личину  можно  измерить  на
какой-то определенный день. Измерить и ввести в "память"  кибернетического
мозга завода. Изменится программа - изменится  и  режим  работы.  "Облака"
моделировали жизнь Города по земным образцам. Они должны были учесть,  что
его население будет расти с каждым годом. Первоначальной  мощности  завода
не хватило бы уже через год. Я не допускаю, что технология была ошибочной.
   Я рискнул вставить свое замечание:
   - Я давно подозревал, что мощность завода искусственно ограничена.  Она
постоянна уже десять лет. Значит, смертность в Городе выше рождаемости.
   -  Конечно.  Таким  образом  и  поддерживается   уже   известный   тебе
статус-кво. Хозяева Города безумно боятся, что  неведомый  для  них  завод
может встать. Отсюда и переполненные бараки Майн-Сити,  и  попустительство
"диким", и запасы Си-центра. А все это ни к чему. Завод создан  для  того,
чтобы люди ели. Досыта, до  отвала,  не  ведая  забот  о  хлебе  насущном.
Собственно, это и не завод. Это  непрерывно  увеличивающийся  континуум  с
неограниченной  мощностью,  самоорганизующееся   производство,   способное
видоизменяться  и  совершенствоваться  в   зависимости   от"   условий   и
требований. Помните евангельскую легенду?
   И в воздухе рядом с бифштексами повисло блюдо с пятью булками  и  двумя
живыми, еще трепещущими золотистыми карасями.
   - Вот так и без  Божьей  помощи  можно  накормить  даже  не  тысячи,  а
миллионы людей.
   - Только они есть не будут,  -  сказал  Мартин,  откусив  и  тотчас  же
выплюнув кусочек бифштекса.
   - Почему? - удивился я.
   - Пробка. Факир из тебя неважный.
   -  Неудача  начинающего  материализатора,  -   усмехнулся   Зернов.   -
Ограничился внешним видом, запахом и забыл о вкусе. Самое  трудное,  между
прочим, представить вкус.
   - Попробую.
   - Не надо, - взмолился Мартин. - Поджарьте лучше рыбок, мальчики.
   - Я ему сейчас шашлык сотворю, - сказал я и  театральным  жестом  убрал
висевшие в воздухе тарелки.
   Затем мысленно представил себе кусочки  сочной,  прожаренной  баранины,
мысленно же ощутил ее запах, еще кровяной вкус,  чуть-чуть  кисловатый  от
уксуса, насадил куски почему-то  не  на  шампур,  а  на  шпагу  Бонвиля  -
Монжюссо, утроил шпаги и воочию увидал их в действительности. Весь процесс
длился не более минуты.
   Мартин боязливо откусил кусок мяса, не снимая его  со  шпаги,  пожевал,
причмокнул и улыбнулся. У меня отлегло от сердца.
   - Завтрак на бастионе Сен-Жерве, -  сказал  Зернов,  принимая  от  меня
другую шпагу, пронзившую нежнейшие куски мяса. - Д'Артаньян рассказывает о
своих приключениях.



32. КОНТИНУУМ

   - Д'Артаньяну рассказывать нечего, кроме одной встречи, пожалуй...
   Слушатели насторожились.
   - Третья встреча, - сказал Зернов. Он уже все понял.
   - Будет и четвертая, - прибавил я. - На прощанье. В общем, миссию  нашу
считают законченной.
   Пришлось объяснить все Мартину, потому что он не был Зерновым.
   - Все встретимся? - спросил он.
   - Вероятно. Не спрашивай где - не знаю. Мешать  ничему  они  не  будут.
По-моему, это главное.
   - Главное - выбраться, - вздохнул Мартин.
   Он был прав. После встречи со связным наших хозяев  нас  уже  ничто  не
удерживало  на  заводе.  Самое  существенное  мы  уже   знали.   Но   меня
интересовали детали. Объяснил ли  себе  Зернов  все  нами  увиденное,  или
многое осталось для него такой же  загадкой,  как  и  для  нас.  Прыгающие
"мешки", золотое пятно, цветные струи коммуникаций,  параболы  этикеток  и
консервных банок, прыжки  пола  и  удары  силовых  полей...  Что  все  это
значило, чему служило, откуда возникало и куда исчезало - таких вопросов я
мог бы задать десятки. Вероятно, у Зернова есть  какое-то  объяснение  или
гипотеза.  Пусть  съест  шашлык,  "распылит"  шпагу-шампур   и   поделится
наверняка уже разгаданными тайнами.
   Все это я ему и выложил.
   - Что тебе особенно непонятно? - спросил он.  -  По-моему,  многое  уже
выяснилось по пути.
   -  Для  тебя.   Мне   хочется   детализировать.   Скажем,   начиная   с
"Генисаретского озера".
   - Плазма в магнитной ловушке. Я уже говорил.
   - Для чего?
   - Я могу только предполагать. Вероятно, это "печь". Плазменный реактор.
Плазма  может  служить  каким-то   целям   и   при   сравнительно   низких
температурах, порядка десятков тысяч градусов. Химический синтез  в  такой
струе легко поддается управлению. А магнитное поле нечто вроде сосуда  для
таких  реакций.  Его  давление  может  достигать  оптимальных   вариантов.
Возможно, именно оно и  образовало  пленку,  по  которой  мы  прошли,  яко
посуху.
   - Значит, все-таки синтез? - закинул я удочку.
   Он поймался.
   -  Вероятно.  Даже  на  Земле  химический  синтез  давно  не   новинка.
Синтетические  жиры  производились  в  Германии  уже  в  сороковые   годы.
Существует микробиологический способ  получения  белков  из  углеводородов
нефти. Не решена только  проблема  синтеза  углеводов,  но  это  -  вопрос
времени.
   - А почему мы переносим нашу научную  методологию  на  их  процессы?  -
спросил я. - Может быть, у них все иначе?
   - Конечно, иначе. Но общие, единые для Вселенной принципы  неизменны  и
на Земле, и на какой-нибудь альфа Эридана. Периодическая система элементов
может быть записана  по-разному,  но  смысл  ее  от  этого  не  изменится.
Технология синтеза у "облаков" наверняка иная, но сущность его та же,  что
и у нас.
   - Ладно, с синтезом ясно. Истоки - в плазме. А дальше?
   - Что - дальше?
   - Кисель, - сказал Мартин. - Или желе. Почему  оно  красное,  малиновое
или пунцовое? Все оттенки сурика или кармина.
   - Опять только предположение, - вздохнул Зернов. - Красный цвет  в  той
или иной концентрации присутствует в каждом цехе. То дымок, то кисель,  то
каша.  Верно.  Думаю,  это  -  катализатор,  ускоряющий   производственные
процессы. Кстати, и при моделировании земных объектов они применяли тот же
красный кисель, только степень его концентрации зависела от задачи.
   - Был и совсем непроходимый кисель, - вспомнил Мартин.
   - Был. Естественный вопрос: зачем? Что моделировалось? А  вдруг  ничего
не моделировалось? Просто склад, запасы катализатора.
   Каюсь, я не подумал о такой возможности. Пороху не хватило.
   Зернов засмеялся:
   - Сейчас о  "мешках"  спросишь.  А  если  это  элементарные  емкости  с
переходными материалами?
   - Так почему они прыгают?
   -  А  почему  тарелка  с  бифштексом  висела  в  воздухе?   Управляемая
гравитация. Способ транспортировки  или  изоляции  моделируемого  объекта.
Многое, конечно, объяснить нелегко. Зачем, например, заводу лаборатория?
   - Ты же сказал: для нас.
   - В ту минуту. Сегодня. Но разве мы каждый день появляемся в  коридорах
континуума? А лаборатория  существует  не  с  сегодняшнего  утра.  Недаром
охрана упорно не пропускала нас.
   - Какая охрана?
   - Силовые поля.
   - Их же выключили в конце концов.
   - Выключили. А почему они включились? С какой целью?
   Если Зернов еще мог отвечать на мои вопросы, то мы  с  Мартином  только
помалкивали. Да и спрашивал он чисто  риторически.  Сам  спрашивал  и  сам
отвечал.
   - А не существуют ли на заводе моделированные  лаборанты  для  проверки
готовой  продукции?  Оборотни  без  личности.  Биомашины  с   определенной
программой; пробовать и переваривать пищу. Один желудочно-кишечный  тракт,
без  мозга,  с  одной  только  реакцией:  проверка   качества   продукции.
Бесчеловечно?  Отбросьте  земные  определения:  здесь  они   не   годятся.
Синтезированная пища предназначается для людей - значит, дегустировать  ее
должны человеческий вкус и желудок.
   - Почему же все-таки включились силовые поля? - недоумевал я. - Как они
отличили нас от привычных для них экспертов?
   - А ты уверен, что мы похожи? Что у нас один  цвет,  один  запах,  одни
биотоки? А может быть,  есть  определенное  время  для  такой  дегустации,
определенный режим? Мы, вероятно, нарушили  этот  режим,  за  что  и  были
наказаны. Все ясно?
   - Не все.  А  потемкинская  деревня  с  бутафорским  солнцем  и  живыми
коровами?
   - Тоже лаборатория. Мы не знаем  вкус  синтезированного  парного  мяса.
Может быть, целесообразнее зарезать синтезированную корову? А может  быть,
это только проба? Для сравнения с готовой кулинарной синтетикой? Есть  еще
вопросы?
   Ему уже надоело играть роль терпеливого гида. Но я все же рискнул.
   - Два, - сказал я. - Сосиски и этикетки.
   - Поточные линии. Мы еще не видели ни  шоколада,  ни  жареных  кур,  ни
серебряной фольги. Все это тоже где-то формуется, охлаждается и плывет  на
склады. Спросишь: где склады?  Вероятно,  там,  где  загружают  машины.  У
выхода в Город.
   Он  встал  со  своего  застывшего  облака   и   заковылял   в   розовое
пространство, неизвестно куда. Страх, что он тут  же  исчезнет,  мгновенно
погнал нас за ним. Я даже шашлык не доел - так и бросил вместе со шпагой.
   В наш розовый вакуум вдруг ворвалось что-то темное и большое, возникнув
горой не горой, а каким-то  непонятным  пригорком  или  камнем,  преградив
путь. Я отшатнулся, почувствовав, как дрогнуло  у  меня  под  рукой  плечо
Мартина. Темная масса не двигалась. "Не узнал?" -  услышал  я  насмешливый
шепот Зернова. Впереди чернел кузов продовольственного фургона.
   Мы подошли ближе. Кабина была  пуста,  и  все  дверцы  плотно  закрыты.
По-видимому, загрузка фургона произошла раньше и где-то в другом  цеху.  Я
встал на подножку и попробовал открыть дверцу - ничего не вышло.
   Я едва успел отскочить, как  черный  автофургон  беззвучно  двинулся  в
сторону.
   Куда? В розовой дымке уже  возникали  очертания  знакомого  фиолетового
пятна. Оно темнело  как  вход  в  тоннель,  открывшийся  в  мутных  клубах
распыленного в воздухе сурика. Откуда-то издалека пахнуло ночной сыростью,
влажной листвой - запахами близкого леса. Какое-то мгновение  черная  тень
фургона была еще видна в лиловом  тоннеле,  и  мне  даже  показалось,  что
где-то  над  ней  в  разрыве  прикрывающей  тоннель  пленки  высоко-высоко
мелькнула еле заметная звездочка. Я вспомнил о  колючих  кустах  по  краям
стекловидного лесного шоссе, росистую траву под ногами, ржание ожидавших в
темноте  лошадей  -  видение  живого  мира  за   голубыми   протуберанцами
континуума обрадовало до предательской слезы на  глазах.  Хорошо,  что  ее
никто не увидел.
   Потрясенный, я даже не расслышал, о чем говорили между собой  Зернов  и
Мартин, - только последние слова:
   - Проморгали машину!
   - Успеем.
   Только теперь я разглядел в центре окружавшего нас пустого пространства
знакомое золотое блюдце,  тускло  поблескивавшее  посреди  смятой  розовой
скатерти. Точно в таком же исчез и возник снова во  время  нашей  недавней
экскурсии Мартин.
   - Телепортация, - вырвалось у меня.
   И, как бы в подтверждение моих слов, посреди золотой  плоскости  возник
новый  черный  фургон.  Он  стоял  на  месте   прежнего,   только   тогда,
взволнованные увиденным, мы не разглядели под ним  золотого  пятна.  Новый
фургон появился сразу, как чертик  из  ящика,  -  просто  возник,  и  все,
привычный, массивный, с длинным широким кузовом  и  просторной  кабиной  с
большим смотровым стеклом.
   Вдруг дверцы кабины открылись, и мы, уже не спрашивая  ни  о  чем  друг
друга, не удивляясь и не пугаясь, полезли внутрь  один  за  другим.  Я  не
помню, открылись ли вместе с кабиной и дверцы кузова, -  думаю,  что  нет:
едва ли здесь перед выходом за пределы континуума фургоны вообще открывали
свои дверцы. Для кого? Все дегустации и проверки были уже  давно  сделаны.
Нет, сезам "облаков" открылся специально для нас, выпуская  на  свободу  в
Город. Миссия  наша,  предпринятая  без  согласования  с  "облаками",  но,
очевидно, ими одобренная, была закончена.
   - А где они загружаются? - вдруг спросил Мартин.
   Зернов только плечами пожал: не все ли равно теперь, мы  уже  этого  не
увидим.  Дверцы  кабины  захлопнулись,  тихо  щелкнув,  и  фургон  так  же
беззвучно и плавно, как и предыдущий, двинулся к фиолетовому тоннелю.
   - Финис, - щегольнул любимым словечком Зернов.
   Но мы-то знали, что до конца еще далеко.




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПЕПЕЛ КЛААСА


33. ГНЕВ КАРДИНАЛА

   Возвращались мы сквозь толщу фиолетового тумана или взвеси, не мешавшей
дышать, но мешавшей  видеть  и  слышать,  как  мне  показалось,  несколько
дольше, чем  когда  въезжали  в  континуум.  Может  быть,  с  нас  снимали
какие-нибудь энцефалограммы с записью мыслей и  выводов  о  модели  земной
жизни, построенной "облаками" в неизвестно каком уголке нашей или не нашей
галактики.  Не  впечатление  же  наше  о  заводе-континууме   интересовало
"всадников  ниоткуда"  -  тут  для  них  все  было  привычно  и  слаженно.
Неслаженной была жизнь, к которой мы возвращались.
   Незаметно  туман  почернел,  сгустился  до  ночной  темноты,   блеснули
незнакомые звезды на небе, к которым я так и не мог привыкнуть,  вблизи  и
вдали легли зубчатые тени леса. Мы выехали к повороту на шоссе,  и  машина
остановилась.  Тихонько  щелкнув,  открылись  двери  кабины;   из   лесной
благостной тихости вдали донеслось конское ржание и - совсем близко чьи-то
слова и смех: машину, как обычно, поджидали спешившиеся патрульные.  Зная,
с какой стороны они подойдут к открытой кабине, мы выскочили  с  другой  в
темноту. "Никого", - сказал, как мне показалось, разочарованно и  тревожно
голос подошедшего Оливье, а незнакомый голос очередного  патрульного  -  я
мало кого знал на заставе - спросил: "Вы о чем,  лейтенант?  Ведь  это  же
отъезжающая, а  не  прибывающая  машина".  Оливье  вздохнул;  я  отчетливо
услышал, как он щелкнул сейчас же пальцами - признак тревоги и нетерпения,
- и, честно говоря, обрадовался: беспокоится парень.  "Так,  -  сказал  он
патрульным, - порядок.  Поезжайте".  И  машина  уже  без  нас  растаяла  в
окружающей темноте.
   Тень Оливье молча двинулась к лесу, где ждали стреноженные  лошади.  Он
прибыл один вместо конюхов и не затем, чтобы  только  отвести  лошадей  на
заставу, а потому, что втайне надеялся на мое возвращение.
   - Оливье! - позвал я.
   Тень впереди остановилась.
   - Ано?
   Удивление,  оборвавшаяся  тревога,  вмиг  снятое  напряжение  и  просто
радость слились в этом негромком вскрике.
   - Как видишь или, вернее, слышишь, - засмеялся я.
   - Неужели оттуда?
   - Оттуда.
   Зернов и Мартин подошли ближе.  Незачем  было  прятаться  и  оттягивать
встречу.
   - Эти с тобой? - спросил Оливье.
   - Со мной. Это Борис. - Я дотронулся в темноте до Зернова. - А это Дон.
Не зажигай фонаря - это не обязательно. Верные друзья и добрые парни.
   - Плохих не выберешь, - отозвался Оливье.
   - Их нужно поскорее отправить в Город. Мундиры, сам понимаешь, липовые.
Включи по одному в патруль и отправь с какой-нибудь подходящей машиной.
   - Куда?
   - На улицу Дормуа.
   Я имел в виду "Фото Фляш" - ателье, которое после гибели Маго  и  ухода
Фляша в  глубокое  подполье  удалось  арендовать  Зернову  не  без  помощи
Томпсона. Там он с Мартином мог переодеться и переждать до  утра  -  не  в
полицейских же мундирах являться в "Омон".
   - Посмотри маршруты рейсов и подбери парочку с остановками  поблизости,
- прибавил я.
   - Зачем?  Я  их  наизусть  помню.  Одиннадцатый  и  двенадцатый  рейсы.
Остановки у булочной Фрезера и у кафе Марди. Там близко.
   Меня больше тревожило, как Зернов доберется до заставы:  ездить  верхом
он так и не научился. Но Мартин  меня  успокоил:  "Доберемся.  Езды  всего
четверть часа. Темно, и смеяться некому". Так и добрались. Оставив  друзей
дожидаться у дороги - незачем было им привлекать  внимание  в  полицейской
казарме, - мы с Оливье прошли в дежурку.
   - Включаюсь, - изрек торжественно Оливье.
   Я сделал вид, что не понял.
   - Во что?
   - Во все, что бы ты ни предпринял. На меня тоже можно положиться.
   - Верю. Но пока тебе  лучше  оставаться  в  стороне.  Дело  опасное,  и
рисковать не стоит.
   Оливье обиделся:
   - Я, кажется, никогда не был трусом.
   - Знаю. Но ты не знаешь, на что мы идем.
   - На грязное дело ты сам не пойдешь.
   - Не пойду. Но сейчас,  подчеркиваю,  сейчас  лезть  в  огонь  незачем.
Договоримся  позже.  Обязательно  договоримся  -  обещаю.  Пока  же  тебе,
полицейскому, лучше не знать всего, что мы знаем.
   - Ты тоже полицейский.
   "Сказать или  не  сказать?  Все  равно  сказать  придется,  если  ищешь
союзника. Для врага же Оливье и так знает больше,  чем  нужно.  Достаточно
для того, чтобы всех нас поставить к стенке. Рискну".
   - Я разведчик во вражеском лагере, - не сказал - выдохнул я.
   Но эффекта не получилось. Слова "разведчик" в  нашем  его  понимании  в
словаре Оливье не было. Пришлось пояснить.
   - Я из Сопротивления, понял?
   - Я давно это понял, - сказал Оливье. - Добрые люди не идут в полицию.
   - А ты?
   Я знал, что Оливье - сын полицейского,  и  Оливье  знал,  что  мне  это
известно. Но мне хотелось услышать его ответ.
   - Я в мать, а не в отца, - признался он. - Галун  меня  не  тешит.  Тем
более дела. - Он вздохнул и  прибавил:  -  Я  с  тобой,  Ано,  что  бы  ни
случилось дальше. И так уж случилось многое.
   Он многозначительно замолчал, ожидая обещанного рассказа. И я рассказал
обо всем, что мы видели  за  голубыми  протуберанцами.  О  тайном  тайных,
неведомом даже самому Корсону Бойлу. То, что Оливье  не  понял,  я  обещал
объяснить впоследствии: о "всадниках ниоткуда" походя не расскажешь. Но  о
заводе-континууме, созданном до Начала, пришлось выложить.
   - Почему вы называете это континуумом? - спросил Оливье.
   Объяснить было трудно: Оливье латыни не знал.
   - Ты слушал когда-нибудь мессу?
   - Конечно.
   - На каком языке говорит кюре?
   - На церковном.
   - Это латынь, - сказал я. - А "континуум" по-латыни - нечто постоянное,
вечное. Этот завод никогда не остановится и никогда не иссякнет.
   - А если увеличится население?
   - Увеличится и объем продукции. Сколько затребуем, столько и получим.
   - Значит, не нужно уменьшать прирост населения?
   - Конечно.
   Оливье  задумался:  он  получал  и   переваривал   свой   первый   урок
политграмоты.
   - И можно снизить цены?
   -  На  продукты?  Бесспорно.  Хоть  вдвое.  Можно  даже  раздавать   их
бесплатно, но тогда придется коренным образом изменить  экономику  Города.
Сразу это трудно.
   - Я не очень хорошо тебя понимаю, - растерянно признался Оливье. -  Но,
по-моему, Бойл ничего не захочет менять.
   - Почему?
   - Потому что это... ну, в общем... невыгодно.  -  Оливье  нашел  нужное
слово.
   - Кому невыгодно? Городу?
   - Ему самому невыгодно.
   - Соображаешь, - усмехнулся я ободряюще.  -  Пошевелим  мозгами  и  все
поймем. Конечно, Бойл ничего не захочет менять.
   - А если ему рассказать?
   - Зачем?
   - Убедить. В их же интересах понизить цены.
   Еще бы! Если бы Корсон  Бойл  действительно  убедился  в  неистощимости
дарованного ему богатства, он бы кое в чем реформировал экономику  Города.
Может быть, даже и политику. Это бы только повысило и его личный  престиж,
и престиж его хунты. Из замаскированного диктатора он вырос бы  до  живого
Бога. Но какой правитель поверит  голословному  утверждению  трех,  с  его
точки зрения, авантюристов? Кто подтвердит наш рассказ? Кто проверит  его,
если сквозь фиолетовый коридор можем пройти только мы? Уже за одно это нас
расстреляют или повесят на  первом  лесном  суку.  Опасных  свидетелей  не
оставляют в живых.
   Я сказал все это Оливье, в заключение добавив:
   - Что в наиболее выгодном для Города случае сделает Корсон Бойл? Сменит
ценник в продовольственных магазинах. Не лучше ли уж сменить его самого?
   Моя реплика не испугала и не удивила меланхоличного Оливье.  Он  просто
обдумал ее и спросил:
   - А на кого? Одного убили, придет другой. Какая разница?
   "Соображает, - подумал я. - Трезвый ум. Такого не соблазнишь романтикой
покушения".
   - Сменить