о пола, "Оно"  мутно  взглянуло  на
сокамерников и удивленно спросило:
     -- Что это со мной?
     -- Со скамейки упал! -- хмыкнул Савелий.
     -- Сам?
     Видно,  он  не  совсем  еще  пришел  в  себя,  а  память пока ничего не
подсказывала.
     -- Конечно же, сам! -- Савелий даже не пытался скрыть иронии.
     -- Нет, я не мог сам упасть! -- уверенно заявил здоровяк, морща лоб. На
тупом лице отражался напряженный  мыслительный  процесс.  Постепенно  память
возвратилась, "Оно" потрясло своей больной кистью и вдруг жалобно протянуло.
-- Это ты меня стукнул! Зачем? Мне же больно!
     --  Но  и  другим  тоже больно! Думаешь, ему больно не было? -- Савелий
кивнул в сторону испуганного Кэлвина с его синяком.
     -- Больно... -- как-то бессмысленно  повторила  туша,  потом  в  глазах
промелькнуло   нечто  человеческое,  и  "Оно"  дебильно,  совсем  по-детски,
произнесло: -- Да, и правда, ему тоже...
     -- Теперь будешь знать! -- Глядя на  его  страдальческий  вид,  Савелий
даже  почувствовал  жалость.  Надо  же -- такой амбал, а мозгов меньше чем у
ребенка! -- Тебя как зовут?
     -- Томми! -- промямлил тот.
     -- Чего сидишь на полу: иди к нам! -- сказал  Савелий  и  повернулся  к
Кэлвину: -- Теперь нет возражений?
     --  Нет-нет,  пожалуйста!  --  сразу  сказал тот и сдвинулся вплотную к
Савелию, все еще не в силах поверить, что все закончилось столь мирно.
     -- За что тебя взяли копы? -- спросил  Савелий,  когда  тот,  с  трудом
подняв свою тушу, плюхнулся на самый край скамейки.
     --  Не  знаю...  --  Томми неожиданно вздохнул и добавил: -- Меня часто
сюда привозят: два дня подержат, потом отпускают.
     -- А сколько тебе лет, Томми?
     -- Девятнадцать... кажется, -- не  очень  уверенно  ответил  он,  потом
добавил:  --  Мама  точно  знает... -- Он снова вздохнул: -- Но ее нет... Ее
летом полицейские забрали... Я все время их спрашиваю, где моя мама,  а  они
говорят,  что  я  скоро  ее  снова  увижу!  А  потом так смеются и так плохо
говорят, что я обижаюсь...
     Слушая этого взрослого несчастного ребенка, Савелий вдруг пожалел,  что
так грубо с ним обошелся. Интересно, за что его забирают?
     -- А что ты делаешь, когда обижаешься?
     --  Делаю  так,  как  всегда  делала  мама: за ухо таскаю и говорю, что
нехорошо так смеяться над горем и так плохо выражаться! -- Он говорил  таким
назидательным  тоном, что Савелий едва не рассмеялся, представив на миг, как
эта груда сала и мяса хватает  за  ухо  полицейского,  треплет  его  да  еще
выговаривает, как нашкодившему ребенку.
     --  Ничего,  Томми, мама скоро выйдет, и у тебя снова все будет хорошо,
только ты больше не разговаривай так с полицейскими, хорошо?
     -- Хорошо! -- кивнул тот, затем сцепил  руки  на  животе,  и  его  лицо
приняло  свое  излюбленное  выражение: бессмысленно-тупо упер в пустоту свои
гляделки.
     Савелий с улыбкой подмигнул Кэлвину -- мол, ну что, говорил я  тебе  --
все  будет  в порядке? Тут из коридора донеслись шаги. К их "клетке" водошел
дежурный офицер и ткнул пальцем в сторону Савелия:
     -- Следуй за мной, господин  Никто,  по  имени  Кларк!  --  Видимо,  он
услышал, как Савелий представлялся Кэлвину.
     Савелия  ввели в маленькую комнатку со столом и двумя стульями. Едва ли
не половину стены напротив стола  занимало  зеркало.  Посадив  Говоркова  на
стул,  офицер  защелкнул на его правой руке наручник, прикрепленный в крышке
стола, и тут же вышел. Савелий спокойно осмотрелся и на  мгновение  задержал
свой  взгляд  на зеркале: ему вдруг показалось, что за зеркалом кто-то есть,
но он сделал вид, что рассматривает свои ногти.
     Савелию не показалось: за зеркалом действительно находились  люди.  Там
был Комиссар и те самые полицейские, которые вывели Савелия из бара.
     --  Что  ж,  остается  только  засадить  этого  мерзавца! -- не отрывая
ненавидящих глаз от Савелия, процедил Комиссар. "С каким  удовольствием,  --
подумал  он,  --  я  сам разорвал бы тебя на кусочки..." -- Неужели у него с
собой не было никаких документов? -- спросил он.
     -- Ни клочка, Комиссар! -- виновато пожал плечами Рауль.  --  А  данные
свои называть отказывается!
     --  Да  какая разница, как его зовут? -- хмыкнул второй. -- Напишем что
угодно, судьи разберутся...
     -- Нет,  я  хочу,  чтобы  ни  один  из  щелкоперов-защитников  не  смог
ухватиться  за  какое-нибудь  наше упущение! -- возразил Комиссар. -- Пускай
все идет официально, обычным путем... Кстати, -- права ему зачитали?
     -- А как же! -- ухмыльнулся Рауль. -- Все честь по чести!  Отправьте  к
нему меня, а?
     --  Иди!  --  кивнул  Комиссар. -- А потом пойдешь ты. Попробуйте метод
"кнута и пряника"!
     Савелий,  развалившись  на  стуле,  мурлыкал  себе  под  нос   какую-то
популярную мелодию битлов.
     --  Ты  что, у себя дома? -- рявкнул подошедший к нему сержант. -- Сядь
как положено!
     -- Как скажете! -- Савелий выпрямился.
     -- Сэр! -- вновь рявкнул тот.
     -- Сэр! -- повторил Савелий.
     -- Как скажете, сэр!
     -- Как скажете, сэр! -- снова повторил Савелий.
     -- Вот и хорошо! -- удовлетворенно хмыкнул тот. -- Итак, начнем. --  Он
сел, вытащил из кармана диктофон. -- Не возражаешь против записи?
     -- Не возражаю, -- вздохнув, Савелий пожал плечами.
     -- Сэр! Не возражаю, сэр! -- взвизгнул тот, ударив кулаком по столу.
     -- Не возражаю, сэр! -- Послушно и очень спокойно Савелий повторял все,
что от него требовал коп.
     Тот включил диктофон:
     --  Допрос  начат  в  восемь часов двадцать девять минут вечера. Допрос
ведет сержант Рауль Стрингфельд. Ваша фамилия, задержанный?
     -- Не помню!
     -- Хватит дурочку ломать! Как фамилия?
     -- Не помню?
     -- Это не ответ! -- крикнул тот и, привстав, ударил Савелия по лицу.
     Было не так больно, как обидно. Говорков только спросил:
     -- За что... сэр?
     -- За ложь!
     -- Я не лгу, сэр!
     -- Повторяю вопрос! Как твоя фамилия?
     -- Правду говорю: не знаю,  сэр!  --  Савелий  состроил  страдальческую
физиономию.
     --  Я ж могу еще сильнее вмазать! Говори, мать твою! -- завопил сержант
в ярости.
     -- Да хоть убейте меня, сэр! -- Савелий даже всхлипнул для верности.
     -- Ладно, даю тебе последний шанс: я выйду на минуту, а ты тут подумай!
Когда вернусь, постарайся вспомнить свою фамилию. Или я тебе так вмажу,  что
три дня откачивать будут! -- Сержант действительно встал, выключил диктофон,
сунул его к себе в карман и вышел.
     Сразу  же к Савелию вошел второй сержант -- тот, который держал его под
прицелом во время задержания.
     -- Привет, приятель! -- радостно приветствовал он.
     -- Привет, давно не виделись! -- с мрачной обидой отозвался Савелий.
     -- Проблемы? -- участливо поинтересовался тот.
     -- Твой сумасшедший напарник требует от меня  то,  что  я  не  в  силах
сделать!  --  Савелий  сразу  понял,  что  эти  двое разыгрывают двух разных
полицейских: один злой, другой добрый. Ничего  не  оставалось,  как  принять
игру...
     -- И что же он от тебя требует? -- вытаращив глаза, спросил тот.
     -- Требует назвать свою фамилию!
     --  А  разве  это  трудно? Может быть, ты секретный сотрудник? Или твоя
фамилия является государственной тайной? -- В  интонации  сержанта  сквозила
ирония.
     --  Господи!  -- воскликнул Савелий. -- Да Я просто не помню ее! Как вы
не можете меня понять?!
     -- Как это не помнишь? -- удивился тот.
     -- Если бы я знал... -- вздохнул Савелий. -- Помню только, что  сегодня
утром   очнулся   в  каком-то  подвале.  Кругом  кромешная  тьма,  мне  даже
показалось, что я проснулся в аду... Часа два ходил  по  каким-то  комнатам,
лестницам,  пока не наткнулся на выход! Как я там очутился? Кто я? Где живу?
Ничего не помню.
     -- Даже имени не помнишь? А как же Кларк? Ты же так назвался в  камере,
не правда ли?
     --  Я  и  сам  не знаю, почему назвал это имя... -- Савелий скривился и
пожал плечами.
     --  Видишь,  имя  вспомнил,  теперь  вспомни  и  фамилию,  --   ласково
проговорил  сержант.  --  А то сам же говорил, что мой напарник сумасшедший:
придет и станет руки распускать. Он у нас такой, имей в виду. Зачем тебе это
все?
     -- Не надо! -- искренне кивнул Савелий.
     -- Ну и?
     --  Рембрандт?  --  решил  Савелий  хотя  бы  поиздеваться  над  своими
мучителями.
     --  Вот  видишь:  можно же все решить по-хорошему! -- ласково улыбнулся
тот, но потом наморщил лоб: видно, в  его  мозгах  что-то  промелькнуло.  --
Странно:  мне  кажется,  я  уже  где-то  эту  фамилию слышал... Рембрандт...
Рембрандт... -- задумчиво проговорил он и вдруг воскликнул: -- Слушай, а  не
тебя ли я арестовал за драку в прошлом году?
     --  Я  ведь  тебе  уже  сказал, сержант: ничего не помню! -- решительно
заявил Савелий.
     -- Ну, хорошо-хорошо! -- тут же замахал руками сержант, боясь испортить
то, чего, по его мнению, ему удалось достичь, и вытащил из стола  бланк.  --
Итак,  запишем:  Фамилия, имя: КЛАРК РЕМБРАНДТ... ГДЕ ЖИВЕТ, НЕ ЗНАЕТ... Где
работаешь?
     -- Не помню!
     -- НИГДЕ НЕ РАБОТАЕТ... Вы поняли, в чем вас обвиняют?
     -- Да!
     -- Так и запишем: ВИНУ СВОЮ ПРИЗНАЕТ... Вам нужен адвокат?
     -- А что это даст?
     -- Скорее всего, ничего, -- усмехнулся сержант.
     -- Тогда не нужен...
     -- ОТ АДВОКАТА ЗАДЕРЖАННЫЙ ОТКАЗАЛСЯ... Отлично!.. Откуда у вас героин?
     -- Не знаю!
     -- НА ВОПРОС:  "ОТКУДА  У  НЕГО  ГЕРОИН?"  --  ОТВЕЧАТЬ  ОТКАЗАЛСЯ,  --
спокойно  проговорил  сержант  и внес в протокол эти слова. -- Очень хорошо!
Распишитесь здесь...
     -- А что это?
     -- Протокол допроса!
     -- А как я могу расписаться, если я не помню своей фамилии!
     -- Как хочешь! НА ПРОСЬБУ РАСПИСАТЬСЯ ЗАДЕРЖАННЫЙ ОТВЕТИЛ  ОТКАЗОМ,  --
невозмутимо заметил сержант, расписался сам и вновь посмотрел на Савелия уже
с  нескрываемым  недоверием. -- Сейчас вас отведут к судье, который и решит,
что с вами делать.
     -- А что, может и суд назначить?
     -- А ты как думал? Может  быть,  ты  хотел,  чтобы  за  наркотики  тебе
денежный приз дали? -- ехидно спросил сержант.
     -- А могут меня под залог выпустить? -- не обращая внимания на колкости
сержанта, спросил Савелий.
     -- О, извините, ваша светлость! Мы и не знали, что смели себе позволить
задержать богатого человека! -- Коп ощерился и с серьезной миной добавил: --
Сомнительно, что твоих трех долларов хватит для освобождения под залог!
     -- А какова может быть сумма залога?
     --  Это  судья  будет  решать,  но  уверен, что отсчет нужно начинать с
десяти тысяч баксов, не менее. Тем более что ты не поставил свою подпись под
протоколом: этого судьи нашего участка очень не любят! Ладно, бывай!  --  Он
встал и быстро направился к выходу.
     "Да,  Савелий,  если  этот  сержант  не  врет,  то ты здорово влип!" --
промелькнуло в голове у Савелия.
     Он никак не мог взять в толк, кому понадобилось подставлять его, да еще
с подброшенными наркотиками. Конечно, ни о какой проверке здесь и речи  быть
не могло. Может быть, его просто с кем-то перепутали? Если это так -- он сам
себе  навредил,  не  рассказав  правды.  Но если это все-таки проверка? Нет,
рисковать он не имеет права ни в коем случае! Будь что будет! Савелий  криво
улыбнулся:  теперь  у  него  будет  возможность сравнить российскую тюрьму с
американской. Слабоватое, однако, утешение...
     -- Что ж, благодарю за  службу:  классно  ты  его  раскрутил,  Лео!  --
Комиссар  покровительственно  похлопал сержанта по плечу. -- Теперь, если он
судье заявит, что не помнит своего имени, а дежурит сегодня судья  Хардворд,
который любое неосторожное слово считает неуважением к суду, -- усмехнулся и
хитро  прищурился Уайт, -- эта путаница ему дорого обойдется! И я буду очень
удивлен, если судья не отправит его за  решетку  уже  только  за  одно  это!
Отличная работа, парни? Далее я уж сам продумаю, как с ним поступить. Ну что
так долго за ним не идут?
     -- Так за ним уже приходили: я и должен его отвести! -- виновато бросил
Рауль.
     --  Так  веди!  Не  хватало,  чтобы  Хардворд и тебя зацепил в придачу.
Полюбезнее с ним!
     -- Слушаюсь, Комиссар!
     Когда Савелия ввели в комнату дежурного судьи, тот допрашивал человека,
задержанного за неправильную парковку.  Быстро  пробежав  глазами  протокол,
судья  Хардворд  убедился,  что в остальном его клиент перед законом чист, и
вынес постановление: штраф -- двести пятьдесят долларов.
     -- Следующий!
     -- Сержант Стрингфельд, ваша честь!  --  пробасил  сержант,  протягивая
судье протокол допроса и две об®яснительные.
     -- Почему только сейчас подаете документы? -- строго спросил Хардворд.
     --  Извините, ваша честь: не хотел отрывать вас от работы, -- льстиво и
чуть виновато ответил коп.
     У судьи Хардворда было хорошее настроение. Он было хотел наказать этого
нерасторопного верзилу, но тот смотрел так  преданно...  И  судья  милостиво
процедил:
     --  В  следующий  раз  не принесете документы до начала заседания -- не
приму. Будете дожидаться следующего дня!
     -- Да, ваша честь!
     -- В чем обвиняется... этот, как его?
     -- Кларк Рембрандт, ваша честь!
     -- А почему не Кларк Пикассо? -- с усмешкой с®язвил Хардворд, но тут же
стер улыбку с лица. -- Здесь нет документов о личности задержанного.
     -- Простите, ваша  честь,  но  в  протоколе  указано:  он  отказывается
говорить, где...
     --  Это мне и без вас ясно: читать я умею! -- оборвал судья. -- Как это
он ни разу не задерживался?
     -- Ни разу, ваша честь! -- пожал плечами сержант.
     --  Очень  интересно!  --  Судья  Хардворд  повернулся  к  Савелию:  --
Задержанный, почему вы отказались подписать протокол допроса?
     -- Так я не знаю, кто я. Как я могу подписываться? -- пояснил Савелий.
     -- Вы хотите сказать, что ваша фамилия не Рембрандт?
     -- Не знаю, сэр! -- с глуповатой улыбкой ответил Савелий.
     --  Не  сэр,  а  господин  судья или ваша честь. Так обращаются ко мне,
судье Хардворду!
     -- Хорошо, господин судья! -- Савелий безропотно кивнул и повторил  еще
раз: -- Я не знаю, господин судья!
     -- Почему вы отказались от адвоката? -- Настроение у судьи падало. Этот
парень явно водил его за нос.
     --  А  зачем  он  мне,  если  я ни в чем не виноват, господин судья? --
Савелий снова чуть улыбнулся в знак искренности,  но  именно  эта  улыбка  и
вывела Хардворда из себя.
     --  Вы  еще  скажете,  что  вы  святой!  --  Он повысил голос. -- Он не
виноват! У него обнаруживают несколько граммов кокаина, а он не виноват!
     -- Я не знаю, откуда он у меня: мне он не принадлежит, госполин  судья!
-- спокойно возразил Савелий.
     --  Отлично!  -- хмыкнул тот. -- Ну хоть бы один задержанный с поличным
признался, что найденный у него наркотик принадлежит ему! Хоть бы один!
     Вдруг Савелия осенило. Он задрал рукав:
     -- Да вы взгляните, господин судья! Если бы я был наркоманом,  то  имел
бы проколотые вены, не так ли?!
     -- Так вы, значит, не наркоман? А я-то думал, что вы наркоман и поэтому
не помните  своей  фамилии!  Даже  пожалеть вас захотелось! -- Хардворд явно
издевался. -- Выходит, вы не наркоман, а  продавец!  Значит,  вы  не  хотите
назвать свою фамилию... -- Он не спрашивал, а утверждал, причем уже громовым
голосом.
     -- Не не хочу, а... -- начал Савелий, но Хардворд перебил:
     -- Слова я вам не давал! Вы проявили самое настоящее неуважение к суду,
а поэтому  я  приговариваю  вас к содержанию в тюрьме Райкерс-Айленд до того
времени, пока вы не вспомните свою фамилию! После чего вы будете  привлечены
к  суду по статье четыреста девяносто седьмой Уголовного кодекса Соединенных
Штатов Америки. Во время ваших воспоминаний вы будете числиться, коль  скоро
вам  так захотелось, под фамилией Рембрандт! Заседание окончено! -- Хардворд
встал и направился в свой кабинет.
     -- Пошли, Рембрандт! -- усмехнулся довольный сержант.
     Савелия ввели в другую камеру, ничем не отличающуюся от  первой,  но  в
ней,  правда, никого не было. Он сел на скамейку и устало прикрыл глаза. Как
ни странно, он был доволен решением судьи: по крайней мере, его не осудили и
пока есть время продумать  дальнейшие  действия.  Он  вдруг  вспомнил  глаза
сержанта,  когда  судья  зачитывал свое решение. Этот сержант словно бы имел
какую-то личную заинтересованность в том, чтобы Савелия отправили в  тюрьму.
Бред  какой-то!  Да  он впервые его видит. Неужели это все подстроено? И его
никто и не собирается судить, а просто на время изолировали? Но зачем?  Кому
он  мешает?  Что  должно произойти за то время, пока он будет изолирован? Он
ничего не понимал. Не могли копы знать, что у него не  окажется  документов,
что  он  захочет  назваться  чужим  именем.  Нет,  тут явно что-то не так...
Савелий задумался...

     Эту  ночь  Розочка  спала  беспокойно.  Ее  преследовали  кошмары.   Из
университета  она  вернулась  около  пяти  вечера.  Еще вспоминая интересную
лекцию профессора, она, переодевшись в купальник и накинув на плечи махровый
халат, спустилась в бассейн. На улице было довольно  прохладно:  температура
опустилась  до  минус  четырех.  А  в  крытом  бассейне  было  тепло, и вода
напоминала парное молоко. Сбросив халат на плетеный лежак,  Розочка  собрала
волосы в пучок и нырнула.
     Ей  очень  нравилось  плавать  одной:  во-первых, именно здесь, у этого
самого бассейна, ее впервые (хотя и во сне -- ну и что?) поцеловал  Савелий.
Во-вторых,  в  одиночестве  и  комфорте  приятно  было  о  нем  думать.  Она
продолжала жить воспоминаниями о той единственной встрече в  день  экзамена.
Стоило  ей  вспомнить  о  прикосновениях Савелия, как сразу же по всему телу
пробегала дрожь, и ее всю охватывало прекрасное и незнакомое волнение.
     Какой же он  милый!  Звонит  и  молча  слушает  ее  трепотню.  Как  это
трогательно!  Значит,  тоже  волнуется за нее, переживает. Интересно, как он
оказался в Нью-Йорке? Если бы Савелий приехал сюда только из-за нее,  он  бы
просто  пришел. Значит, есть что-то такое, ради чего ему пришлось сменить не
только свои данные,  но  и  внешность.  Господи,  а  что,  если  ему  грозит
опасность?  Что, если с ним что-нибудь случится? Господи, не допусти! Как ей
тогда жить?
     Эти мысли так взволновали ее, что плавать расхотелось. Она  вылезла  из
воды  и  вдруг почувствовала, что вся дрожит, как от холода. Часы показывали
половину восьмого -- в это время она обычно ужинала,  но  сейчас  голода  не
ощущалось.  С  ума сойти -- ее Савелию может грозить опасность! Розочка даже
перекрестилась -- чур меня! -- не хватало еще беду накликать!
     -- Розочка! -- услышала она голос тетки, спускавшейся к ней.  --  Кричу
тебя, кричу, а ты не отзываешься! Даже напугалась! Что с тобой, моя девочка:
ты  вся  побледнела!  --  Зинаида  Александровна подошла ближе и взяла ее за
руку. -- Господи, да ты вся дрожишь! -- Она  обняла  Розочку  за  плечи.  --
Замерзла, что ли?
     -- Нет, Зинуля, мне не холодно! -- машинально ответила Розочка, думая о
своем.
     -- Что-то случилось? В университете? Может, с подружкой поссорилась? --
не унималась Зинаида Александровна.
     --  Ни  с кем я не ссорилась, и в университете все в полном порядке! --
ответила Розочка. Но в глазах  ее  светилось  беспокойство,  тетка  покачала
головой.
     --  Кажется,  мы  с  тобой  договорились  всегда и всем делиться друг с
другом, -- заметила она и обиженно поджала губы.
     -- А я, Зинуля, ничего от тебя и  не  скрываю!  --  Розочка  попыталась
улыбнуться  и  тоже  обняла  ее.  -- Я и сама не знаю, что со мной. Пришла в
таком отличном настроении...
     -- Да и я почувствовала это...
     -- Потом поплавала, и вдруг мне показалось,  что  ему  грозит  какое-то
несчастье!
     --   Господи,   снова   ты  о  нем!  --  облегченно  вздохнула  Зинаида
Александровна, потом, словно про себя, пробормотала: -- И чего он так мучает