й?
   Я спрашивал по-русски. В трубке засмеялись. Я  выжидающе  молчал,  даже
смех у них был одинаковый.
   - А не все ли равно. Юрка, если по делу?
   - Старик волнуется.
   - У нас по-прежнему. Ждем. Галунщики на плацу, и в лабораториях  ничего
не знают.
   В трубке что-то  щелкнуло,  будто  подключили  еще  аппарат,  и  грубый
знакомый голос дежурного недовольно спросил:
   - По-каковски говорите? Не понимаю.
   - Вам и не требуется понимать, -  сказал  по-английски  Зернов.  -  Вам
требуется передать по начальству, что подслушиваемый  разговор  непонятен.
Все! Отключайтесь или соедините меня с комиссаром.
   Что-то щелкнуло опять, и голос пропал.
   - Передай старику, - продолжал по-русски Зернов,  -  что  ровно  в  три
снимаем зеркальный  контроль  и  блокаду  "проходов".  Блокируется  только
телепортация.
   Я тотчас же перевел это Томпсону.
   - Не в три, а в два, - сказал Фляш.



42. КОНЕЦ "ОЛИМПИИ"

   - Иначе говоря, через десять минут. Так и передай.
   Он стоял в дверях без шапки, с какими-то щепками в волосах, с  красными
от бессонных ночей глазами и землистым цветом  лица  -  измотанный  ночной
сменой рабочий. Из-за спины его выглядывал Джемс, уже  сменивший  лагерную
куртку на ковбойку и шорты "дикого". Грудь его наискосок пересекала желтая
тетива лука, а у пояса болтался синий колчан с торчавшими из него длинными
хвостами стрел.
   - Почему в два? - спросил Томпсон.
   - Банкет начнется не в  четыре,  а  в  три.  Съезд  гостей  к  половине
третьего. К этому времени все опорные пункты должны  быть  уже  захвачены.
"Олимпию" берем  последней.  Командуешь  операцией  ты.  -  Фляш  даже  не
посмотрел на меня - только плечом шевельнул.
   - С какими силами? - спросил я.
   - Сотни тебе достаточно. Мы перебрасываем из Си-центра четыре  омнибуса
автоматчиков во главе с Мартином.
   Я еле сдержал радость: лучшего соратника трудно было и пожелать.
   - Завершив окружение, - продолжал Фляш, - начинаете штурм. Четыре входа
- четыре группы. Мартин с тремя проникает  через  главный  и  два  боковых
входа и занимает зал. Ты - через артистический за  кулисы  и  займешь  все
внутренние проходы и лестницы.  На  сцену  выходишь  в  последнюю  минуту.
Сигнал - взрыв!
   Я знал, что правительственная ложа минирована, но считал это  излишним.
С сотней автоматчиков можно было бы обойтись и без пиротехники.
   - Ты не знаешь Корсона Бойла, - отрезал Фляш. - Он  только  мертвый  не
страшен. А пешек его  жалеть  нечего.  Подрывник  будет  у  барьера  ложи,
переодетый официантом. Мина заложена за барельефом с орлом. Свеча на любом
столе. Стоит прикоснуться свечой к орлу - он вспыхнет, как пакля.
   - Он же резной, деревянный, - усомнился я.
   - Мы его заменили другим, пропитанным горючим составом.  Конечно,  жаль
подрывника. Но что ж поделаешь: мы еще не  умеем  делать  самовзрывающиеся
снаряды.
   - Постой, - сказал я, - у нас есть бикфордов шнур?
   - Какой шнур? - не понял Фляш.
   - Запальный. Одним концом прикрепляешь к барельефу или еще  проще  -  к
мине, другой...
   - Пока он будет гореть, заметят.
   -  Есть  выход,  -  сказал  я,  вспомнив  американский  фильм  с  почти
аналогичной ситуацией. -  Взорвать  можно  и  на  расстоянии.  Понадобится
меткий лучник. Сверхметкий.
   - Сгожусь, - вынырнул из-за спины Фляша Джемс.
   - Пошли другого, - поморщился Фляш, - сейчас будем перевооружать  твоих
лучников.
   - Пусть другой и перевооружает. А я с Ано, - осклабился Джемс.
   Я вспомнил соотношение  сцены  и  ложи.  Метров  тридцать,  не  больше.
Сколько летит стрела?
   - Сейчас проверим, - сказал  Джемс  и  распахнул  дверь  в  коридор.  -
Тридцать и будет. - Он снял лук и достал стрелу.
   В конце коридора висел портрет Анри Фронталя в траурной рамке.
   - Левый глаз. Засекай время - у тебя  часы  с  секундами,  -  обернулся
Джемс к Фляшу.
   Тот вынул из кармана часы на  ремешке.  Стрела  свистнула,  и  мы  даже
издали увидели, что она торчит в левом глазу портрета. Анри  Фронталь  был
убит вторично.
   - Две секунды, - ответил Фляш.
   - Прикрепи кусок шнура с запасом секунды полторы на прицел и  поджигай,
- сказал я Джемсу. - Целься в орла - со сцены он виден. А промахнешься...
   - Исключено, - возразил Джемс.
   - Приводи себя в порядок, мэр, - сказал Фляш, по-видимому  считая,  что
вопрос о взрыве исчерпан. - Ты будешь с олдерменами в зале. Завидую.
   - А ты?
   - Ну, у меня дел много.
   Фляш спрятал часы.
   - Учти, что омнибусы Мартина уже выехали, - сказал он мне  и  подмигнул
Томпсону. - Получится у него, как ты думаешь?
   - Как у первой скрипки в оркестре. Она никогда не фальшивит.
   А я сомневался. Вдруг случится что-нибудь непредвиденное, чего не могли
предполагать ни точный, как хронометр, Фляш, ни самоуверенный Томпсон.
   И случилось.
   Я прибыл за  четверть  часа  до  банкета,  привязал  лошадь  к  стойлу,
вынесенному на обочину, и поискал глазами Мартина.
   - Я здесь, - сказал он, выходя из-за экипажей, вытянувшихся на  квартал
вдоль тротуара.
   Он был красив и величествен, как римский легионер, напяливший  на  себя
вместо доспехов серую куртку с золотым галуном. Кучера не обращали на  нас
никакого внимания - они уже давно  угощались,  опережая  своих  господ  за
банкетом.
   - Где люди? - спросил я его.
   - Размещены у входов. Пришлось срочно  добывать  мундиры  патрульных  -
форма стражников не годилась. Ты знаешь, где артистический?
   Мы пожали друг  другу  руки  и  разошлись.  Я  не  повторял  инструкций
Мартину: с таким товарищем это было не нужно.
   -  Встретимся  в  зале!  -  крикнул  он  вдогонку,  совсем  как  важный
полицейский гость, торопившийся на банкет.
   Я тоже торопился. Гостей не разглядывал - не интересовался. Людей своих
не искал - они сами нашли меня,  разместившись  у  входа  как  встречающая
начальство охрана. А где же действительная охрана?
   - Мы ее сняли, лейтенант, - откозырнул мне один из гвардейцев Мартина.
   - А почему не требуете пропуска? - строго спросил я, вспомнив о красной
фишке.
   - Мы вас и так знаем, комендант.
   То были "мои" заключенные.  Только  худоба  отличала  их  от  подлинных
полицейских - золотогалунные мундиры выглядели  как  на  параде.  И  когда
только успели их  подогнать!  Да  и  походка  у  моих  "полицейских"  была
свободной и легкой, а не усталой и настороженной, как в Майн-Сити. Один за
другим проскользнули они за кулисы, сняли вахтеров, одних связали,  других
втолкнули в пустые артистические уборные, заняли все проходы и  лестничные
клетки. Пробегавшие мимо актеры даже не замечали нас - настолько  мы  были
естественны, как фон этого триумфального сборища. А банкет уже начался. Со
сцены доносилось мелодичное бренчание гитары  и  бархатный  голос  Тольки,
сопровождаемый бурно подтягивающим залом:
   - "...Пригласи к столу... золотой галун...  отведет  от  тебя  беду!  А
уйдешь от пуль... золотой патруль... достанет тебя в аду!"
   Я высунул  нос  из-за  кулисы  взглянуть  на  популярного  полицейского
шансонье - давно уже мы с ним не видались - и подмигнул: "Сейчас начнется,
Толь. Мы уже здесь".
   И тут произошло нечто никем не предвиденное.
   Едва стихли аплодисменты, Толька снова вскочил, шагнул  к  авансцене  и
запел так звонко, что казалось, зазвенели ответно бокалы в зале:
   - "Мой последний тост, золотой патруль... твой последний пост,  золотой
патруль... твой последний час, твой последний миг... твой последний  вздох
и последний крик!"
   Я замер. Что-то дрогнуло во мне, подсекнув колени. Зал притих. Я  видел
только, как рванулся из-за стола Корсон Бойл.
   Толька начал операцию. Преждевременно начал, стервец,  но  медлить  уже
было нельзя.
   - Поджигай! - бросил я сквозь зубы стоявшему рядом Джемсу.
   Джемс,  как  мне  показалось,  неторопливо,   с   какой-то   элегантной
пластичностью поджег кусок шнура на стреле, натянул  тетиву  и,  почти  не
целясь, пустил стрелу. Полторы или две секунды прошло, не знаю, но золотой
орел на барьере ложи вспыхнул  ядовито-зеленым  пламенем.  А  в  следующее
мгновение грохнул взрыв.
   Зал тотчас же заволокло дымом. Кто-то вскрикнул.  Зазвенело  сброшенное
со столов серебро. Зашумели голоса. Загромыхали стулья.
   Я свистнул в четыре  пальца,  как  свистел  в  детстве,  и  выбежал  на
просцениум, сопровождаемый автоматчиками.
   - Смирно! - крикнул я. - Смирно!
   Кто-то сел, другие, не обращая внимания, пробирались к выходам.
   - Зал окружен, - сказал  я  уже  тише.  -  Садитесь.  В  стоящих  будем
стрелять.
   Стоявшие плюхнулись куда попало. Я всматривался  в  рассеивавшийся  дым
над ложей: не мелькнет ли кто.
   - Что происходит? - спросили в зале.
   - Государственный переворот, - спокойно ответил я. - Сдать оружие.
   Я был убежден, что слушавшие меня так ничего и не поняли,  кроме  того,
что со всех сторон глядели на них угрожающие дула автоматов.  Но  автоматы
эти направлялись людьми  в  таких  же  расшитых  мундирах,  в  какие  было
облачено и большинство находившихся в зале гостей. Мне  показалось  вдруг,
что среди них, поближе к развороченной взрывом ложе, мелькнуло улыбавшееся
лицо Мартина.
   - Дон! - позвал я.
   - Здесь, - ответил он весело.
   - Взгляни, жив ли Бойл?
   Мартин перешагнул обломки барьера, осторожно обошел остатки  того,  что
еще несколько минут  назад  было  банкетным  столом  и  правительством,  и
отрицательно покачал головой.
   -  Тут  сам  черт  не  разберется.  Сплошной  гуляш  по-венгерски.  Но,
по-моему, Бойла нет.
   - Отбирай оружие! - крикнул я. - Никого не выпускать! Еду в штаб.
   - Я с тобой, - тихо, но твердо сказал  Толька  Дьячук.  Он  воинственно
помахал пистолетом.
   - Откуда? - удивился я. - Ты же стрелять не умеешь.
   - Научился, - ухмыльнулся он и заговорщически добавил: - А  он  сбежал,
между прочим.
   Я все понял. Только губами пошевелил:
   - Когда?
   - Еще до взрыва. Я видел.
   Если Бойл бежал живой и невредимый, я знал, где его искать. И знал, что
грозило Городу, если мы и на этот раз промахнемся.



43. АТОМНАЯ ПЫЛЬ

   Мы нашли верховых лошадей, привязанных у главного входа. Тотчас же  нас
окружили полицейские - "наши" полицейские. Я предъявил фишку, а  Тольку  и
так узнали - по портретам на стендах.
   - Бери мою, - сказал я ему, - она  смирная  и  быстроногая.  -  А  сам,
мельком оглядев привязанных лошадей, выбрал себе гнедую поджарую кобылу  с
длинными ногами и подстриженной гривой.
   Сначала она рванулась, почуяв чужого, но тут же  пошла,  когда  я  взял
поводья. Если Бойл и опередил нас, то на  немного  -  можем  догнать.  Но,
кроме нас, по улицам,  ведущим  к  Би-центру,  не  было  ни  прохожих,  ни
всадников - только посты на перекрестках. Я проезжал мимо, держа  на  виду
красную фишку. Иногда вслед стреляли, но, к счастью, мимо. Я больше боялся
лучников: стрелы этих "робин гудов" настигали вернее пуль. Но за  четверть
часа езды мы не встретили ни  одного  в  ковбойке  и  шортах,  а  на  плац
Би-центра нас пропустили, ни о чем не спросив.
   - Почему вы не задерживаете? - удивился я.
   - Выходящих задерживаем, а вход бесплатный, - засмеялись в ответ.
   "Просчет", - подумал я. Так и прошел Корсон Бойл. Вход  бесплатный.  Но
Бойл заплатит, только бы успеть!
   - Кто-нибудь входил сейчас?
   Подтвердили, что входил.  Даже  бежал.  Когда?  Минуты  две-три  назад.
Побежали и мы с  Толькой.  Он  даже  на  кривозеркальные  стены  не  успел
подивиться.
   Контрольный зал был открыт.  Но  поверхности  его  уже  не  мерцали,  а
матово-ровно поблескивали. Не то замутненное стекло, не то металл. Посреди
зияла фиолетовая щель, знакомый газированный вход в неведомое. Может быть,
все-таки работает нуль-проход?
   - Лаборатория поля, - громко назвал я, повторяя Зернова.
   Ничего не произошло. Холодно  поблескивали  стены.  Беззвучно  клубился
лиловый дымок.
   - Зернов! - крикнул я. - Борис!
   Никто не ответил. И ничто  не  изменилось  вокруг.  Тогда  мы  ринулись
сквозь фиолетовую  щель.  Вспомнились  приключения  в  континууме.  Что-то
будет?
   Ничего  удивительного.  Из  лиловой  дымки  мы  выскочили  в  такой  же
бесцветный матовый коридор, светлый, но без видимых  источников  света.  И
без  углов,  как  внутренность  трубы  большого  диаметра  и   непонятного
протяжения. Непонятного потому, что труба загибалась то вправо, то  влево,
то скручивалась винтом, то  завивалась  кольцами,  словно  вы  шли  внутри
сброшенной шкуры гигантского питона в далекие,  третичные  времена.  Самое
любопытное - были миражи. Они возникали неожиданно и таяли по мере  нашего
продвижения вперед. Призраки больших  помещений  загадочных  металлических
форм, аппаратов неведомого назначения и  людей  в  белых  халатах,  что-то
записывающих, просматривающих, вычисляющих. Опять вспомнился  континуум  с
его  проницаемостью  замкнутых  поверхностей.  Нет,  здесь  это  была   не
проницаемость, а нечто совсем иное. Но нечто иное  было  и  в  континууме,
когда со всех  сторон,  словно  из  другого  измерения,  смотрело  на  нас
многократно повторенное лицо Мартина. Может быть, здесь  мы  двигались  по
какой-то четвертой координате, подобно  жителю  двухмерного  пространства,
свернувшего в трехмерное и вдруг увидевшего со  стороны  свой  плоскостной
мир. Может быть, и  мы  смотрели  здесь  тоже  "со  стороны",  с  какой-то
неведомой "стороны", заключенной в эту бесформенную трубу?
   Внезапно она расширилась, но уже не призрачно, а  вполне  натурально  в
замкнутый лабораторный зал с бегущими кривыми по  стекловидным  экранам  и
пультом управления, за  которым  полицейский  в  белом  халате  пристально
рассматривал отрезок прозрачной перфорированной  ленты.  Услышав  нас,  он
поднял голову и долго-долго удивленно моргал, прежде чем спросить:
   - Откуда вы? Переход блокирован.
   - Телепортация блокирована, - сказал я. - Обычные проходы свободны.
   - А видимость?
   - Не знаю.
   Он полузакрыл глаза, вероятно пытаясь  мысленно  вызвать  ту  или  иную
лабораторию, но никаких изменений кругом не возникло.
   - Вы правы, -  проговорил  он,  явно  недоумевая.  -  Не  понимаю,  что
случилось? Они даже видимость сняли. Вам куда?
   Я объяснил.
   - Придется ножками, как пришли, - засмеялся он. - Шагайте прямо  в  эту
лиловую дырку. Пол тронется  -  не  упадите.  На  световом  табло  выжмите
"двойку". Там все пять, начиная с единицы.
   - Этажи? - спросил я.
   - Нет, плоскости. Лаборатория Зернова на второй плоскости.
   Мы недолго думая последовали его совету. Но что отличало  плоскости  от
этажей, не понял ни я, ни тем более Толька, тенью следовавший  за  мной  и
молчавший, как пионер в церкви: все кругом  ему  чуждо,  но  удивляться  и
осуждать окружающее он не решается. Мысли Тольки были написаны у  него  на
лице: зачем городить газовые проходы и трубы, а  не  построить  нормальные
коридоры и лестницы? Но разъяснять я не стал.  Дьячук  не  был  с  нами  в
континууме, а это, в сущности, был второй континуум, только поменьше  и  с
менее ошеломлявшими чудесами. Я своевременно выжал  "двойку"  на  световом
табло, но ничего не произошло: пол скользил, мы  двигались  по-прежнему  в
призрачном мире незнакомой и непонятной техники, то возникавшем из тумана,
то уходившем в туман и чуточку искаженном в пропорциях,  словно  невидимое
стекло, сквозь которое мы смотрели,  все  время  кривилось  и  выгибалось.
Характерно, что туман повсюду был фиолетовым, а не багровым, не  алым,  не
малиновым. В нем не было ни одного оттенка красного  -  катализатора  всех
атомных превращений. Видимо,  фиолетовый,  со  всеми  его  оттенками,  газ
служил иным целям - сверхпроходимости, видимости, брешам в  силовом  поле,
геометрическим метаморфозам. Впрочем, я это лишь  предполагал,  взирая  на
окружавшие нас качественно иные, чем на Земле, пространственные структуры.
Я не мог  ничего  объяснить,  не  имея  экспериментальных  данных.  Просто
говорил себе: может быть, так, а может быть, этак.
   Вдруг движение наше изменило направление. Мы устремились вниз,  как  на
лифте.
   - Падаем? - крикнул я.
   - Подымаемся, - сказал Толька.
   - С ума сошел. - Я недоуменно осекся. - А ведь верно - подымаемся.
   Толька отрицательно мотнул головой:
   - Теперь падаем.
   Мы по-разному воспринимали движение. Почему, не знаю. Может  быть,  мой
вестибулярный аппарат иначе  устроен?  Но  размышлять  было  некогда.  Нас
швырнуло в лабораторный зал навстречу Зернову. И зал был не призрачный,  а
реальный, и Зернов тоже. Он подхватил меня под руку, кивнул Тольке и повел
нас мимо огромных выпуклых экранов, похожих на  телевизорные,  на  которых
стереоскопически наглядно воспроизводились сложные цветовые формы - что-то
напоминающее  западноевропейский  поп-арт.  Я  невольно,  как   говорится,
разинул рот.
   - Скорей! - рванул меня Зернов. - Не задерживайся!
   - Не понимаю, - сказал я, кивнув на экраны.
   - Как раз  в  этом  ничего  принципиально  нового.  Структура  молекул,
воспроизводимая пучками нейтронов. В Москве уже опыты делаются. Пошли.
   - Почему спешка? - спросил я.
   - Потому что он только что прошел над нами.
   - Где?
   -  В  третьей  плоскости.  Так  мы  его  не  догоним.   Видишь,   труба
разветвляется?
   Разветвления я не увидел - только в лиловом  тумане  змеились  белые  и
желтые струи, тончайшие, будто лазерные световые пучки.
   - Как в континууме, - сказал я.
   - Нет, - отмахнулся Зернов, - там химический  синтез,  здесь  -  просто
индикаторы.
   Действительно, белые и желтые нити повернули в разные стороны,  как  бы
приглашая нас последовать по тому или иному пути.
   -  Желтый  -  кратчайший,  -  сказал  Зернов,  -  но  он   приводит   к
автосбрасывателю. Помнишь экран с надписью "дэйнджер!"?  Дальше  "прохода"
нет - только телепортация. А поскольку телепортация  блокирована,  у  него
только один ход - назад!
   - А белый?
   - Белый - длиннее. Если он выберет белый, мы его перехватим.  Но  может
выбрать и желтый - карты у него нет. Думаю, нам следует разделиться.
   - А у тебя есть оружие? - спросил я.
   Зернов растерянно улыбнулся.
   - Возьму с собой Толю - у него пистолет.
   - Стреляйте не раздумывая. Без гуманностей!
   - Ай-ай-ай, Жан Маре преследует Фантомаса!
   Это - Толька. Но я уже не видел его: я бежал в проходе,  не  отклоняясь
от желтых струй. Та же труба, те  же  путаные,  непонятные  повороты.  Мне
показалось  вдруг,  что  я  взбираюсь  по   винтовой   лестнице,   догоняя
мелькающего наверху человека. Вот он темной тенью возник надо мной справа,
переместился влево, исчез в  завитке  невидимого  винта  и  снова  возник,
повторяя движение по убегающей кверху спирали.  Я  ускорил  шаг,  но  тень
впереди даже не обернулась: в  этом  ракурсе,  вероятно,  я  был  невидим.
Внезапно она исчезла. Куда? Я тотчас же понял это, когда меня  швырнуло  в
знакомое замкнутое пространство с  черно-желтым  экраном.  Знакомые  буквы
английской надписи вспыхивали и угасали:
   ОПАСНОСТЬ! ОПАСНОСТЬ! ОПАСНОСТЬ!
   Человек впереди меня замер: он знал это место и шагнул назад.  Двигался
он, несмотря на тучность, легко и неслышно, как зверь кошачьей породы.
   - Бойл! - позвал я.
   Он обернулся:
   - Ано?!
   От изумления он даже растерялся,  чего  с  ним  никогда  не  случалось.
Любопытно, что ни он, ни я не схватились за оружие - это произошло  позже,
- а сейчас мысль об этом никому из нас не пришла в голову. И  первые  наши
слова только обнаружили обоюдную неловкость.
   - Я тебя искал, - почему-то сказал Бойл.
   - Зачем? - Мне было совершенно неинтересно зачем, но я спросил.
   А он ответил:
   - Потому что ты изменил. Раньше я только догадывался. Теперь знаю.
   Ну и пусть знает! Не все ли равно. Мы с ним явно не о том говорили.
   - Вы не пройдете, Бойл, - сказал я.
   Смешок в ответ.
   - Через тебя, мой милый.
   Я положил пальцы на спусковой крючок автомата. Он тоже.
   - Ты не осмелишься выстрелить, Ано.
   - Дуло вашего