тажа
огромную вывеску, на которой крупными черными буквами было написано:

   ПРОДАЕТСЯ ДОМ

   Я резко остановился, решив, что мне изменяет  зрение.  Протер  глаза:
ошибки быть не могло, слова были написаны так, как обыкновенно  пишут  в
объявлении, вывешиваемом на фасаде:
   "Продается дом".
   "Ах, черт! - подумал я. - Вот прекрасный  случай,  которого  я  давно
искал: не будем его упускать!"
   Я устремился к двери и,  довольный  тем,  что  теперь  мне  есть  что
ответить, если меня спросят, чего я хочу, громко постучал.
   Никто не ответил.
   Я еще раз постучал. Снова ничего В третий,  четвертый,  пятый  раз  я
бухал молотком в дверь, однако результат был все тот же.
   Я огляделся: за мной наблюдал парикмахер, стоя на пороге своего дома.
   - К кому нужно обратиться, - спросил я его, - чтобы осмотреть дом?
   - А вы хотите его осмотреть? - удивился он.
   - Ну да... Разве он не продается?
   - Да, я действительно заметил нынче утром объявление  на  фасаде,  но
забери меня дьявол, если я знаю, кто его повесил!
   Читатели понимают, что мнение парикмахера,  совпадавшее  с  моим,  не
уменьшило, а, напротив, увеличило мое любопытство.
   - Можете ли вы мне указать способ, как войти в этот дом  и  осмотреть
его? - не унимался я.
   - Ну, попробуйте толкнуться в этот погребок и спросите там.
   С этими словами парикмахер указал мне на какое-то углубление, зиявшее
на улице, в которое вела лестница в пять или шесть ступеней.
   На последней ступеньке меня ждало материальное препятствие - огромный
пес, черный как ночь; его с трудом можно  было  разглядеть  в  потемках,
только глаза и  зубы  собаки  сверкали  в  темноте,  а  того,  кому  они
принадлежали, не было видно; он был похож на чудовище, охранявшее вход в
пещеру. Пес поднялся,  загородив  собой  проход,  и  с  глухим  рычанием
повернул морду в мою сторону.
   Можно было подумать, что рычанием он  подзывает  человека...  В  этой
таинственной пещере и жил хозяин удивительного пса!
   Всего в трех шагах от меня продолжалась обычная жизнь, я  еще  ощущал
ее у себя за спиной, однако все происходившее поразило мое воображение и
мне казалось, что достаточно было спуститься на эти пять ступеней - и  я
очутился в ином, непохожем на наш мире.
   Человек, как и его пес, действительно выглядел необычно.
   Он был черным с головы до ног, его голову венчала черная шляпа,  и  в
темноте у него, как и у его собаки,  тоже  поблескивали  лишь  глаза  да
зубы. В руке он держал палку.
   - Что вам угодно? - подходя ко мне, довольно грубо спросил он.
   - Осмотреть дом, который продается, - отвечал я.
   - В такой час? - заметил черный человек.
   - Я понимаю, что причиняю вам беспокойство... но будьте уверены!..
   И я с горделивым  видом  позвенел  в  кармане  несколькими  монетами,
единственным своим богатством.
   - В такое время  не  приходят  осматривать  дом,  -  процедил  черный
человек сквозь зубы и покачал головой.
   - Вы же сами видите, что приходят, раз я здесь, - возразил я.
   Очевидно, мой довод показался незнакомцу вполне убедительным.
   - Будь по-вашему, - смирился он, - вы его увидите.
   Он пошел в глубь своей пещеры. Признаться, я на мгновение замешкался,
не зная, на что решиться, но все-таки отринул сомнения.
   Я шагнул в темноту, и сейчас же черный человек уперся мне  ладонью  в
грудь.
   - Вход с улицы Анфер, а не отсюда, - сказал он.
   - Но ведь парадный вход со стороны Восточной улицы, - заметил я.
   - Возможно, - согласился странный господин, - но вы войдете не  через
парадную дверь.
   У черного человека, как и у белого человека, могут  быть  причуды;  я
решил с уважением отнестись к фантазиям моего проводника.
   Я сделал всего два-три шага и вновь очутился на улице.
   Странный господин следовал за мной с посохом в руке, следом шел пес.
   В свете фонарей глаза незнакомца зловеще блеснули.
   Он хмуро приказал, указывая мне концом палки на улицу Валь-де-Грас:
   - Сворачивайте направо.
   Незнакомец подозвал  пса,  тот  обнюхал  меня  с  вызывавшей  тревогу
бесцеремонностью, словно лучший кусок моей плоти должен  был  непременно
ему достаться, когда придет время; человек и собака в последний  раз  на
меня посмотрели, пес отошел, потом и человек и собака пошли влево, я  же
свернул направо.
   Подойдя к решетке, я остановился.
   Сквозь прутья я проник взглядом в таинственные глубины сада,  который
мне наконец-то позволено осмотреть. Зрелище было странное,  печальное  и
вместе с тем  восхитительное,  мрачноватое,  конечно,  но  трогавшее  до
глубины души. Только что взошла луна и ярко сияла на небосводе, от  чего
верхушки деревьев были словно увенчаны коронами  из  опалов,  жемчуга  и
брильянтов. Высокая блестящая трава казалась  изумрудной,  а  светлячки,
рассыпанные там и сям в лесной чаще,  бросали  на  фиалки,  мох  и  плющ
голубоватые отблески. Каждое дуновение ветерка приносило с собой,  будто
из азиатского леса, тысячи неведомых  ароматов,  дополнявших  очарование
картины.
   Какое, должно быть, блаженство для  поэта,  рвущегося  из  Парижа,  в
самом сердце города  иметь  возможность  гулять  днем  и  ночью  в  этом
волшебном царстве!
   Я был погружен в  молчаливое  созерцание,  как  вдруг  между  мной  и
соблазнительным садом встала тень.
   Это был мой черный человек; он обошел дом и теперь очутился у ворот.
   - По-прежнему хотите войти? - спросил он.
   - Более чем когда-либо! - воскликнул я.
   Он загремел задвижкой,  снял  железную  планку,  смотал  цепь,  гремя
железом; это напоминало  скрежет,  с  которым  кованые  тюремные  ворота
захлопываются за узником.
   Однако это было  не  все.  Когда  черный  человек  проделал  все  эти
операции, свидетельствовавшие о его глубоких познаниях в слесарном деле,
когда он освободил дверь от всех  баррикадировавших  ее  приспособлений,
когда я уже решил, что она вот-вот распахнется, и в нетерпении ухватился
обеими  руками  за  прутья,  выгнувшись,  чтобы  заставить  ее  поскорее
повернуться в петлях, оказалось, что ворота  не  собираются  отворяться,
несмотря на усилия самого странного господина и лай собаки, невидимой  в
высокой траве.
   Незнакомец  сдался  первым.  Я  же  был  готов  упираться   хоть   до
завтрашнего дня!
   - Приходите в другой раз, - предложил он мне.
   - Почему?
   - Перед воротами целая гора земли, надо бы ее расчистить.
   - Вот и расчистите!
   - Не могу же я заниматься этим сейчас!
   - Почему нет? Раз все равно  рано  или  поздно  придется  делать  эгу
работу, то почему не сию минуту?
   - Вы, стало быть, очень торопитесь?
   - Завтра я отправляюсь на три месяца в путешествие.
   - Тогда, если позволите, я схожу за заступом и лопатой.
   И он исчез  вместе  со  своей  собакой  в  густой  тени  от  огромных
деревьев.
   И действительно, то ли западный ветер нанес к двери  за  долгие  годы
облака пыли, которую дождь превратил в месиво, то  ли  это  была  просто
неровность почвы, но она образовала  у  ворот  со  стороны  сада  холмик
высотой в фут восемнадцать дюймов,  который,  может  быть,  и  не  сразу
бросался в глаза, так как  порос  высокой  травой,  поднимавшейся  вдоль
решетки.
   Скоро черный человек вернулся с заступом. Мое воспаленное воображение
рисовало все в преувеличенном виде, и потому  незнакомец  показался  мне
рослым галлом, вооруженным  фрамой  ,  только  черный  цвет  кожи  мешал
сходству.
   Он стал  рыть  землю,  сопровождая  каждый  удар  кирки  чемто  вроде
протяжного  вздоха,  который  издают  пекари,  за  что  их  и   прозвали
"хныкалками".
   Это было время, когда Лоэв-Веймар только что перевел Гофмана, у  меня
голова была набита всякими историями вроде "Оливье Брюнона", "Майората",
"Житейских воззрений кота Мурра", "Кремонской скрипки".  Я  был  уверен,
что попал в настоящий кошмар.
   Наконец черный человек остановился и оперся на заступ со словами:
   - Теперь дело за вами.
   - За мной?
   - Да... Толкайте.
   Я повиновался и уперся в ворота ногами и руками.
   Они некоторое время не поддавались, потом наконец словно  решились  и
внезапно распахнулись, да так стремительно, что черный  человек  получил
удар в лоб и упал в траву.
   Пес, вероятно, принял этот несчастный случай за объявление войны,  он
стал остервенело лаять, вцепившись в землю когтями и собираясь броситься
на меня.
   Я приготовился к двойному наступлению, не сомневаясь, что, как только
незнакомец поднимется, он тоже кинется на меня... Но, к  моему  великому
удивлению, из травы, где лежал мой проводник, разъяренному псу приказали
замолчать, человек пробормотал. "Ничего, ничего!" - поднялся и высунулся
из травы.
   Я говорю "высунулся из травы", и это чистейшая правда.
   Когда черный человек пошел вперед, приглашая меня последовать за ним,
трава доходила нам до подбородка. Почва потрескивала у меня под  ногами,
словно я ступал по каштанам, вероятно, землю устилал слой  мха,  опавших
листьев и плюща примерно в фут толщиной.
   Я собирался было ринуться  в  чащу,  как  вдруг  мой  проводник  меня
остановил.
   - Минутку! - проговорил он.
   - Что там еще? - спросил я.
   - Мне кажется, следует запереть ворота.
   - Ни к чему, мы же скоро пойдем назад.
   - Выход не здесь, - отвечал черный человек, бросив на Меня угрожающий
взгляд, так что я невольно  опустил  руку  в  карман,  пытаясь  нащупать
какое-нибудь оружие.
   Естественно, я ничего не нашел.
   - Почему же здесь нельзя выйти? - полюбопытствовал я.
   - Потому что это вход.
   Как бы ни был этот довод туманен, он меня удовлетворил:
   я решил довести это приключение до конца.
   Заперев ворота, мы пустились в путь.
   Мне  казалось,  что  я  зашел   в   непроходимый   девственный   лес,
изображенный на гравюре, какую можно увидеть на бульварах:
   все было на месте, даже поваленное дерево,  которое  служит  мостиком
через овраг. Стебли плюща, будто фурии,  обвивали  подножия  деревьев  и
свисали с  ветвей;  десятки  вьющихся  растений,  разнообразных  вьюнков
переплетались, обнимались, душили друг друга в  объятиях,  под  взглядом
луны образуя огромный зеленый гамак.
   Если бы фея растений,  выйдя  вдруг  из  чашечки  цветка  или  ствола
дерева, предложила мне  провести  остаток  дней  в  этих  восхитительных
зарослях, вероятно, я бы согласился, ничуть не заботясь тем, что об этом
может сказать или подумать другая фея, ожидавшая меня на улице Анфер.
   Но  не  фея  вышла  из  своего  зеленого  дворца  -  мой   проводник,
размахивавший палкой и безжалостно сбивавший направо  и  налево  головки
растений, попадавших  ему  под  руку,  подвел  меня  к  особенно  густым
зарослям и грубо приказал:
   - Проходите!
   Первым пошел пес, за ним - я.
   Черный человек следовал за мной, и меня не оставил  равнодушным  этот
новый порядок следования в нашем караване:
   я представился покупателем, у  покупателя  есть  деньги,  а  съездить
палкой по затылку так просто!
   Я оглянулся: заросли за нами уже сомкнулись.
   Вдруг я почувствовал, как кто-то схватил меня и тянет назад за  ворот
редингота... Я подумал, что настала решительная минута.
   Я обернулся.
   - Стойте! - приказал черный человек.
   - Почему?
   - Вы что, не видите: у вас под ногами колодец!
   Я посмотрел в указанном направлении и увидел темный круг на земле;  я
в самом деле разглядел отверстый  колодец,  он  располагался  вровень  с
землей.
   Еще шаг - и я упал бы вниз!
   Признаться, на сей раз меня мороз пробрал по коже.
   - Колодец? - переспросил я.
   - Да, он выходит, кажется, в катакомбы.
   Незнакомец подобрал с земли камень и швырнул его в бездну.
   Несколько мгновений показались  мне  вечностью,  хотя  прошло,  может
быть, всего десять секунд. Но вот я услышал глухой  удар,  ему  ответило
подземное эхо: камень ударил о дно колодца.
   - Один человек туда уже упал, - невозмутимо продолжал мой  проводник,
- и, как вы понимаете, его больше никто никогда не видел... Идемте.
   Я обогнул колодец, обойдя его как можно дальше.
   Спустя несколько минут я вышел из зарослей цел  и  невредим,  но  как
только очутился на опушке, кто-то крепко вцепился мне в плечо.
   Впрочем, я начинал привыкать к странным  ухваткам  моего  проводника.
Еще пять минут назад мы шагали в полной темноте, теперь же нас  освещала
луна.
   - Ну что? - спокойно спросил я.
   - Вот дерево, - произнес в ответ черный человек, указывая пальцем  на
смоковницу.
   - Какое еще дерево?
   - Смоковница, черт подери!
   - Я вижу, что смоковница... И что дальше?
   - Вот сук.
   - Какой сук?
   - На котором он повесился.
   - Кто?
   - Бедный Жорж.
   Я вспомнил историю о повешенном, о котором был отчасти наслышан.
   - Ага! А кто был этот бедный Жорж?
   - Несчастный мальчик - так его звали.
   - Почему же его так звали?
   - Потому что он и был несчастным мальчиком.
   - Зачем он повесился?
   - Он был несчастным мальчиком.
   Я понял, что  продолжать  расспросы  бесполезно.  Мой  необыкновенный
проводник постепенно представал передо мной в истинном  свете:  это  был
круглый дурак.
   Теперь я схватил его за руку и почувствовал, что он дрожит.
   Я снова приступил к нему с вопросами и заметил, что теперь даже голос
его дрожит.
   Тогда я понял, что  его  нежелание  показать  мне  ночью  сад  и  дом
объясняется страхом.
   Оставалось выяснить, почему он носит траур, почему у него черное лицо
и черный нос. Я как раз  собирался  его  об  этом  расспросить,  но  мой
проводник не дал мне раскрыть рта и, словно торопясь  поскорее  уйти  от
проклятого дерева, снова устремился в чащу, приговаривая:
   - Хватит, хватит, идемте!
   Теперь он шел впереди.
   Мы снова вошли в лес. Он занимал не больше арпана земли,  но  деревья
были такие толстые и посажены настолько часто, что казалось,  будто  лес
раскинулся на несколько миль.
   Что касается жилища, это был типичнейший в своем роде старинный  дом:
все, что  только  можно,  было  разбито,  потрескалось,  обвалилось.  Вы
поднимались на крыльцо по лестнице из четырех или пяти ступеней,  оттуда
попадали в комнату, выходившую на  Восточную  улицу,  тоже  по  каменной
лестнице, но винтовой; ступеньки ее разошлись, и во многих местах  зияли
щели.
   Я собирался подняться, но в третий раз почувствовал, как  рука  моего
проводника тянет меня назад.
   - Сударь! Что вы делаете? - остановил он меня.
   - Осматриваю дом!
   - Поостерегитесь! Дом-то этот еле стоит: чуть посильнее дунешь - он и
рухнет.
   И действительно, то ли кто-то снаружи дунул слишком сильно - северный
ветер, например, - то ли и не нужно было дуть на этот дом, - часть  дома
в самом деле обвалилась и по сей день лежит в развалинах.
   Я не только вернулся с  винтовой  лестницы,  на  которую  начал  было
всходить, но на всякий случай спустился и с крыльца.
   Мой осмотр был окончен, мне оставалось лишь выйти. Но где же выход?
   Похоже, проводник угадал мое желание и горячо его разделял:  он  живо
ко мне обернулся.
   - Ну что, хватит с вас? - спросил он.
   - А я все видел?
   - Абсолютно все.
   - Тогда идемте к выходу.
   Он отворил небольшую дверь, невидимую в потемках и скрытую сводом; мы
очутились на Восточной улице.
   Я автоматически шел за своим проводником до самого погребка: мне было
любопытно посмотреть, каким образом вернется Какус в свою пещеру.
   В наше отсутствие погребок осветился; рядом с  входом  горела  свеча.
Внизу у лестницы ждал человек, как  две  капли  воды  похожий  на  моего
проводника; я даже подумал, что это его тень:
   он был черен с головы до ног.
   Два негра пошли навстречу один другому и поздоровались за руки, потом
заговорили на языке, показавшемся мне незнакомым, но,  прислушавшись,  я
узнал овернский говор.
   После того как я напал на след, остальное понять оказалось несложно.
   Я имел дело всего-навсего с  одним  из  членов  знаменитого  братства
карбонариев - темнота и воображение все преувеличили и поэтизировали.
   Я дал своему проводнику три франка за  причиненное  беспокойство,  он
снял шляпу, и по полоске телесного цвета, образовавшейся  в  том  месте,
где шляпа натерла ему лоб  и  сбила  угольную  пыль,  я  определил,  что
предположения мои верны.
   Теперь, спустя более двадцати восьми лет после того случая, я  извлек
это воспоминание на свет и поместил его, может быть не совсем к месту, в
этой части нашего повествования; сделал  я  это  затем,  чтобы  читатель
лучше себе представлял место действия.
   В  этот  безлюдный  сад  на  Восточной  улице,  окружавший   одинокий
полуразвалившийся дом, мы и просим читателя последовать за нами  в  ночь
на 21 мая 1827 года.

XXXI

Помоги себе сам, и Бог поможет тебе

   Итак, в понедельник, 21 мая, в полночь, в лесу, по левую  руку,  если
идти со стороны улицы Анфер, - впрочем, вполне вероятно, что сегодня там
пройти невозможно:
   цепь на воротах приклепали, так нам, во  всяком  случае,  показалось,
когда  мы  проходили  в  тех  местах   в   последний   раз   и   бросили
ретроспективный взгляд на события, театром которых было это место, -  по
правую руку, если заходить  с  Восточной  улицы,  собрались  (их  привел
угольщик,  или  проводник,  или  сторож,  которого  мы  уже  представили
читателям и который был не кто иной,  как  наш  друг  Туссен  Бунтовщик)
двадцать карбонариев в масках, то есть особая вента.
   Почему и  каким  образом  эта  вента  избрала  сие  место  для  своих
собраний? Объясняется это просто.
   Вы помните  ту  ночь,  когда  г-н  Жакаль,  спускаясь  по  веревке  в
Говорящий  колодец,  стал  свидетелем  тайного  сборища  карбонариев   в
катакомбах; вы помните, что после этого г-н Жакаль отправился в  Вену  и
заговор, имевший целью похищение герцога Рейхштадского, провалился.
   Агенты проболтались об этом открытии, и о визите  г-на  Жакаля  стало
известно заговорщикам.
   Визит  этот,  нарушивший  тщательно   разработанный   план   генерала
Лебастара де Премона, не очень напугал парижских заговорщиков, как могло
показаться на первый взгляд. Если бы в катакомбы спустились хоть  десять
полков солдат, то и они не  смогли  бы  поймать  ни  одного  карбонария:
тысячи тайных подземных ходов вели в надежные убежища. Заметим,  кстати,
что в нескольких местах катакомбы  были  заминированы  и  довольно  было
одной искры, чтобы все левобережье взлетело на воздух.
   Правда, вместе с городом погибли бы и заговорщики, но не так ли  умер
Самсон?
   Впрочем, зачем была эта крайность? Не  лучше  ли  на  время  оставить
катакомбы, рискуя вернуться туда в крайнем случае?
   Мест для собраний хватало, и если бы в катакомбах  стало  несподручно
собираться, их можно было бы использовать как  пути  сообщения  с  домом
того из братьев, кто предоставлял свое жилище для сбора.
   Так и обстояли дела до тех пор, пока один из братьев, живший на улице
Анфер, не заметил однажды, что подвал, через который он проникал  всегда
в  катакомбы,  соединялся  в  восточной  части  с  одним   из   подвалов
пустовавшего  дома;  но  в  подвале,  пусть  даже  и  безлюдного   дома,
собираться было небезопасно.
   Тогда в погребке прорыли углубление футов в тридцать,  потом  пробили
ход на волю и очутились в лесу. Под земляные стены подвели  подпорки  во
избежание  обвалов;  в  конце  этого  подземного  хода  сделали   выход,
рассчитанный на одного человека, и  решили,  что  до  нового  приказания
вполне можно собираться в этом тихом месте, а если кто-нибудь чужой туда
сунется - пустить ему пулю в лоб.
   Пусть не удивляется читатель, что мы с такими подробностями описываем
это  подземелье,  желая  придать  нашему  рассказу  как   можно   больше
правдоподобия:   более   пятидесяти   домов   в   том   квартале,    где
разворачиваются события нашего рассказа, имеют такие же подземные  ходы,
и мы могли бы привести в пример немало  подвалов,  устроенных  на  манер
театральных подмостков.  Спросите  хоть  славного  трактирщика  с  улицы
СенЖак  по  имени  Живерн,  его  заведение  находитс