,  а  также  наемников  и  обычных  бандитов,
доблестная Мэва развернула партизанскую войну против нильфгаардцев.  А  для
такой  войны  дикий Ангрен был идеальным местом - можно было  и  из  засады
ударить, и затаиться где-нибудь в лесах и перелесках, потому как в  Ангрене
с  лесами все в порядке. Правду сказать, кроме лесов, в том крайне ничего и
нету. Что следует отметить оco6o.
   Отряд  Мэвы, к тому времени именуемый не иначе как Армией Белой Королевы,
быстро набирал силы и такой лихости, что ухитрился бесстрашно переправиться
на  левый  берег Яруги, дабы там, на глубоких тылах противника,  скакать  и
носиться вдоволь.
   И  теперь  мы возвращаемся к нашим баранам, в смысле к битве  на  Мосту.
Тактическая ситуация складывалась нижеследующим образом: партизаны королевы
Мэвы,  пошумев на левом берегу Яруги, захотели перебраться на правый берег,
но налетели на нильфгаардцев, разбойничавших на правом берегу той же Яруги,
которую,  кстати,  именовали, смешно подумать, Яррой. На  вышепоименованных
нарвались мы с центральной позиции, то есть с самой середины реки Яруги,  с
обеих  сторон - и левой, и правой - какими-то не известными нам в то  время
вооруженными  людьми окруженные. Не имея по сему случаю  возможности  куда-
либо   ретироваться,  мы  проявили  невиданный  героизм  и   покрыли   себя
неувядаемой  славой. Битву, кстати сказать, выиграли лирийцы, поскольку  им
таки  удалась  их стратегическая задумка, то бишь бегство на правый  берег.
Нильфгаардцы  сбежали в неизвестном направлении и тем самым бой  проиграли.
Я,   конечно,  понимаю,  что  все  это  звучит  несколько  конфузно  и  по-
любительски,   и   не   упущу  возможности  перед  опубликованием   записок
проконсультировать  текст  с каким-либо военным  теоретиком.  Сейчас  же  я
опираюсь  на авторитет Кагыра аэп Кеаллаха, единственного солдата  в  нашей
команде.  Кагыр  же утверждает, что одержание победы методом  своевременной
ретирады с поля боя допускает большинство милитарных доктрин.
   Участие  нашей команды в битве, бесспорно, достойное всяческой  похвалы,
однако имело и негативные последствия. С Мильвой, которая была в интересном
положении,  произошел несчастный случай. У нее случился выкидыш.  Остальным
повезло,  ибо  никто  не  получил серьезных повреждений.  Но  никто  же  ни
почестей  не  дождался,  ни  даже благодарности,  за  исключением  ведьмака
Геральта,  поскольку  ведьмак  Геральт,  вопреки  неоднократным  -  и  явно
ошибочным  - заявлениям о своей индифферентности и не менее же неоднократно
декларируемой  нейтральности,  в  Битве продемонстрировал  прыть  столь  же
великую,  сколь  и  чрезмерно  эффектную,  иными  словами,  бился  воистину
показательно, если не сказать - театрально. Его заметили, и Мэва,  королева
Лирии,  собственною  десницею свершила над ним  акколаду,  посвятив  его  в
рыцари.  От  этой почести, как вскоре оказалось, было больше  неприятности,
нежели авантажа.
   Ибо  следует  тебе знать, любезный читатель, что ведьмак Геральт  всегда
был  личностью скромной, рассудительной и выдержанной, поведения прямого  и
неусложненного  наподобие  ратовища алебарды или  вил.  Однако  неожиданное
вознесение  и  кажущаяся милость королевы Мэвы заметно его изменили,  и  не
знай  я  его  лучше, то сказал бы, что он возгордился и, вместо того  чтобы
побыстрее  и  понезаметнее сойти со сцены, болтался  в  королевской  свите,
ликовал, купался в лучах славы и королевской милости.
   А  нам  слава  и популярность нужны были менее всего. Тем кто  подзабыл,
напоминаю,  что тот же самый ведьмак Геральт из Ривии, волею королевы  Мэвы
ставший ныне рыцарем Геральтом Ривским, преследовался органами безопасности
всех  Четырех  Королевств,  что было связано с бунтом  магиков  на  острове
Танедд.  Меня,  человека  невинного и чистого как слеза  ребенка,  пытались
обвинить  в  шпионаже.  Сюда же следует отнести  Мильву,  сотрудничавшую  с
дриадами  и скоя'таэлями и причастную, как оказалось, к известной резне  на
границах  леса  Брокилон.  Не  остался  в  стороне  и  Кагыр  аэп  Кеаллах,
нильфгаардеи,   подданный,   как   ни  говори,   враждебного   государства,
присутствие  которого  на  несвойственной ему стороне  фронта  об®яснить  и
оправдать было бы непросто. В общем, все складывалось так, что единственным
членом  нашей команды, биографию которого не подмочили ни политические,  ни
криминальные деяния, был вампир. Таким образом, раскрытие и выявление кого-
либо  из нас грозило всем остальным, мягко выражаясь, насаждением на острые
осиновые колья.
   Каждый  день,  проведенный - вначале, впрочем,  с  приятностию,  сыто  и
беспечно  -  под  сенью лирийских штандартов, повышал  риск  материализации
вышесказанного мною.
   Геральт, которому я на это категорично указал, слегка посмурнел,  но  не
замедлил высказать свои соображения, коих оказалось два. Во-первых,  Мильве
после  случившегося с ней все еще требовались присмотр и опека, а при армии
имелись фельдшеры. Во-вторых, армия королевы Мэвы направлялась на восток, в
сторону  Каэд  Дху,  а  наша  компания, прежде чем  сменить  направление  и
влипнуть в вышеописанную историческую битву, тоже двигалась в Каэд Дху -  у
проживающих  там друидов мы надеялись получить сведения, которые  могли  бы
помочь  найти  Цири.  С  прямого  пути  к  друидам  нас  вынудили  свернуть
буйствовавшие  в Ангрене раз®езды и никому не подчиняющиеся банды.  Теперь,
под защитой дружественной лирийский армии, при милости и доброжелательности
королевы  Мэвы,  дорога на Каэд Дху была нам открыта, более того,  казалась
простой и безопасной.
   Я  упреждал  ведьмака,  что  это всего лишь видимость,  что  королевская
милость  может  обернуться  своей  тыльной  стороной.  Ведьмак  слушать  не
пожелал.  А кто оказался прав, скоро стало ясно всем. Как только  разошлась
весть,   что  с  востока,  от  перевала  Кламат,  идет  на  Ангрен   мощная
нильфгаардская карательная экспедиция, войско Лирии не мешкая завернуло  на
север,  к  горам  Махакама. Геральту, как нетрудно догадаться,  такой  финт
вовсе  не  улыбался - он спешил к друидам, а не в Махакам! Наивный,  словно
ребенок,  он  помчался к королеве Мэве, намереваясь получить увольнение  из
армии  и королевское благословение его личных интересов. И в тот же  момент
окончились королевская любовь и благожелательность, а уважение и восхищение
героем Битвы за Мост развеялись как дым. Рыцарю Геральту Ривскому холодно и
твердо  напомнили  об его рыцарских обязанностях перед королевой.  Все  еще
слабую   Мильву,   вампира   Региса   и  нижеподписавшегося   белено   было
незамедлительно  включить  в  колонну  тащившихся  за  армией  беженцев   и
штатских. Кагыр аэп Кеаллах, рослый юноша, который ну никак уж на штатского
не  смахивал, был препоясан бело-голубым шарфом и включен в так  называемую
вольную команду, то есть подразделение кавалерии, составленное из хулиганов
и  бродяг,  подбираемых на дорогах лирийским корпусом. Таким  образом,  нас
разделили и походило на то, что наша экспедиция зачахла - прошу простить за
вульгаризм - окончательно и бесповоротно.
   Однако, как ты догадываешься, дорогой читатель, это вовсе не был  конец,
более  того, это не было даже начало! Мильва, узнавшая о развитии  событий,
тот  же  час назвалась здоровой и дееспособной и первой призвала к бегству.
Кагыр сунул в кусты шарф с королевскими цветами и сбежал из вольной команды
на волю, а Геральт выскользнул из роскошных шатров первосортного рыцарства.
   Не стану разбрасываться по мелочам, а врожденная скромность не позволяет
мне чрезмерно выпячивать свои собственные - немалые - заслуги в описываемом
мероприятии.  Отмечу  лишь факт: в ночь с пятого на  шестое  сентября  наша
команда  втихую  покинула корпус королевы Мэвы. Прежде чем  распрощаться  с
лирийским  войском,  мы не преминули обильно экипироваться,  не  спрашивая,
разумеется,  на то согласия квартирмейстерской службы. Слово "грабеж",  кое
употребила Мильва, я воспринимаю как чересчур крепкое. Ведь в принципе  нам
полагалось какое-никакое вознаграждение за участие в достопамятной Битве за
Мост.  А  если  не  вознаграждение, то хотя бы  компенсация  и  восполнение
понесенных убытков! Умалчивая о трагическом происшествии с Мильвой, синяках
и  ранах Геральта и Кагыра, нельзя не сказать, что в бою нам прикончили или
покалечили  всех  лошадей, кроме моего верного Пегаса и  норовистой  кобылы
ведьмака,  Плотвы.  Поэтому  в  порядке рекомпенсации  мы  прихватили  трех
полнокровных  кавалерийских верховых коней и одну запасную  лошадку.  Взяли
также  лишь  столько снаряжения, сколько сумели ухватить  -  справедливости
ради  скажу,  что  половину взятого нам впоследствии пришлось  выкинуть  за
ненадобностью. Как выразилась Мильва, "так завсегда бывает,  когда  хапаешь
втемную".  Наиболее  полезная часть краденого пришлась на  вампира  Региса,
который  в  темноте  видит  лучше,  чем днем.  Дополнительно  Регис  снизил
боеспособность  лирийской армии, прихватив мышиного цвета упитанного  мула,
которого вывел из ограды так ловко, что ни одно животное даже не фыркнуло и
не  топнуло.  Байки  о животных, чувствующих вампиров и реагирующих  на  их
присутствие паническим  страхом, явно следует отнести к  области  народного
творчества, разве что речь идет о некоторых животных и некоторых  вампирах.
Добавлю, что тот мышастый мул держится при нас до сих пор. После того,  как
мы  потеряли  запасную  лошадку, которая где-то  заплутала  позже  в  лесах
Заречья, перепуганная волками, мул несет наш багаж, вернее, то, что от него
осталось.  Зовут  мула  Драакуль, имечко это  дал  ему  Регис  сразу  после
из®ятия, да  так оно и осталось. Региса явно забавляет это имя, несомненно,
имеющее  какое-то шутливое звучание в культуре и речи вампиров. Нам  же  он
этого  раз®яснить  не пожелал, утверждая, что "cue есть непереводимая  игра
cлов".
   Таким-то  вот образом компания наша снова вышла на тракт, а  уже  и  без
того  достаточно  длинный перечень лиц, которые нас  не  любили,  стал  еще
длиннее.  Геральт  Ривский,  рыцарь  без  страха  и  упрека,  покинул  ряды
рыцарства  еще  до  того,  как  посвящение было  подтверждено  патентом,  а
придворный  герольд придумал ему герб. Кагыр же аэп Кеаллах  в  долголетнем
конфликте  Нильфгаарда с нордлингами ухитрился уже драться  в  рядах  обеих
армий  и  из  обеих дезертировать, заочно заработав и там  и  тут  смертный
приговор.  Да и остальные были в отнюдь не лучшей ситуации - в конце  концов
веревка  есть  вервие простое, и не столь уж велика разница,  за  что  тебя
вздернут:   за   ущерб,  нанесенный  рыцарской  чести,   дезертирство   или
поименование армейского мула Драакулем.
   Пусть  же  тебя  не  удивляет, любезный читатель, что  мы  предпринимали
воистину титанические усилия, дабы максимально увеличить разрыв между  нами
и  корпусом  королевы Мэвы. Что было сил в конях, гнали  на  юг,  к  Яруге,
намереваясь переправиться на левый берег. И вовсе не только для того, чтобы
отгородиться  рекой  от  королевы и ее партизан,  а  потому,  что  безлюдья
Заречья  были не столь опасны, как охваченный войной Ангрен, - к друидам  в
Каэд  Дху  гораздо  разумнее было двигаться левым,  а  не  правым  берегом.
Парадоксально,  поскольку левый берег Яруги - это уже территория  вражеской
Нильфгаардской  Империи.  "Породили  эту  левобережную  концепцию   ведьмак
Геральт,  у  которого  после  выхода  из  братства  посвященных  в   рыцари
самоуверенных   нахалов   в  значительной  степени  восстановились   разум,
способность  логически  мыслить  и свойственная  ему  предусмотрительность.
Будущее  показало, что план ведьмака был чреват последствиями и повлиял  на
результат всей экспедиции. Но об этом позже.
   У   Яруги,   когда   мы   туда  добрались,  полно  было   нильфгаардцев,
переправлявшихся по отстроенному мосту в Красной Биндюге, чтобы  продолжать
наступление  на  Ангрен, а скорее всего и дальше, на  Темерию,  Махакам,  и
одному  богу известно, куда еще нацелился нильфгаардский генеральный  штаб.
Нечего  было и думать форсировать реку с ходу, следовало затаиться и ждать,
пока  не перейдут войска. Битых двое суток мы просидели в приречных  лозах,
подпитывая ревматизм и откармливая москитов. Ко всему прочему погода вскоре
испортилась,  моросило, сквозило и от холода зуб на зуб попадал  только  по
чистой  случайности.  Такого  холодного сентября  я  не  припомню  в  числе
многочисленных  оставшихся  в  моей  памяти  сентябрей.  Именно   тогда-то,
любезный  читатель,  обнаружив среди позаимствованных из  лирийских  обозов
вещей  клочок  бумаги и обломок карандаша, я и начал, чтобы убить  время  и
забыть   о  невзгодах,  вспоминать  и  увековечивать  некоторые  из   наших
приключений. Докучливая слякоть и вынужденное бездействие вконец  испортили
нам  настроение и вызвали разные черные мысли. Особенно у ведьмака. Геральт
уже  давно  подсчитывал  дни, отделяющие его  от  Цири  -  а  каждый  день,
проведенный не в пути, отдалял его - как он думал - от девушки все  дальше.
Теперь,  в мокром лозняке, на холоде, под дождем, ведьмак с каждой  минутой
становился все угрюмее и злее.
   Было заметно, что он сильно хромает, а когда ему казалось, что никто его
не видит и не слышит, он ругался и шипел от боли. Надобно тебе знать, милый
читатель,  что Геральту поломали кости во время мятежа чародеев на  острове
Танедд.  Фрактуры срастились и вылечились магическими стараниями  дриад  из
леса Брокилон, но докучать, видимо, не перестали. Поэтому ведьмак испытывал
и  телесные,  и  душевные страдания, и злым из-за  этого  был  как  хрен  с
уксусом. Не подступись.
   И  вновь его начали преследовать сны. Девятого сентября утром, когда  он
спал после ночного бдения, он поразил всех, с криком сорвавшись с лежанки и
схватившись   за  меч.  Это  походило  на  амок,  но,  к  счастью,   прошло
моментально.
   Он  отошел в сторону, вскоре вернулся с угрюмой миной и сообщил ни много
ни  мало,  что  немедленно  распускает дружину и  дальше  отправится  один,
поскольку  там  где-то  творятся чудовищные вещи, что  время  торопит,  что
становится опасно, а он ни в какую не хочет подвергать опасности  никого  и
ни  за кого не желает нести ответственности. Он болтал и резонерствовал так
нудно  и  так  неубедительно, что никому не хотелось с  ним  спорить.  Даже
обычно терпеливый вампир отошел в сторонку, пожав плечами, Мильва сплюнула,
Кагыр  сухо напомнил, что отвечает за себя сам, а что до риска, так не  для
того  он  носит меч, чтобы тот оттягивал ему пояс. Однако потом  все  разом
замолкли  и  многозначительно уставились на нижеподписавшегося, несомненно,
полагая,  что я воспользуюсь оказией и вернусь домой. Вероятно,  нет  нужды
добавлять, что разочарование их трудно поддается описанию.
   Однако обстоятельства заставили нас прервать "передышку" и подтолкнули к
смелому  действию  - форсировать Яругу. Признаюсь, такое  мероприятие  меня
обеспокоило,   поскольку   план  предполагал   ночную   переправу   вплавь,
осуществляемую,  цитирую Мильву и Кагыра, "на конских хвостах".  Даже  если
это  была  метафора - подозреваю, что отнюдь нет, - я как-то не представлял
себе  во  время такой переправы ни себя, ни моего рысака Пегаса, на  хвосте
которого  зиждились  все мои надежды на удачный исход  операции.  Плавание,
говоря осторожно, не было и не стало моей сильной стороной. Плавание же "на
конском  хвосте" - и подавно. Если б Матерь Природа хотела, чтобы я плавал,
то  в  ходе  акта  творения и процесса эволюции она не упустила  бы  случая
снабдить меня хотя бы перепонками между пальцами. Не говоря уж о Пегасе.
   Мои  треволнения  оказались  напрасными -  по  крайней  мере  касательно
плавания  на  конском хвосте. Мы переправились совсем другим  образом.  Кто
знает, не еще ли более безумным и, сказать по правде, совсем уж нахальным -
по   восстановленному  мосту  в  Красной  Биндюге,  под   самым   лесом   у
нильфгаардских  постов и патрулей. Предприятие, кок выяснилось,  только  на
первый   взгляд  казалось  диким  лихачеством  и  смертельным   риском,   в
действительности прошло как по маслу. После того, как проследовали линейные
подразделения,  по мосту туда и обратно принялись сновать обоз  за  обозом,
экипаж за экипажем, стадо за стадом, толпы самого различного, в том числе и
цивильного  народа,  среди которого наша компания не выделялась  совершенно
ничем  и  никому в глаза не бросалась. Таким образом, десятого дня сентября
месяца  все мы перебрались на левый берег Яруги, только один раз окликнутые
стражей,  которой  Кагыр,  грозно насупившись,  гневно  буркнул  что-то  об
императорской службе, подтвердив сказанное классической армейской и  всегда
эффективной   "куррва   ваша  мать".  Прежде  чем   кто-либо   успел   нами
заинтересоваться  еще,  мы  уже  были  на  левом  берегу  реки,  в  глубине
зареченских лесов, потому что здесь был только один тракт, и тот - на юг, а
нам  не  подходили ни направление, ни обилие путающихся там  нильфгаардцев.
На. первой же ночевке в лесах Заречья меня тоже посетил дивный сон - однако
в  отличие  от  Геральта мне приснилась не Цири, а чародейка Йеннифэр.  Как
обычно  вся  в  черном  и белом, она витала в воздухе  над  угрюмым  горным
замком,  а  снизу другие чародейки грозили ей кулаками и всячески поносили.
Йеннифэр  взмахнула  длинными черными рукавами платья и черным  альбатросом
улетела  к  бесконечному морю прямо навстречу восходящему солнцу.  С  этого
момента сон обратился в кошмар. После пробуждения детали стерлись, остались
нечеткие,  мало осмысленные картинки, но были и картины жуткие:  истязания.
крик, боль, страх, смерть... Одним словом...
   Я  не  стал рассказывать Геральту о своем сне. Слова не молвил.  И,  как
выяснилось позже, правильно поступил.

        x x x

   -  Йеннифэр  ее звали! Йеннифэр из Венгерберга. И презнаменитейшая  была
чародейка! Чтоб мне рассвета не дождаться, ежели лгу.
   Трисс  Меригольд вздрогнула, повернулась, пытаясь пробить взглядом толпу
и  сизый дым, плотно заполнявший главный зал таверны. Наконец встала  из-за
стола,  с  легким  сожалением оставив филе из морского языка  с  анчоусовым
маслицем. Местное фирменное блюдо и первейший деликатес. Однако по тавернам
и  постоялым дворам Бреммервоорда она шаталась не для того, чтобы поглощать
деликатесы,  а ради сбора информации. Кроме того, ей надо было  следить  за
фигурой.
   Круг людей, в который предстояло втиснуться, был уже плотен и густ  -  в
Бреммервоорде  люди  обожали рассказы и не упускали  ни  одной  возможности
послушать новый. А многочисленные моряки никогда не разочаровывали,  всегда
могли  позабавить новым и свежим репертуаром морских басен  и  баек.  Ясное
дело,  в  основном матросским, но ведь это не имело ни малейшего  значения.
Рассказ есть рассказ. У пего свои законы.
   Рассказчица,  занимавшая  публику сейчас и  упомянувшая  Иеннифэр,  была
рыбачкой  с Островов Скеллиге - полная, ширококостная, коротко остриженная,
одетая,  как и ее четыре спутницы, в вытертый до блеска камзол из нарвальей
кожи.
   -  Случилось  это  в  девятнадцатый день сентября месяца,  наутро  после
второй  ночи  полнолуния,  -  излагала  островитянка,  отхлебывая  пиво  из
солидных размеров кубка.
   Ее  рука,  как заметила Трисс, была цвета старого кирпича, а обнаженные,
узловатые  мускулистые  предплечья - никак  не  меньше  двадцати  дюймов  в
обхвате. У Трисс было двадцать два в талии.
   -   Рано-ранешенько,  -  продолжала  рыбачка,  водя  глазами  по   лицам
слушателей,  -  вышел  наш  баркас в море, на  зунд  промеж  Ан  Скеллиг  и
Спикероогой,  на  устричную отмель, где обыкновенно мы  лососевые  переметы
ставим. Шибко спешили, потому как на шторм нагоняло, небо сильно темнело  с
заходу.  Надо  было поживше выбрать лосося с сетей, иначе,  сам  знаешь,  в
сетях только морды помятые остаются, пооборванные, и весь улов идет псу под
хвост.
   Слушатели,  в  большинстве  своем жи