмеримо
          выросли
                 удовольствий дозы.
Дни осени -
           баней воняют,
а мне
     цветут,
            извините,-
                      розы,
и я их,
      представьте,
                  обоняю.
И мысли
       и рифмы
              покрасивели
                         и особенные,
аж вытаращит
            глаза
                 редактор.
Стал вынослив
             и работоспособен,
как лошадь
          или даже -
                    трактор.
Бюджет
      и желудок
               абсолютно превосходен,
укреплен
        и приведен в равновесие.
Стопроцентная
             экономия
                     на основном расходе -
и поздоровел
            и прибавил в весе я.
Как будто
         на язык
                за кусом кус
кладут
      воздушнейшие торта -
такой
     установился
                феерический вкус
в благоуханных
              апартаментах
                          рта.
Голова
      снаружи
             всегда чиста,
а теперь
        чиста и изнутри.
В день
      придумывает
                 не меньше листа,
хоть Толстому
             ноздрю утри.
Женщины
       окружили,
                платья испестря,
все
   спрашивают
             имя и отчество,
я стал
      определенный
                  весельчак и остряк -
ну просто -
           душа общества.
Я
 порозовел
          и пополнел в лице,
забыл
     и гриппы
             и кровать.
Граждане,
         вас
            интересует рецепт?
Открыть?
        или...
              не открывать?
Граждане,
         вы
            утомились от жданья,
готовы
      корить и крыть.
Не волнуйтесь,
              сообщаю:
                      граждане -
                                я
сегодня -
         бросил курить.

1929



РАССКАЗ ХРЕНОВА О КУЗНЕЦКСТРОЕ
        И О ЛЮДЯХ КУЗНЕЦКА 

                     К этому месту будет подвезено в
                   пятилетку 1 000 090 вагонов
                   строительных материалов. Здесь будет
                   гигант металлургии, угольный гигант и
                   город в сотни тысяч людей.
                                            Из разговора. 

По небу
       тучи бегают,
дождями
       сумрак сжат,
под старою
          телегою
рабочие лежат.
И слышит
        шепот гордый
вода
    и под
         и над:
"Через четыре
             года
здесь
     будет
          город-сад!"
Темно свинцовоночие,
и дождик
        толст, как жгут,
сидят
     в грязи
            рабочие,
сидят,
      лучину жгут.
Сливеют
       губы
            с холода,
но губы
       шепчут в лад:
"Через четыре
              года
здесь
     будет
          город-сад!"
Свела
     промозглость
                 корчею -
неважный
        мокр
            уют,
сидят
     впотьмах
             рабочие,
подмокший
         хлеб
             жуют.
Но шепот
        громче голода -
он кроет
        капель
              спад:
"Через четыре
             года
здесь
     будет
          город-сад!
Здесь
     взрывы закудахтают
в разгон
        медвежьих банд,
и взроет
        недра
             шахтою
стоугольный
           "Гигант".
Здесь
     встанут
            стройки
                   стенами.
Гудками,
        пар,
            сипи.
Мы
  в сотню солнц
               мартенами
воспламеним
           Сибирь.
Здесь дом
         дадут
              хороший нам
и ситный
        без пайка,
аж за Байкал
            отброшенная
попятится тайга".
Рос
   шепоток рабочего
над темью
         тучных стад,
а дальше
        неразборчиво,
лишь слышно -
             "город-сад".
Я знаю -
        город
             будет,
я знаю -
        саду
            цвесть,
когда
     такие люди
в стране
        в советской
                  есть!
 
1929



ОСОБОЕ МНЕНИЕ
          
 
Огромные вопросищи,
                   огромней слоних,
страна
      решает
            миллионнолобая.
А сбоку
       ходят
            индивидумы,
                       а у них
мнение обо всем 
               особое.
Смотрите, 
         в ударных бригадах
                           Союз,
держат темп
           и не ленятся,
но индивидум в ответ:
                     "А я
                         остаюсь
при моем,
        особом мненьице".
Мы выполним
           пятилетку,
                    мартены воспламеня,
не в пять годов,
               а в меньше,
но индивидум
            не верит:
                     "А у меня
имеется, мол,
           особое мненьище".
В индустриализацию
                  льем заем,
а индивидум
           сидит в томлении
и займа не покупает
                   и настаивает на своем
собственном,
           особенном мнении.
Колхозим
        хозяйства
                 бедняцких масс,
кулацкой
        не спугнуты
                   злобою,
а индивидумы

            шепчут:
                   "У нас
мнение
      имеется
             особое".
Субботниками
            бьет
                рабочий мир
по неразгруженным
                 картофелям и поленьям,
а индивидумы
            нам
              заявляют:
                       "Мы
посидим
       с особым мнением".
Не возражаю!
            Консервируйте
                          собственный разум,
прикосновением
              ничьим