ом и ненужными  большую  часть
времени   приборами.   Интерфейсная  панель  для  соединения  с  центральным
компьютером,   локальный  компьютер...  точнее,   терминал,   зависимый   от
центрального придаток - оценил Бьярни.
     И где-то тут валялась портативная камера экспресс-анализа...
     Ага,   вот   она!   Продолговатая  коробочка,   похожая   на   походную
микроволновую печь.
     Модель была  Бьярни незнакома, и собирали ее на какой-то из колоний, но
управление земные инженеры всегда делали стандартным. Довольно быстро Бьярни
разобрался в органах настройки и  способе коммутации. Он запустил терминал и
активировал инфрапорт. Некоторое время ушло на поиски управляющей программы,
но и ее Бьярни сумел выудить из многочисленных каталогов корневого раздела.
     - Ну-ка, ну-ка, - пыхтя  от  нетерпения, Бьярни открыл камеру, поместил
на круглый блин препаратора подобранную чешуйку,  осторожно защелкнул дверцу
и припал к терминалу. - Давай!
     Он утопил кнопку "Анализ" - кнопка эта существовала только в иллюзорном
пространстве кубического терминального экрана.
     "Вся наша жизнь состоит из нажатия на виртуальные  кнопки, - философски
заметил Бьярни. -  Ты рождаешься, и  нажатием  кнопки тебя заносят  в списки
живых.  Ты покупаешь яхту,  и  нажатием  кнопки  подтверждается  твое  право
собственности. У тебя рождается  ребенок  -  все  та  же  кнопка  официально
провозглашает  тебя отцом... И  так  до  самого  последнего нажатия, которое
об®явит тебя мертвым..."
     В  окошке  экспресс-камеры  дважды  сверкнули  короткие вспышки,  потом
послышалось тихое  шипение. В  толще  экрана засветилась  об®емная  надпись:
"Ждите! Идет анализ..."
     "Ждем..., - нетерпеливо думал Бьярни. - Ждем-ждем..."
     Руководство, которое Бьярни вытащил  на отдельную консоль, гласило, что
анализ  может занять от нескольких минут до четверти часа. В  зависимости от
структуры образца.
     Видимо,  у  этой   чешуйки   была  на  редкость  сложная  структура   -
заканчивалась  пятнадцатая  минута  с момента запуска  программы, а в экране
висела все та же неизменная светящаяся надпись.
     Бьярни  проскучал еще целых семь минут, прежде  чем  надпись  сменилась
окошком с результатами.
     Вот  только результаты  оказались  совершенно не  такими,  какие ожидал
Бьярни. Если совсем точно, то результатов, собственно, и не было.
     "Исследовать молекулярную  структуру данного образца  не представляется
возможным - не хватает  разрешающей способности приборов.  Смените  образец,
либо проведите анализ атомарной структуры."
     Бьярни  озадаченно  пялился в  экран, соображая  -  что  проще сделать:
сбегать за  еще  одной  чешуйкой  или проделать  более  глубокий анализ  уже
имеющейся. Наконец он придумал: изменил задание, отдал команду  на атомарный
анализ, а сам тем временем направился к саркофагу. Очень хотелось припустить
бегом,  но  он  прекрасно  сознавал, что даже  ленивым шагом поспеет туда  и
обратно  существенно  раньше,  чем завершится  анализ.  В  атомарном  режиме
анализатор запросил целый час времени.
     Собрав все чешуйки - еще три штуки - в пластиковую кювету для образцов,
Бьярни  нарочито  неспешным  шагом  вернулся  в  рубку.  С порога  прекрасно
просматривалась надпись: "Ждите..." в терминальном экране.
     Кювета жгла ему руки. Снова усевшись  перед терминалом, Бьярни добыл из
ящика с инструментами пинцет, зажег лампу  над клавиатурой, отчего надпись в
экране  потускнела  и стала плохо различимой, взял  одну из чешуек и  поднес
поближе к глазам. Близоруко щурясь, всмотрелся.
     Чешуйка  как чешуйка.  Белесо-серого цвета, с  еле  заметной  контурной
структурой, напоминающей  годичные  кольца на пне. Блестящая в свете  лампы,
слегка вытянутой формы, нечто среднее между  кругом  и эллипсом. Практически
непрозрачная.  Ничем она  не  пахла,  как  выяснилось.  В  общем,  полный  и
абсолютный ноль.
     Проскучав без малого час, Бьярни дождался окончания атомарного анализа.
     "Тесты не выявили в  образце сколько-нибудь упорядоченной структуры,  -
прочел   он.  -   Проверьте  аппаратуру  на  сбои  и  проведите  контрольную
диагностику управляющей программы."
     С  нехорошим  предчувствием,  Бьярни   сменил  чешуйку  в  анализаторе,
проделал все рекомендованные действия, и снова прогнал тест.
     Тщетно.  Такое  впечатление,  что  эта отслоившаяся гадость  вообще  не
состояла из  атомов. Но из чего тогда? Бьярни не слишком разбирался в физике
и до сих пор был уверен, что из атомов состоит вся материальная Вселенная до
последней пылинки. Единственное, что он мог - это растеряться.
     Проверить эту чертову чешуйку на кварковом уровне не было возможности -
тут не походная экспресс-камера нужна, тут пришлось бы подключать аппаратуру
серьезного исследовательского центра.
     - Да что же  ты за  штучка, шкаф  ты проклятый,  - прошептал Бьярни. Он
извлек из камеры образец,  немного подумал,  и спрятал все четыре  чешуйки в
коробочку  из-под  зубочисток, а коробочку - в  нагрудный карман. -  Неужели
придется ждать до Земли?
     Он подумал, что в полете разгадать секрет саркофага вряд ли получится.
     Свет в первом грузовом все горел. До самого вечера.
     А потом вдруг погас.
     Бьярни к этому  моменту пересидел в  рубке две пульсации, в  промежутке
между которыми плотно закусил и с досады выпил целую  бутылку  весьма кстати
подвернувшегося в  запасах  "Карандаша" "Траминера  Офелии". Видеокамеру  из
отсека  Бьярни забирать не стал, и  иногда косился  на  отдельный  экран, на
изображение  саркофага. Светлый куб этого экрана  отбрасывал косой зайчик на
клавиатуру.
     Бьярни, хоть и умел работать вслепую, все же иногда глядел на клавиши -
так ему было привычнее и удобнее.
     В  какой-то  момент  он  вдруг  сообразил,  что  привычного зайчика  на
клавиатуре  нет. Вернее, зайчик стал тусклым-тусклым. Еле заметным.  Выпучив
от неожиданности глаза, Бьярни повернулся к экрану с саркофагом.
     В  первом  грузовом  царила  полутьма -  освещение  теперь  работало  в
аварийном режиме.
     На негнущихся ногах  Бьярни доковылял из рубки к сегментнику в грузовые
отсеки. Едва он вошел в первый,  послушно вспыхнул полный свет. Саркофаг как
ни в чем не бывало стоял где и раньше.
     Да и куда он мог деться? Закреплен ведь, принайтован намертво...
     С  минуту Бьярни торчал напротив  него.  Хотел подойти  и потрогать, но
почему-то  не решился. Совершенно дурацкое  было ощущение  - знал ведь,  что
бояться нечего: тихий и спокойный ящик, не более, а вот поди  ты, замирало в
груди и холодок продирал по коже. Несильно так, но заметно. Вполне заметно.
     - Дьявольщина,  -  прошептал  Бьярни и  бочком,  бочком пошел  прочь из
отсека. Почему-то очень не хотелось поворачиваться к саркофагу спиной.
     Едва он  переступил маркировочную черту, свет  переключился в аварийный
режим.
     Люк Бьярни на всякий случай задраил и  заблокировал из кабины.  И каюту
запер. А потом - долго не мог уснуть.
     В эту  ночь он спал  отвратительно и не  выспался совершенно. Все время
ему  грезилось, что  из  саркофага  вылезает  какой-то  чешуйчатый  монстр и
скребется  в перепонку.  Звук  был такой  противный,  что  Бьярни содрогался
только  от него,  и  все  казалось, что перепонка  не выдержит и лопнет  под
неистовым напором  монстра,  что когти  процарапают металлокерамику и Бьярни
окажется в  ловушке.  Раза три он  просыпался весь в поту и,  затаив дыхание
вслушивался в ночную тишину. Корабль на время капитанского сна  угомонил всю
автоматику, и на "Карандаше" было по-настоящему тихо.
     Под утро  ему приснилось, будто саркофаг отложил покрытое слизью яйцо -
кишка-яйцеклад при этом судорожно сокращалась  и набухала еще  сильнее  - но
кто из  яйца собирался вылупиться Бьярни не успел понять -  снова проснулся.
Чертыхаясь, зажег свет, полюбовался на  свою измятую  физиономию и побрел  в
душ. На полпути все же не выдержал и завернул  в  рубку - в  первом грузовом
снова горел полный  свет.  Саркофаг, разумеется, оставался  на своем  месте,
равно как и нетронутые печати на верхней плоскости.  И, разумеется, никакого
яйца рядом с кишкой-яйцекладом не обнаружилось.  Тихо ругаясь, Бьярни оживил
наведение и икс-привод. Потом он долго  стоял под обжигающими струями воды и
думал, как трудно привыкнуть  к одиночеству.  Всю жизнь он летал  с кем-то -
сначала  с семьей, потом, после смерти отца  - с  дядей Олафом, а когда дядя
Олаф  стал  слишком стар для полетов и осел на Земле - с братом Магнусом. Ни
разу Бьярни не совершал одиночных  полетов, и даже не  подозревал,  что  это
такое изматывающее каждый нерв занятие.
     Поскорее бы завершить  этот  дурацкий  полет, получить  свои денежки, и
забыть об этом чертовом ящике навсегда!
     Теперь Бьярни стало плевать - что там внутри. Лишь бы это "что-то"  там
внутри  и оставалось.  И  еще -  Бьярни с некоторым замешательством думал  о
следующей  ночи.  И  всерьез  прикидывал  -  а  не  перепрограммировать   ли
корабельный суточный цикл на двадцатичетырехчасовую активность? Когда вокруг
никого,  даже  активность безмозглых бортовых  систем  успокаивает.  Создает
иллюзию  защищенности.  Казалось бы мелочь,  но в полной тишине и в полутьме
ночного цикла  в голову начинает лезть всякая чертовщина, а корабельным днем
- нет.
     В  общем,  суточный  цикл Бьярни  все  же не тронул. Наверное,  пытался
доказать себе, что всяческие  страхи ему нипочем. Но  бласт из чехла вынул и
приладил к поясу. Понимал,  что это  глупо, но с бластом Бьярни почувствовал
себя  много  увереннее.  Особенно,  когда несколько раз выхватил  его  перед
зеркалом и нацелил на свое отражение.
     Из   зеркала   на   Бьярни    глядел   крепкий    высокий   парень    с
параллельнопотоковым  "Смит-Вессоном"  в  мускулистых  ручищах.  Разве  что,
слегка бледноватый с лица.
     -  Хрен  тебе, - тихо процедил Бьярни,  пристально вглядываясь в  глаза
этого парня. - Пусть другие боятся. Это просто реакция на одиночество. И  на
чужую яхту, двадцать три  года проболтавшуюся в пустоте с открытыми шлюзами.
Не  станешь же ты  верить  в вакуумную космическую  нечисть, поселившуюся на
"Карандаше" и треплющую тебе нервы?
     Мысль о вакуумной нечисти  Бьярни даже слегка развлекла и позабавила. А
что?  Не может  же  быть, чтобы  нечисть водилась  только на  планетах? Явно
должна  шастать  и  по космосу.  А тут словно по  заказу - яхта  с открытыми
шлюзами, и  ни  души на борту... Будь Бьярни подобной нечистью - обязательно
завелся бы  на  таком  корабле, не упустил бы редчайший случай. Поди дождись
второго такого!
     Даже отражение в зеркале подбодрило Бьярни. Но все  же он подумал,  что
лучше  бы они  перетащили  саркофаг  на  "Ландграфа"  и  полетели  вдвоем  с
Магнусом. Чихал бы сейчас Бьярни на всю и всяческую чертовщину...
     Но как бы  то  ни было - Бьярни  предстояло справляться  со сложившейся
ситуацией. И  довести  "Карандаш"  до  цели, обозначенной  на астрогационном
диске.  Кстати, цели Бьярни пока и  сам  не знал  -  программа открыла  пока
только ближайший этап: Амазонка. Бьярни шел туда уже вторую неделю.
     Он добрел  до рубки, и первое, что сделал  за пультом -  это  погасил к
чертовой матери  экран,  куда выводилась картинка с видеокамеры. Ненавистный
саркофаг на некоторое время исчез  из поля зрения, но где-то в самой глубине
сознания Бьярни прекрасно понимал, что проклятый чешуйчатый ящик в ближайшие
дни еще неоднократно намозолит ему глаза.
     Икс-привод  послушно и  размеренно  тянул "Карандаша" по пунктиру  -  с
каждой пульсацией рисунок  созвездий вокруг  яхты  неуловимо менялся. Бьярни
где-то читал, что обитатели планет привыкают к  какому-то одному  рисунку, и
если их быстро перенести за много световых лет от дома и позволить взглянуть
на небо - чужое небо может стать для них сильнейшим шоком.
     Бьярни не очень  верил в  это.  Он  не  понимал, как  могут  шокировать
нормального человека тусклые  огоньки  над головой. Что  там им, планетарным
узникам, видно сквозь атмосферу?  Бьярни единственный раз  бывал на Земле, и
до сих  пор помнил пустое  небо над  Стокгольмом - только самые яркие звезды
виднелись  на нем,  виднелись  как тусклые  умирающие фонарики.  Разве можно
сравнить  это  с  неистовым  заревом,  которое  увидит любой, кто  выйдет  в
открытый космос  где-нибудь  неподалеку  от ядра? Только  ради этого зрелища
легко стать  бродягой-яхтсменом. Только  ради того,  чтобы иметь возможность
видеть это небо  - и не  только над головой, а повсюду вокруг себя  - только
ради этого можно бросить все, купить яхту и навсегда уйти  в пространство. В
Галактику, полную тайн и загадок.
     "Ага,  - отвлекся от неожиданно нахлынувших  мыслей Бьярни. - Вон, одна
из  загадок, в грузовом  отсеке  стоит.  И медленно сворачивает  тебе  мозги
набекрень."
     Бьярни  тряхнул  головой,  отгоняя   назойливые  мысли.  Ему  все  чаще
казалось, что мысли эти принадлежат не  ему, а кому-то иному,  кто находится
неподалеку  и  настырно  вдалбливает  их Бьярни. Но зачем?  Это понять  было
невозможно - по крайней мере пока.
     Чтобы отвлечься, он вытащил на оперативную консоль трек-пунктир и решил
сориентироваться перед следующей пульсацией. А то  с возней вокруг саркофага
Бьярни как-то выпал из рабочего ритма.
     Получалось,  что  за  последние двое  суток  он отмахал приличный кусок
пунктира и успел изрядно углубиться в диск. Совсем недалеко, в  четырнадцати
световых годах прямо по курсу пылала в пустоте голубоватая звезда, известная
людям  как  Скарца.  Скарца  имела планетную систему -  семь планет.  Три  -
земного типа, три  - гиганты и седьмая - снова земного типа,  с неправильной
орбитой  и совершенно  безжизненная, вроде  Плутона. Слишком уж  удалена  от
светила. Все три ближних к звезде планеты были колонизированы людьми, причем
уже после вступления Земли в союз - как бы еще люди сумели забраться в такую
даль?  Планеты  назывались  Рома,  Венеция  и  Валентина.  Система  эта  уже
считалось окраиной центральных звездных скоплений. Это вам  не  глушь, вроде
той, где  был найден "Карандаш". Не Набла  Квадрат. В этой  части  Галактики
плотность  звезд просто  потрясающая.  Именно  поэтому  пунктир  стал  более
частым, пульсации - покороче, да и трек в целом перестал походить на плавную
дугу,  а  больше  теперь  напоминал  путь  мыши  в  огромной  головке  сыра.
Изломанный и хаотичный.
     И Бьярни довольно быстро понял,  что очень хочет хоть немного отдохнуть
от  пребывания  в  одном об®еме с саркофагом.  Очень хочет  прервать  расчет
очередной пульсации  и  прыгнуть поближе  к системе звезды с горячим на вкус
именем  Скарца. Сесть  на  одну  из планет  - лучше на Рому,  самую большую,
благодатную и раньше всех освоенную.
     Повод  Бьярни сначала не мог найти - горючего  оставалось еще  вдоволь,
больше половины суммарной емкости  накопителей. Запасы воздуха он  вообще не
трогал пока,  регенераторы тянули  на зависть. Пищи и воды тоже хватало, тем
более, что воду регенераторы  тоже возвращали исправно  и  в самом чистейшем
виде.
     А потом Бьярни отыскал замечательный повод к посадке - садиться  вообще
без всякого повода. Просто по собственной  прихоти. Чтобы залиться  спиртным
по самые брови в ближайшем к космодрому баре. Свалиться под стол и уснуть, а
наутро хватить стаканчик на  опохмел, и отправиться  бродить по городу. Куда
глаза глядят. Как  они неоднократно поступали на незнакомых мирах с Магнусом
на  пару. А  если на Роме космодром вдали от городов -  то просто  убрести в
степь, поваляться на травке. Поваляться на травке иногда тянет даже тех, кто
родился  и  вырос  в космосе. Вероятно, это что-то глубинное,  генетическое.
Бьярни любил валяться на травке, таращиться в непривычно голубое небо или на
совсем  уж  диковинные  причуды  атмосферы -  облака. Любил  купаться,  хотя
чудовищно большие об®емы воды  до сих  пор вызывали  у него  подсознательный
трепет. Но не настолько сильный, чтобы бояться окунуться в морскую  волну. В
конце  концов, любой  из  планетарных океанов был в  миллионы  раз ничтожнее
Галактики, размеры которой Бьярни  совершенно не угнетали. Подумаешь, океан!
А  что до "поваляться на травке"... Так на  больших кораблях  даже оранжереи
часто  устраивают. Хотя под светом кварцевых ламп травка вырастает почему-то
на  удивление  чахленькая. Видимо, не  могут  кварцевые  лампы заменить свет
родного травкиного солнца.
     Не  последнюю роль в решении заскочить на  обитаемую планету сыграла  и
неожиданно свалившаяся на  счет сумма в полмиллиона пангала.  Кто ж не любит
красиво  отдохнуть  денек-другой?  Попробовать  экзотической местной  кухни,
девчонку какую-нибудь местную споить... которая посимпатичней и одинока.
     В  общем,  Бьярни  взялся  за  клавиатуру  и  велел   компу   обсчитать
оптимальный  прыжок  в сторону этой Скарци... Или  Скарца? Как  правильно? В
общем, туда,  к земным колониям.  А чужаку-заказчику, который  эту  задержку
явно не одобрил  бы, Бьярни показал  мысленный кукиш с маслом. Не хочешь сам
волочь через всю  Галактику этот нервирующий саркофаг?  Вот  жди тогда и  не
чирикай.
     Автоматы  обсчитывали мини-пульсацию минут сорок  пять.  Все  это время
Бьярни  провел  в  рубке,  насвистывал   что-то   легкомысленное,  прочел  в
энциклопедии  статью о местах,  которые вознамерился  посетить,  узнал,  что
космодромов  на  Роме  аж  шесть  и что  лучший  курорт  совсем недалеко  от
космодрома с  романтическим названием "Романтиче". Считал  свежие поправки с
местных гравитационных маяков и загнал их в своп к астрогационному диску.
     Миг  болезненного раздвоения - и  "Карандаш" очутился в  финишной сфере
буквально на пороге чьего-то дома.
     Рома  на  обзорнике  напоминала зависший в  верхней точке баскетбольный
мяч. Только не рыже-оранжевый, а голубовато-зеленый. От нее  Бьярни отделяло
ничтожное расстояние в одну-две световых секунды.
     - Здрасте, Скарца, -  сказал Бьярни и вызвал в экран  программу обычной
связи. Не мгновенной. Дежурную частоту космодромных диспетчеров.
     -  С  прибытием,  э-э-э...  "Карандаш",  -  поздоровались аборигены  на
интере. - Садиться будете?
     - Да, - сказал Бьярни.
     - Уже выбрали куда? Или вам все равно?
     - Выбрал. "Романтиче".
     -  Понятно,  -  хмыкнули  аборигены.  - Только  произносите  помягче  -
"Романтишши"...
     - Я постараюсь, - хохотнул Бьярни.
     В   строке  состояния  замигал   зеленый  квадратик  -   комп  принимал
космодромную наводку.
     - Заправка? Комплектация? Ремонт?
     - На месте решу, - сказал Бьярни. - Пока еще не думал.
     - Тогда двадцать пан, - сообщили ему. - Включая страховку.
     Бьярни послушно вставил карточку в паз считывателя и отстегнул, сколько
спрашивали.
     - Привет!  - сказали  ему. -  Напоминаем,  что  до визита  таможни  вам
запрещено покидать яхту.
     - Знаю, знаю, - буркнул Бьярни. - И разгерметизация тоже запрещена...
     "Карандаш", влекомый космодромными инструкциями, уже  мчал на сближение
с  планетой.  В  некий  неуловимый момент  Рома  перестала  влезать  в  один
обзорник,  а  еще чуть  погодя яхта  уже  не  сближалась -  она валилась  на
планету, падала, оставляя за кормой шлейф раскаленного воздуха.
     Автоматы  вывели  "Карандаш" на космодром  как обычно -  безукоризненно
точно.  И  так  же  безукоризненно  посадили на заранее отведенном  пятачке.
Бьярни даже  привычно засомневался  -  а  нужно  ли присутствие человека для
посадки?  Диспетчерские  компьютеры, космодром и корабль вполне  договорятся
между собой и в отсутствие пилота...
     Но  перед  тем как начать  посадку  на  клавишу "Enter" всегда нажимает
человеческая рука. В том-то и дело.
     Вот именно. В том-то и дело.
     Таможня  и  карантинная  служба  не  заставили   себя  ждать.  К  шлюзу
"Карандаша"  присосался  внушительных  размеров каучуковый пузырь  и  вскоре
Бьярни позволили открыть створки. Воздух "Каранд