з Бирки. Кокетка-дочка  высмеяла  притязания
эльфа  и продолжала "общаться" с соседями, знакомыми и даже родственниками.
Те  стали подтрунивать над эльфом и его слепой как у крота любовью. Эльф  -
что  довольно нетипично для эльфов - воспылал гневом и жаждой мести, причем
воспылал  чрезмерно. Однажды ветреной ночью он подкинул огонь и спалил  всю
Бирку.
   Потерявшие  практически все погорельцы пали духом. Одни пошли  по  миру,
другие   лепетали   работать  и  запили.  Деньги,   которые   собирали   на
восстановление,  постоянно растрачивались и пропивались, и  теперь  богатое
некогда  поселение являло собой образец нищеты и отчаяния,  стало  сборищем
уродливых и кое-как сляпанных халуп под голым и начерно отгоревшим  склоном
котловин.  До  пожара  у  Бирки была овальной  формы  центральная  рыночная
площадь,   теперь   же  из  немногочисленных  более  или   менее   прилично
восстановленных домов, амбаров и винокурен выстроилось что-то вроде длинной
улочки, которую замыкал фасад поставленного совместными усилиями постоялого
двора и трактира "Под головой химеры", который содержала вдова Гуле.
   И  уже семь лет никто не пользовался названием "Бирка". Говорили "Пылкая
Ревность", для сокращения - просто "Ревность".
   По  улице Ревности ехали Крысы. Стояло холодное, облачное, хмурое  утро.
Люди  скрывались в домах, прятались в сараях и мазанках. У кого были ставни
-  тот  с  треском  захлопывал их, у кого были двери -  тот  запирал  их  и
подпирал  изнутри колом. У кого еще оставалась водка, тот пил  для  куражу.
Крысы  ехали шагом, демонстративно медленно, стремя в стремя. На  их  лицах
лежало   безграничное   презрение,   но   прищуренные   глаза   внимательно
рассматривали окна, навесы и углы строений.
   - Один болт из арбалета, - громко предостерег на всякий случай Гиселер.
- Один щелчок тетивы - и начнем резать!
   -  И  еще  раз пустим здесь красного петуха! - добавила звучным  сопрано
Искра. - Оставим чистую землю и грязную воду!
   У некоторых жителей наверняка были самострелы, но не нашлось такого, кто
захотел бы проверить, не болтают ли Крысы на ветер.
   Крысы  слезли с лошадей. Отделяющую их от трактира "Под головой  химеры"
четверть стае прошли пеше, бок о бок, ритмично позванивая и бренча шпорами,
украшениями и бижутерией.
   Со  ступеней  трактира,  увидев  их,  смылись  трое  ревнюков,  гасивших
вчерашнее похмелье пивом.
   -  Хорошо,  если б он был еще здесь, - буркнул Кайлей. -  Шляпанули  мы.
Нечего было тянуть, надо было гнать сюда хотя бы ночью...
   -  Балда,  - ощерилась Искра. - Если мы хотим, чтобы барды о  нас  песни
слагали,  то нельзя было делать этого ночью, впотьмах. Люди должны  видеть!
Лучше всего - утром, пока еще все трезвые, верно, Гиселер?
   Гиселер  не  ответил. Он поднял камень и с размаху засадил  им  в  дверь
трактира. - Вылезай, Бонарт1 - Выползай, Бонарт! - хором подхватили  Крысы.
- Выползай, Бонарт!
   Внутри  послышались  шаги.  Медленные и  тяжелые.  Мистле  почувствовала
пробежавшую по спине дрожь. В дверях появился Бонарт.
   Крысы невольно отступили на шаг, каблуки высоких сапог уперлись в землю,
руки ухватились за рукояти мечей. Охотник за наградами держал свой меч  под
мышкой  в  ножнах.  Таким образом, у него были свободные  руки  -  в  одной
очищенное от скорлупы яйцо, в другой - кусок хлеба.
   Он  медленно  подошел к поручням, взглянул на Крыс сверху,  свысока.  Он
стоял на крыльце, да и сам был велик. Огромен, хоть и тощ, как гуль.
   Он  глядел на них, водил водянистыми глазами от одного к другому.  Потом
откусил сначала кусочек яйца, потом кусочек хлеба.
   -  А  где Фалька? - спросил невнятно. Крошки желтка ссыпались у  него  с
усов и губ.

        x x x

   -  Гони,  Кэльпи!  Гони, красавица! Гони что есть мочи!  Вороная  кобыла
громко заржала, вытянула шею в сумасшедшем галопе. Щебенка градом летела из-
под копыт, хотя казалось, что копыта едва касаются земли.

        x x x

   Бонарт  лениво потянулся, скрипнул кожаной курткой, медленно  натянул  и
старательно  расправил лосевые перчатки. - Как же так? -  скривился  он.  -
Убить меня хотите? И за что же? . - А за Мухомора, чтоб далеко не ходить, -
ответил Кайлей.
   -  И веселья ради, - добавила Искра. - И для собственного спокойствия, -
подкинул  Рееф. - А-а-а, - медленно протянул Бонарт. - Вон оно,  значит,  в
чем дело-то! А ежели я пообещаю оставить вас в покое, отстанете?
   - Не-а, пес паршивый, не отстанем, - обольстительно улыбнулась Мистле. -
Мы  тебя знаем. Знаем, что ты не отлипнешь, будешь тащиться следом и  ждать
оказии тыркнуть кого-нибудь из нас в спину. Выходи!
   -  Помаленьку! Помаленьку! - Бонарт усмехнулся, зловеще растягивая  губы
под   седыми   усами.  -  Поплясать  мы  всегда  успеем.  Чего   понапрасну
возбуждаться-то?  Для начала послушайте мое предложение,  Крыси.  Предлагаю
выбор, а уж, вы поступите по своему разумению.
   -  Ты чего бормочешь, старый гриб? - крикнул Кайлей, горбатясь. - Говори
ясней.  Бонарт  покачал  головой  и  почесал  ягодицу.  -  Награда  за  вас
назначена, Крыси. Немалая. А жить-то надо.
   Искра фыркнула на манер лесного кота, по-кошачьи раскрывая глаза. Бонарт
скрестил руки на груди, переложив меч на сгиб локтя.
   -  Немалая,  говорю, награда за мертвых. За живых чуток поболе.  Поэтому
мне, честно говоря, все едино. Лично против вас я ничего не имею. Еще вчера
думал,  что прикончу вас просто так, интереса и веселья ради. Но вы  пришли
сами,  сэкономили мне время и силы и тем прямо за самое сердце меня  взяли.
Поэтому позволю вам выбирать. Как хотите, чтобы я вас взял: по-доброму  или
по-злому?
   На  скулах Кайлея заходили желваки. Мистле наклонилась, приготовилась  к
прыжку. Гиселер схватил ее за плечо.
   -  Он  хочет  нас раззадорить, - прошипел он. - Пусть болтает,  каналья!
Бонарт прыснул.
   -  Ну?  - повторил он. - Так как: по-доброму или по-злому? Я, к примеру,
советую  первое.  Потому  как,  понимаете, по-доброму  га-а-а-раздо  меньше
больно.
   Крысы  как  по  команде выхватили оружие. Гиселер махнул клинком  крест-
накрест и замер в позиции фехтовальщика. Мистле сочно сплюнула.
   - А ну, иди сюда, костяное чучело, - сказала она внешне спокойно. - Иди,
подлюга. Прикончим, как старого, седого, завшивевшего пса.
   -  Стало быть, предпочитаете по-плохому. - Бонарт, глядя куда-то  поверх
крыш  домов,  медленно  вытянул меч, отбросив в  сторону  ножны.  Не  спеша
спустился с приступочек, позвякивая шпорами.
   Крысы  быстро  расположились поперек улочки. Кайлей отошел  дальше  всех
влево, почти к стене винокурни. Рядом с ним встала Искра, кривя тонкие губы
в  присущей ей страшной ухмылке. Мистле, Ассе и Рееф отошли вправо, Гиселер
остался посредине, поглядывая на охотника за наградами из-под прищура.
   - Ну, лады, Крыси. - Бонарт осмотрелся по сторонам, глянул в небо, потом
поднял меч и поплевал на острие. - Коль пошла такая пляска... А ну, музыка!
Играй!
   Они  бросились  друг  на  друга,  словно  волки,  мгновенно,  тихо,  без
предупреждения.  Запели  в воздухе клинки, заполняя  улочку  стоном  стали.
Вначале  были  слышны  только  удары клинков, вздохи,  стоны  и  ускоренное
дыхание.
   А потом неожиданно и вдруг Крысы начали кричать. И умирать.
   Рееф  вылетел из клубка первым, треснулся спиной о стену, брызжа  кровью
на грязно-белую известку. За ним нетвердым шагом выкатился Ассе, согнулся и
упал на бок, попеременно сгибая и разгибая колени.
   Бонарт  вертелся  и  прыгал как волчок, окруженный мерцанием  и  свистом
клинка.  Крысы  пятились от него, подскакивали, делая выпады и  отпрыгивая,
яростно, заядло, безжалостно и... безрезультатно. Бонарт парировал,  рубил,
нападал, непрерывно атаковал, не давал передышки, навязывал темп.  А  Крысы
отступали. И умирали.
   Искра,  получив  в  шею, упала в грязь, свернувшись клубком  как  кошка,
кровь  из  артерии  брызнула на лодыжки и колени переступавшего  через  нее
Бонарта.   Охотник  широким  взмахом  отразил  выпад  Мистле  и   Гиселера,
развернулся  и  молниеносным ударом разделал Кайлея от  ключицы  до  бедра,
ударив  его  самым  концом меча. Кайлей выпустил меч, но  не  упал,  только
согнулся  и  обеими  руками схватился за грудь и живот,  а  из-под  ладоней
хлестала  кровь.  Бонарт  снова  увернулся  от  удара  Гиселера,  парировал
нападение   Мистле  и  рубанул  Кайлея  еще  раз.  Размозжил   ему   висок.
Светловолосый Крыс упал и лужу собственной крови, смешанной с грязью.
   Мистле  и  Гиселер  замерли на мгновение, но вместо того  чтобы  бежать,
заорали  в  один  голос, дико и бешено. И кинулись на Бонарта.  Кинулись  и
нашли свою смерть.

        x x x

   Цири  влетела  в  поселок и помчалась галопом по  улочке.  Из-под  копыт
вороной кобылы полетели брызги грязи.

        x x x

   Бонарт  пнул  каблуком  Гиселера, лежавшего у  стены.  Главарь  Крыс  не
подавал  признаков  жизни. Из разрубленного черепа уже  перестала  вытекать
кровь.
   Мистле,  стоя на коленях, искала меч, шаря обеими руками по грязи  и  не
видя,  что ползает в быстро растущей луже крови. Бонарт медленно подошел  к
ней.
   - Не-е-е-е-е!!!
   Охотник поднял голову.
   Цири с ходу соскочила с лошади, завертелась, упала на одно колено.
   Бонарт усмехнулся.
   - Крысиха, - сказал он. - Седьмая Крысиха. Хорошо, что ты здесь. Тебя-то
мне и недоставало для комплекта.
   Мистле  нащупала меч, но не в состоянии была его поднять. Она  захрипела
и,  кинувшись под ноги Бонарта, дрожащими пальцами вцепилась в голенища его
сапог. Раскрыла рот, чтобы крикнуть, но вместо крика из ее глотки вырвалась
блестящая карминовая струя. Бонарт сильно ударил ее, свалив в навоз. Однако
Мистле,   обеими  руками  держась  за  распоротый  живот,  сумела  все-таки
подняться снова. - Неееее! - крикнула Цири. - Мистлеее!!!
   Охотник  за  наградами не обратил внимания на ее крик,  даже  головы  не
повернул,  а завертел мечом и ударил размашисто, как косой, жутким  ударом,
который подхватил Мистле с земли и бросил на стену, словно мягкую тряпичную
куклу, будто замаранный красным лоскут.
   Крик увяз в горле Цири. Руки тряслись, когда она хваталась за меч.
   -  Убийца,  - прошипела она сквозь стиснутые зубы, поражаясь, как  чуждо
прозвучал  собственный голос. Чужие губы вдруг стали  чудовищно  сухими.  -
Убийца! Мразь!
   Бонарт,  слегка наклонив голову, с интересом рассматривал  ее.  -  Будем
помирать?
   Цири  шла  к  нему, обходя его полукругом. Меч в поднятых и выпрямленных
руках двигался, обманывал, вводил в заблуждение.
   Охотник  за  наградами громко рассмеялся. - Умирать! -  повторил  он.  -
Крысиха  решила умереть. Он поворачивался медленно, не сходя  с  места,  не
давая  поймать себя в обманную ловушку полукруга. Но Цири было  все  равно.
Она  кипела  от  ярости и ненависти, дрожала от жажды убийства,  стремилась
достать этого страшного старика, почувствовать, как клинок врезается в  его
плоть.  Хотела  увидеть  его кровь, хлещущую из  рассеченных  вен  в  ритме
последних ударов сердца.
   -  Ну,  Крысиха. - Бонарт поднял испачканный меч и плюнул на  острие.  -
Прежде чем подохнешь, покажи, на что ты способна. Давай, музыка, играй!

        x x x

   -  Ей-богу, не знаю, как получилось, что они не прикончили друг дружку в
первом  же  бою, - рассказывал спустя шесть дней Никляр, сын гробовщика.  -
Видать,  здорово хотели позабивать. Да и оно видно было. Она  его,  он  ее.
Налетели дружка на дружку, столкнулись мгновенно, и пошел сплошной звон  от
мечей-то.  Может,  двумя,  может,  тремя ударами  обменялись.  Некому  было
считать-то  ни  глазом,  ни  ухом. Так шибко бились,  уважаемый,  что  глаз
человеческий  аль  ухо  не ловили того. А плясали и  скакали  дооколо  себя
словно твои две ласки!
   Стефан   Скеллен,  по  прозвищу  Филин,  слушал  внимательно,  поигрывая
нагайкой.
   -  Отскочили дружка от дружки, - тянул парень, - а ни на ей, ни  наем-ни
царапинки.  Крысиха-то была, видать, злющая как сам черт, а  уж  шипела  не
хуже  котища,  когда у его хочут мышь отобрать. А милсдарь господин  Бонарт
был совсем спокойным.

        x x x

   -  Фалька,  -  сказал Бонарт, усмехаясь и показывая зубы, как  настоящий
гуль.  - Ты и верно умеешь плясать и мечом вертеть! Ты меня заинтересовала,
девушка. Кто ты такая? Скажи, прежде чем умрешь.
   Цири  тяжело  дышала.  Чувствовала, как  ее  начинает  охватывать  ужас.
Поняла, с кем имеет дело.
   -  Скажи,  кто  ты  такая, и я подарю тебе жизнь.  Она  крепче  стиснула
рукоять.  Необходимо  было пройти сквозь его выпады, парирования,  рубануть
его  прежде,  чем  он успеет заслониться. Нельзя было допустить,  чтобы  он
отбивал  ее  удары,  нельзя было и дальше принимать на свой  меч  его  меч,
испытывать  боль и надвигающийся паралич, который пронизывал ее насквозь  и
заставлял  костенеть  при  его выпадах локоть  и  предплечье.  Нельзя  было
растрачивать  энергию на пустые уверты от его ударов,  проходящих  мимо  не
больше чем на толщину волоса. "Я заставлю его промахнуться, - подумала она.
- Сейчас. В этой стычке. Или умру".
   -  Ты  умрешь,  Крысиха, - сказал он, идя на нее с  выставленным  далеко
вперед мечом. - Не боишься? Все потому, что не знаешь, как выглядит смерть.
   "Каэр Морхен, - подумала она, отскакивая. - Ламперт. Гребень. Сальто".
   Она  сделала три шага и пируэт, а когда он напал, отмахнувшись от финта,
она крутанула сальто назад, упала в полуприсет и тут же рванулась на него,
поднырнув  под  его. клинок и выворачивая сустав для удара,  для  страшного
удара,  усиленного  мощным разворотом бедер. И тут ее  неожиданно  охватила
эйфория, она уже почти чувствовала, как острие вгрызается ему в тело.
   Но  вместо  этого был лишь жесткий, стонущий удар металла  о  металл.  И
неожиданная  вспышка в глазах. Удар и боль. Она почувствовала, что  падает,
почувствовала, что упала. "Он парировал и отвел удар, - подумала она.  -  Я
умираю".
   Бонарт  пнул ее в живот. Вторым пинком, точно и болезненно нацеленным  в
локоть,  выбил у нее из рук меч. Цири схватилась за голову, она чувствовала
тупую боль, но под пальцами не было раны и крови. "Он ударил кулаком, - зло
подумала  она. - Я просто получила кулаком. Или головкой меча. Он  не  убил
меня. Отлупцевал как соплячку". Она открыла глаза.
   Охотник  стоял  над  ней, страшный, худой как скелет, возвышающийся  как
большое безлистное дерево. От него разило потом и кровью.
   Он  схватил ее за волосы на затылке, поднял, заставил встать, но тут  же
рванул,  выбивая  землю  из-под ног, и потащил, орущую  как  осужденная  на
вечные муки, к лежащей у стены Мистле.
   - Не боишься смерти, да? - буркнул он, прижимая ее голову к земле. - Так
погляди, Крысиха. Вот она - смерть.
   Вот  так умирают. Погляди, это кишки. Это кровь. А это - говно! Вот, что
у человека внутри.
   Цири  напружинилась, согнулась, вцепившись в его руку, зашлась  в  сухом
позыве.  Мистле  еще жила, но глаза уже затянул туман, они уже  стекленели,
стали  рыбьими. Ее рука, будто ястребиный коготь, сжималась и  разжималась,
зарывшись  в  грязь и навоз. Цири почувствовала резкую, пронизывающую  вонь
мочи. Бонарт залился хохотом.
   - Вот так умирают, Крысиха. В собственном дерьме и кишках!
   Он   отпустил   ее.  Она  упала  на  четвереньки,  сотрясаемая   сухими,
отрывистыми  рыданиями.  Мистле была рядом.  Рука  Мистле,  узкая,  нежная,
мягкая, умная рука Мистле... Она уже не шевелилась.

        x x x

   -  Он  не  убил  меня. Привязал к коновязи за обе руки.  Высогота  сидел
неподвижно. Он сидел так уже долго. Даже сдерживал дыхание. Цири продолжала
рассказ,  ее  голос  становился  все  глуше,  все  неестественнее   и   все
неприятнее.
   -  Он  приказал сбежавшимся принести ему мешок соли и бочонок уксуса.  И
пилу.  Я не знала... Не могла понять, что он надумал... Тогда еще не знала,
на  что  он способен. Я была привязана... к коновязи... Он крикнул каких-то
челядников,  приказал  им держать меня за волосы...  и  не  давать  закрыть
глаза.  Показал  им,  как...  Так, чтобы я  не  могла  ни  отвернуться,  ни
зажмуриться...  Чтобы  видела  все, что он делает.  "Надобно  позаботиться,
чтобы  товар не протух, - сказал он. - Чтобы не разложился!.."  Голос  Цири
надломился,  сухо  увяз  в горле. Высогота, неожиданно  поняв,  что  сейчас
услышит, почувствовал, как слюна заполняет ему рот.
   - Он отрезал им головы, - глухо сказала Цири. - Пилой. Гиселеру, Кайлею,
Ассе,  Реефу, Искре... И Мистле. Отпиливал им головы... Поочередно. У  меня
на глазах.

        x x x

   Если  б в ту ночь кто-нибудь сумел подкрасться к затерянной среди трясин
хате с провалившейся и обросшей мхом стрехой, если б заглянул сквозь щели в
ставнях, то увидел бы в скупо освещенной комнатушке седобородого старика  в
кожухе и пепельноволосую девушку с лицом, изуродованным шрамом во всю щеку.
Увидел бы, как девушка содрогается от плача, как всхлипывает, как бьется  в
руках  старика, а тот пытается ее успокоить, неловко и машинально  гладя  и
похлопывая по содрогающимся в спазмах плечам.
   Но  это  было  невозможно. Никто не мог этого увидеть. Хата была  хорошо
спрятана  среди камышей на болоте. На вечно покрытом туманами безлюдье,  на
которое никто не отваживался заглядывать.

   Часто мне задавали вопрос, как. получилось, что я решил записывать  свои
воспоминания.  Многих,  казалось,  интересовал  тот  момент,  когда  начали
возникать   мои  мемуары,  какой  именно  факт,  событие  или  же   явление
сопутствовали началу записей либо дали толчок к ним. Сначала я давал разные
пояснения  и  частенько лгал, однако же теперь предпочитаю  писать  правду,
поскольку  сегодня, когда волосы мои поседели и заметно поредели,  я  знаю,
что правда есть ценное зерно, ложь же-ни на что не годные плевелы.
   А правда такова: событием, которое дало всему начало и которому я обязан
первой  записью, из коих впоследствии начал формироваться труд моей  жизни,
было то, что я совершенно случайно нашел клочок бумаги и обломок свинцового
карандаша  среди вещей, которые я и мои друзья позаимствовали из  лирийских
военных лагерей. Случилось это...
   Лютик. "Полвека поэзии".

        Глава 3

   ...Случилось  эти спустя пять дней после сентябрьского новолуния,  точно
на  тридцатый  день  нашего  похода, считая с момента,  когда  мы  покинули
Брокилон, и на шестой день после Битвы на Мосту.
   Сейчас,  любезные мои будущие читатели, я немного отступлю во времени  и
опишу  события,  кои  имели  место  непосредственно  после  достославной  и
чреватой  последствиями  Битвы  на Мосту.  Однако  вначале  я  ознакомлю  с
событиями  то,  уверен, неисчислимое множество читателей, кои  о  Битве  на
Мосту  ничего не знают, то ли в силу иных интересов, то ли по причине общей
невежественности. Раз®ясняю: оная Битва имела место быть в  последний  день
августа Года Великой Войны в Ангрене, на мосту, стягивающем два берега реки
Яруги   в   районе   поселения,  именуемого  Красная   Биндюга.   Сторонами
вышеупомянутого  вооруженного конфликта были:  армия  Нильфгаарда  с  одной
стороны и лирийский корпус под командованием королевы Мэвы с другой  и  мы,
то  есть  мужественная  команда  - я, нижеподписавшийся,  а  также  ведьмак
Геральт,  вампир Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, лучница  Мильва  и
Кагыр  Маур  Дыффин аэп Кеаллах, нильфгаардеи,, не перестающий с упорством,
достойным  лучшего  применения, утверждать, будто  он  и  не  нильфгаардеи,
вовсе.
   ...  Тебе,  читатель,  также  может быть не понятно,  откуда  в  Ангрене
взялась  королева Мэва, о которой в то время шел слух, будто она  со  своей
армией погибла во время нильфгаардской июльской инкурсии на Лирию, Ривию  и
Аэдирн,  приведшей  к полному захвату этих стран и их оккупации  имперскими
войсками. Однако же Мэва не погибла, как предполагали, в бою и не попала  в
нильфгаардский  плен.  Собрав под свои знамена крупный  отряд  конников  из
уцелевшего  лирийского  войска