осхищением  разглядывая  молодого
человека. - Твоему отцу было столько же лет, сколько тебе сейчас,  когда
мы познакомились... Нет, нет, я напрасно пытаюсь  относиться  к  тебе  с
предубеждением, нет, черт побери, он не был так  красив,  как  ты.  Твоя
мать тоже  внесла  свою  лепту,  милый  Пьер,  и  этим  ничуть  тебе  не
напортила. Глядя на твое юное  лицо,  я  и  сам  чувствую  себя  лет  на
двадцать пять моложе, мальчик мой. Ну садись, дай на тебя наглядеться.
   Вытерев глаза рукавом, он усадил Петруса на канапе.
   - Надеюсь, я тебя не стесняю, - сказал он, прежде чем сесть самому, -
ты сможешь уделить мне несколько минут?
   - Да хоть весь день, сударь, а если бы я даже был занят, я отложил бы
все свои дела.
   - "Сударь"!.. Что значит "сударь"? Да, культура,  город,  столица.  В
деревне ты звал бы меня просто крестным Берто.
   Вы - caballero <кавалер (итал.)>, и называете меня "сударем".
   Капитан вздохнул.
   - Ах, если бы твой отец, мой бедный старый Эрбель, знал, что его  сын
говорит мне "сударь"...
   - Обещайте, что не расскажете ему об этом,  и  я  буду  называть  вас
просто крестным Берто.
   - Вот это разговор! Ты должен меня  понять,  я  же  старый  моряк.  И
потом, я должен говорить тебе "ты": так я обращался даже к твоему  отцу,
своему капитану. Посуди сам: что будет, если такой мальчишка, как ты,  -
а ведь ты еще совсем мальчишка! - заставит меня говорить ему "вы".
   - Да я вас и не заставляю! - рассмеялся Петрус.
   - И правильно делаешь. Кстати, если бы мне пришлось обращаться к тебе
на "вы", я не знаю, как бы я мог тебе сказать то, что должен сказать.
   - А вы должны мне что-то сказать?
   - Разумеется, дражайший крестник!
   - Ну, крестный, я вас слушаю.
   Пьер Берто с минуту смотрел на Петруса в упор.
   Сделав над собой видимое усилие, он выдавил из себя:
   - Что, мальчик, у нас авария?
   Петрус вздрогнул и залился краской.
   - Авария? Что вы имеете в виду?  -  спросил  он.  Вопрос  застал  его
врасплох.
   - Ну да, авария, -  повторил  капитан.  -  Иными  словами,  англичане
набросили абордажный крюк на нашу мебель?
   - Увы, дорогой крестный, -  приходя  в  себя  и  пытаясь  улыбнуться,
отозвался Петрус. - Сухопутные англичане еще пострашнее морских!
   - Я слышал обратное, - проговорил с притворным добродушием капитан, -
похоже, меня обманули.
   - Тем не менее, - выпалил Петрус, - вы должны все знать:
   я отнюдь не из нужды продаю все свои вещи.
   Пьер Берто отрицательно помотал головой.
   - Почему нет? - спросил Петрус.
   - Нет, - повторил капитан.
   - Уверяю вас...
   - Послушай, крестник! Не пытайся заставить меня поверить  в  то,  что
если молодой человек твоих лет собрал такую коллекцию, как у  тебя,  эти
японские  вазы,  голландские  сундуки,   севрский   фарфор,   саксонские
статуэтки - я тоже любитель антиквариата, - то он  продает  все  это  по
доброй воле и от нечего делать!
   -  Я  и  не  говорю,  капитан,  -  возразил  Петрус,  избегая   слова
"крестный", казавшегося ему нелепым, - что продаю все по доброй воле или
от нечего  делать,  но  никто  меня  не  вынуждает,  не  заставляет,  не
обязывает это делать, во всяком случае сейчас.
   - Да, иными словами, мы еще не получили гербовой бумаги, суда еще  не
было. Это полюбовная распродажа  во  избежание  распродажи  вынужденной:
меня не проведешь. Крестник Петрус  -  честный  человек,  который  готов
скорее  переплатить  своим   кредиторам,   нежели   облагодетельствовать
судебных исполнителей. Но  я  остаюсь  при  своем  мнении:  ты  потерпел
аварию.
   - Если смотреть с вашей позиции, признаюсь, в ваших словах есть  доля
истины, - произнес Петрус.
   - В таком случае, - заметил Пьер Берто, - счастье, что  меня  занесло
сюда попутным ветром. И вела меня сама Пресвятая Дева Избавления.
   - Не понимаю вас, сударь, - молвил Петрус.
   - "Сударь"! Ну на что это похоже?! - вскричал Пьер Берто,  поднимаясь
и оглядываясь по сторонам. - Где тут "сударь" и кто его зовет?
   - Садитесь, садитесь, крестный! Это просто lapsus linguoe  <обмолвка,
оговорка (латин )>.
   - Ну вот, ты заговорил по-арабски, а я как раз этого-то  языка  и  не
знаю.  Черт  побери!  Говори  со   мной   по-французски,   по-английски,
по-испански, а также на нижнебретонском, и я тебе отвечу, но  только  не
на этой абракадабре, я не знаю, что это значит.
   - Я вас всего-навсего попросил сесть, крестный.
   Петрус подчеркнул последнее слово.
   - Я готов, но при одном условии.
   - Каком?
   - Ты должен меня, выслушать.
   - С благоговением!
   - И ответить на мои вопросы.
   - С твердостью.
   - В таком случае я начинаю.
   - А я слушаю.
   Что бы ни говорил Петрус, капитан сумел разбудить его любопытство,  и
теперь он приготовился слушать во все уши.
   - Итак, - начал капитан, - у твоего отца, стало быть, ни гроша? Это и
неудивительно. Когда мы с ним расстались, он был на грани  разорения,  а
его преданность императору помогла ему лишиться состояния  быстрее,  чем
рулетка.
   - Да, верно, именно из-за преданности императору он  и  лишился  пяти
шестых своего состояния.
   - А последняя, шестая часть?
   - Почти полностью ушла на мое образование.
   - А ты, не желая окончательно разорять несчастного  отца,  но  мечтая
жить барином, наделал долгов... Так? Отвечай!
   - Увы!..
   - Прибавим к этому какую-нибудь любовь,  желание  блеснуть  в  глазах
любимой женщины, проехать перед ней в Булонском лесу на красивой лошади,
явиться вслед за ней на бал в изящном экипаже?
   - Невероятно, крестный, какой у вас острый взгляд моряка!
   - Чтобы стать моряком, друг мой, необходимо еще быть великодушным.
   Мы поистине несчастны:
   Мы рабы своей любви!
   - Как, крестный?! Вы знаете наизусть стихи Шенье?
   - Почему нет? В молодости я приехал в Париж, потому что хотел увидеть
господина Тальма. Мне сказали: "Вы прибыли вовремя, он играет в трагедии
господина Шенье "Карл Девятый".
   Я  сказал:  "Посмотрим  "Карла  Девятого".  Во  время   представления
происходит стычка, появляется полицейский, меня уводят в участок, где  я
остаюсь  до  следующего  утра.  Утром  мне  говорят,  что  ошиблись,   и
выставляют за дверь. В результате я уезжаю, чтобы вернуться в Париж лишь
тридцать  лет  спустя.  Я  спрашиваю,  как  поживает  господин   Тальма:
"Умер!.." Я полюбопытствовал, где теперь идет "Карл Девятый":  "Запрещен
начальством!.." "Ах, дьявольщина! - сказал я. - А мне  бы  так  хотелось
досмотреть конец "Карла Девятого", ведь я успел  увидеть  только  первый
акт". "Невозможно, - отвечают мне. - Однако, если желаете прочесть,  нет
ничего проще". -  "Что  для  этого  необходимо?"  -  "Купите  книгу!"  И
действительно, это оказалось несложно. Я вхожу к книготорговцу.  "У  вас
есть Шенье?" - "Да, сударь, пожалуйста". - "Ладно, - думаю я,  -  прочту
это у себя на корабле". Возвращаюсь на борт, открываю  книгу,  ищу:  нет
трагедии!
   Одни стихи! Идиллии, мадригалы мадемуазель Камилле.  Черт  возьми,  у
меня на борту библиотеки нет, я и прочел моего Шенье, потом перечитал  -
вот как вышло,  что  у  меня  неосторожно  вырвалась  цитата.  Только  я
оказался одурачен: я купил Шенье, чтобы прочесть "Карла Девятого",  а  у
него такой пьесы, похоже, вообще не было.  Ах,  эти  книготорговцы!  Вот
флибустьеры!
   - Бедный крестный! - рассмеялся Петрус. - Торговцы ни при чем.
   - Как это - ни при чем?
   - Это ваша ошибка.
   - Моя?
   - Да.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Трагедию "Карл Девятый" написал Мари-Жозеф Шенье, член Конвента.  А
вы купили книгу поэта Андре Шенье.
   - Ага! Ага! Ага! - воскликнул капитан на все лады.
   Вдруг он глубоко задумался, потом продолжал:
   - Вот все и разъяснилось, но книготорговцы все равно флибустьеры!
   Видя, что крестного не переубедить, и не имея оснований защищать  эту
почтенную гильдию, Петрус решил не упорствовать и стал ждать, когда Пьер
Берто вернется к прежней занимавшей его теме разговора.
   - Итак, мы остановились на том, - сказал  моряк,  -  что  ты  наделал
долгов. Так, крестник Петрус?
   -  Мы  действительно  остановились  на  этом,  -  подтвердил  молодой
человек.

II

Крестный-американец

   На мгновение воцарилась тишина. Пьер Берто  пристально  посмотрел  на
крестника, словно хотел увидеть его насквозь. - И какие у  нас  долги...
хотя бы приблизительно?
   - Приблизительно? - усмехнулся Петрус.
   - Да. Долги,  мой  мальчик,  все  равно  что  грехи,  -  назидательно
произнес капитан, - никогда не знаешь точной цифры.
   - Я тем не менее знаю, сколько задолжал, - возразил Петрус.
   - Знаешь?
   - Да.
   - Это доказывает, что ты человек аккуратный, крестник.
   Ну и сколько?
   Пьер Берто откинулся в кресле и, помаргивая,  стал  вертеть  большими
пальцами.
   - Мои долги составляют тридцать три тысячи франков, - объявил Петрус.
   - Тридцать три тысячи! - вскричал капитан.
   - Ага! - хмыкнул Петрус,  которого  начинали  забавлять  оригинальные
выходки его второго отца, как величал себя моряк. -  Вы  полагаете,  что
сумма непомерно огромная?
   - Огромная?! Да я не могу взять в толк, как ты до сих пор не  умер  с
голоду, бедный мальчик!.. Тридцать три тысячи франков! Да  если  бы  мне
было столько же лет, сколько тебе, и я жил на  суше,  я  задолжал  бы  в
десять раз больше. Да это сущая безделица по сравнению с долгами Цезаря!
   - Ни вы, ни я - не  Цезарь,  дорогой  мой  крестный.  Так  что,  если
позволите, я останусь при своем мнении: сумма огромная.
   - Огромная! Да ведь у тебя по сотне тысяч франков  в  каждом  волоске
твоей кисти! Ведь я видел твои картины, а я  в  живописи  разбираюсь:  я
видел и фламандцев, и итальянцев, и испанцев.  Ты  -  художник,  у  тебя
отличная школа.
   - Не надо громких слов, крестный! - заскромничал Петрус.
   - А я тебе говорю, что у тебя отличная школа, - продолжал  настаивать
моряк. - А когда человек имеет честь  быть  великим  художником,  он  не
станет писать хуже из-за долга в тридцать три тысячи франков. Это точная
цифра. А сам талант представляет собой миллионный капитал, какого черта!
Кроме того, по закону, введенному господином де Виллелем,  тридцать  три
тысячи франков составили бы как раз ренту с миллиона.
   - Ну, крестный, я должен вам сказать нечто очень  важное,  -  перебил
его Петрус.
   - Говори, крестник!
   - Вы чертовски остроумны!
   - Пфф! - только и сказал Пьер Берто.
   - Не морщитесь, я знаю  весьма  порядочных  людей,  которые  были  бы
счастливы такой оценкой.
   - Писаки?
   - Ого? Опять недурно!
   - Ну, довольно пошутили! Вернемся к твоим долгам.
   - Вы настаиваете?
   - Да, потому что хочу сделать тебе предложение.
   - Касательно моих долгов?
   - Совершенно верно.
   - Слушаю вас. Вы необыкновенный человек, крестный, от вас всего можно
ожидать.
   - Вот мое предложение: я прямо сейчас становлюсь  твоим  единственным
кредитором.
   - Как, простите?!
   - Ты задолжал тридцать три тысячи франков, потому и продаешь  мебель,
картины, дорогие безделушки, так?
   - Увы! - смиренно проговорил Петрус. - Вернее не скажешь.
   - Я плачу тридцать три тысячи, и ты оставляешь себе мебель,  картины,
безделушки.
   Петрус серьезно посмотрел на моряка.
   - Что вы хотите этим сказать, сударь? - вскинулся он.
   - Кажется, я погладил своего крестника  против  шерсти,  -  проворчал
Пьер Берто. - Прошу прощения,  ваше  сиятельство  граф  де  Куртеней,  я
полагал, что разговариваю с сыном своего старого друга Эрбеля.
   - Да, да, да, -  поспешил  загладить  свою  резкость  Петрус.  -  Да,
дорогой крестный, вы говорите с сыном своего доброго друга Эрбеля. А  он
вам отвечает: занять тридцать три тысячи - еще не все, даже если  берешь
в долг у крестного; надобно знать, чем будешь отдавать.
   - Чем ты мне отдашь долг, крестник? Нет ничего проще:
   напишешь мне картину вот по этому эскизу.
   И он указал Петрусу на сражение "Прекрасной Терезы"
   с "Калипсо".
   - Картина должна быть тридцати трех футов в -длину  и  шестнадцати  с
половиной футов в высоту <Примерно 11 х 5,5 метра>, - продолжал он. - Ты
изобразишь меня на палубе рядом с твоим отцом в ту минуту, когда  я  ему
говорю: "Я буду крестным твоего первенца, Эрбель, и мы будем квиты".
   - Да куда же вы повесите этакую громадину?
   - У себя в гостиной.
   - Да вы ни за что не найдете дом с гостиной шириной  в  тридцать  три
фута.
   - Я прикажу выстроить такой дом специально для твоей картины.
   - Вы случаем не миллионер, крестный?
   - Если бы я был только миллионером,  мальчик  мой,  -  снисходительно
отвечал Пьер Берто, - я купил бы трехпроцентные бумаги,  получал  бы  от
сорока до пятидесяти тысяч ливров ренты и  с  трудом  перебивался  бы  с
хлеба на воду.
   - Ох, ох, ох! - бросил Петрус.
   - Дорогой друг! - продолжал капитан. -  Разреши  мне  в  двух  словах
рассказать о себе.
   - Разумеется!
   - Когда я расстался с твоим славным отцом в Рошфоре, я  сказал  себе:
"Ну, Пьер Берто,  честным  пиратам  во  Франции  больше  делать  нечего,
займемся торговлей!" Я превратил пушки в балласт и стал торговать черным
деревом.
   - Иными словами, вы торговали черным товаром, дорогой крестный.
   - Это называется "черным товаром"? - наивно спросил капитан.
   - Думаю, да, - отвечал Петрус.
   - Эта торговля кормила меня три или четыре  года,  и  кроме  того,  я
завязал  отношения  с  Южной  Америкой.   Когда   вспыхнуло   восстание,
губительное для Испании и ее трухлявой и дряхлой нации,  я  поступил  на
службу к Боливару. Я угадал в нем великого человека.
   - Так вы, значит, один из освободителей Венесуэлы и Новой Гренады,  а
также основателей Колумбии? - изумился Петрус.
   - И горжусь этим, крестник! Но  после  уничтожения  рабства  я  решил
разбогатеть другим способом. Мне показалось, что в окрестностях Квито  я
видел  участок,  богатый  золотыми  самородками.  Я   тщательно   изучил
местность, напал на жилу и  попросил  концессию.  Учитывая  мои  заслуги
перед Республикой, мне предоставили упомянутую  концессию.  Через  шесть
лет я заработал четыре миллиона и уступил эту разработку  за  сто  тысяч
пиастров - иначе говоря, она приносит мне по сто тысяч ливров  ежегодно.
После этого я вернулся во Францию, где  намерен  недурно  устроиться  со
своими четырьмя миллионами и жить на  пятьсот  тысяч  ливров  ренты.  Ты
одобряешь мой план, крестник?
   - Еще бы!
   - Детей у  меня  нет,  родственников  -  тоже...  нет  даже  внучатых
племянников. Жениться я не намерен; что  же,  по-твоему,  мне  делать  с
таким состоянием? А тебе оно принадлежит по праву...
   - Капитан!
   - Ну вот, опять ты за свое! Тебе оно принадлежит по  праву,  а  ты  с
самого начала отказываешься от тридцати трех тысяч франков?
   - Надеюсь, вы понимаете мои чувства, дорогой крестный.
   - Нет, признаться, не понимаю, что тебе не нравится.  Я  холостяк,  я
сказочно богат, я твой крестный отец и предлагаю тебе сущую безделицу, а
ты отказываешься! Знаешь ли ты, мой мальчик, что впервые за время  нашей
встречи ты проявил ко мне чудовищную несправедливость?!
   - Я не хотел вас обидеть, крестный.
   - Хотел ты или нет, - прочувствованно выговорил капитан, - ты глубоко
меня огорчил! Ранил в самое сердце!
   - Простите меня, дорогой крестный, - не на шутку встревожился Петрус.
- Я совсем не ожидал от  вас  такого  предложения  и  растерялся,  когда
услышал его, а потому не проявил должной  признательности.  Приношу  вам
свои извинения.
   - Так ты принимаешь мое предложение?
   - Этого я не сказал.
   - Если ты откажешься, знаешь что я сделаю?
   - Нет.
   - Сейчас узнаешь.
   Петрус ждал, что будет дальше.
   Капитан вынул из внутреннего кармана туго набитый бумажник и  раскрыл
его.
   В бумажнике лежали банковские билеты.
   - Я возьму отсюда тридцать три билета -  а  здесь  их  две  сотни,  -
скомкаю их, отворю окно и вышвырну на улицу.
   - Зачем? - спросил Петрус.
   - Чтобы показать тебе, что я делаю с этими бумажками.
   И капитан выхватил из бумажника дюжину билетов и скомкал  их,  словно
это не были деньги.
   После этого он решительнейшим образом направился к окну.
   Петрус его остановил.
   - Не надо глупостей, давайте попробуем найти общий язык.
   - Тридцать три тысячи или смерть! - пригрозил капитан.
   - Не тридцать три, учитывая, что все деньги мне не нужны.
   - Тридцать три тысячи франков или...
   - Да выслушайте же, черт побери, или я стану ругаться, как матрос.  Я
вам докажу, что я - сын корсара, тысяча чертей и преисподняя!
   - Мальчик сказал "папа"! - вскричал  Пьер  Берто.  -  Господь  велик!
Послушаем твои предложения.
   - Да, послушайте. Я испытываю  смущение,  потому  что,  как  вы  сами
сказали, дорогой крестный, я наделал долгов.
   - На то она и молодость!
   - Однако мне не было бы так  стыдно,  если  бы,  делая  эти  безумные
траты, я вместе с тем не бездельничал.
   - Нельзя же все время работать!
   - И я решил снова взяться за дело.
   - А как же любовь?
   Петрус покраснел.
   - Любовь и работа могут идти рука об руку. Словом,  я  решил  усердно
потрудиться, как принято говорить.
   -  Хорошо,  давай  потрудимся.  Но  англичанам,  или,  иначе  говоря,
кредиторам, надо что-нибудь  залить  в  глотку  на  то  время,  пока  мы
извлечем прибыль из нашей кисти.
   - Вот именно!
   - Пожалуйста, - молвил капитан, подавая Петрусу свой бумажник. -  Вот
тебе лейка, мальчик мой. Я тебя не принуждаю, бери сколько хочешь.
   - Отлично! - сказал Петрус. - Вы становитесь благоразумным.  Я  вижу,
мы сумеем договориться.
   Петрус взял десять тысяч  франков  и  вернул  бумажник  Пьеру  Берто,
следившему за ним краем глаза.
   - Десять тысяч франков! - хмыкнул капитан. - Да любой кошатник ссудил
бы тебя этой суммой под шесть процентов...
   Кстати, почему ты мне не предлагаешь процентов?
   - Дорогой крестный! Я боялся вас обидеть.
   - Отнюдь нет! Я, напротив, хочу выговорить проценты.
   - Пожалуйста.
   - Я прибыл вчера в Париж с намерением купить дом и обставить его  как
можно лучше.
   - Понимаю.
   - Но прежде чем я  найду  подходящую  скорлупку,  пройдет  не  меньше
недели.
   - Это самое меньшее.
   - На меблировку уйдет еще около недели.
   - А то и две.
   - Пусть будет две, не хочу с тобой спорить; итого - три недели.
   - А то и больше.
   - Не придирайся к мелочам, не то я заберу свое предложение назад.
   - Какое предложение?
   - Которое я собирался тебе сделать.
   - А почему вы хотите его забрать?
   - Я вижу, у тебя такой же задиристый и  упрямый  характер,  как  и  у
меня: мы не уживемся.
   - А вы хотели поселиться у меня? - спросил Петрус.
   - Знаешь, я со вчерашнего дня живу в гостинице "Гавр"
   и уже сыт ею по горло,  -  признался  капитан.  -  Я  собирался  тебе
сказать: Петрус, дорогой мой крестник, милый мальчик, не найдется  ли  у
тебя комнаты, кабинета,  мансарды,  достаточно  просторных,  вроде  этой
спальни, где я мог бы подвесить свою койку?
   Можешь сделать это для бедного капитана Берто Верхолаза?
   - Как?! - вскричал Петрус, приходя в восторг от того, что может  хоть
чем-нибудь быть полезен человеку, с такой простотой предоставившему свой
кошелек в его распоряжение.
   - Разумеется, если это тебя стеснит  хоть  в  малейшей  степени...  -
продолжал капитан, - ты только скажи!
   - И не совестно вам такое говорить?
   - Видишь ли, со  мной  можно  не  церемониться:  что  думаешь,  то  и
отвечай. Да или нет?
   - Положа руку на сердце говорю вам, дорогой крестный:
   ничто  не  может  мне  доставить  большего  удовольствия,  чем   ваше
предложение. Только вот...
   - Что?
   - ...в те дни, когда у меня будет модель... когда у меня сеанс...
   - Понял... понял... Свобода! Libertas!<Свобода! (Латин )> - Теперь вы
заговорили на арабском.
   - Я говорю по-арабски?! Ты разве  не  помнишь,  как  господин  Журден
занимался прозой?
   - Ну вот, теперь вы цитируете  Мольера.  По  правде  говоря,  дорогой
крестный, вы иногда пугаете