Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
Алексей Иванович Свирский.
Рыжик
Повесть
---------------------------------------------------------------------
Книга: А.И.Свирский. "Рыжик"
Издательство "Юнацтва", Минск, 1984
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 июля 2002 года
---------------------------------------------------------------------
В повести русского советского писателя А.И.Свирского (1865-1942)
отражена нищая, бесправная жизнь низов царской России - босяков,
ремесленников, беспризорных детей. Повесть написана в 1901 году.
Для детей младшего школьного возраста.
Оглавление
Часть первая
I. Откуда взялся Рыжик и кто его приютил
II. Приемные родители
III. Через шесть лет
IV. Дуня
V. Андрей-воин и его племянница
VI. Новое знакомство
VII. Рыжик узнает о своем происхождении
VIII. Бегство
IX. В яме
X. Рыжик в роли пастуха
XI. Второй побег
XII. Встреча
XIII. В лесу
XIV. Приключения Рыжика начинаются
Часть вторая
I. На произвол судьбы
II. Дедушка
III. Среди нищих
IV. Спирька Вьюн
V. В ночлежке
VI. Беглецы
VII. В Одессе
VIII. Из огня да в полымя
IX. Школа воров
X. Новый учитель
XI. На месте преступления
XII. Неожиданное столкновение
XIII. Полфунта и его болезнь
XIV. На родине
XV. За счастьем
Часть третья
I. Ночные приключения
II. Не-Кушай-Каши
III. В еврейском местечке
IV. Новый знакомый
V. Смелый замысел
VI. Опасное путешествие
VII. Третий спутник
VIII. Любитель сыра
IX. Одинокий
X. Земляк
XI. У солдат
XII. В Петербурге
XIII. Герасим
XIV. Тяжелый путь
XV. Конец пути
" * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ * "
"I"
"ОТКУДА ВЗЯЛСЯ РЫЖИК И КТО ЕГО ПРИЮТИЛ"
Птицы еще спали, когда Аксинья вышла открывать ставни. Молодая женщина
тихо скрипнула в сенях дверьми и перешагнула порог.
Солнце еще не взошло, но рассвет уже был близок. На востоке небосклон
окрашивался в золотисто-сиреневый цвет. Звезды быстро гасли одна за другой.
Береговая улица, или, как ее иначе называли, Голодаевка, спала крепким сном.
Улица эта была застроена с одной только стороны, другая же сторона
представляла собой высокий крутой обрыв, спускавшийся к реке.
Аксинья, прежде чем открыть ставни, перешла босыми ногами пыльную
немощеную улицу и остановилась на краю речного обрыва. Над рекой медленно
расплывались серые клочья тумана. Маленькие, хилые домишки тесной ломаной
шеренгой толпились на краю обрыва.
Хозяева этих хижин хотя и называли себя домовладельцами, но были
бедняками родовитыми: бедность, нужда и всякие невзгоды переходили к ним из
рода в род, как переходят к богатым громкие титулы или миллионные
наследства. На Голодаевке никто не мог похвастать ни богатым дедушкой, ни
промотанным имением.
Бедность жила здесь с незапамятных времен, так что голодаевцы давно уже
привыкли к своей нужде, как негры привыкли к тропическому зною или как
эскимосы - к жестоким морозам.
Не богаче других была и Аксинья, жена Тараса Зазули. Муж ее хотя и был
по ремеслу столяр и гробовщик, но денег у него никогда почти не было.
Единственно, когда Зазули считали себя богачами, - это только во время
Проводской или Успенской ярмарок, когда Тарас продавал партиями столы и
табуреты, заранее заготовляемые им в своей мастерской.
В последние дни Тарас был занят именно этим делом. До ярмарки
оставалось немного, и он очень спешил.
Просыпался Зазуля раньше обыкновенного и работал до глубокой ночи. Вот
почему жена его в тот день, когда начинается наш рассказ, так рано вышла
открывать ставни.
Зазулиха (так за глаза называли соседки Аксинью) постояла с минуту на
берегу, бросила сонный взгляд на небо, громко зевнула, перекрестила рот и
направилась к своей хате.
Она стала открывать ставни. Всех окон в доме Зазулей было три. Молодая
женщина открыла ставни, прикрепила их веревочками к стене, чтобы ветер ими
не хлопал, и направилась было в хату, как вдруг услышала чьи-то тихие,
жалобные стоны. Смуглое, загорелое лицо Аксиньи вытянулось от удивления и
любопытства.
- Ой, ой, ой!.. - стонал кто-то за домом.
Аксинье показалось, что стонет женщина. Несколько секунд прислушивалась
она к странным звукам, пугливо озираясь по сторонам. Но вокруг не было ни
одной живой души. Наконец Аксинья победила страх, и когда стоны особенно
усилились, она подобрала ситцевую юбку и бросилась бежать, перепрыгивая
через бурьян и крапиву, росшие около дома, в ту сторону, откуда слышались
стоны. Аксинья скрылась. Наступила тишина. Спустя немного Зазулиха с
искаженным от страха лицом выбежала из-за угла дома и бросилась прямо в
хату.
Тарас стоял перед верстаком и налаживал доски. Его громадная
наклоненная фигура занимала чуть ли не половину комнаты. Одет он был в
широкие шаровары и серую рубаху, а на босых ногах - мягкие самодельные
шлепанцы.
- Тарас, выйди скорей на улицу! - крикнула запыхавшаяся Аксинья, вбежав
в мастерскую.
Лицо у нее было бледное, испуганное. Она вся дрожала.
- А что я там забыл, на улице?.. - проговорил равнодушным тоном Тарас,
не отрываясь от дела.
- Иди скорей, иди же, говорю тебе... Посмотри, что случилось! -
воскликнула Аксинья.
- А что случилось? Курица удавилась?.. - засмеялся Зазуля.
- У, каменный ты человек!.. - озлилась жена. - Выйдешь ли ты из хаты,
аль нет?
- Как не выйти... От бабьего крика не только что из хаты, а из кабака и
то выйдешь, - сказал Тарас и, низко наклонив голову, чтобы не стукнуться о
косяк, вышел из мастерской.
Аксинья забежала вперед.
- Вот здесь, за сарайчиком... Слышишь, стонет? Сюда иди!.. Слышишь?.. -
задыхаясь от волнения, шептала Аксинья.
Тарас молча следовал за нею, пыхтя трубкой, которую он успел закурить
по дороге.
- Вот здесь, смотри!.. Слышишь? - шепнула Аксинья.
Тарас остановился. Перед ним на траве лежала женщина, а рядом с нею
мирно спал завернутый в тряпки крошечный ребенок. Из полуоткрытого рта
женщины вылетали слабые, хриплые стоны. Голова ее, повязанная темным дырявым
платком, лежала на серой котомке. Бледная, с почерневшими губами, она имела
вид умирающей. Глаза ее, неподвижные и как будто стеклянные, были устремлены
в одну точку. Одежда ее состояла из грязных бесформенных лохмотьев.
Тарас с Аксиньей молча, но значительно переглянулись, когда подошли к
умирающей.
- Спроси-ка, кто она и как сюда попала, - тихо сказал Тарас жене.
- Послушай, милая, откуда ты? - приступила к допросу Аксинья,
наклонившись над больной. - Ты больна? Это твой ребенок?.. Как ты сюда
попала?..
Аксинья задавала вопрос за вопросом, но ответа не последовало.
Незнакомка умирала - это было ясно.
- Я людей позову, - решительно заявила Зазулиха, взглянув на мужа.
- И то правда... Разбуди соседей, а то еще невесть что подумают, -
согласился Тарас.
Аксинья убежала. Вскоре ее звонкий голос нарушил тишину наступающего
утра.
- Выходите!.. - кричала Аксинья, стуча в ставни соседних домов.
Минут через десять небольшой дворик Зазулей был полон народа.
Солнце еще не успело взойти, когда неизвестная женщина умерла. В ту
самую минуту, когда она испустила последний вздох, проснулся ее ребенок. Он
заметался и заплакал. Прибежавшие бабы, у которых были свои дети, услыхав
голос плачущего ребенка, сейчас же определили, что ему всего три месяца от
роду.
Аксинья, отвечая на вопросы, рассказывала, как она встала, как вышла
открывать ставни и как услыхала стоны.
- Она, стало быть, живая была? - перебивали ее слушатели.
- Конечно, живая, ежели стонала! Мертвые не стонут, - пояснила Зазулиха
и продолжала свой рассказ.
А ребенок не переставал кричать, надрывая грудь.
- Его накормить надо, - догадалась одна из женщин и взяла его на руки.
Женщину эту звали Агафья-портниха. Муж ее был портной, человек слабый и
пьющий. У Агафьи было пятеро ребят, из них один грудной.
Ребенок, как только очутился на руках у Агафьи, сейчас же замолк и
припал к ее груди, точно замер.
- Ишь, как сосет! - удивлялся Тарас, у которого своих детей не было.
- Дитя есть хочет, известное дело... У покойницы, может, и молока-то не
было, - хором заговорили женщины, перебивая друг друга.
- Эй, вы, тише, начальство едет! - крикнул кто-то.
Бабы умолкли.
Вдали показался голодаевский городовой, Прохор Гриб, как его прозвали
обыватели Береговой улицы. Это был старый отставной солдат, с мягким, точно
вымоченным и выжатым лицом. На его сухом отвислом подбородке серебрилась
белая щетина давно не бритой бороды. Прохор нюхал табак, и от этого его
седые жидкие усы возле носа были покрыты темно-коричневыми пятнами. Сколько
ему было лет, он сам не знал. Иногда он говорил, что ему восемьдесят, а
иногда утверждал, что ему давно уже стукнуло сто. Городовым он был поставлен
с незапамятных времен. Голодаевцы привыкли к Грибу, видя его перед собой всю
жизнь, и смотрели на него так, как люди обыкновенно смотрят на речку, что
вечно течет по одному и тому же направлению, или на дерево, пережившее
несколько человеческих поколений.
- Что здесь такое? - жуя губами, спросил Гриб, подойдя ближе.
- Нищая померла, - ответил Тарас и снова раскурил трубку.
- Человек помер, а тебе курить надо! - упрекнул старик Зазулю и
укоризненно покачал головой.
Потом он достал табакерку, воткнул в ноздри две щепотки табаку и громко
чихнул.
- Будь здоров, дедушка!..
- Проживи еще двести лет!..
- Расти большой!.. - приветствовали Гриба мальчишки, прибежавшие, как и
взрослые, на крик Аксиньи.
- Пошли вон отсюда!.. Я вам!.. - закричал на детей старик и пригрозил
им своей шашкой, имевшей такой же древний вид, как и он сам.
- Ой, дедушка, не пужай: со мной родимчик будет! - воскликнул один из
мальчишек.
Другие покатились со смеху.
- Эй, вы, чего ржете?.. Проваливайте, пока целы! - крикнул на них Тарас
и топнул ногой.
Ребята мгновенно притихли.
Прохор Гриб подошел к трупу женщины и обнажил свою желтую безволосую
голову. Издали голова его была похожа на большой бильярдный шар.
В толпе по поводу случившегося стали высказывать всевозможные догадки и
предположения. Одни говорили, что покойница - крестьянка и что она умерла с
голоду; другие полагали, что она отстала от партии рабочих, что вчера
проходила через город; а Арина Брехуха, жена Сидора-печника, толстая
плосколицая женщина, известная сплетница, настойчиво утверждала, что
покойницу задушили грабители.
- Полно врать, Ариша! - пробовал остановить ее муж, присутствовавший
тут же. - От твоей лжи вон, гляди, даже галка на заборе и та покраснела...
- Не галка, а нос твой от водки покраснел, пьяница несчастный! -
закричала на мужа жена.
- Да ну вас!.. Что вы, на базаре, что ли - орете-то? - остановил
супругов Тарас, а затем, обращаясь к Прохору, проговорил: - Послушай,
дедушка, убери ты, пожалуйста, покойницу... Мне некогда: у меня работа
спешная.
- Ишь ты, чего захотел! - зашамкал голодаевский городовой. - Я, брат,
не главное начальство... Тут, хлопче (Прохор всех, и молодых и старых,
называл хлопцами), надо, чтобы все по закону вышло... Перво-наперво надо
квартального, Андрея Андреича, попросить, а он попросит пристава, а пристав
попросит доктора, а доктор - следователя, а следователь - прокурора, а
прокурор...
- А прокурор, - сердито перебил старика Тарас, - попросит тебя, старого
гриба, а ты нос табаком набьешь и чихнешь - покойница, гляди, и
воскреснет...
Тарас безнадежно махнул рукой и сам отправился за квартальным. А Прохор
Гриб снова зашамкал беззубым ртом, объясняя кому-то закон; но его никто не
слушал.
Ребенок только что умершей женщины перешел к Аксинье. Агафья, накормив
его, отдала малютку Зазулихе, а сама отправилась домой, к своим детям.
- Вот у тебя нет ребят, возьми этого младенца к себе, - сказала Агафья,
когда передавала Аксинье ребенка, - доброе дело сделаешь...
- Что вы, что вы! Где нам чужих кормить? Нам бы самим как-нибудь
прожить... - возразила Аксинья, испугавшись слов Агафьи.
В это время ребенок благодаря неумелости молодой женщины высвободился
из тряпок, в которые он был завернут, и заиграл крошечными ножками. Аксинья,
боясь, чтобы он не выпал из рук, крепко прижала его к груди. Ребенок
улыбнулся ей, обнажив беззубые десны. Это был красивый трехмесячный мальчик.
Тельце у него было круглое, розоватое. Крошечные ножки и ручонки находились
в беспрерывном движении, большие карие глаза глядели открыто и весело.
- Какой славный мальчуган! - воскликнула одна из женщин. - И не похоже,
чтобы мать его больна была... Вишь, какой он плотный да круглый!
- А волосенки-то как быстро у него выросли! - удивилась другая.
- Он рыжий будет, уж теперь и то головка у него будто из красной
меди...
- Не прожить ему долго на свете...
- Уж какая жизнь круглой сироты!..
- Чего вы каркаете? Тьфу на вас! - крикнула на болтавших баб Аксинья и
отвернулась от них.
Ребенок почему-то сразу стал ей дорог и мил. Полюбила она его в ту
самую минуту, когда, трепетно прижавшись к ее груди, он впервые улыбнулся ей
беззубым ротиком, устремив на нее большие карие глаза. Этот доверчивый
взгляд наивных детских глаз пробудил в молодой женщине неведомое ей до этого
чувство материнской любви и нежности.
"А и впрямь, не взять ли его к себе? - мысленно рассуждала сама с собою
Аксинья, глазами лаская ребенка. - Попрошу Тараса: он добрый - позволит.
Дитя нас не объест, а вырастет - помощником будет..." Так думала Зазулиха,
любуясь крошечным мальчиком.
А Тарас в это время возвращался в сопровождении Андрея Андреича,
квартального надзирателя. Они шли вдоль речного обрыва. Андрей Андреич,
полный мужчина, с большим круглым животом, был одет в белый китель. Несмотря
на то что солнце еще не поднялось из-за рощи, зеленевшей на той стороне
реки, Андрей Андреич пыхтел, отдувался и, снимая фуражку, вытирал носовым
платком влажный от пота лоб.
- И жарко же сегодня будет! - пробасил квартальный.
- Н-да... Сегодня не холодно... - желая поддержать разговор, сказал
Тарас.
- Постой-ка, - вдруг остановил Зазулю квартальный, - посмотрим, кто там
рыбу удит. Не Яков ли это Иваныч, наш доктор?
Тарас подошел к самому краю обрыва и посмотрел вниз. Там, невдалеке от
берега, стоял по икры в воде и удил рыбу какой-то человек высокого роста.
Шляпа, сапоги и носки удильщика лежали на берегу, на широком плоском камне.
- Доктор и есть! - подтвердил Тарас, хорошенько вглядевшись в спину
рыболова.
- Вот и отлично... Он-то нам и нужен, - сказал квартальный и также
подошел к краю обрыва.
- Яков Иваныч! - крикнул он, слегка нагибаясь.
Голос квартального глухими раскатами пронесся над сонной поверхностью
реки. Удивший рыбу даже не шелохнулся, точно не его и звали. Резким желтым
пятном вырисовывалась его длинная, худая фигура на светлом фоне спокойной
реки. Он одновременно удил двумя удочками, и обе руки были у него заняты.
В тот самый момент, когда Андрей Андреич крикнул, Яков Иваныч заметил,
что у него клюет, и весь насторожился.
- Яков Иваныч, пожалуйте к нам! - вторично окликнул врача квартальный.
Но ответа не последовало. У доктора оба поплавка запрыгали на воде, и
он весь ушел в свое дело. Окрики квартального выводили его из себя, но он
молчал: он боялся испугать рыбу.
- Яков Иваныч, мертвое тело усмотрено, пожалуйте! - не унимался Андрей
Андреич.
У доктора от злости зеленые круги завертелись перед глазами. "Разгонит,
разгонит рыбу мою, негодный толстяк!" - с тревогой в душе подумал Яков
Иваныч и хотел было квартальному махнуть рукой, но вспомнил, что руки у него
заняты, и решил сделать это иначе. Когда Андрей Андреич в третий раз позвал
его, он осторожно поднял из воды одну ногу и задрыгал ею, желая этим жестом
дать понять квартальному, чтобы тот убирался. В то самое время, когда доктор
жестикулировал ногой, клевавшие рыбы, съев приманку, преспокойно ушли.
- Скажите, пожалуйста, господин квартальный, вы клятву дали меня
преследовать? - дрожа от негодования, воскликнул Яков Иваныч и обернулся
лицом к берегу.
- Я по делу... честное слово, по делу!.. Мертвое тело вот у него во
дворе усмотрено... - оправдывался Андрей Андреич, указывая на Зазулю.
- Истинная правда - усмотрено! - подтвердил Тарас.
Доктор тяжко вздохнул и стал вытаскивать удочки.
Спустя немного он сидел на камне и, все еще волнуясь, надевал сапоги.
- "Усмотрено"... - ворчал доктор, натягивая на ногу сапог. - А вот у
меня окунь был усмотрен, а вы его испугали своим мертвым телом... Нарочно
встал до рассвета, чтобы никто не мешал, а тут на, принесла вас нелегкая...
Через минуту доктор оделся, свернул удочки и поднялся наверх. В это
время показался пристав, бравый, рослый мужчина, со шпорами и лихо
закрученными усами.
О случившемся приставу дал знать квартальный раньше, чем отправиться с
Зазулей.
- А вы уже здесь, доктор?.. Здравствуйте, здравствуйте! - приветствовал
врача пристав.
- Да, я уже здесь, а вот окунь далече...
- Какой такой окунь?! - удивился пристав.
- Яков Иваныч рыбу удили... - пояснил квартальный.
- Ах, вот оно что! - усмехнулся пристав. - Неужто, Яков Иваныч, вы не
можете отказаться от своей страсти? Помните, в прошлом году, когда вы
бултыхнулись в воду в одежде, а вас из реки вытащила моя прачка...
- Что вы этим хотите сказать? - с досадой перебил пристава Яков Иваныч.
- А то, что вы тогда слово дали...
- Эти воспоминания никого не интересуют, - пробурчал Яков Иваныч.
Пристав улыбнулся, расправил усы и умолк. Так они все молча и дошли до
места происшествия.
Толпа, завидя начальство, расступилась и притихла. Пристав, доктор и
квартальный подошли к трупу женщины. Их встретил Прохор. Старик, не спуская
тусклых глаз с пристава, все время отдавал ему честь, держа руку под
козырек. При этом он старался как можно больше выпрямить свою сутуловатую,
дряхлую фигуру.
- Кто она такая? - спросил пристав, вглядываясь в пожелтевшее лицо
покойницы.
- Не могу знать, ваше благородие! - ответил по-военному Прохор.
- Она н