ь. Он  кипел  от  ярости,  стыда  и
ненависти. И не выдержал. Напал. Быстро и предательски.
   Зрители  не  заметили  вольта  и обратного удара.  Увидели  только,  как
бросающийся  на  Фальку Ставлю проделывает прямо-таки  балетный  прыжок,  а
потом, совсем уж не балетным па, валится лицом в песок, а песок моментально
набухает кровью.
   - Инстинкты берут верх! - перекричал толпу Бонарт. - Рефлексы действуют!
Ну  как,  Хувенагель?  Разве  не говорил я?  Вот  увидишь,  цепные  псы  не
потребуются!
   - Ах, что за прелестное и прибыльное зрелище! - Хувенагель аж прищурился
от удовольствия.
   Ставро  приподнялся  на  дрожащих  от  усилия  руках,  замотал  головой,
закричал, захрипел, его вырвало кровью, и он снова упал на песок.
   -  Как, вы сказали, называется этот удар, милостивый государь Бонарт?  -
сексуально прохрипела маркиза де Нэменс-Уйвар, потирая коленом колено.
   -  Это  была импровизация... - Охотник за наградами, который  вообще  не
смотрел на маркизу, сверкнул зубами. - Прекрасная, творческая, я бы сказал,
прямо-таки  нутряная  импровизация. Я слышал о  том  месте,  где  учат  так
импровизированно выпускать кишки. Готов поспорить, что наша мазелька  знает
это место. А я уже знаю, кто она такая.
   -  Не  принуждайте  меня! - крикнула Цири, и в ее  голосе  завибрировала
угрожающая нотка. - Я не хочу! Понимаете? Не хочу!
   -  Эта  девка  из  пекла  родом! - Амарантовый ловко  перепрыгнул  через
барьер,  моментально обежал арену вокруг, чтобы отвлечь  внимание  Цири  от
запрыгивающего с противоположной стороны Колтуна. Вслед за Колтуном  барьер
преодолел Конская Шкура.
   -  Нечистая  игра! - зарычал чувствительный ко всему, что касается  игр,
маленький как низушек бургомистр Пенницвик, и толпа его поддержала. -  Трое
на одну! Нечистая игра!
   Бонарт  засмеялся.  Маркиза  облизнула  губы  и  принялась  еще  сильнее
перебирать ногами.
   План тройки был прост - припирают отступающую девушку к бревнам, а потом
двое  блокируют,  а  третий убивает. Ничего у них  не  получилось.  По  той
простой причине, что девушка не отступала, а нападала.
   Она  проскользнула между ними балетным пируэтом так ловко, что почти  не
оставила  на  песке  следов. Колтуна ударила на лету, точно  туда,  куда  и
следовало  ударить.  В шейную артерию. Удар был такой тонкий,  что  она  не
сбила  ритма,  а  танцуя вывернулась в обратный финт. При этом  на  нее  не
попала  ни  капля  крови, хлещущей из шеи Колтуна чуть  ли  не  на  сажень.
Амарантовый,  оказавшийся позади нее, хотел рубануть Цири по шее,  по  удар
предательского меча пришелся на молниеносный ответный выпад выброшенного за
спину  клинка.  Цири  развернулась  как  пружина,  ударила  обеими  руками,
увеличив  силу  удара резким разворотом бедер. Темный,  острый  как  бритва
гномий  клинок,  шипя и чмокая, распорол Амарантовому живот,  тот  взвыл  и
рухнул  на  песок,  тут же свернувшись в клубок. Конская Шкура,  подскочив,
ткнул  было девушку острием в горло, но она мгновенно вывернулась в вольте,
мягко  обернулась и коротко резанула его серединой клинка по лицу,  вспоров
глаз, нос, рот и подбородок.
   Зрители орали, свистели, топали и выли. Маркиза де Нэменс-Уйвар засунула
обе  руки  между  стиснутыми ляжками, облизывала губы и  смеялась  пропитым
нервным  контральто. Нильфгаардский ротмистр тыла был бледен как  веленевая
бумага.  Какая-то  женщина пыталась прикрыть глаза  вырывающемуся  ребенку.
Седой  старичок  в нервом ряду бурно и громко извергал содержимое  желудка,
покрывая блевотиной песок между ногами.
   Конская  Шкура  рыдал,  ухватившись за лицо,  из-под  пальцев  струилась
смешанная со слюной и слизью кровь. Амарантовый дергался на песке и  визжал
свиньей. Колтун перестал царапать бревно, скользкое от крови, брызгавшей из
него в такт биениям сердца.
   -   Спааасиитее!   -   выл  Амарантовый,  судорожно   пытаясь   удержать
вываливающиеся из живота внутренности. - Ребееебееебееятаа! Спааасите!
   - Пиии... тхи... бхиии, - плевался и сморкался кровью Конская Шкура.
   -  У-бей е-го! У-бей е-го! скандировала жаждущая хлеба и зрелищ публика,
ритмично  топая. Блюющего старичка спихнули со скамьи и пинками  угнали  на
галерку.
   -  Ставлю  бриллианты  против  орехов, - прогремел  среди  крика  и  ора
насмешливый  бас Бонарта, - что больше никто не отважится выйти  на  арену.
Бриллианты  против  орехов,  Имбра! Да  что  там  -  даже  против  ореховой
скорлупы!
   - У-бей! - Рев, топанье, аплодисменты. - У-бей!
   -   Милостивая  дева!  -  выкрикнул  Виндсор  Имбра,  жестами   призывая
подчиненных. - Дозволь раненых забрать! Дозволь выйти на арену  и  забрать,
прежде  чем  они  кровью истекут и помрут! Прояви человечность,  милостивая
дева!  -  Человечность?! - с трудом повторила Цири,  чувствуя,  что  только
сейчас она по-настоящему начинает закипать. Она быстро привела себя в норму
серией  выученных  вдохов-выдохов. - Войдите и  заберите.  Но  войдите  без
оружия. Будьте и вы человечны. Хотя бы раз!
   -  Не-е-е-ет! - рычала и скандировала толпа. - У-бить! У-бить!  -  Вы  -
подлые  скоты!  - Цири, танцуя, развернулась, ведя глазами  по  трибунам  и
скамьям. - Вы - подлые свиньи! Мерзавцы! Паршивые сукины дети! Идите  сюда,
спуститесь, попробуйте и понюхайте! Вылижите кровь, пока не застыла! Скоты!
Вампиры!
   Маркиза охнула, задрожала, закатила глаза и мягко привалилась к Бонарту,
не  вынимая зажатых между ляжками рук. Бонарт поморщился и отодвинул ее  от
себя,  вовсе  и  не помышляя о деликатности. Толпа выла. Кто-то  бросил  на
арену огрызок колбасы, другой - ботинок, третий - огурец, целясь при этом в
Цири.  Она на лету рассекла огурец ударом меча, вызвав тем самым еще  более
громкий взрыв рева.
   Виндсор  Имбра  и  его  люди  подняли  Амарантового  и  Конскую   Шкуру.
Амарантовый зарычал. Конская Шкура потерял сознание. Колтун и Ставро вообще
не  подавали  признаков жизни. Цири отступила так,  чтобы  быть  как  можно
дальше.  Насколько позволяла арена. Люди Имбры тоже старались держаться  от
нее в стороне.
   Виндсор  Имбра не двигался. Он ждал, пока вытащат раненых и  убитых.  Он
смотрел  на  Цири  из-под полуприкрытых век, держа руку  на  рукояти  меча,
который, несмотря на обещание, не отвязал, выходя на арену.
   -  Не  надо,  -  предостерегла она, едва заметно  шевеля  губами.  -  Не
вынуждай  меня. Прошу. Имбра был бледен. Толпа топала, орала и выла.  -  Не
слушай ее, - снова перекрыл рев и гам Бонарт. - Достань меч. Иначе весь мир
узнает,  что  ты  трус  и засранец! От Альбы до Яруги будет  известно,  что
доблестный Виндсор Имбра удрал от малолетней девчонки, поджав хвост  словно
дворняга!
   Клинок  Имбры  на  один дюйм выдвинулся из ножен. - Не надо,  -  сказала
Цири. Клинок спрятался.
   - Трус! - заорал кто-то из толпы. - Дерьмоед! Заячья жопа!
   Имбра  с  каменным  выражением лица подошел к  краю  арены.  Прежде  чем
ухватиться за протянутые сверху руки, оглянулся еще раз.
   -  Ты  наверняка  знаешь, что тебя ждет, девка,  -  сказал  он  тихо.  -
Наверняка  уже знаешь, что такое Лео Бонарт. Наверняка уже знаешь,  на  что
Лео  Бонарт способен. Что его возбуждает. Тебя будут выталкивать на  арену!
Ты  будешь убивать на потеху таким свиньям и сволочам, как все эти  сидящие
вокруг  хари.  И на потеху тем, кто еще хуже них. А когда уже  то,  что  ты
убиваешь, перестанет их тешить, когда Бонарту надоест мучить тебя, тогда он
тебя  убьет.  Они  выпустят  на арену столько бойцов,  что  ты  не  сумеешь
прикрыть  спину. Или выпустят собак. И собаки тебя растерзают,  а  чернь  в
зале  будет вдыхать сладостный аромат крови, и колотить в ладони,  и  орать
"фора!".  А  ты подохнешь на испоганенном песке. Подохнешь точно  так,  как
сегодня умирали те, которых посекла ты. Ты вспомнишь мои слова. Странно, но
только  теперь  она  обратила внимание на небольшой  гербовый  щит  на  его
эмалированном ринграфе.
   Серебряный, поднявшийся на дыбы единорог на черном поле. Единорог.  Цири
опустила голову. Она глядела на украшенный орнаментом клинок меча. И  вдруг
сделалось очень тихо.
   - Ради Великого Солнца, - неожиданно проговорил молчавший до того Деклан
Рос аэп Маэльглыд, нильфгаардский ротмистр тыла. - Не делай этого, девушка.
Ne tuv'en que'ss, limed!
   Oири  медленно  перевернула Ласточку в руке,  уперла  головку  в  песок.
Согнула  колено.  Придерживая  оружие правой рукой,  левой  точно  нацелила
острие себе под грудину. Острие мгновенно пробило одежду, кольнуло.
   "Только  б  не разреветься, - подумала Цири, сильнее напирая на  меч.  -
Только не плакать. Плакать не по кому и не над чем. Одно сильное движение -
и  всему конец... Всему... " - Не сумеешь, - раздался в полной тишине голос
Бонарта.  -  Не  сумеешь, ведьмачка! В Каэр Морхене тебя намучили  убивать,
поэтому ты убиваешь как машина. Рефлекторно. А для того, чтобы убить  себя,
требуются  характер, сила, решимость и отвага. А этому они  не  могли  тебя
научить.

        x x x

   -  Как видишь, я не смогла, он оказался прав, - с трудом сказала Цири. -
Не смогла.
   Высогота  молчал, держа в руке шкурку нутрии. Неподвижно. Уже давно.  Он
почти забыл о ней.
   -  Я  струсила.  Струсила. И заплатила за это. Как платит  трус.  Болью,
позором,  паскудным унижением. И жутким отвращением к себе самой.  Высогота
молчал.

        x x x

   Если  б в ту ночь кто-нибудь подкрался к хате с провалившейся стрехой  и
заглянул  сквозь щели в ставнях, то увидел бы в скупо освещенной комнатушке
седобородого  старика и пепельноволосую девушку, сидящих у камина.  Заметил
бы, что они молчат, уставившись в светящиеся рубином угли.
   Но  этого  увидеть  не  мог никто. Хата с провалившейся,  заросшей  мхом
стрехой  была хорошо укрыта туманом и испарениями на бескрайних  болотах  и
трясинах Переплюта, куда никто не отваживался заходить.

   Кто  прольет  кровь человеческую, того кровь прольется  рукою  человека.
Бытие, 9,6.

   Многие  из  живущих заслуживают смерти, а многие из умерших - жизни.  Ты
можешь  вернуть  им  ее?  То-то же. Тогда не спеши осуждать  и  на  смерть.
Никому,  даже  мудрейшему  из  мудрых, не дано  видеть  все  хитросплетения
судьбы. Дж. Р.Р.Толкин.

   Воистину, великая надобна самоуверенность и великая ослепленность,  дабы
кровь, стекающую с эшафота, именовать правосудием. Высогота иа Корво.

        Глава 5

   -  Чего  вы  ищете  на моей земле? - повторил вопрос Фулько  Артевельде,
префект из Ридбруна, уже явно обеспокоенный затянувшейся тишиной. -  Откуда
прибыли? Куда направляетесь? С какой целью?
   "Вот так кончаются игры в добрые намерения, - подумал Геральт, глядя  на
иссеченное  загрубевшими шрамами лицо префекта. - Так кончаются благородные
порывы  дурного  ведьмака, проявившего сочувствие к банде  заросших  грязью
лесных людей. Так заканчиваются желания обрести удобство и ночлег в заезжих
дворах,  в  которых обязательно сыщется шпик. Таковы печальные  последствия
странствований  с  болтуном-виршеплетом на шее.  И  вот  сижу  я  теперь  в
напоминающей  камеру безоконной конуре, на жестком, прибитом к  полу  стуле
для  допрашиваемых,  а  спинка этого стула, чего  невозможно  не  заметить,
снабжена захватами и кожаными ремешками для укрепления рук и фиксации  шеи.
Правда,  пока  что  ими не воспользовались, но они есть.  И  как  же,  черт
побери, теперь выпутаться из этой истории?"
        x x x

   Проблуждав пять дней с зареченскими бортниками, они наконец-то выбрались
из  лесной  пущи  и вышли на заболоченные кустарники. Дождь  прошел,  ветер
разогнал испарения и легкий туман, солнце побилось сквозь тучи, и  в  лучах
солнца заиграли снежной белизной вершины гор.
   Если  еще  не так давно Яруга была для них той четкой линией,  границей,
пересечение   которой  казалось  явным  переходом  к   дальнейшему,   более
серьезному  этапу  похода,  то теперь они еще  сильнее  почувствовали,  что
приближаются к черте, барьеру, грани, к тому месту, с которого можно только
отступать.  Это  чувствовали все и в первую очередь сам  Геральт  -  ничего
иного  почувствовать было невозможно, когда с утра до вечера  перед  твоими
глазами  вздымается на юге и загораживает путь могучая,  зубчатая,  горящая
снегами  и  ледниками  горная цепь. Горы Амелл. И  возвышающийся  даже  над
зубастой  пилой  Амелла  грозный и величественный, граненый  словно  острие
кинжала  обелиск  Горгоны.  Горы Дьявола. Они не  обсуждали  эту  тему,  но
Геральт  чувствовал, что думают о ней все. Потому что и ему при взгляде  на
цепь  Амелла  и  Горгону мысль о продолжении похода  на  юг  тоже  казалась
чистейшей воды сумасшествием.
   К счастью, вдруг оказалось, что больше на юг идти не придется.
   Известие  принес кудлатый лесной бортник, из-за которого последние  пять
дней  им выпала роль вооруженного эскорта. Тот самый супруг и отец пригожих
гамадриад,  рядом  с которыми сам он смотрелся как кабан при  кобылах.  Тот
самый,  который пытался обмануть их, утверждая, будто друиды  из  Каэд  Дху
отправились  на  Стоки, Случилось это на следующее утро  после  прибытия  в
многолюдный  как  муравейник городок Ридбрун, который  был  целью  движения
бортников и трапперов из Заречья. То есть на следующий день после  прощания
с эскортируемыми бортниками, которым ведьмак больше нужен не был, а поэтому
он  никак  уж  не ожидал увидеть кого-нибудь из них. Тем большим  было  его
удивление.
   Большим,   потому  что  бортник  начал  с  пространного  извития   слов,
благодарностей, а окончил тем, что вручил Геральту мешок, полный  денег,  в
основном мелочи. Его ведьмачьей платы. Он принял, чувствуя на себе  немного
насмешливые  взгляды  Региса  и Кагыра, которым  не  раз  во  время  похода
жаловался на неблагодарность человеческую и подчеркивал безмерную  глупость
руководившего им бескорыстного альтруизма.
   И  тогда возбужденный бортник прямо-таки выкрикнул новость: "Того-этого,
омельники,  стало  быть,  друиды, сидят, господин  ведьмак,  того-этого,  в
дубравах  над  озером Лок Мондуирн, кое находится, того-этого,  в  тридцати
пяти милях к западу отседова".
   Сведения эти бортник добыл в пункте скупки меда и воска у проживающего в
Ридбруне  родственника,  а  родственник тот, в свою  очередь,  получил  сию
информацию  от  знакомого,  искателя алмазов.  Когда  же  бортник  узнал  о
друидах, он что есть духу помчался, чтобы, того-этого, уведомить. И  теперь
аж  весь излучал счастье, пылал гордостью и чувством значимости, как  любой
враль, вранье которого случайно оборачивается правдой.
   Вначале   Геральт   намеревался   было   двинуться   к   Лок   Moндуирну
незамедлительно,  но  компания активно воспротивилась. Располагая  деньгами
бортников,  заявили  Регис и Кагыр, и находясь в таком месте,  где  торгуют
всем,  надлежит пополнить запасы провизии и снаряжения. И подкупить  стрел,
добавила  Мильва, потому как от нее постоянно требуют дичи, а не станет  же
она  стрелять  оструганными щепками. И хотя бы одну  ночь,  заметил  Лютик,
переспать в гостинице, улегшись в постель, предварительно искупавшись  и  с
приятственным пивным шумком в голове.
   Друиды  -  признали все хором - не волки, в лес не убегут.  -  Хоть  это
полное  и неожиданное стечение обстоятельств, - добавил со странной улыбкой
вампир  Регис,  -  но  наша  команда оказалась на  совершенно  верном  пути
движения  в  совершенно  верном же направлении. А посему  нам  бесспорно  и
однозначно предначертано к друидам попасть. День либо два задержки значения
не имеют. Что же до поспешности, - философически добавил он, - то ощущение,
будто  время зверски торопит, обычно является сигналом тревоги, обязывающим
попридержать темп, действовать помалу и с соответствующей обдуманностью.
   Геральт  не  возражал  и не скандалил. Против философских  умозаключений
вампира не выступал, хотя навещавшие его по ночам странные видения  все  же
склоняли  к  поспешанию. Независимо от того, что сути  этих  сновидений  он
после  пробуждения вспомнить не мог. Было семнадцатое сентября, полнолуние.
До осеннего Эквинокция оставалось шесть дней.

        x x x

   Мильва,  Регис  и  Кагыр  вызвались закупить провиант  и  укомплектовать
снаряжение.  Геральту  же и Лютику выпало провести разведку  в  Ридбруне  и
"взять языка".
   Лежащий  в  излучине реки Нэви Ридбрун когда-то был городком  небольшим,
если  считать  городком  только плотную деревянную  и  кирпичную  застройку
внутри кольца ощетинившихся частоколом земляных валов. Но плотная застройка
внутри  кольца  валов составляла лишь центр города, и здесь жить  могло  не
более  десятой  части населения. Девять же десятых обитали  в  шумном  море
охвативших  валы  хат, халуп, шалашей, будок, сараев, палаток  и  фургонов,
выполняющих роль жилья.
   За  чичероне  ведьмаку  и  поэту служил родственник  бортника,  молодой,
плутоватый  и нагловатый суб®ект, типичный представитель здешних  шалопаев,
родившийся в канаве, в дюжине канав валявшийся и не раз в них же  утолявший
жажду.  В  городском  шуме, толкотне, грязи и вони он чувствовал  себя  как
форель в хрустальной горной быстрине, а возможность сопровождать кого-то по
своему отвратительному городишку его явно радовала. Не обращая внимания  на
тот  факт,  что  его никто ни о чем не спрашивает, парнишка  активно  давал
пояснения.  Оказывается, Ридбрун является важным этаном для  нильфгаардских
поселенцев, направляющихся на север за обещанными императором наделами: как-
никак, четыре лапа, или, легко сосчитать, пятьсот морг <2 800 гектаров.>. К
тому  же  десятилетнее освобождение от податей и налогов. Ридбрун  лежит  в
устье  долины  реки  Нэви, пересекающей горы Амелл и идущей  через  перевал
Теодуль, соединяющий Стоки и Заречье с Маг Тургой, Гесо, Метинной и Мехтом,
территориями, уже давно подчиненными Нильфгаардской империи. Город Ридбрун,
об®яснял  сорванец,  для  поселенцев  -  последнее  место,  где  еще  можно
рассчитывать на что-то большее, нежели только на себя, на свою  бабу  и  на
то,  что  уместилось на телегах. Поэтому-то большинство поселенцев довольно
долго стоят под городом, набираясь духа для последнего рывка к Яруге  и  за
Яругу.  А  многие  из  них, добавил парень с гордостью канавного  патриота,
остаются в городе навсегда, потому что город этот - ого-го! - культура,  не
какое-то тебе деревенское, провонявшее навозом захолустье.
   Сказать по правде, Ридбрун тоже здорово вонял, в том числе и навозом.
   Геральт несколько лет назад побывал здесь, но теперь городка не узнавал.
Очень многое изменилось. В былые времена здесь не шаталось столько конников
в  черных латах и плащах с серебряными эмблемами на нарукавниках.  В  былые
времена  под городом не было и каменоломен, в которых ободранные,  грязные,
истощенные донельзя и окровавленные люди ломали камень на плиты  и  дробили
на щебень, подгоняемые палками одетых в черное надсмотрщиков. - Здесь стоит
много  нильфгаардского войска, - пояснил мальчишка, - но  не  постоянно,  а
только   на  время  перерыва  в  переходах  и  преследовании  партизан   из
организации "Вольные Стоки". Сильный нильфгаардский гарнизон сюда  пришлют,
когда уже на месте старого города будет возведена большая каменная крепость
из   того  камня,  который  добывают  в  каменоломнях.  Камень  же   ломают
военнопленные.  Из  Лирии,  Аэдирна, последнее время  из  Соддена,  Бругге,
Ангрена.  И из Темерии. Здесь, в Ридбруне, вкалывают сотни четыре  пленных.
Добрых  пять  сотен  работают на рудниках, приисках  и  в  карьерах  вокруг
Бельхавена,  а  свыше  тысячи  строят мосты и равняют  дороги  на  перевале
Теодуль.
   На  городском рынке и во времена Геральта тоже стоял эшафот, но не столь
пышный.  Не  было  на  нем такого количества вызывающих мерзкие  ассоциации
приспособлений,  а  на шибеницах, кольях, вилах и шестах  не  висело  и  не
торчало столько вызывающих отвращение и разлагающихся декораций.
   -  Это  все  господин Фулько Артевельде, недавно назначенный  армейскими
в