черта! - послышался ревущий голос коваля.
     Рыжик прибавил прыти. Ноги его вязли и скользили по грязи, но он на это
мало обращал внимания. Далеко позади раздавались чьи-то крики и собачий лай.
А Рыжик, точно спугнутый заяц, мчался вперед, забыв в это время про Полфунта
и про самого себя...


        "II"

        "НЕ-КУШАЙ-КАШИ"

     Долго  без  оглядки бежал  Рыжик.  Остановился он  только тогда,  когда
почувствовал,  что ноги у него подкашиваются. Весь мокрый, грязный, стоял он
на скошенном лугу и  едва переводил дыхание от усталости.  Тут только Санька
вспомнил о  приятеле и  с  беспокойством стал оглядываться и прислушиваться.
Было  темно.  До  рассвета оставалось еще  много.  Рыжик  отбежал порядочное
расстояние.  Никаких голосов,  никакого лая он  теперь уже не слыхал.  Жутко
становилось Саньке.  Мысль о том, что он может потерять Полфунта, сильно его
испугала,  и  он  готов уже  был  вернуться назад,  но  темень и  бездорожье
удержали его.
     Положение Рыжика становилось далеко не  веселым.  Во  время  отчаянного
бега он сбился с  пути и  теперь сам не знал,  где он и  что с ним будет.  А
стоять до рассвета посреди поля,  под открытым небом, было тоже нелегко, тем
более что он едва на ногах держался от усталости.
     "А что,  ежели я крикну?" - мысленно спросил себя Санька. И не успел он
подумать о последствиях, как из уст его вырвалось имя приятеля:
     - Полфунта!..
     Сильный,  молодой голос Рыжика прорезал тишину ночи  и  стих.  Санька с
замиранием сердца стал прислушиваться,  но  отклика ниоткуда не последовало.
После его  окрика стало как  будто еще  тише и  темнее.  Мальчик обернулся в
другую сторону.  Под его босыми ногами хлюпала дождевая вода, которую еще не
успела впитать земля.
     - Полфунта-а!!! - снова пронесся протяжный одинокий окрик Саньки.
     Ответа не последовало.
     - Дядя Ва-ня-а!!!
     На этот раз уже слезы слышались в голосе мальчика,  но отклика не было.
Измученный страхом и тревогой,  Санька медленно поплелся вперед, сам не зная
куда и зачем.  Не успел он сделать и десяти шагов, как остановился в крайнем
удивлении.  Ему показалось,  что он подходит к той самой деревне,  где они с
Полфунтом  обрели  такой  неудачный  ночлег.  Конусообразные  хатки  темными
пирамидами  вырисовывались  вдали.   Рыжик   сделал  еще   несколько  шагов,
пристальнее стал всматриваться вдаль и тогда только понял,  что перед ним не
деревня и  не  хатки,  а  свежескошенная трава,  подвешенная на  кольях  для
просушки.  Санька вспомнил,  что в прошлом году в одной из таких копен они с
Полфунтом прекрасно устроились и провели целую ночь.
     Подойдя к  первой  копне-пирамиде,  Рыжик  сейчас же  нашел  отверстие,
ведущее внутрь копны.  На  него  пахнуло острым ароматом свежего сена.  Этот
любимый Рыжиком запах мгновенно нагнал на  него сон.  Повинуясь неудержимому
желанию соснуть на мягком сене, Санька пролез в пирамиду, положил подле себя
сапоги и сам улегся на мягкой,  свежей траве.  Он был рад, что попал в сухое
место.  Он почувствовал приятную теплоту и  решил до утра пробыть в сене.  А
утром Полфунта его сам найдет.
     С последней мыслью Санька сладко уснул.
     - Ой-ой, батюшки, ноги отдавил, разбойник! - услыхал Рыжик чей-то голос
и проснулся.
     В ту же минуту он почувствовал,  как что-то живое,  теплое зашевелилось
под его головой.
     Рыжик испуганно вскочил на ноги.  В отверстие пробивался утренний свет.
Это обстоятельство немного успокоило мальчика.  "Хорошо, что ночь прошла", -
подумал он.
     А между тем в сене шевелился кто-то.
     "Не  Полфунта ли  это?"  -  мелькнуло у  Саньки  в  голове,  и  радость
нахлынула на него, и сердце его усиленно забилось.
     - Кто здесь?  Это ты,  Полфунта?  -  спросил Рыжик и  замер в  ожидании
ответа.
     - Нет,  брат,  здесь не Полфунтом, а пудами пахнет, - послышался из-под
сена чей-то хриплый незнакомый голос.
     В  звуках этого голоса Рыжик уловил что-то  доброе и  простодушное.  Но
некоторые меры предосторожности он  все-таки принял:  сапоги и  палку взял в
руки, а сам пополз к выходу.
     - А  кто  же  ты?  -  снова  спросил  Рыжик,  обращаясь к  неизвестному
существу, копошившемуся в сене.
     - Я кто?..  Я,  батюшка ты мой...  Ой-ой, спинушку заломило... Я, брат,
человек и отставной рядовой, а зовут меня Не-Кушай-Каши... Ох-хо-хо!..
     В  это  время  голова говорившего поднялась,  и  Санька увидал круглое,
давно не бритое лицо человека.
     - Что, понравилось тебе имечко мое? Хе-хе-хе!..
     И круглое лицо засмеялось.
     Рыжик невольно улыбнулся,  глядя на  незнакомца,  с  трудом вылезавшего
из-под сена.  Что-то смешливое и  добродушное чувствовалось в  этом большом,
неуклюжем человеке.
     - Ну,  брат,  вылезай,  а то нам вдвоем не выкарабкаться отсюда. Того и
гляди, шалашик опрокинем.
     Рыжик послушался незнакомца и  первый вылез из  сена,  а  вслед за  ним
выполз и его случайный соночлежник.
     Вот  тут  только Санька увидал,  с  кем  имеет дело.  Это  был большой,
неповоротливый человек лет  за  пятьдесят.  Круглая,  как мяч,  голова его с
широким,  плоским лицом была  коротко острижена.  Вздутые щеки  были покрыты
седой  щетиной  давно  не  бритой  бороды.   Глаза  у   него  были  круглые,
светло-серые,  усы длинные,  с коричневым оттенком,  брови густые, нависшие.
Большие,  толстые уши  незнакомца особенно как-то  выделялись на  фоне седой
остриженной головы. Эти уши и внутри и снаружи были покрыты мягкой, пушистой
растительностью.
     Выйдя  на  свет,  незнакомец встряхнулся,  протяжно  и  громко  зевнул,
внимательно осмотрел со всех сторон небо, низко кланяясь востоку, на котором
яркими  огнями  горело восходящее солнце.  Покончив с  осмотром,  незнакомец
обернулся к Рыжику и засмеялся добрым стариковским смехом.
     - Экий ты рыжий!  -  любовно поглядывая на Саньку,  промолвил он. - Это
ты, что ли, ночью-то кричал?
     - Я,  -  ответил Рыжик  и  хотел было  подробно рассказать о  вчерашнем
приключении, но незнакомец перебил его:
     - Ты потом расскажешь, а пока вот что: полезай-ка в нашу спальню и тащи
оттуда мою шапку,  торбу и чайник...  А ну-ка,  молодые ножки,  пошевелитесь
трошки! - добавил он в заключение и хлопнул Саньку по плечу.
     Рыжик охотно бросился исполнять просьбу старика.
     Утро было дивное.  Земля,  освеженная дождем,  только что  проснулась и
весело улыбалась голубому небу,  на  далеком горизонте которого сияла корона
земли -  солнце.  Как звезды в  ясную ночь,  сверкали на  лугу крупные капли
чистой,  прозрачной росы.  Птицы  и  насекомые встретили утро  торжественным
многоголосым гимном.
     Не  прошло и  минуты,  как Рыжик уже вылез из-под сена,  таща за  собою
имущество незнакомца.
     - Вот за  это спасибо тебе!  -  сказал старик,  принимая от Саньки свои
вещи. - А теперь сядем за стожком и позавтракаем. Ты, чай, не откажешься?
     - Я и чай люблю, - поспешил заявить Рыжик, не поняв старика.
     - И чаек попьем, - согласился незнакомец и направился к теневой стороне
пирамиды, где и уселся, выбрав место, наиболее мягкое и сухое.
     - Садись! - пригласил он Рыжика и стал развязывать торбу.
     Спустя  немного  Рыжик  сидел  напротив незнакомца с  набитым хлебом  и
свиным салом ртом и глаз не спускал с добродушного отставного солдата.
     - Ну,  брат, рассказывай теперь, кого ты ночью кликал и как сюда попал?
- обратился к Саньке старик, когда завтрак подошел к концу.
     Рыжик,  проглотив  последний  кусок,  подробно  рассказал  о  вчерашнем
случае.  Незнакомец слушал его с большим вниманием,  причем его круглое лицо
не переставало улыбаться.
     - Ну, брат, горе твое невелико, - заговорил незнакомец, выслушав Рыжика
до конца,  -  приятеля ты своего найдешь,  а  не найдешь,  так и без него не
пропадешь.  Эх,  брат,  на  моем веку этих самых попутчиков да  товарищей не
счесть сколько было! И не горюю я... Да и о чем горевать-то? Человек никогда
один не  бывает:  завсегда с  ним его тень ходит...  А  куда же  вы  с  этим
Полфунтом шли? - вдруг вопросом оборвал свою речь старик.
     - Мы шли за счастьем, - с наивной уверенностью ответил Рыжик.
     - Славный путь  придумали...  хе-хе-хе!..  -  тихо засмеялся старик,  а
затем проговорил:  - Нет лучше, как идти за счастьем: путь долгий и веселый.
Я, братец, уже двадцать лет хожу по этой самой дорожке и слез не лью...
     Старик вздохнул,  достал из-за  пазухи кисет,  набитый махоркой,  и  не
торопясь принялся из  газетной бумаги скручивать трубку,  или так называемую
"собачью ножку".
     - А  почему тебя  зовут Не-Кушай-Каши?  -  после долгого молчания вдруг
спросил Рыжик со свойственной ему простотой и наивностью.
     Бывший  солдат  ухмыльнулся,  закурил  "цыгарку",  выровнял рукой  свои
длинные усы, а затем уже приступил к ответу:
     - Теперь Не-Кушай-Каши -  моя настоящая фамилия,  а было время, когда у
меня, окромя Антона, никакого имени не было. Был я тогда подпаском. Ни отца,
ни  матери не помнил.  Обчественный был я...  Ну ладно!..  Вот это,  скажем,
подрос я.  Надо в солдаты идти,  а у меня ни роду,  ни племени. Ладно... Вот
это,  скажем,  забрили меня да в город,  в казармы. Как раз к обеду пригнали
меня.  Ввели в казарму.  Гляжу, солдаты кашу едят, жирную, пахучую... У меня
нос так и  заходил кругом.  Грешный человек,  любил я  в  те  поры кашу.  Ну
ладно!..  Вот это,  скажем,  только я в казарму,  а со двора барабан тревогу
бьет.  Солдаты как вскочат,  как схватят ружья да вон из казармы!.. Я один и
остался.  Не имел я  тогда понятия о  военной службе и не понимал,  для чего
тревогу бьют.  А как кашу едят -  я знал.  И вот это,  скажем,  как выбежали
солдаты,  я стал глядеть на кашу. А каши-то цельных шесть мисок. Пар густой,
вкусный валит.  Не хочу я,  скажем, на кашу глядеть, а гляжу. Ну, и, грешное
дело,  соблазнился...  Подошел я  к  первой  миске,  подсел,  взял  ложку  и
попробовал.  За первой ложкой, скажем, вторую съел, а там третью, четвертую,
и пошла машина в ход... Ну ладно... Вот это пришли солдаты. Каши нет, а я на
полу валяюсь:  глаза луженые, живот горой вздуло, и рот раскрыт - ни дать ни
взять,  рыба на суше.  Тут,  скажем,  принялись меня лечить. А как вылечили,
порку задали...  И, помню, фельдфебель наш, когда пороли меня, стоял подле и
все,  сердечный,  приговаривал:  "Не кушай каши, не кушай каши!.." Вот с тех
пор, скажем, меня и назвали Не-Кушай-Каши!..
     Старик закончил свой рассказ незлобивым смехом.
     Рыжик залился звонким хохотом.  Он  живо  представил себе  деревенского
парня,  который,  объевшись каши, лежит на полу казармы. Но веселость Рыжика
была непродолжительна. Как это часто бывает, в ту минуту, когда он заливался
неудержимым,  заразительным смехом,  ему  вдруг припомнился Полфунта.  Образ
приятеля,  будто  тень,  промелькнул  и  скрылся.  Санька  все  вспомнил,  и
настроение духа  его  сразу  испортилось.  Он  мгновенно оборвал свой  смех,
вскочил на  ноги  и  с  беспокойством стал осматривать окрестность,  надеясь
увидать где-нибудь Полфунта.
     - Да ты, парень не гляди, - обратился к нему Не-Кушай-Каши, - все едино
никого не усмотришь.  А  вот придем,  скажем,  в  местечко,  тогда уж твоего
Полпуда, наверно, найдем.
     - Полфунта, а не Полпуда, - чуть ли не плача, поправил Рыжик.
     - Пусть Полфунта, это все едино...
     - А найдем мы его?
     - Ежели он, скажем, там да ежели он жив, то беспременно найдем.
     Уверенный тон Не-Кушай-Каши немного успокоил Рыжика.
     - А до местечка еще далече?
     - Сегодня дойдем. Вот тот лесок как пройдем, городок и завиднеется.
     Не-Кушай-Каши рукой показал в  ту  сторону,  где в  виде темной полоски
вырисовывался на  светлом  фоне  горизонта небольшой лесок,  а  может  быть,
просто рощица.
     - Вот как дойдем до  леса,  мы привал устроим,  чайку попьем,  и  ладно
будет.  А  там,  скажем,  и местечко...  Не горюй парень!..  Все по-хорошему
будет. А теперь давай-ка в путь тронемся... Ох-хо-хо, косточки солдатские!..
     Кряхтя и охая,  Не-Кушай-Каши поднялся на ноги, взвалил торбу на плечи,
прошептал несколько раз про свои косточки солдатские и ровным,  неторопливым
шагом поплелся к дороге.
     Санька,  понурив голову,  последовал за своим случайным попутчиком.  По
временам он  бросал  на  старика косые,  подозрительные взгляды,  и  смутное
беспокойство закрадывалось в душу мальчика.
     "Кто он для меня будет,  этот незнакомый человек?  - мысленно спрашивал
он самого себя. - Неужто мне всегда-всегда придется ходить с ним?.."
     Не найдя ответа на эти вопросы,  Санька еще ниже опустил голову и  весь
отдался во власть невеселых дум.


        "III"

        "В ЕВРЕЙСКОМ МЕСТЕЧКЕ"

     За чаем на берегу ручья Рыжик узнал от Не-Кушай-Каши много интересного.
Отставной солдат,  между прочим,  рассказал ему,  чем он  занимается,  когда
попадает в еврейское местечко.
     - Я,  братец ты мой,  делаюсь тогда шабес-гоем,  -  ровно и не торопясь
говорил Не-Кушай-Каши.
     - А что такое шабес-гой? - спросил Санька.
     - Это,  братец ты мой,  штука тонкая.  Видишь ли,  у евреев такая мода:
воскресенье они празднуют в  субботу.  И вот,  скажем,  как в пятницу зажгли
огонь, так, значит, и зашабашили. И ничего-ничего им делать нельзя. Закон им
позволяет кушать да молиться, а больше ничего. Ну, вот тут-то они, скажем, и
просят нашего брата,  хрестьянина, помочь им: кому со стола подсвечник снять
надо,  кому  до  синагоги  богомолье донести  надо,  а  кто  просит  скотину
накормить... Много разного дела найдется. Ну, и исполняешь...
     - А они что за это? - полюбопытствовал Рыжик.
     - А уж это глядя по делу и по состоянию.  Бедняк,  скажем,  кусок булки
даст, а богач рюмку водки поднесет, а то и цельный пятак еще в руку положит.
     - Это дело легкое, - после некоторого раздумья проговорил Санька.
     - Какое дело легкое?
     - Да вот это самое, евреям помочь еврейское воскресенье прожить...
     - Оно-то правда, что дело легкое, да вот беда: в одно время всем делать
надо,  а один много ли домов обегаешь?  Вот и будь ты мне помощником! Я тебя
не обижу. Что дадут - все пополам. Согласен?
     Рыжик не скоро ответил.  Он в  ту минуту думал об исчезнувшем Полфунте.
Он  надеялся встретить приятеля в  местечке и  уйти с  ним дальше,  в  самый
Петербург, о котором Полфунта не раз упоминал за последнее время.
     - Что же ты,  братец,  молчишь?  -  снова заговорил Не-Кушай-Каши. - Не
хочешь быть помощником,  так отвечай прямо:  "не хочу,  мол",  а хочешь, так
говори: "хочу".
     - Я-то хочу... А ежели нам Полфунта встретится?
     - Ну так что? Можешь с ним пойти... Я не держу тебя.
     - Ладно, ежели так, - согласился наконец Санька.
     До  вечера оставалось недолго,  когда  Не-Кушай-Каши  и  Рыжик  вошли в
еврейское местечко.
     - Меня,  брат,  здесь  знают,  -  говорил  Не-Кушай-Каши,  наклоняясь к
Рыжику.  -  Уж я  тут сколько раз бывал.  Мы сейчас прямо к главной молельне
махнем. Меня там и служка знает...
     Санька молчал.  Он с любопытством оглядывал незнакомые улицы местечка и
в то же время глазами отыскивал Полфунта.
     Городок,  куда попал Рыжик, был заселен евреями. Жители городка, живые,
быстрые,  с  черными пейсами вдоль щек,  в  ермолках,  в  длинных,  до  пят,
сюртуках, переполняли все улицы. Одноэтажные деревянные домики беспрерывными
рядами  тянулись  по  обеим  сторонам немощеных пыльных  улиц.  Все  женское
население городка было занято приготовлением к  субботе.  Пожилые и замужние
женщины в  белых чепчиках и  мокрых передниках то  и  дело выносили помойные
ушаты и  выливали содержимое из  ушатов тут же,  недалеко от порога.  Жидкие
помои впитывала почва,  а  на  отбросы,  вроде рыбьих внутренностей,  чешуи,
картофельной шелухи и  прочего,  с  жадностью набрасывались собаки,  кошки и
свиньи, шайками бродившие по местечку, выслеживая добычу.
     Через  открытые окна  Санька  увидел,  как  молодые  девушки  убирали к
субботе комнаты.  Они накрывали столы белыми скатертями, расставляли медные,
ярко вычищенные подсвечники.  Положив на стол крученые булки,  они накрывали
их полотенцем.  Все это делалось быстро,  торопливо.  Каждая хозяйка боялась
опоздать и выбивалась из сил, чтобы к солнечному закату поспеть с уборкой.
     А мужчины в это время отдыхали.  Одни из них,  сидя в убранной комнате,
громко распевали "Песнь песней" царя Соломона,  другие, одетые в праздничные
капоты,  отправлялись в  синагогу,  а третьи просто прогуливались по улице в
ожидании вечерней молитвы.
     - Ну,  брат,  теперь держись за  меня крепко!  -  сказал Не-Кушай-Каши,
обращаясь к Саньке.
     - А что? - спросил Санька, взглянув на своего спутника.
     - А то,  видишь ли,  что мы в самую синагогу сейчас придем. Там, братец
ты мой, шапки не снимать, слышь?
     - Почему не снимать шапки?
     - Уж так ихний закон велит, чтобы все, значит, в шапках были... И опять
же, смирным надо быть и не смеяться, ежели что смешное увидишь. Понял?
     - Понял,  -  ответил Санька,  а  сам  все время не  переставал думать о
Полфунте.
     Он  до  того был  занят своими мыслями,  что  не  заметил,  как  они  с
Не-Кушай-Каши очутились во  дворе главной синагоги,  переполненном детворой.
Обширный немощеный двор был огорожен деревянным забором.
     Посреди двора возвышалось двухэтажное (единственное в  городе) каменное
здание синагоги.
     Рыжик заинтересовался игравшими во дворе мальчиками.  Их здесь было так
много,  что нельзя было и сосчитать.  Черномазые,  смуглолицые, они оглашали
воздух веселыми криками.  Большинство мальчишек играли в пуговицы.  Игра эта
заключалась в следующем. Несколько мальчиков, вырыв у забора крохотную ямку,
отходили от  нее на  шесть шагов и  выстраивались в  одну шеренгу.  Потом по
очереди каждый из  них  кидал пуговицы.  Если  брошенная пуговица попадала в
ямку, то бросивший ее считался старостой и получал от каждого из играющих по
одной или две пуговицы,  смотря какой был уговор.  Карманы и пазухи играющих
были  набиты  пуговицами  всевозможных сортов.  Игра  сопровождалась бранью,
смехом,  плачем и дракою. Мелкота, за неимением пуговиц, играла в лошадки, в
солдаты или просто бегала и прыгала по двору без всякой цели.
     Но вот из синагоги выбежал с  длинной метлой в руках маленький горбатый
человек с желтой козлиной бородкой, и на дворе сейчас же сделалось тихо. Это
был служка Борух, или, как его евреи называли, "шамес".
     - Вы  чего  здесь,  шарлатаны,  ярмарку  завели?  -  визгливым  голосом
закричал Борух, грозно потрясая метлой.
     Мальчишки, услыхав голос шамеса, точно стая галок, разлетелись в разные
стороны.
     Рыжик  невольно улыбнулся,  когда  увидал,  какое  сильное  впечатление
произвел на детвору этот невзрачный горбун.  "Ну,  меня ты, брат, не испугал
бы", - подумал Санька.
     - А,  Не-Кушай-Каши!  -  радостно  воскликнул  Борух,  заметив  старого
солдата.
     Он подошел ближе, протянул Не-Кушай-Каши руку и быстро-быстро заговорил
с ним.
     К крайнему удивлению Рыжика,  его спутник не только понял,  что говорил
ему маленький горбатый шамес, но он сам отвечал ему на непонятном для Саньки
языке.
     Борух говорил с азартом,  размахивая метлой, кому-то грозил, причем его
козлиная бородка смешно  тряслась,  а  остроконечная голова совсем уходила в
двойной горб.  Но по всему было видно,  что угрозы были направлены по адресу
лица отсутствующего и что к Не-Кушай-Каши служка ничего не имеет.
     - Ну,  брат, наше дело в шляпе, - обратился к Рыжику его новый спутник,
когда Борух, наговорив с три короба, умчался обратно в синагогу.
     - Почему в шляпе? - спросил Санька.
     - А потому,  что в местечке ни одного шабес-гоя не осталось.  Был один,
да вот Борух говорит,  что запил.  Нам,  бедняга, обрадовался, как родным...
Теперь пойдем-ка да присядем, а кончится служба, нас позовут.
     Не-Кушай-Каши  и  Рыжик отправились в  самый дальний угол  двора и  там
усел