А.Г.Шнитке.
   Беседы, выступления, статьи

   Сканирование Янко Слава yankos@dol.ru

В течение многих лет я регулярно веду беседы с Александром Ивашкиным на темы как
музыкальные, так и биографические. Эти разговоры записаны так, как они и
происходили - без равномерной дозировки вопросов и ответов, без заботы об
исчерпанности темы или ее актуальности. Это были именно разговоры, а не
последовательное выполнение автобиографической программы. Несмотря на всю
неполноту этих бесед, именно в них многое было сказано в первый раз и дало мне
также пищу для дальнейших размышлений - не говоря уже об очень полезных для меня
спорах, где каждый остался при своем, но четче осознал все, что обсуждалось.
Альфред Шнитке 07.01.1993 г. Москва



От составителя
Альфред Шнитке внешне спокоен: он говорит размеренно, но синтаксически непросто,
не доверяя клише устной речи. Никаких общих мест. Привычное выглядит иначе,
любая проблема соседствует с антитезой. Все, казалось бы, и ясно, но
неоднозначно. То, что лежит на поверхности, видится вдруг с разных точек зрения.
То же - в музыке. Иногда она может показаться даже несколько старомодной.
Трезвучия, простейшие интервалы - они здесь на каждом шагу. Мы слышали их много
раз в другой музыке. И все же именно сейчас они особым образом приковывают
внимание, заставляя прислушаться, словно притягивая невидимым магнитом. За ними,
как в системе зеркал, встает длинный ряд отражений, ассоциаций, уводящих к
основам смысла, к опыту самой жизни. Много раз, слушая самого композитора и его
музыку, я испытываю что-то общее. Потом неожиданно стало ясно: если записать то,
что он говорит,- редактуры не потребуется. Он говорит как пишет. Кажется,
Фердинанд де Соссюр первым ввел разделение речи и языка. У Шнитке явно
преобладает языковое начало. Корневой, глубинный смысл и музыкального, и
словесного языка раскрывается порой в оборотах многократно "бывших в
употреблении". Но Шнитке снимает с них шелуху этих употреблений, счищает
закостеневшие наросты, проясняет то, что Андрей Белый называл "заобразным,
прародимым". И это не простая реставрация смыслов, как часто бывает при
стилизации. Шнитке нисходит к предельной простоте языка, к его неделимому атому;
затем - укрупняет его, превращает в знак, вбирающий свет истории. И в этом
смысле композитор совершает почти дантовский путь, чтоб "вновь узреть светила".
Идея незамкнутого круга, а точнее - спирального витка, присутствует во всех
важнейших сочинениях Шнитке. Так, например, "герой" его инструментальных
концертов (в этом жанре столкновения конфликтных сфер становятся, пожалуй,
наиболее острыми) в конце "пути" обязательно возвращается к чему-то исходному,
главному, переосмысливает его. Испытания не проходят даром:
всегда в кодах симфоний и концертов атмосфера проясняется, открывается
необозримый и бесконечный простор (Третий скрипичный концерт. Concerto grosso No
2, Виолончельный концерт). Музыка приобретает новое измерение, как порой
человеческие поступ -
Беседы с Альфредом Шнитке 7
ки - новую точку опоры. По сути, вся музыка Шнитке является попыткой сделать
осязаемым это новое "измерение". В чем оно? В глубинном подтексте происходящего,
в объемности символики любого звука, темы, образа. Произведения Шнитке не
исчерпываются реальным звучанием: след от них остается в памяти надолго,
заставляя размышлять, иначе, глубже посмотреть на все услышанное. Его музыка
входит в нашу жизнь неиллюзорной, духовной реальностью.
В небольшом московском рабочем кабинете композитора висит картина его друга,
художника Владимира Янкилевского. Элементарные геометрические фигуры
складываются, казалось бы, в абстрактную декоративную композицию. Приглядевшись,
однако, начинаешь понимать внутренние смысловые связи, их символику, улавливать
нити единства, реально ощущать "силовые" линии напряжения. Те же, почти
магнетические линии пронизывают музыку Шнитке. Ее смысл никогда не раскрывается
сразу, с первого взгляда, в виде готовой информации, но требует вхождения,
вживания -являясь, по существу, таким же процессом испытания или исследования,
как и сама реальность. Смысл целого раскрывается порой лишь в самом конце, с
последним итогом всего происшедшего. А все прежнее оказывается подготовкой,
нащупыванием этого внезапно открывшегося нового измерения музыки. На концертах,
где исполняется музыка Шнитке, всегда много слушателей. Это люди разные; но все
они находят в его сочинениях что-то для себя важное - то, что помогает лучше
понять жизнь, время, культуру. Премьеры сочинений Шнитке перерастают рамки чисто
музыкального события; невольно вспоминаешь особую, волнующую атмосферу первых
исполнений сочинений Шостаковича. И не случайно. Музыка Шнитке во многих своих
чертах прямо соотносится с творчеством его старшего современника. Это прежде
всего настойчивое стремление вывести музыку за ее собственные условные рамки,
сообщить ей смысловую незамкнутость, открытость в бесконечную даль времени. Ведь
многие шостаковические финалы находятся, по сути, з а р а м к а м и, за скобками
произведения, переводя восприятие в иной, более сложный символический план.
Финал "воспаряет" над произведением, открывает неожиданный выход в о в н е. У
Шнитке присутствие символического плана становится постоянным. Любое его
сочинение - это не просто текст, но еще и некий текст в тексте, подводная часть
явного. Это не просто музыка, но раздумье о ней и монтаж разных музык. Симфония,
соната, концерт разворачиваются не столько как конструкция, сколько как цепь
взаимосвязанных или конфликтных событий.
Беседы с Альфредом Шнитке 8
Борьба полярностей, неровность пульса, фаустовская неоднозначность - в этом нерв
творчества Шнитке. Беспокойное и точное ощущение двуединства мира пронизывает
всю музыку композитора. Возникнув, любой, даже самый простой образ погружается в
сложный контекст окружающих событий или сталкивается со своей
противоположностью. Вспоминаю, как на репетиции, прослушав финал Третьего
скрипичного концерта, Святослав Рихтер подошел к автору и, лукаво улыбаясь,
спросил: "Так что же все-таки здесь у вас: мажор или минор?!" Балансируя на
грани света и мрака, события в симфониях и концертах Шнитке приходят к
мучительно трудной гармонии.
...Музыка Шнитке - феномен особого рода. Мы чувствуем в его сочинениях многое из
того, что составляет духовную атмосферу времени; в них сплавлены и отражены
разные проблемы, воспринятые художником отовсюду. Для Шнитке не существует
"своего" и "чужого", старого и нового - так же как не существовало этих понятий
для Джойса, Эйнштейна, Элиота, Стравинского, расширивших наши представления о
единстве мира и универсальном характере человеческой культуры.
Музыка Шнитке сегодня широко популярна: ни одно его сочинение не остается
неисполненным, многие пишутся по заказу известнейших солистов и исполнительских
коллективов разных стран; число компакт-дисков с записями его сочинений
составляет несколько десятков и постоянно растет! Партитуры Шнитке издаются в
России, Австрии, Франции, Германии, США. Премьеры его сочинений с успехом
проходят в крупнейших концертных залах мира, причем не только в фестивальных
программах, но и в смешанных филармонических концертах, не рассчитанных на
специально подготовленную публику. Фестивали, посвященные его музыке, проходят в
Горьком (1989), Стокгольме (1989), Лондоне (1990), Турине (1993); циклы
концертов - в Мальме и Гетеборге (1988), Зальцбурге (1990), Хаддерсфильде
(Англия, 1990). В небольшом шведском городе Лунд, со старинным университетом,
даже образовано Общество имени Шнитке (1988). В мае 1981 г. Шнитке избирается
членом Западноберлинской Академии искусств, в июле 1986 г.-
членом-корреспондентом Баварской Академии изящных искусств, в мае 1987
г.-иностранным членом Шведской королевской Академии, в 1989 г.-членом
Гамбургской Академии. Он является почетным членом Академии Саксен-Анхальт
(1992), Йенской Академии искусств (1992), Венского хорового общества (1993). В
1989 г. ему присуждается Ника - приз Союза кинематографистов СССР, в 1992 г.-
престижная японская Premium Imperiale. немецкая Баховская премия, в
Беседы с Альфредом Шнитке 9
1993 г.- премия Российского независимого фонда Триумф за высшие достижения в
области российского искусства за последние годы.
...С Альфредом мы знакомы очень давно. Помню его еще в середине шестидесятых
годов, около дома на улице Дмитрия Ульянова, где долгое время жил и я. Однажды,
уже в конце семидесятых, войдя к нему в кабинет, я услышал: "С авангардом
покончено". При этом Альфред показал партитуру только что законченного Третьего
скрипичного концерта. Вместо привычной сложной, "рваной" фактуры - чистое,
разреженное звуковое пространство: "золотой ход" валторн в мерцающем
мажоро-миноре. И тут же я вспомнил, как однажды увидел Альфреда, поджидавшего
меня в машине на пыльной улице около метро Университет: сидя с запрокинутой
головой, он был полностью погружена себя, словно пребывая в ином измерении. Это
был совсем не тот Альфред - оживленный, остроумный, каким мы привыкли его видеть
каждый день. Это был другой человек, медиум, некто, кем написана (или. как
говорит сам Альфред, "уловлена") музыка финалов Третьего скрипичного концерта.
Пер Гюнта, Первого виолончельного концерта, Хорового концерта... Мы начали
активно (с магнитофоном) беседовать весной 1985 года по предложению самого
Альфреда. К несчастью, его инсульт летом того же года прервал эти беседы на
несколько месяцев. Он позвонил мне лишь поздней осенью. Вскоре мы вновь повели
наши разговоры.
В конце восьмидесятых годов Альфред перевозил весь свой домашний архив с одной
квартиры на другую (в том же доме), я помогал ему; попутно мы сортировали
бумаги, составили полный каталог его сочинений. Весь этот архив, включающий
эпизоды, эскизы, партитуры ранних сочинений, письма, наброски лекций, еще ждет
своего исследователя. Огромное число партитур кино- и театральной музыки лежит
практически неразобранным в библиотеках оркестра кинематографии на радио и в
библиотеках различных драматических театров. Я рад, что в этой книге удалось
опубликовать часть не известных еще текстов Шнитке, а также интервью, взятые
мною в разное время у его друзей - музыкантов и художников. Каталог сочинений
(включающий дискографию), а также список статей и интервью составлялся и
периодически обновлялся под наблюдением самого композитора. Хочу в заключение
выразить благодарность Наталии Павлуцкой и Вадиму Яковлеву за большую помощь в
подготовке этой книги к печати.
Александр Ивашкин. 1994 г. Москва



БЕСЕДЫ
С АЛЬФРЕДОМ ШНИТКЕ



1
            Происхождение. - Семья. - Жизнь в Энгельсе и в Вене. -Обучение
            музыке. - Литературные впечатления. -Борис Пастернак. - Отношение к
            русской, немецкой, еврейской культуре. - Религия и церковь

А.Ш. Я все время вижу висящий передо мной вопрос. Ищу ответ на него, но пока не
нашел. И вопрос этот связан с тем, что, не будучи русским по крови, я связан с
Россией, прожив здесь всю жизнь.
С другой стороны, многое из того, что я написал, как-то связано с немецкой
музыкой и с идущей из немецкого- логикой, хотя я специально и не хотел этого.
- Не напоминает ли тебе это ситуацию Владимира Набокова, его двуязычие? Впрочем,
как он сказал в одном из интервью, "национальная принадлежность стоящего
писателя - дело второстепенное"*. Известно, кстати, что первым языком Набокова в
детстве был английский, а не русский.
А.Ш. Я тоже начал говорить не по-русски, а по-немецки, хотя и на том искаженном
немецком, на котором говорят немцы Поволжья. Родители мои говорили меж собой
по-немецки. Причем мать-немка говорила хуже, чем еврей-отец, потому что отец
родился во Франкфурте. А мать была из немцев Поволжья и говорила на диалекте.
Правда, она была учительницей немецкого языка, словарный запас и грамматика были
правильными, но акцент все-таки был. Интересно, что с отцом дома я говорил
по-русски, а с матерью - по-немецки. Я стеснялся говорить по-немецки с отцом,
потому что он говорил правильно, а с матерью мы говорили "на равных". Бабушка,
которая нас воспитывала, вообще не знала русского языка.
- Бабушка с чьей стороны?
А.Ш. С маминой. Бабушка по линии отца знала немецкий, они с дедом говорили
по-немецки. Но это был гораздо более правильный, интеллигентный немецкий язык,
хотя они и не были немцами. Они ведь - из-под Риги,
_____________
* Интервью, данное Альфреду Аппелю// Вопросы литературы.-1988. -No 10. -С. 163.
Беседы с Альфредом Шнитке 13
из Либавы. Прибалтийские евреи из ремесленных кругов, они стали интеллигентами
по образу жизни. Говорили на немецком, а не на еврейском. Ведь идиш - это язык
не всех евреев. В частности, прибалтийские евреи были больше "направлены" в
немецкую сторону.
- А как они оказались в Поволжье?
А.Ш. В начале века, не знаю, по каким причинам, родители отца выехали из Либавы
в Германию, жили в Берлине и во Франкфурте-на-Майне. А после революции, в 1926
году, приехали в Москву.
- Зачем?
А.Ш. Так как Либава и Рига стали к тому времени частями самостоятельного
государства, они вернулись в ту Россию, которая была им тогда доступна
(по-моему, все это время, включая первую мировую войну, они оставались
гражданами России). Дедушка был коммунист. Тогда это был как бы внутренне
"обязательный" коммунизм по убеждению: мой отец тоже очень рано вступил в
партию. Это ведь была совсем другая жизнь и другое понимание коммунизма. Они
были атеистами, хотя все в детстве были крещены или обрезаны - то есть формально
приобщены к какой-то вере. Но практически ни мои родители, ни их родители ни во
что не верили. И это -история, которая, в общем, уже закончилась. Потому что
неверящее человечество - закончилось.
Мои немецкие предки по материнской линии выехали из Германии двести лет назад.
Они были крестьянами, как и большинство немцев, приехавших в Россию во времена
Екатерины II. Другое дело - те немцы, которые жили в Немецкой слободе до Петра I
или беспрерывно приезжали при Петре и жили в Петербурге и Москве. Мои-то предки
жили в деревнях.
- В деревнях на Волге?
А.Ш. В разных местах. Были какие-то деревни в Крыму, на Украине, в Поволжье,
около Оренбурга, на Кавказе. У тех, кто жил в Поволжье, была какая-то постоянная
связь с Германией; они посылали туда детей учиться на священников, врачей или
учителей. Учителя, священники и врачи, научившись в Германии, возвращались
обратно. Но во всем остальном они были от Германии оторваны. Они говорили на
странном немецком языке -это был тот немецкий, который они когда-то привезли с
собой, с добавлением слов и понятий, возникших позднее, в том числе и русских.
- Когда познакомились твои родители? И не было ли для них болезненным, что они
поженились, будучи евреем и немкой?
А.Ш. В 1932 году, в Энгельсе. Отец приехал туда в 1930 году. Вообще, ты говоришь
как человек, родившийся в послевоенное время. Дело в том, что для родившегося в
довоенное время национальный вопрос как бы не существовал. В книгах и фильмах,
возникших в то время, ты с легкостью встречал каких-нибудь Авербахов,
действующих совершенно равноправно с Ивановыми. Все это казалось как бы навсегда
решенным. Но это
Беседы с Альфредом Шнитке 14
"навсегда" было только до 1941 года. Потом все воскресло.
- И никого из твоих родственников не коснулись репрессии?
А.Ш. Родственников по материнской линии практически почти не коснулись (за
исключением тети Паулины, у которой посадили мужа), они были не из
интеллигентских кругов. А отца - в какой-то степени - да. Отец не был арестован,
не сидел, не преследовался. Но - как многие, которые приехали в Энгельс (в
частности, и те, кто приехал с Запада, спасаясь от фашистов), он подозревался.
Был на грани ареста. Было время, когда отец и мать остались без работы.
- Какого года рождения был твой отец? Он был переводчиком?
А.Ш. Отец был четырнадцатого года рождения. А мать десятого. У отца никакого
образования не было. В возрасте шестнадцати лет он уехал из Москвы в Энгельс, не
окончив десятого класса школы. Он решил поехать в республику немцев Поволжья,
работать в немецкой газете. Когда началась война, он хотел идти на фронт. Его
дважды возвращали. Вроде забирали в армию, а потом присылали обратно, как бы не
доверяя. И он работал политруком в каком-то ремесленном училище, пока все-таки
не добился, Беседы с Альфредом Шнитке 16
чтобы его взяли в армию и отправили на фронт. Это было в 1943 году.
Уже после войны он закончил десятый класс экстерном, некоторое время учился в
Институте иностранных языков, но диплома так и не получил. Сразу же после войны,
в Вене, он работал журналистом. Потом в Москве - переводчиком, в немецкой
редакции журнала Новое время. Писал также статьи - политического характера,
путевые заметки. Кое-что опубликовано и в ГДР. Но в основном он все-таки был
переводчиком. Он умер в 1975 году.
- У матери тоже не было какой-то определенной специальности?
А.Ш. Нет, она училась в Энгельсе в педагогическом институте на историческом
факультете, но не смогла закончить, потому что в какой-то момент у нее
обнаружилось нервное истощение, и пришлось учебу прервать. Это было перед
войной. А потом уже не стало ни этого института, ни исторического факультета.
Больше она не училась. Она преподавала немецкий язык в школах во время и после
войны. Работала в газете Neues Leben, которая выходила на немецком языке в
Москве, в отделе писем. Только наше поколение - я, моя сестра и брат - учились
нормально. Бабушка,
Беседы с Альфредом Шнитке 17
которая всю жизнь работала в издательстве иностранной литературы (теперь
Прогресс) и редактировала все учебники немецкого языка, которые здесь выходили,
в течение лет тридцати,-она тоже не имела никакого законченного образования. Дед
лет под пятьдесят где-то закончил экстерном технический вуз, он был инженером
(это дед по линии отца). Так что это немножко в крови...
- Твой брат - Виктор Шнитке - известен как переводчик и писатель, поэт. Я читал
его стихи и рассказы, опубликованные здесь. Он -профессиональный переводчик? Я
помню, что книга лекций и писем Веберна, изданная в СССР под редакцией Михаила
Друскина и Альфреда Шнитке, была переведена Виктором Шнитке. Наконец, не так
давно появились твои Три стихотворения Виктора Шнитке. Помнится, ты говорил о
том, что мечтаешь, чтобы эти миниатюры спел Петер Шрайер или, во всяком случае,
немецкий певец, врожденно чувствующий язык...
Беседы с Альфредом Шнитке 18
А.Ш. Да, кроме немецкого, брат прекрасно знает английский язык, работает
переводчиком-журналистом.
- А сестра?
А.Ш. Сестра моложе брата. Она закончила Институт иностранных языков, много лет
работала в школе, преподавала немецкий язык. Потом - в той же газете, что и
мама.
В 1941 году нас должны были выселить из Энгельса, как выселяли всех немцев,
потому что отец родился в Германии. Но он сумел доказать, что он еврей, хотя и
родился в Германии. Нас оставили - в том числе мать и бабушку, которые были
немки. Мы остались в Энгельсе, а все немцы выехали. Вообще, выезд немцев - это
была страшная история.
- Куда их выселяли?
А.Ш. Всех выселили примерно за 4-5 дней в августе 1941 года. Как обычно, это
была очередная сталинская хитрость. Вроде бы никто немцев не выселял, все было
нормально и хорошо. И даже какие-то демонстративные шаги были в защиту этих
немцев.
Моя мать работала в Энгельсе корректором немецкой газеты. Газету она видела
последней. Как-то вечером она подписала номер к печати,
Беседы с Альфредом Шнитке 20
поздно вернулась домой (выпуск газеты - дело позднее) и легла спать. А утром к
ней пришла бабушка и сказала: "Вот, я тебе всегда говорила!" Оказалось, что в
газете - Указ о высылке немцев. "Как, - сказала мама, -не может быть, я же
подписала газету". И тут же вспомнила, что редактор еще оставалась в редакции.
Значит, в этот последний момент, уже после окончания корректуры, туда вставили
Указ. Таким образом, она узнала, что уволена - это был последний номер газеты.
Немцев высылали за Урал. Большая часть моих род