ногу  сломаешь,  -  предупредил он  товарища  и
обратился с вопросом, откуда он узнал о нем.
     - Мне Дунька сказала, она побежала за хлебом. Ты есть хочешь?
     - Страшно хочу.
     - Ну, подожди немного: Дунька принесет, а я побегу за ребятами.
     С этими словами Васька убежал, а через полчаса вернулся в сопровождении
многочисленной оравы детей.
     - Рыжик, здравствуй!
     - Неужто ты здесь ночевал?
     - А ведьмы к тебе не приходили?
     - Тебе не было страшно?
     Мальчишки, для того чтобы лучше разглядеть беглеца, улеглись на животах
вокруг ямы, причем головы их находились над самым ее отверстием.
     - Панычи идут,  панычи идут!  -  крикнул кто-то,  и  детвора на  минуту
примолкла, а Рыжик, сидя в яме, снял с головы картуз и приосанился.
     Володя и  Сережа только накануне приехали из  деревни.  Узнав о  смелом
побеге Рыжика,  они  не  вытерпели и,  уверив гувернантку,  что идут в  сад,
бросились бежать к яме.
     Мальчишки из уважения к панычам теснее придвинулись друг к другу и дали
им место.
     Панычи,  как и всегда, были одеты в красивые, изящные костюмчики, резко
выделявшиеся среди  грязных серых  рубашонок и  штанишек прочей детворы.  На
обоих были  одинаковые матросские шапочки с  черными ленточками.  На  каждой
ленточке золотыми буквами значилось имя владельца шапочки.
     - Рыжик,  правда,  что ты  в  этой яме ночевал?  -  обратился к  Саньке
Володя,  и  на  бледном  лице  мальчика  появилось  выражение  любопытства и
удивления.
     - Правда, - твердым голосом ответил Санька.
     - И ты не боялся?
     - Нет. Я ничего не боюсь.
     - Вот молодец!  -  воскликнул Сережа.  -  А  как ты  отсюда выйдешь?  -
добавил он, глазами измеряя глубину ямы.
     - Я  отсюда не  выйду,  я  долго-долго  здесь  буду:  я  не  хочу  быть
сапожником, - раздался из ямы звонкий голос беглеца.
     Заявление Рыжика произвело на присутствующих огромное впечатление. Даже
Васька  Дуля,  самый  отчаянный мальчуган,  и  тот  был  поражен услышанным.
Несколько минут  длилось  молчание.  Догадавшись,  что  своим  заявлением он
огорошил товарищей, Санька горделиво выпрямился и поднял голову.
     - Ты,  значит,  все лето здесь проживешь?  -  снова обратился к  Саньке
Сережа.
     - Всегда, всегда буду здесь жить, - донесся из ямы ответ.
     Панычи переглянулись.
     - Ты знаешь,  Сережа, как мы его назовем? - обратился к брату Володя. -
Робинзоном Крузо. Идет?
     - Идет...  Вот отлично ты  придумал!  -  обрадовался Сережа.  -  Рыжик,
слушай:  ты  знаешь,  как  мы  тебя назовем?  Робинзоном Крузо.  Это  Володя
придумал.  Робинзон Крузо -  хорошее имя:  он  герой...  Он  на  необитаемом
острове жил один-одинешенький и с дикарями воевал...
     - Кто? - перебил Рыжик.
     - Да он же все, Робинзон Крузо... Так ты хочешь быть Робинзоном?
     - Я кушать хочу, - раздался голос Саньки.
     Этот  неожиданный ответ  сразу  уничтожил  весь  геройский пыл  Сережи,
напомнив ему, что Рыжик - обыкновенный мальчик, а не Робинзон Крузо.
     Но  совсем  иначе  к  заявлению Саньки  отнесся  старший  брат  Володя.
Находясь под  впечатлением только  что  прочитанной книги,  он  и  из  этого
обстоятельства задумал устроить нечто интересное, необыкновенное.
     - Он прав, что есть хочет, - тихо проговорил Володя, обращаясь к брату,
- и  Робинзон тоже есть хотел.  Вот мы  сейчас отправимся домой,  раздобудем
провизии и спустим ее нашему Робинзону в яму.
     - Вот отлично! - по обыкновению восторженно подхватил Сережа и, еще раз
нагнувшись над ямой,  прокричал,  войдя совершенно в роль.  -  Робинзон,  ты
слышишь? Мы сейчас спустим тебе провизию...
     - Мне не надо провизии, я хлеба хочу, - энергично запротестовал Санька,
не поняв, что такое означает слово "провизия".
     Володя принялся было объяснять беглецу,  что провизия - вещь съедобная,
но в это время кто-то из ребятишек крикнул:
     - Братцы,  его папа и мама сюда идут!..  - и в одно мгновение около ямы
никого не стало.
     У Саньки сердце замерло от страха.
     Как испуганный кролик,  он  забился в  самую глубь пещеры и  в  сильном
волнении стал ожидать дальнейших событий.
     К  яме  между тем скорыми шагами приближались Зазули и  Иван Чумаченко.
Впереди бежала Дуня с Мойпесом. Девочка, по настоянию Маланьи, к которой она
побежала за  хлебом,  рассказала все Аксинье,  причем со  слезами на  глазах
умоляла не бить Саньку за то, что он ночевал в яме.
     Просьба девочки оказалась излишней:  все были до того рады, что мальчик
нашелся,  что никому и в голову не приходило его наказывать. Даже сам Тарас,
подойдя к яме, заговорил с Рыжиком в самом миролюбивом тоне:
     - Ай,  Санька,  Санька, как тебе не стыдно беспокоить нас!.. Мы думали,
что ты в речке утонул. Нехорошо, нехорошо!.. Вылезай-ка скорей из ямы!
     Рыжик  внимательно прислушивался к  голосу  Тараса,  стараясь  угадать,
правду ли  он  говорит или  же  просто хочет выманить его из  ямы,  а  потом
приступить к  порке.  Но  тут  в  дело  вмешалась Аксинья,  и  Рыжик немного
успокоился.
     - Выходи, Санечка, выходи, мы тебя не тронем! Небось кушать хочешь? Ну,
выходи же, голубчик!..
     Ласковые,  полные любви  и  жалости слова  Аксиньи самым успокоительным
образом подействовали на беглеца, и он, поднявшись на ноги, объяснил, что не
может вылезть из ямы.
     - Вот так молодец!  -  засмеялся Иван.  -  В такую яму залез,  что и не
выберется.  А вот,  постой-ка,  я тебя вытащу,  - добавил он, и, сняв с себя
кожаный ремень,  сапожник один конец его опустил в яму: - Ну, Санька, хватай
ремень да крепко вцепись в него, а я тебя потащу. Ну что, готово?
     - Готово!   -   весело  воскликнул  Рыжик,   которого  стал   забавлять
своеобразный выход из ямы.
     - Раз,  два,  три! - шутливо скомандовал Иван и, понатужившись, вытащил
крестника наружу.
     Через несколько минут Рыжик торжественно шествовал домой.


        "X"

        "РЫЖИК В РОЛИ ПАСТУХА"

     Прошел ровно  год.  Для  Рыжика этот  год  был  годом тяжких испытаний.
Оторванный от приемной матери, от домашней обстановки, он очутился во власти
злой и черствой Катерины.  Чего-чего только она не заставляла Саньку делать!
И  хату он убирал,  и  воду из реки носил,  и  в кабак за водкой бегал,  и в
лавочку за щетиной и  гвоздиками ходил,  даже печку он белил и в то же время
по  приказанию Ивана  мочил в  чашке подошвы,  драл  зубами дратву и  учился
тачать.  Впрочем,  в  распоряжении Ивана  он  редко  бывал:  Рыжиком всецело
завладела Катерина.  Бывало,  только усядется он за свое сапожное дело,  как
Катерина уже зовет его к себе, чтобы он ей помог горшки мыть или пол в сенях
выравнивать.
     - Что ты,  Катерина,  мальчика от работы отрываешь?  - заметит, бывало,
Иван.
     - А  тебе,  лодырю,  любо  помощника иметь,  чтобы  вольготней было  по
кабакам бегать? - ответит жена.
     И  Чумаченко умолкал,  зная,  что входить в  прения с  женой не  совсем
безопасно.
     Все это не  могло не  отразиться на  характере Рыжика.  Всегда веселый,
жизнерадостный и  беспечный,  Санька  становился с  каждым днем  серьезнее и
задумчивее. Он ясно понимал, что толку из него не выйдет, если он будет жить
у крестного,  и это сознание не давало ему покоя.  Вместо сапожного ремесла,
вместо того,  чтобы  шилом ковырять кожу  и  молотком вколачивать в  подошвы
деревянные гвоздочки -  о чем Санька,  в сущности,  только и мечтал,  -  его
совсем превратили в  домашнюю прислугу,  заставляя делать то,  что  мужчине,
каковым он  себя  считал,  не  пристало.  Мало  того,  одно  время  Катерина
превратила его в настоящего пастуха,  или,  вернее говоря, в свинопаса. Дело
было  летом.  Ивану  удалось как-то  по  случаю купить очень дешево свинью с
двенадцатью  крошечными  поросятами.  Сначала  Чумаченко  рассчитывал свинью
перепродать,  заработать рубля два и тем ограничиться, но Катерина взглянула
на дело иначе.  По ее мнению выходило, что если она купленную свинью со всем
ее  многочисленным семейством попридержит до Успенской ярмарки,  они получат
огромный барыш, так как к тому времени и поросята подрастут.
     Санька, узнав о решении Катерины предоставить свинью с поросятами в его
распоряжение,  несказанно обрадовался.  Больше всего его радовала мысль, что
он будет на свободе, что перестанет таскать воду и не будет весь день сидеть
в душной и смрадной хате.  Когда же Катерина накануне сообщила,  что она ему
даст сумочку с хлебом,  которую он может повесить через плечо,  что даст она
ему ножик и кнут,  и когда наконец она сказала,  что ему разрешается взять с
собой Мойпеса,  -  радости мальчугана не  было границ.  Наконец-то  он будет
вместе  со  своим  любимцем,  которого злая  Катерина до  сих  пор  обдавала
помоями, когда верный пес наносил визиты своему хозяину.
     Рыжик сделался пастухом.  Каждый день на рассвете,  с  длинным кнутом в
руках и с сумочкой через плечо,  выходил он во двор, выгонял из хлева свинью
с поросятами и в сопровождении Мойпеса, к которому Катерина стала относиться
снисходительней,  отправлялся в  дальний  путь  (пастбище находилось в  трех
верстах от города).  Все это Рыжик делал с  такой охотой,  с  такой любовью,
точно бог весть какие блага давало ему его новое занятие.
     Однажды городской пастух,  встретив Саньку со свиньями, хмуро покосился
на него и погрозил кулаком.  Рыжик не понял, за что пастух на него сердится,
но  тем  не  менее счел нужным высунуть в  ответ язык и  с  гиком и  свистом
пронестись мимо него во весь карьер.
     Очень  может быть,  что  Зазули и  даже  сам  крестный не  позволили бы
Катерине сделать мальчика свинопасом,  но  воспрепятствовать этому  помешали
вспрыски,  длившиеся ровно  тринадцать дней.  Дело  в  том,  что  Чумаченко,
вспрыснув  свинью,   вспомнил  на  следующий  день,  что  у  свиньи  имеются
двенадцать поросят,  которые в  будущем обещали сделаться такими же большими
свиньями, как и их мать. Вспомнив это, сапожник и решил вспрыскивать каждого
поросенка отдельно.
     И  Чумаченко  с  Зазулей  пьянствовали тринадцать дней,  забыв  даже  о
существовании Саньки.
     Однако свинопасом Рыжик пробыл очень недолго.
     В  один прекрасный день к  нему на луг пришла Дуня.  Она явилася с тем,
чтобы сообщить ему новость, что она учится читать.
     - Счастливая ты какая!  - тихо протянул Санька и с завистью взглянул на
девочку.
     Ему сделалось грустно.
     "Вот она, - подумал он, - будет жить у господ, будет играть с панычами,
читать и писать научится, а я ничего не буду знать и вечно буду, как Мойпес,
босиком бегать..."
     - А панычи вчера смеялись, - сказала Дуня, как бы угадав мысли Саньки.
     - Отчего они смеялись? - живо заинтересовался Санька.
     - Они из тебя смеялись (Дуня так и сказала: "из тебя").
     - А что?
     - Говорят: ты свиней пасешь, с тобой они играть не будут.
     - Почему? - спросил Рыжик, и сердце у него сжалось от непонятной тоски.
     - Они говорят, что свинопас им не товарищ.
     - А  я  им ружей делать не буду!  -  вспылил было Рыжик,  но вскоре его
мысли приняли другой оборот.  - И то правда, - стал он рассуждать вслух, - и
воду тащи,  и свиней паси,  а сапог шить не дают. Я сапожником хотел быть, а
не пастухом...  Знаешь, Дуня, - обратился он затем к девочке, - ежели так, я
больше свиней пасти не  буду.  Возьму сейчас всех поросят да брошу в  речку,
пусть потонут...
     - Что ты, что ты! Тебя насмерть изобьют за это.
     - Ну и пусть бьют,  а я возьму и убегу. Не хочу, чтобы надо мной панычи
смеялись. Я сам над ними посмеюсь, когда большой стану.
     С этими словами Рыжик встал,  схватил кнут и погнал свинью с поросятами
к реке. Догадались ли животные о злом намерении маленького пастуха или же им
просто пить не хотелось,  но только,  вместо того чтобы бежать к  реке,  они
бросились в сторону,  по направлению к роще. Это обстоятельство окончательно
рассердило Рыжика,  и он удвоил энергию.  Мойпес,  сообразив, что его хозяин
гонится за свиньями, также бросился за ними.
     Испуганные  животные   с   неимоверной  быстротой   неслись   по   всем
направлениям;  свинья хрюкала,  поросята визжали, собака лаяла, а сам Рыжик,
как тигренок,  перескакивал с кочки на кочку и,  размахивая кнутом, изо всей
силы кричал Мойпесу:
     - Куси, куси, проклятых!
     Через минуту на лугу и помину не осталось как от самой свиньи, так и от
ее поросят.  Одни только Санька с Дуней стояли возле рощи да Мойпес, высунув
язык, тяжело дышал, улегшись у ног хозяина.
     - Пусть тетенька теперь ищет  своих свиней,  -  с  трудом переводя дух,
проговорил Рыжик.
     - Их теперь нельзя будет найти? - спросила Дуня.
     - Нет,  -  уверенно ответил Санька, - они будут бежать, бежать, пока до
Москвы не добегут,  а там и подохнут. Дальше Москвы никто не в силах бежать.
Твой дядя рассказывал,  что  и  французы дальше Москвы не  могли идти и  все
перемерзли,  а  уж  поросята  наверное погибнут...  Вот  разве  сама  свинья
выдержит...
     - Ох, боюсь! - протянула Дуня.
     - Чего?
     - Бить тебя будут.
     - А  я  убегу,  -  успокоил Рыжик Дуню и  пригласил ее сесть на траву и
разделить с ним обед.


        "XI"

        "ВТОРОЙ ПОБЕГ"

     День был знойный,  безветренный. С высоты голубого неба палило июньское
солнце.  Было  сонливо-тихо.  Широкий  луг,  обожженный солнцем,  пожелтел и
замер. Задремала и роща. Только неугомонные и невидимые кузнечики без умолку
стрекотали да изредка и как бы нехотя пиликали в роще мелкие птички.  Санька
с  Дуней  уселись  в  тени  под  густой  зеленью  молодого орешника.  Мойпес
растянулся тут же,  высунув мокрый и трепещущий язык.  Кругом, насколько мог
охватить человеческий глаз, не было видно ни одной живой души.
     Рыжику было жарко;  с него пот катился градом,  и он с трудом переводил
дыхание.
     - Кабы речка близко была бы,  вот бы когда я выкупался,  - протянул он,
вытирая потное и красное лицо.
     Дуня молчала.  Она была занята думами о поросятах, убежавших, по словам
Саньки, в Москву.
     Рыжик,  отдохнув немного,  развязал свою сумочку,  достал из  нее кусок
пшеничного хлеба, пару луковиц, соли и, разделив все это пополам, одну часть
положил себе на подол рубашки,  а  другую отдал Дуне.  Та молча приняла свою
порцию и  апатично стала есть.  Временами она  отщипывала тонкими пальчиками
хлебную мякоть и  кидала Мойпесу.  Собака на лету подхватывала кусочки и так
быстро проглатывала их, что издали можно было подумать, что она ловит мух.
     Дети закусили, легли на траву и долго глядели на небо.
     - Небо-то какое высокое,  страсть!  - после долгого молчания заговорила
Дуня. - Санька!
     - Ась?
     - Небо-то, говорю я, какое высокое.
     - Да... Ни один человек не может до неба камнем достать.
     - А птицы достают небо?
     - Нет. Змей, тот достанет.
     - Какой змей?
     - Бумажный.  Вот ежели пустить его да нитку оторвать,  он будет лететь,
лететь, пока в небо не вдарится...
     - А тогда что?
     - Тогда он сгорит.  Попадет на солнце, а солнце-то все в огне, ну, он и
сгорит.
     Дети снова умолкли.
     - А что, теперь они уже далеко? - опять первая заговорила Дуня.
     - Кто?
     - Поросята.
     - Далеко.
     - До Москвы еще не добежали?
     - Нет.
     - До Москвы надо три дня бежать.
     Девочка стала что-то высчитывать на пальцах, а затем, повернув голову к
собеседнику, тихо и мечтательно произнесла:
     - А знаешь, они в воскресенье будут там.
     Рыжик ничего на  это не возразил и  только глубоко вздохнул:  он в  эту
минуту искренне завидовал поросятам и  от души желал превратиться в  свинью,
чтобы иметь возможность убежать в Москву.
     - Ну, я пойду, - вдруг заявила Дуня и поднялась с места.
     - Куда? - встрепенулся Рыжик.
     - Домой: меня тетка ждет.
     - Подожди, не уходи!.. - чуть не плача, взмолился Санька.
     Дуня  покорно  села  на  траву,  всунула  в  рот  указательный палец  и
задумалась. Задумался и Рыжик. Мальчиком овладевала тоска. В его воображении
промелькнул образ Катерины.
     - А я домой не пойду...  -  как бы про себя проговорил Санька, устремив
полные слез глаза в пространство.
     - Где же ты будешь? - заинтересовалась Дуня.
     - Нигде я  не буду...  У меня нет дома...  Меня не любят...  обижают...
Панычи смеются... Никто мне не родной. Я ничей...
     Говоря это, мальчик употреблял всю силу воли, чтобы не расплакаться; но
слезы,  помимо его желания,  катились из  глаз и  крупными каплями стекали с
подбородка на рубашку и босые ноги.
     Дуня,  увидав,  что Рыжик плачет,  вторично поднялась с места и, боясь,
чтобы Санька опять ее не задержал,  со всех ног бросилась бежать.  Потом она
остановилась на минуту и издали крикнула:
     - Ты не плачь! Я Зазулихе все расскажу, и она придет за тобой...
     А сама побежала дальше.  Рыжик с грустью следил за тем,  как постепенно
удалялась Дуня,  как  она тонкими босыми ногами проворно перепрыгивала через
кочки и  канавки и  как с  каждым мгновением ее и без того маленькая фигурка
уменьшалась и таяла в прозрачном знойном воздухе летнего дня.
     Не  успела  девочка  скрыться  из  виду,  как  с  другой  стороны  луга
показалась высокая худая  фигура женщины,  торопливо направлявшаяся к  роще.
Зоркие глаза Саньки сейчас же узнали Катерину,  и сердце мальчика замерло от
страха.  Он  чувствовал,  что  Катерина ему  спуску не  даст за  то,  что он
разогнал свиней,  и  что она его за  это жестоко накажет.  Не спуская глаз с
бегущей к  нему женщины,  Рыжик в то же время напрягал весь свой детский ум,
подыскивая подходящее для себя оправдание,  но  ничего придумать не  мог.  А
Катерина между тем  была уже  близко.  Рыжик успел даже разглядеть ее  худое
продолговатое лицо и горящие злобой серые глаза.
     "Убьет,  насмерть убьет",  - промелькнуло в голове у Рыжика, и он решил
бежать.  Страх придал ему силу и энергию.  Недолго думая,  он приподнялся на
ноги и бросился бежать,  врезавшись в густую зелень рощи. За ним последовала
собака.
     Пробежав без  отдыха минут пятнадцать,  Рыжик наконец оглянулся.  Возле
него стоял с  высунутым языком его приятель и тяжело дышал.  Умные и влажные
глаза Мойпеса были устремлены на  мальчика и  как бы спрашивали:  "Скажи-ка,
любезный, долго ли ты намерен меня гонять, как зайца, по лугам и рощам?"
     Санька,  затаив дыхание,  стал  прислушиваться,  не  бежит  ли  за  ним
Катерина,  но  его  опасения были напрасны:  в  роще никого не  было.  Рыжик
постоял еще  немного,  а  затем тихо  поплелся дальше,  сам  не  зная  куда.
Узенькая тропинка,  по которой он шел,  зигзагами спускалась куда-то вниз. С
каждым шагом роща редела и вскоре неожиданно закончилась почти у самой реки.
Рыжик очутился в  совершенно незнакомой ему  местности.  Он  еще никогда так
далеко не заходил.  Это обстоятельство его обрадовало и встревожило в одно и
то же время. С одной стороны, он был рад, что Катерина его не найдет теперь,
а с другой -  его стала мучить мысль,  что он далеко ушел и что ему не найти
обратно  дороги.  Но  когда  он  осмотрел  незнакомую местность,  ему  сразу
сделалось хорошо и легко.  Картина, представшая перед его глазами, настолько
ему понравилась, что он перестал думать о Катерине, о поросятах и о панычах.
Прежде всего Санька увидел,  что  река  в  этом  месте гораздо шире,  чем  в
городе.
     "Здесь мне реку не  переплыть",  -  подумал Рыжик.  Он  чмокнул губами,
приглашая этим звуком Мойпеса,  и тихо поплелся к берегу.  До слуха мальчика
откуда-то  доносился глухой,  неясный шум.  Этот шум он  услыхал,  еще когда
выбежал из рощи;  теперь же,  приближаясь к реке, он совсем уже ясно услыхал
громкое гуденье,  похожее на  шум  падающей воды.  Река  в  том  месте,  где
находился Рыжик,  делала  крутой изгиб  и  совершенно исчезла из  виду.  Ему
захотелось узнать,  что там такое шумит,  и  он пошел вперед,  держась вдоль
берега.  Через  несколько минут  он  обогнул полукруг реки  и  остановился