ебытии, оставив подпольного миллионера в
неописуемой  растерянности.  Покрутив головой так, что возникли
первые признаки тошноты, Александр Иванович приступил к  поиску
приемной.
     По обе стороны коридора шли двери, обитые дерматином, и на
каждой  висели  разнокалиберные  таблички.  В конце коридора на
подоконнике сидело четверо.
     -- ...Ну и приходим на  Рогожское,  --  торопливо  говорил
какой-то тип со скошенными к носу глазами. -- Поначалу сказали,
что будут там хоронить. Потом оказалось, что на Калитниковском.
Ну,  мы  c  товарищами  пешкодралом...  У  пруда  народу  тьма!
Покойник на Боясова походил, но  весьма  растяжимо.  Так  и  не
узнали,  где  его  похоронили.  Форменная  труба какая-то, да и
неловко. В общем, так и ушли в дураках.
     Корейко стал шарить глазами и вскоре уткнулся  взглядом  в
высокую  красного  дерева  резную  дверь.  На  двери  было  две
таблички:  "Приемная  председателя   тов.   П.Ф.Иванова"   и
"Приемная председателя тов. П.Ф.Сидорова".
     В   хорошо  обставленной  приемной  Иванова-Сидорова  было
тихо-тихо. Напротив окна  стоял  большой  письменный  стол,  за
которым   прихорашивалась   секретарь-машинистка  в  костюмчике
кофейного цвета. Взглянув  на  секретаршу,  Корейко  без  труда
вычислил,  что  перед  ним  сидит тот самый тип государственных
служащих, для  которых  характерна  чиновничья  почтительность,
перемешанная c фамильярной пренебрежительностью.
     -- Здравствуйте!
     -- Вы записаны?
     -- Я к вам курьером из Немешаевска.
     -- Кем?
     -- Курьером.
     -- Откуда?
     -- Из Немешаевска
     -- Ага!
     -- Мне к председателю.
     -- К какому председателю?
     -- К Иванову.
     -- Пахом Феофилактович будет через час.
     -- Тогда к Сидорову.
     -- Парфен Ферапонтович будет тоже через час.
     -- Хорошо, я подожду.
     Секретарша хмыкнула.
     -- Я тогда прогуляюсь по Мииру.
     Корейко  вышел  из  приемной  и  сделал  несколько шагов в
сторону лестничной клетки. Стены коридора были сплошь  заклеены
разного  рода  бумажками: приказами, об®явлениями, выписками из
протоколов.  Одна  из  бумажек  c   напечатанным   на   машинке
престраннейшего  смысла  текстиком  даже  заставила  улыбнуться
всегда серьезного Александра Ивановича:
     МИИРОВЕЦ! БУДЬ БДИТЕЛЕН!
     НЕ ТО НЕ ПОЛУЧИШЬ КИРПИЧЕЙ!
     Другая бумажка сообщала, что работа товарища Наровлянского
ведется в порядке миража  и  обюрокрачивания.  Серый  подмокший
листок c написанным от руки словом "Внимание!" информировал,
что   выдача   мыла   будет   происходить   в   комнате  No  6;
предварительная запись у товарища Любомирова в комнате  No  66.
Текст  же  следующей бумаженции Александр Иванович был вынужден
презрительно прочитать вслух:
     -- "Согласно приказу по Мииру No 2356/2357 от 25.04.31.
выдача сала приостановлена. Выдача  граблей  завершена.  Выдача
тяпок  продолжается,  но  уже  по  коммерческим  ценам.  Лопаты
кончились.     Чулки     можно     получить     у      товарища
Конкордневой-Златовой. Членам профсоюза в 16.30 в порядке живой
очереди будут выдаваться носки".
     Корейко  дошел  до  середины  коридора и остановился возле
плаката c надписью:
     НЕ ДРЕЙФЬ, МИИРОВЕЦ!
     ДАЕШЬ СОЦСОРЕВНОВАНИЕ!
     Ниже плаката была приколота солидная бумажка,  на  которой
аршинными  буквами  было  написано:  "Тяпкин-Тряпкин-старший
понадеялся на самотек, а младший тоже хорош". Рядом c аршинными
буквами   наискось   было    написано    красными    чернилами:
"Партийная  и  комсомольская прослойки Миира бракуют и корят
за  отсталость  следующих  товарищей:  Зубочистку,   Кириленко,
Наливайко,   Смесь,   Беляковича,  Магончука,  Кравчука  (очень
особо),    Корагина    (завирается),     Лещенко     (последнее
предупреждение),   Прищепу   и   Панченко",  ниже  фиолетовыми:
"Предлагаю взнуздать и бросить на  низовку  за  обыкновенный
хилес   культуртрегеров   К.Б.Нагишом   и   И.И.Одетого.   Тов.
Н.Селиверстова", еще ниже гвоздем к стене была прибита осьмушка
листа c  анонимным  возмущением:  "Почему  монотонно  молчит
коллектив  Миира  по  поводу  безобразного  поведения  товарища
Стульчикова-Пеночкина?"
     Пока Александр Иванович читал всю эту ахинею и  раскидывал
мозгами по поводу прочитанного, его чуть не сшибли раскрывшейся
дверью  c  табличкой  "Отдел  булавок". Из пахнущей мытым полом
комнаты выскочила барышня c решительно дьявольскими  глазами  и
спешно  направилась к группе миировцев, облепивших окно в конце
коридора.
     -- Представляете, товарищи, -- гаркнула она  на  ходу.  --
Стягунчиков  правым  уклоном  страдает!  Все думали левым, а он
правым! Мне только что позвонили!
     -- Да не может этого быть...
     -- Стягунчиков?!
     -- Враки!
     -- Сын сукин он. Я всегда говорил, что  в  голове  у  него
сквозняк.
     -- Вот это шок! Ай-да Стягунчиков, подлец этакий!
     -- Аида Васильевна, а сведения точны?
     -- Вне всяких сомнений. Светозаров звонил!
     -- Позор на все учреждение!
     -- А   наши  председатели  тоже  хороши!  Вот  у  Иванова,
например, нет великой интуиции, а у Сидорова -- прорицательного
ума. Как вы думаете, кто  из  них  обладает  даром  творческого
воображения? Конечно, никто. Они только и умеют строгие приказы
отдавать.   Знаете,  что  мне  вчера  сказал  личный  секретарь
товарища Иванова? Иванов и Сидоров  --  финансово  обеспеченные
люди! И скоро у наших шефов будет не один авто, а целых два.
     -- А  я  всегда  вам  говорила,  что Иванов перспективу не
видит.
     -- А Сидоров рисковать не умеет.
     -- А Иванов не может  многообещающий  договор  подвергнуть
тщательному анализу.
     -- А  вы  знаете,  что  кредитное  соглашение c Италией на
триста пятьдесят миллионов лир уже заключено?  Вот  где  работа
была! Вот где работают способные ответработники. Не то что наши
миировцы!
     -- Да,  ворочать советскими миллионными суммами -- это вам
не шуточки шутить!
     -- Иванов,  по-моему,  вообще   не   думает   о   растущей
известности Миира.
     -- Это Сидоров не думает, а Иванов как раз думает!
     -- Вы хоть сами понимаете, что сказали?
     -- А что такое?
     -- А в чем дело?
     -- Вы сказали глупость!
     -- Я,  например, хотела сказать, что приемов Миир давно не
устраивал.
     -- Тоже мне сообщили!
     -- А   вы   человек,   которому   присущ   только    сухой
цивилизованный юмор.
     -- Опять туманно и непонятно говорите!
     -- Ах! ах! ах!
     -- Да! да! да!
     Александр  Иванович  обернулся,  почесал  рукою за ухом и,
пройдя мимо трехметроворостой стенгазеты, медленно  приблизился
к восклицающим миировцам.
     -- Простите,  товарищи, за навязчивость, а чем, собственно
говоря, занимается ваше учреждение?
     За навязчивость пришлось выдержать на себе семь мужских  и
два  женских  пристальных взгляда, по которым без особого труда
угадывался вопрос: "Вы что, гражданин, полный идиот, что ли?" А
в  поросячьих  глазках  вышеупомянутой  Аиды  Васильевны   даже
блеснул  веселый  огонек,  изо  рта вылетело деревянное, полное
сарказма замечаньице:
     -- В Миире идиотизмом не занимаются, тут люди работают!
     -- Чтоб  меня  уволили  по  сокращению  штатов,   но   вы,
гражданин, много себе позволяете!
     Голос этот принадлежал худощавому мужчине в синей жилетке.
     -- А он лобан!
     -- А почему лобан?
     -- Да  вы  посмотрите на него: ни лица, ни морды, один лоб
-- и тот безобразный! -- пробасил сероглазый тип,  хлопая  себя
по брюху.
     -- Благодарю  вас,  --  c  гусарской надменностью процедил
Корейко и,  поклонившись  соответствующим  образом,  отошел  от
глупых  миировцев  и  уселся  на  один из трех стульев напротив
двери c табличкой "Бухгалтерия".
     Контора большая, это ясно, -- предался размышлениям бывший
счетовод.  --  C  оборотом  тоже  немалым,  это  понятно.  Люди
работают. Чем занимаются? Какая разница! Что мне нужно? Точнее,
кто  мне  нужен? Конечно же, председатель. А их два! Непонятно.
Бардак какой-то! А если так, то  необходимо  использовать  этот
бардак  в  своих  целях.  Как же их заинтересовать? Может быть,
тягой к прогрессу? "Немхерес" -- прогрессивный винный  напиток?
А  что?  Бредово?  Да,  бредово! Но могут клюнуть. Идиотам надо
делать идиотские предложения! У них своя логика. Значит, нужно,
так  сказать,  в   свете   последних   решений,   уложиться   в
непонятно-какую   деятельность  Миира,  то  есть  эту  дурацкую
контору при желании можно сделать существенным пайщиком.
     Пока Александр Иванович  обнаруживал  в  себе  способность
нестандартно  мыслить  в  ситуациях  c идиотскими конторами, за
дверью бухгалтерии раздавались битте-дриттовские возгласы.
     -- А вы меня буржуями не стращайте! Я в Миире  главбух  со
дня  основания!  Счетовод  вшивый!  Вы  и  полушки  не  стоите!
Буржуйчик вы недорезанный, Платон  Миронович!  Происхожденьецем
своим, прямо скажу, не блещете!
     -- А  вы,  Павел  Жиянович,  торговлишку  при нэпе имели и
насчет социализму скептически были настроены!
     -- Это я-то скептически?
     -- Ну не я же!
     -- Нэп -- это полная утопия!
     Слово "утопия"  было  сказано  c  ударением  на  последнем
слоге.
     -- Это  вы  сейчас рветесь, а внутри вас нэпманишко сидит!
Знайте, звякните на меня доносом -- я вас тоже не пощажу!
     И тогда главбух Миира выловил из своей души слово, которое
уже давно тяжелило его сердце:
     -- Умалишенец!
     -- Нэпман двурогий!
     -- Хватит, Платон Миронович, в  бухгалтерии  детсадовщиной
заниматься! Хватит. Лучше работайте лучше!
     -- А   я   что,   по-вашему,   делаю?  Вечно  вы,  товарищ
Ксенофонтов, меня зажимаете, вот мы и ссоримся c вами. А ссора,
сами знаете, дело поганое, в наше время ни к чему  хорошему  не
приводящее...
     -- Знаете что?..
     Из   дальнейшей   беседы   главбуха  и  счетовода  Корейко
почерпнул для себя весьма важные сведения: расчетный счет Миира
оформлен в Моссоцбанке, в том самом здании,  которое  находится
на углу Маросейки и Старосадского переулка.
     Но  вот  в  коридоре  показались  двое.  Первый -- мужчина
средних лет c атласным подбородком,  бодрым  казацким  чубом  и
лобиком  типа  "Я  человек  положительный,  но  c характером!";
второй  --  мужчина  закатных  лет  c   байковым   подбородком,
трехволосной  прической и лобиком типа "Я человек благородный и
требую, чтобы все поступали  благородно".  Первый  был  не  кто
иной,  как  Пахом  Феофилактович  Иванов,  а  второй  -- Парфен
Ферапонтович Сидоров. Председатели маршевой походкой подошли  к
резной двери и, искрясь и сияя, обменялись приглашениями:
     -- Прошу вас, Пахом Феофилактович!
     -- Ну уж нет, только после вас, Парфен Ферапонтович!
     -- Да как же это возможно? После вас! Только после вас!
     -- Окажите любезность, Парфен Ферапонтович, прошу вас!
     Корейко подбежал к председателям.
     -- Товарищи, я к вам курьером из Немешаевска...
     -- А  у  вас  назначено, товарищ? -- одновременно спросили
председатели.
     -- Так я...
     -- Не  назначено?  --   шмыгнув   носом,   фыркнул   Пахом
Феофилактович.
     -- Запишитесь   у  секретаря!  --  учтиво  добавил  Парфен
Ферапонтович.
     И  председатели,  помрачнев,  друг  за  другом   вошли   в
приемную.
     -- Что  ж  вы,  дорогая?..  --  строго  проговорил товарищ
Иванов, обращаясь к секретарше.
     -- Не записали товарища  на  прием?  --  не  менее  строго
добавил товарищ Сидоров.
     -- Он  к  нам  аж  из  Немешаевска прибыл... -- прерывисто
мурлыкнул Иванов.
     -- А вы его в коридоре держите! -- подпел звонким тенорком
Сидоров.
     C этими замечаниями довольные  председатели  разошлись  по
своим кабинетам.
     Когда  c формальностями было покончено, Александр Иванович
открыл дверь c табличкой "Иванов".
     -- Разрешите?
     -- Проходите, товарищ...
     -- Корейко Александр Иванович.
     -- Прошу вас, товарищ Корейко... Одну минуточку.
     Корейко  сел  в  кресло  c  неудобной  резной  спинкой   и
некоторое время сидел, устремив свои глаза в потолок.
     "Положительный" председатель корпел за огромным письменным
столом,  заваленным  конторскими  книгами,  и вскрывал конверт,
равный по величине детскому гробику.
     -- Я к вам курьером из Немешаевска...
     -- Это я уже слышал, товарищ...
     -- Корейко.
     -- Товарищ Корейко... По какому делу?
     Пахом Феофилактович отложил конверт и  достал  из  кармана
плоскую коробку c папиросами "Кавказ".
     -- Хотим   предложить  вам  стать  пайщиками  акционерного
общества "Немхерес".
     -- Пайщиками?
     -- Общество   будет    производить    великолепное    вино
"Немешаевский херес".
     -- Хм...
     -- Это будет лучшее вино в республике!
     -- А почему вы выбрали именно Миир?
     -- Для   нас   это   великая   честь   работать   c  такой
организацией, как Миир!
     -- Да, Миир -- это силища!
     -- Вот и я говорю, кто как не Миир поможет организовать  в
республике   производство   хереса   на  высокосоциалистическом
уровне! Сами взгляните...
     Корейко  достал  "Немешаевскую  правду"   c   фицнеровской
рекламной статьей.
     -- Согласовано? -- поинтересовался председатель.
     -- Все как полагается, -- кивнул Корейко.
     -- А-а,  тогда  это  совсем другой разговор! -- воскликнул
председатель, затем помолчал и восхищенно добавил: -- Ах  какое
нужное дело вы задумали, товарищ...
     -- Корейко. Я...
     Александр  Иванович  хотел было в розовых тонах обрисовать
производство немешаевского хереса,  но  хозяин  кабинета  вдруг
разродился речью:
     -- Как  это  прекрасно,  товарищ Корейко! И правильно, что
пришли в Миир. К кому  как  не  к  нам?  Мы,  товарищ  Корейко,
работаем  на  голом  энтузиазме!  (Тут он затянулся папиросой.)
Один из показателей мощи социализма -- это Миир!  Приятно,  что
немешаевцы тоже не отстают! Вы, товарищ, правильно сделали, что
к  нам пришли. (Тут он затянулся папиросой еще раз.) К нам даже
негры приезжали. Мы им такой размах показали, что они  побелели
от  зависти! Не верите? Мы, миировцы, зря словами не швыряемся!
В  три  рефрена  --  нате,  в  два  --  о  чем  разговор!  Наша
деятельность  до того кипуча, что мы в состоянии выполнить план
даже в один рефрен! Не верите?
     "Чем же, черт возьми, они занимаются?" -- думал Корейко.
     -- В настоящее время вы что производите?
     Курьеру  пришлось  выслушать  целый  поток  учрежденческих
слов.
     -- Конечно  производим!  --  казацкий  чубик  от  волнения
дрожал. -- Мы еще поглядим,  кто  кого!  Это  я  насчет  Тиира.
Соревноваться,  энтузиасты несостоявшиеся, c нами решили! Это c
ихним-то коллективом, напичканным  старослужащими,  по  которым
Соловки  плачут!  Предлагали  организовать  на  Арбате вкусовое
предприятие "Шницель и компот". Представляете? Говорят, что это
актуально,  дескать,  плохо  это,  когда  столовые  мособщепита
проглатывают  посетителей  в  свои малоаппетитные пасти лишь по
средам  и  выходным  дням.  Ну  это  же  враки!..  Так  значит,
говорите,  "Немхерес"? Ну что же, велико, велико и бескорыстно,
а главное -- радует! Поможем! А  как  не  помочь?!  Мы  c  вами
теперь  так  махнем  вперед,  что  оглянуться  не успеем, как в
третьей пятилетке окажемся!
     Далее  "положительный"  председатель,   довольный   собой,
захихикал    и    протянул    такую    гряду    предложений   c
присоединительными    членами    и    отуманивающими     голову
социалистическими   вокабулами,   что   челюсть   у  Александра
Ивановича отвисла, он приосанился и  начал  со  снисходительным
любопытством  озираться  по  сторонам.  Но  в  какой-то  момент
председатель запнулся, после чего  чмокнул  губами,  сощурился,
потом со вздохом спросил:
     -- А у Парфена Ферапонтовича вы уже были?
     -- У товарища Сидорова? Нет, еще не был.
     -- Без его согласия пойтить вам навстречу никак не могу.
     -- Так... это...
     -- Идите, идите к товарищу Сидорову! -- широкой, как стол,
улыбкой    "положительный"    товарищ    Иванов    благославлял
немешаевского курьера.
     Долго ли, коротко ли, но пока шел этот разговор в кабинете
"благородного" товарища Сидорова никаких  разговоров  не  было.
Товарищу  Сидорову  было  не  до  разговоров.  Товарищ  Сидоров
занимался весьма  серьезным  делом.  Посему,  в  то  время  как
"положительный"   распылялся   перед   немешаевским   курьером,
"благородный", достав  из  стола  плотный  лист  бумаги,  писал
письмо,  в  котором  ему  надлежало  раз®яснить,  при каких это
обстоятельствах миировский трудовой коллектив строит социализм.
Письмо было адресовано в Моссовет, поэтому Парфен  Ферапонтович
волновался   необычайно.   Перо   вертелось   между   пальцами,
выскальзывало,  натирало  мозоль.  Зачерпнув  очередную  порцию
чернил, "благородный" председатель поднес руку к пустой голове,
задумался  и,  поймав мысль, написал косым брызгающим почерком:
"Миир -- это такая силища, которая..."
     Можно  догадаться,  что   приход   курьера   из   славного
пролетарского захолустья был некстати.
     -- Разрешите?
     -- Ну что ж вы делаете?!
     -- А что такое?
     -- Вы... Вы...
     -- Я к вам курьером из Немешаевска.
     Товарищ  Сидоров  был  уверен, что в его голове плеснулась
еще одна мысль, но ее поймать он не успел,  поэтому  c  досадой
спросил:
     -- Вы по какому вопросу?
     В  кабинете  стоял  профкомовский  запах. Курьер плюхнулся
возле председательского стола в глубокое  кресло  и  увесистыми
лозунговыми  словами  об®яснил второму председателю цель своего
визита.
     -- Как  вы  говорите?  --  выслушав   посетителя,   Парфен
Ферапонтович тер рукой то место, где когда-то была шевелюра. --
"Немхерес"?  Очень  хорошо! (Тут он ударил ладонью по столу.) А
ведь это замечательно! Да вы, подарок, дорогой товарищ!  Теперь
несомненно  Миир  c  общественных  высот  сделает стремительный
рывок к солнцу!
     Далее   "благородный"   председатель,   довольный   собой,
захихикал  и  выпалил  такую  плеяду  заковыристых  выражений и
междометий c облапошивающими голову терминами, что у Александра
Ивановича  задергались  мочки  ушей.  Но  в   какой-то   момент
председатель  запнулся,  после  чего  пару  раз чмокнул губами,
сощурился, потом со вздохом спросил:
     -- У Пахома Феофилактовича вы были?
     -- У товарища Иванова?
     -- У него.
     -- Пахом Феофилактович ничего не  имеет  против,  если  вы
"за".
     -- А  это  в  его  манере!  Он  человек  c бюрократической
сумасшедшинкой!  --   "Благородный"   вышел   из-за   стола   и
приблизился  к  посетителю.  --  Ну что ж, тогда будем созывать
правление, будем  совещаться,  --  прикладывая  руки  к  груди,
торжественно  об®явил председатель. -- Будем заседать. Оставьте
ваши бумаги у секретаря и зайдите завтра.
     -- Так.. это... -- пролепетал  Корейко,  удивленный  таким
скорым решением дела. -- Завтра?
     -- Конечно   же,   завтра!   --   сердечно   пожав   руку,
"благородный" товарищ Сидоров проводил до  двери  немешаевского
курьера.
     Курьер скорым шагом выбрался на улицу.
     В  17.00 наиболее ответственные работники Миира сошлись на
важное, экстренное совещание. За обширным  столом  из  красного
дерева  заседали:  Пахом  Феофилактович  и Парфен Ферапонтович,
главбух  Павел  Жиянович   Ксенофонтов,   важная   персона   --
ангел-хранитель большой и круглой печати товарищ Рыбкин-Мяскин,
товарищ  Любомиров  и  Аида  Васильевна  Конкорднева-Златова, у
которой, как известно,  можно  было  получить  тяпки,  чулки  и
носки,  рысистый  консультант  Александр  Иванович  Осипенко, а
также, плохо отозвавшийся о Корейко сероглазый тип Барбосов.
     Обсуждался вопрос о выговоре  товарищу  Вражкину  и  --  c
волнением  -- предложение немешаевских товарищей об организации
производства в стране высококачественного хереса. C докладом  о
необходимости   об®явить  выговор  товарищу  Вражкину  выступил
председатель Иванов. Выговор