ись на  земле.  Санька с  удовольствием отдыхал после долгой ходьбы.  Он
спиною уперся в забор,  а ноги,  обутые в сапоги, протянул вперед и предался
отдыху.
     В  предвечернем воздухе наступили тишина и  покой.  На черепичной крыше
синагоги угасли  последние отблески ушедшего солнца.  Со  всех  сторон стали
появляться евреи.  Все  они  были  одеты по-праздничному,  в  черные длинные
сюртуки,  и  у всех у них был грустный,  задумчивый вид.  Многие из них то и
дело поднимали глаза к небу и громко вздыхали, создавая этими воздыханиями и
себе  и  другим  праздничное настроение.  В  синагоге загорелись огни.  Небо
потемнело.
     - Долго будут они молиться? - спросил Рыжик.
     - Нет.  Евреи скоро молятся.  У них,  скажем,  молитвы длинные, да язык
быстрый...
     - А почему они такие печальные ходят?
     - Это они, видишь ли, для жалости, чтоб, значит, бог пожалел их...
     - У них какой бог?
     - Старый, седой такой и вроде как бы из ума выживший, - не задумываясь,
ответил Не-Кушай-Каши,  который, как истый русский солдат, не любил слов "не
знаю".
     Санька,  вполне  удовлетворенный ответами Не-Кушай-Каши,  замолчал и  с
любопытством стал следить за  тем,  что делалось в  синагоге.  Окна молельни
были  открыты,  и  Рыжик хорошо мог  видеть молящихся и  слышать их  голоса.
Обширная зала синагоги была вся уставлена длинными скамьями,  перед которыми
стояло  множество пюпитров с  ящиками.  Посреди  синагоги возвышался большой
четырехугольный амвон, покрытый тяжелой скатертью, шитой серебром и золотом.
Все  места в  синагоге были  заняты.  Перед каждым пюпитром стоял молящийся.
Молились евреи  усердно,  произносили молитвы  громко,  раскачиваясь во  все
стороны, часто поднимали руки и закатывали глаза на лоб.
     Рыжик с  любопытством следил за  каждым их  движением.  Особенно хорошо
запомнил Санька  конец  молитвы.  Как-то  сразу  в  синагоге сделалось тихо.
Молящиеся вытянули вперед головы и  застыли в  этой позе.  Казалось,  они  к
чему-то прислушивались.  Вдруг все они,  точно по команде, привскочили и так
заголосили,  что само здание задрожало от этого неистового крика.  Потом все
сразу  смолкло.  Молящиеся повернулись лицом  к  востоку и  стали  беззвучно
что-то  шептать.   Видно  было  только,   как  они  шевелили  губами  и  как
раскачивались во  все стороны.  Движения их были быстры и  странны.  Одни то
открывали,  то закрывали глаза,  другие теребили свои пейсы, наматывая их на
указательные пальцы,  третьи  стучали кулаками себе  в  грудь,  а  четвертые
подымали плечи и  делали вид,  что  хотят улететь.  И  все  эти движения они
проделывали молча,  не  произнося ни  одного звука.  Эта  безмолвная молитва
длилась минут семь-восемь,  а  затем молящиеся один за  другим отступали три
шага назад,  низко кланяясь направо и  налево.  После этого в синагоге опять
раздался хор сотни голосов.  Но  это был последний призыв.  Вскоре молящиеся
стали расходиться по домам.
     - Эй,   Не-Кушай-Каши,  Не-Кушай-Каши!  -  послышался  визгливый  голос
Боруха.
     - Вспомнил горбунишка нас!  Хе-хе-хе!..  -  обрадовался солдат.  -  Ну,
брат,  вставай:  теперь за  дело  пора взяться,  -  добавил он,  обращаясь к
Рыжику, и поднялся с земли.
     Санька последовал за ним.
     Когда  в  синагоге никого не  осталось,  служка повел наших спутников к
себе.
     - Ну,  Не-Кушай-Каши,  ты  теперь навсегда у  нас  жить  останешься,  -
говорил горбун,  идя вперед. - Тебе наш габэ (староста) жалованье положит...
Два керблах (рубля) в один месяц.
     - Что ж, я не прочь, ежели, скажем, и доход какой будет.
     - Конечно, будет!.. А это кто такой? - спросил вдруг шамес, указывая на
Рыжика.
     - Это мой спутник... Славный парнишка. Он мне помощником будет.
     - А,  это очень хорошо,  -  сказал Борух и что-то добавил на непонятном
для Саньки языке.
     - Нет,  нет,  ни  боже  мой!  -  воскликнул по-русски Не-Кушай-Каши.  -
Говорю, парень честный, славный... Ну, понимаешь, ручаюсь за него.
     - Хорошо,  хорошо!  - весело проговорил Борух и первый через просторные
сени вошел в синагогу.
     Не-Кушай-Каши и  Рыжик последовали за ним.  В синагоге горели в люстрах
свечи,   а   у  дверей  на  стене  висела  небольшая  керосиновая  лампочка.
Не-Кушай-Каши,  будучи  хорошо  знаком с  обязанностями шабес-гоя,  не  стал
дожидаться приказаний служки,  а  сам принялся за  дело.  Он  взял табурет и
отправился тушить свечи.  Через минуту в синагоге сделалось темно,  только в
руке Не-Кушай-Каши мерцала грошовая сальная свечка.
     Борух  поблагодарил  солдата,   достал  из   шкафчика  булку  и   кусок
фаршированной рыбы,  отдал это Не-Кушай-Каши и  сообщил,  что спать он его и
Рыжика уложит в  хедере (школе).  Затем все трое вышли в  сени.  Борух запер
синагогу и ключ от замка спрятал в сапог. Там же, в сенях, находилась дверь,
ведшая в хедер.
     - Ну,  кушайте на здоровье и спите себе!  - проговорил служка, открывая
хедер.
     - Послушай, Борух, а шнапса (водки) не будет? - тихо спросил солдат.
     - Ах ты какой! И где ты видал, чтобы шабес-гою шнапс давали в праздник?
- сказал шамес, а затем добавил: - Подожди немного, шабаш пройдет, и ты себе
будешь шнапс тринкен...
     Служка захихикал и заискивающе потрепал рукав Не-Кушай-Каши.
     Спустя немного оба путника сидели в  хедере и при свете тоненькой свечи
закусывали. Мрачный, унылый вид имела эта громадная комната. Длинные столы и
скамьи   служили   единственным   убранством   хедера.    Чем-то   холодным,
неприветливым веяло от этих серых голых стен и черного потолка.  Только край
стола,  где сидели Рыжик и его попутчик, был освещен грошовой свечкой, а все
остальное утопало во мраке.  Жуткая тишина воцарилась кругом.  Борух, закрыв
окна и ставни,  ушел к себе домой.  Во всем дворе никого не осталось,  кроме
Рыжика и Не-Кушай-Каши.


        "IV"

        "НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ"

     На другой день Рыжик проснулся в  хедере.  Он спал на длинной,  широкой
скамье,  положив под голову сапоги и  палку.  Не-Кушай-Каши,  лежа на другой
скамье, кулаками протирал глаза и громко зевал.
     - Ох-хо-хо,  косточки солдатские!  -  протяжно проговорил он,  кряхтя и
потягиваясь. - А в сене, чай, помягче спать будет... Как, братец, думаешь? -
обратился он к Саньке и повернул к нему свое круглое небритое лицо.
     - Знамо,  помягче,  да и вольготней, - откликнулся Рыжик. - Не по вкусу
мне здесь... Уйду я отсюда, - добавил он и стал надевать сапоги.
     Только  что  стало  рассветать,  когда  Санька,  желая  подышать свежим
воздухом,   вышел  во  двор.  Безоблачное  небо  показалось  ему  сиреневым.
Хлопотливые воробьи уже прыгали по двору,  мелькали в  воздухе и чирикали во
всю мочь.
     Несмотря на  ранний час,  в  синагоге уже сидели молящиеся и  на разные
голоса распевали псалмы.
     На  дворе появились мальчуганы.  Двое из них -  один долговязый,  худой
парнишка с  необычайно длинными и  тонкими пейсами вдоль впалых щек,  другой
быстроглазый,  черный,  как арапчонок,  -  подошли к Саньке и с нескрываемым
любопытством стали рассматривать его,  как какого-нибудь заморского зверя. К
этим двум подошли еще двое,  затем еще и  еще,  и не успел Рыжик опомниться,
как он  уже был со  всех сторон облеплен малышами.  В  первый момент он даже
немного растерялся,  видя себя окруженным со всех сторон, но, присмотревшись
лучше к этой "гвардии",  он успокоился. "Пусть только посмеют - так шарахну,
что воробьями от меня отскочат,  -  подумал Санька и оправился. Наконец один
из мальчиков заговорил с Рыжиком.
     - Ты навсегда у нас останешься? - спросил мальчик у Саньки.
     - У кого это - "у нас"? - нахмурив брови, переспросил Рыжик.
     - Ну, у нас в местечке.
     - Нет, не останусь! - решительно ответил Санька.
     - Почему?
     - А  потому,  что скучно мне здесь,  и  еще потому,  что я по-вашему не
понимаю...
     Тут  в   разговор  вмешался  другой  мальчик,   и  беседа  должна  была
разрастись,  но,  как назло,  появился Борух и  разогнал всех.  В этот самый
момент вышел Не-Кушай-Каши.  В  его туалете произошла заметная перемена.  Ни
торбы,  ни чайника при нем не было: он все это оставил в хедере. Одет он был
в розовую рубашку навыпуск,  по-русски,  и опоясан черным крученым шнурком с
кистями. Обут он был в целые и довольно приличные опорки.
     - Эх,  жалость какая:  морда давно у  меня не брита,  -  проговорил он,
проводя рукой по лицу.  -  Ну,  да ладно, завтра поскоблим ее. Хе-хе-хе!.. А
теперь, братец ты мой, пойдем на работу.
     - Куда? - спросил Санька.
     - Пойдем, увидишь.
     Они вышли со двора синагоги и очутились на улице.
     - Видишь улицу? - спросил у Рыжика Не-Кушай-Каши.
     - Вижу.
     - Отлично.  Теперь,  братец ты мой, мы вот как делать будем: я пойду по
той стороне, а ты по этой. Не пропуская ни одного дома, всюду заходи.
     - Для чего?
     - А вот слушай:  войдешь в дом,  шапки не снимай,  а поклонись и скажи:
"Доброе утро!  С праздником вас!  Что делать надо?" Как спросишь, так сейчас
же тебе бабы укажут, что делать. Ты исполнишь и подождешь немного. Дадут что
- ладно, а не дадут - уходи: стало быть вечером расчет будет. Понял?
     - Чего тут не понять!  - пробормотал Рыжик. - Все понял, да что!.. - Он
махнул рукой, вздохнул и зачем-то по самые глаза надвинул мягкий картузик.
     Санька сильно тосковал о  Полфунте,  и  ничто его не  веселило.  Как-то
машинально  отправился  он  обходить  дома.  Вот  он  зашел  в  первый  дом.
Переступив порог,  он  по  привычке сдернул шапку,  но  вспомнил наставления
Не-Кушай-Каши и снова натянул картуз на свою лохматую рыжекудрую голову.
     Вместо приветствия Рыжик осторожно высморкался в руку.
     - Что  надо  делать?   -   спросил  он  у  молодой  девушки  с  черными
растрепанными волосами  и  заспанным лицом.  Она  попалась  ему  навстречу с
периной в руках.
     - Почекай трохи,  зараз,  зараз...  -  проговорила девушка и  торопливо
прошла в другую комнату.
     Через  минуту  она  вновь  появилась  и  уже  знаками  приказала Рыжику
следовать за  собой.  Санька послушно пошел за нею.  Они вошли в  просторную
комнату, где стоял покрытый скатертью стол и шкафчик с книгами. У окна сидел
седой старик в  черных очках и,  раскачиваясь взад и вперед,  читал нараспев
какую-то большую книгу.
     Девушка с  заспанным лицом подвела Рыжика к столу и пальцами указала на
пять медных подсвечников,  а  затем знаками велела ему снять их  со  стола и
поставить на шкафик. Рыжик все это исполнил.
     - А  больше ничего не надо?  -  спросил он,  пятясь к дверям.  Он снова
хотел было снять картуз,  но вовремя спохватился, что этого нельзя делать, и
опять высморкался, благо рука была поднята к носу.
     Девушка вместо ответа подала Саньке кусок булки.  Рыжик догадался,  что
его миссия окончена,  и  вышел вон,  спрятав булку за пазуху.  Как раз в это
время  на  противоположной  стороне  улицы  показался  Не-Кушай-Каши.  Рыжик
побежал к нему.
     - Ты чего?
     - Не хочу я быть шабес-гоем, - ответил Санька и опустил голову.
     - Почему не хочешь?
     - Так. Пойду искать Полфунта...
     - Эх  ты,  чудак мальчонка!  -  проговорил Не-Кушай-Каши  и  сокрушенно
покачал головой.  -  Да рази я для своей пользы тебя держу?  Иди, пожалуй!..
Только тебе же лучше, ежели что заработаешь на дорогу...
     - А почему они молчат? - не зная к чему придраться, пробормотал Санька.
     - Кто?
     - Да евреи. Только пальцами показывают, что делать надо.
     - Опять же ты чудак выходишь!  -  воскликнул Не-Кушай-Каши.  -  У  них,
понимаешь,  закон такой, что нельзя словами приказывать. Ну, ступай, ступай,
братец, давай делать дело, а привыкнешь - век здесь жить будешь.
     Рыжик, понуря голову, отправился на другую сторону улицы.
     Когда взошло солнце и  первые лучи его облили городок теплом и  светом,
все проснулось и  оживилось кругом.  Жители местечка не спеша отправлялись в
синагогу.  По дороге они напевали что-то про себя и пощелкивали пальцами. На
улице появились расфранченные женщины с тяжелыми серьгами в ушах. То там, то
сям забегали ребятишки-босоножки.  Рыжик стал осматриваться. Нигде ни одного
знакомого  человека,  ни  одного  русского  звука.  И  опять  ему  сделалось
тоскливо. Он почувствовал себя одиноким, брошенным, никому не нужным.
     - Уйду, уйду отсюда, - прошептал Рыжик, которому надоело обходить дома.
     Он подходил к переулку, пересекавшему улицу. На углу Санька остановился
и  устремил глаза  вдаль.  Сердце замерло в  груди юного бродяги:  перед его
глазами бесконечной лентой легла дорога из  города.  Он увидал любимую даль,
увидал упавший на  землю горизонт,  море зелени и  света,  увидал свободный,
необъятный простор,  и  душа  у  него взволновалась.  Не  задаваясь никакими
вопросами и целями, Рыжик повернул в переулок и быстро зашагал.
     Не прошло и  пяти минут,  как Санька был уже вне города.  Там он сел на
первый попавшийся камень,  снял сапоги,  закинул их на плечи и  отправился в
путь.  Чтобы мягче было  ногам,  он  сошел с  дороги и  зашагал по  узенькой
травяной тропинке.  Лучи солнечные еще не успели выпить всю росу,  и  Санька
охотно купал в ней свои ноги.
     Теперь Рыжик почему-то  был  уверен,  что найдет Полфунта.  Надежда эта
росла и  крепла в  его сердце,  и  он бодро,  с  веселой улыбкой на лице шел
вперед, нисколько не жалея, что расстался с Не-Кушай-Каши.
     Добрых шесть верст прошел Рыжик по мягкой,  узенькой тропинке, пока она
не  довела его до первого перепутья.  Перед Санькой легли три дороги,  и  он
остановился в  нерешительности,  не  зная,  по  какой из них продолжать свой
путь.  Он  оглянулся.  Городка,  где он  оставил Не-Кушай-Каши,  уже не было
видно.  По  обеим сторонам дороги зелеными необозримыми коврами расстилались
хлебные  поля,  а  далеко  впереди  возвышалась темная  стена  леса.  Солнце
поднялось уже  довольно  высоко  и  пронизывало воздух  раскаленными лучами.
Рыжик,  наверно,  дошел бы  до леса,  если бы не перепутье,  захватившее его
врасплох.  Все три дороги были одинаковой ширины,  но вели в разные стороны.
Мальчика  взяло  раздумье:   куда  идти?   Что-то   тревожное,   неспокойное
шевельнулось в груди Рыжика.  Очутившись один среди необъятных полей, Санька
впервые почувствовал себя  маленьким,  ничтожным,  беспомощным.  Ему  скучно
стало  без  товарища,   и   он  в  первый  раз  пожалел,   что  расстался  с
Не-Кушай-Каши.
     До  сих  пор  Саньке никогда не  приходилось задаваться вопросом,  куда
идти:  им всегда кто-нибудь руководил.  Теперь же,  оставшись с самим собою,
Рыжик сразу понял,  что ходить по земле без цели нельзя.  У каждого человека
должна быть какая-нибудь дорога,  которая должна привести его  к  известному
месту. Рыжик вспомнил, что Полфунта всегда знал, куда и зачем он идет. А вот
он,  Санька,  как слепой,  стоит на перепутье,  не зная, куда направить свои
стопы.
     С  горя  и  от  нечего делать Рыжик  достал из-за  пазухи кусок булки и
принялся жевать, опустившись на край дороги.
     Он  ел  и  думал все  о  том  же.  "Вон  птичкам людей не  надо...  Ишь
заливаются как!"  -  думал Санька,  подняв к небу рыжую голову.  "Они дорогу
знают,  -  продолжал думать Рыжик,  флегматично разжевывая булку.  - Им весь
свет облететь ничего не стоит. Оттого им и не скучно. Все поют да ноют..."
     - Приятный аппетит и с приятной встречей вас! - вдруг над своей головой
услыхал Санька чей-то голос.
     От неожиданности Рыжик вздрогнул и вскочил с места.
     - Что с вами, милорд? Боже мой, не укусила ли вас божья коровка?
     - Нет, это я так, - по простоте души, серьезно ответил Рыжик.
     Перед  ним  стоял  белокурый мальчик,  с  голубыми смеющимися глазами и
добрым,  красивым лицом.  Одет парнишка был чрезвычайно плохо,  пожалуй хуже
Саньки, но это не мешало ему выглядеть веселым, бодрым и довольным.
     - Куда путь держишь?  -  спросил неизвестно откуда взявшийся мальчик и,
не дожидаясь ответа, опустился на траву. - Садись, земли хватит, - предложил
он Рыжику.
     Санька  ухмыльнулся и  сел  неподалеку.  Белокурый парнишка вытащил  из
кармана пачку папирос и стал закуривать. Рыжик глаз не спускал с него, следя
за каждым его движением.  По всему было видно, что парень этот не из робкого
десятка и  человек бывалый.  От его манер,  от его светло-русых кудрей и  от
всей его тонкой, стройной фигуры веяло чем-то задорным, ухарским...
     - Хочешь? - предложил он Саньке папироску.
     - Хочу, - набравшись храбрости, проговорил Рыжик и протянул руку.
     - А ты куришь?
     - Нет.
     - Нет? Ну, так и не получишь. В пути курево дорого стоит.
     Мальчик спрятал папиросы обратно в карман.  Санька нисколько на него за
это не обиделся.
     - Ты не встречал одного человека? - спросил Рыжик.
     - Одного?  Что  за  вопрос?  Я  встречал сотни,  тысячи  людей...  -  с
важностью сказал незнакомый мальчик.
     Он  полулежал в  небрежной позе и  почти не обращал внимания на Саньку.
Наступила продолжительная пауза. Улыбка смущения скользнула по лицу Рыжика и
пропала, оставив едва заметный след на губах.
     - Ты куда идешь? - строгим голосом спросил мальчик, не глядя на Саньку.
     - Я сам не знаю, - послышался робкий ответ.
     - Что?!  -  удивленно воскликнул мальчик и даже немного приподнялся.  -
Сам не знаешь? Откуда же ты взялся?
     Рыжик, путаясь и сбиваясь на каждом слове, стал рассказывать о себе и о
Полфунте. Парень слушал его с большим вниманием. Он даже пододвинулся к нему
поближе.  "Вот как!  Ай да молодец!.."  -  ежеминутно восклицал он по адресу
Рыжика.  Эти краткие,  но выразительные похвалы подбадривали Саньку,  и речь
его полилась свободно, без запинки.
     - Так вот ты  какой молодец!  -  выслушав Рыжика до  конца,  воскликнул
белокурый мальчик. - В таком случае, давай руку!.. Тебя как звать?
     Рыжик назвал себя и не без удовольствия пожал протянутую руку.
     - А меня зовут Львом,  а хочешь,  называй по-маминому -  Левушка, и еще
Стрела мое прозвище.
     - А меня дразнят Рыжиком, - окончательно повеселев, сообщил Санька.
     - Рыжик?  Так и  запишем.  А  теперь я расскажу тебе и свою историю.  Я
беглец!..  Да,  да,  верно говорю!  Вот уже два года,  как я  путешествую по
разным странам и меня поймать не могут.
     - А кто тебя ловит? - наивно спросил Рыжик.
     - Странный вопрос! Во-первых, отчим, во-вторых, матушка...
     - Какой отчим?
     - Ах ты,  боже мой!.. - нетерпеливо прикрикнул Левушка. - Ну, известно,
мой отчим...  Отец у меня умер,  а мамаша вышла замуж, вот у меня и оказался
отчим.  А  убежал я потому,  что терпеть его не могу.  Такой противный,  что
ужас...  Придешь из класса,  замучит уроками -  все зубрить заставлял.  А  я
тогда про индейцев да про охотников американских начитался...  У нас в школе
даже общество составилось под названием:  "Охотники девственных лесов".  Вот
тогда-то меня Стрелой и  прозвали...  Но я  по порядку расскажу.  Отчим меня
мучил-мучил,  пока из терпения не вывел.  И  вот однажды выбрал я прекрасный
денек и удрал в Америку...
     - А далеко это? - не вытерпел Санька.
     - Так далеко, что и посейчас не могу до нее добраться...
     - Домой тебе не хочется?
     - Как тебе сказать...  Летом не хочется...  Ну, а зимой... Да я и зимой
кланяться им не стану.  Что,  в самом деле?.. А хорошо летом путешествовать!
Правда?  Сколько я перевидал!  Ты море,  говоришь, видел... А я их целых три
видел!  Ей-богу,  не вру! И никогда я один не хожу: всегда товарищ найдется.
Вот  только вчера я  попутчика своего потерял.  Запил,  каналья,  а  человек
славный...  Много у  меня  было попутчиков...  А  хочешь,  мы  найдем твоего
Полфунта?  -  вдруг резко переменил тон Левушка и взглянул на Рыжика смелым,
восторженным взглядом.
     - Хочу,  очень хочу!.. - радостно воскликнул Санька, и широкое курносое
лицо его озарилось надеждой.
     - Ладно! Найдем обязательно. Ты говоришь, он из Одессы?
     - Из Од